Иду в сильном волнении, задавая себе вопросы. Мистер Гонсалес, судя по той фотографии, высланной им мне, яростно преследует нас. В своем ли обличье или нет, уже не имеющий значения факт. Не проявил ли я легкомыслия? Столько времени я проводил с дочерью Брендона, даже не изучив эту семью, не составив ясное представление о каждом. Оказывается, и я наделен простодушием и доверчивостью, раз счел уместным, что у этого показавшегося мне порядочного известного человека прямо противоположные устремления мыслей. Упрекаю самого себя, но что с этого? В опасном приключении, скованный со всех сторон цепями, я играю главную роль.

Изъяснив, какими путями он вершит злодеяния, я призвал Тайлера предусмотрительно подстеречь нас в месте, выбранном для проведения аукциона.

Окончив беседу с самим собой, отбрасываю мысли, разыгравшиеся в болезненном воображении, и сосредотачиваюсь на том, чтобы не откладывать разговор с Миланой, как только ее увижу.

Повязав на себя венецианскую черную, с серебристым отливом маску, подходящую под вороной смокинг с бабочкой возле шеи, который я надеваю редко, поскольку подобные торжественные случаи возникают эпизодически, продвигаюсь в освещенное сумеречным светом пространство. Зала, наводненная пестрой и шумной толпой, растущей непрерывно, полная роскоши, создаёт изумительное зрелище. Фонтанирует легкая классическая музыка. Дирижер помахивает палочкой, расставляя ноты в нужном направлении с авторскими интонациями, управляя оркестром.

Огромные кружевные звезды – венецианские люстры висят над головою, создавая небрежную игру света и теней. Благовонные искусственные свечи, вкрапленные в стены, заливают сиянием и пускают романтичное веяние в воздух. Столики, покрытые янтарными полотнами, ослепительно непрестанно сияют выставленной на них хрустальной посудой. Разбитые на пять персон, тесно расставленные по двум сторонам помещения, они оставляют по центру свободу размещения. Стулья, задрапированные тканью, вышитой соломенными, как лучи солнца, нитями, будто олицетворяют живое золото. С необычайной живостью начинает играть оркестр, соперничая с гулом. Округлые, но с длинными миндальной формы концами, будто вырвали из солнца лучи и прицепили к берущему взор творению, декоративные дизайнерские зеркала, обвевающие части стен, выстроенные в своеобразном мозаичном расположении по длине залы, приковывают внимание со стороны женского пола, не перестающие поглядывать и созерцать великолепие своей красоты. Овеянная празднеством торжественная комната, не дает господствовать молчанию.

Мужчины расставляют по центру микрофоны и настраивают яркость экрана на повешенной интерактивной доске.

В нос без спроса пробивается запах запеченного мяса, готовящееся поварами, во всевозможных специях.

Метая пламя очей от столь завладевшего моим сознанием места, что происходит редко, я увлекаюсь мыслью, что в далекие времена расцветающая, как померанцевый цветок, атмосфера, с яркими пиршествами царила довольно часто.

Мысли снова рисуют картины о том, что Брендон с Беллой могут невзначай появится на маскараде, но то, что в сию минуту гости в других обличиях, со скрывающими лицами, снижает беспокойство, но не устраняет его. Окидывая беглым взглядом наряженных, я ступаю вперед. Ноздри подрагивают от удушливого запаха женских духов. Присутствующие выглядят расфранченными. Обиженные природой женщины, явно пренебрегли декольтированными образами, убранными драгоценными камнями. Будто вальсируя средь мужчин, они снабжают залу таинственной, завлекающей энергией. Дамы нафаршированы ожерельями, платьями тех времен, контрастно гармонирующими с изысками нынешнего века. Мужчины вьются возле дам, бесцеремонно разглядывая их раскованные наряды. Раздается оглушительный хохот с одной стороны, громовые голоса – с другой. Взглядом меня одаривают, по всей видимости, одинокие представительницы, но я парень занятой и обязан им отказывать. Услужливые официанты, в подобранных стилях к тематике мероприятия, разносят напитки на расписных подносах. Чтобы оттянуть тягостные мысли, унять бешено бьющееся сердце, я тянусь за бокалом вишневого пунша, лицезря его на блюде через прорезь маски, чересчур неудобной и щекочущей носовую часть лица.

Струясь медленным размеренным шагом в изяществе зала, меня останавливает чей-то голос.

Сердито ругаясь про себя, что меня увлёк и заметил Максимилиан, так как я желал разыскать через стену людей Милану, Ритчелл и Питера, я все же выговариваю без гримаски недовольства:

– Добрый вечер.

Обводя его взглядом, замечаю, что он всё в том же сером костюме, в котором я его видел на мероприятии по случаю открытия сто первого филиала модельного агентства. Его карнавальная маска отличается атрибутикой от остальных, так как тканевая основа в черном цвете без излишних аксессуаров прикреплена на специальную белую палочку, которую он то придерживает, то, в момент, когда поддерживает беседу с кем-либо, отпускает.

– Есть несколько минут, чтобы обсудить проект? – Нетрудно уловить в его голосе либо напускное безразличие, либо внутреннюю встревоженность, взволнованность чем-либо, либо глубокую задумчивость, пытающуюся им скрыть от посторонних глаз. – Или дождемся сеньориту Фьючерс?

И как ни странно, он безмятежен, а ведь Милана часто рассказывала, каким энергичным и порой грубым он предстает перед модельным коллективом. Это тоже его своеобразная маска?

– Считаю уместным обговорить сейчас. Я доложу о всех нюансах, проработанных нами, – говорю, а сам в это время ищу глазами свою любимую, у которой я бы хотел попросить прощения за проявленную к ней ревность и хамское отношение, перешедшее все границы. «Задерживается, значит, доводит свой образ до совершенства. В чем же она сегодня будет одета? Но все же с самой первой секунды не следует заявлять о вчерашнем инциденте, а начать с приветствия, позволившее ей быть очарованной».

– Джексон, согласен. Кто начнет из нас? – дважды спрашивает он.

– Прошу прощения, задумался. – Ставлю бокал с пуншем на поднос, подносимый официантом. – Давайте я.

Скрываясь вдали от любопытной и громкой публики, я показываю отрывки видео репетиционного дефиле, зачитываю ему сценарий, который высылал ему на почтовый ящик и докладываю о том, что мы проведем еще несколько репетиций.

– Ну что ж… – начинает и замолкает, почесывая усики над верхней губой. Раз у него отсутствуют эмоции, и сейчас он кажется человеком с пустым взглядом, которого никто или ничто не может волновать, то ему не показался этот проект достойным демонстрации. – Гениальная работа, Джексон, – хлопает по плечу, весьма удивляя меня. – Это то, что нужно. Я знал, что вы с Миланой лучшие претенденты для участия…

– Вы действительно удовлетворены увиденным? – В это трудно поверить особенно, когда у него неполадки со взглядом, выражающим совершенно противоположное.

– Джексон, – улыбается он, выставляя на обзор белоснежные зубы, – это замечательная работа! Допускаю к защите! – с едва появившимся восклицанием и слышимой в голосе искренностью заявляет он. – В конце июля состоится защита. Дата еще не утверждена. Есть время проработать основы моделинга, все остальное на высшем уровне.

– Спасибо, Максимилиан, – жму его шершавую руку. – Я признателен, что вы разделили нашу работу с Миланой.

Спустя несколько секунд, с коротким смешком, не моргая, засмотревшись поверх моей головы, доносится:

– Твоя коллега оказалась мудрой и опытной, несмотря на возраст. Таких девушек бесценная единица.

Что он хочет мне этим сказать?

Достоинство моей маски состоит в том, что изумление в лице она явно маскирует.

– Вы хотите сказать…

– Она произвела на меня масштабное впечатление. Даже нет, – поджимает губы, думая, – открыла мне глаза и высказала мне мою негативную черту в глаза, не побоявшись, и сказала это прямым текстом без намеков, двойственных выражений, угроз, оскорблений, как это делают большинство учащихся моделей, частенько покрывая меня копотью, создавая чёрного врага, обсуждая мои действия под дверями агентства, но… они и не предполагают, что я слышу это.

Я чуть не раскрываю рот. Моя малышка выговорилась и оборвала несправедливые, как она выражается, действия руководителя? И не сказала об этом мне, что непременно вызывает во мне раздражение.

– Но она смогла меня убедить. Быть может, я и вправду привык к жестокости своей судьбы, что периодически забываюсь и отыгрываюсь на других… – Судя по его раскаивавшемуся тону, Милана произвела в нем революционный душевный переворот.

Так он одинокий мужчина?

– А как же ваша внучка? – припоминаю беседу на крайней встрече с ним.

– Редко приезжает ко мне, – вздыхает он. Кажется, он впервые настолько искренно говорит о себе. – Они с дочкой живут в Англии. А супруга моя скончалась пять лет назад.

– Мне жаль, что вот так все сложилось у вас, – понимающе отвечаю я. – Милана не хотела опечалить вас. Она честна и добра ко всем, – подумав о ней, добавляю я. Хоть и скрываем мы с ней наши отношения, но это единичный случай. – Вы не посчитайте, что ею движила мысль навредить вам, нет, – неосознанно срывается с языка. – Совсем нет.

– А я догадывался, что вы были знакомы и раньше. Вы так великодушно друг о друге отзываетесь, держитесь за каждого будто…

Я немедля прерываю его, с усилившимся сердцебиением:

– О чем вы говорите?! Нет, я лишь хотел сказать, что…

– Джексон, – странная улыбка касается его губ, словно он нас разоблачил, – я не первый год живу, мне шестой десяток, – касается рукой моего предплечья. – И мне ли не знать о годах юных? И о любви, которую иной раз запросто увидеть в ваших взглядах друг на друга.

Меня словно прорезают ножом и собирается ноющая боль в желудке.

– Нет-нет, что вы?! – эмоционально с бодростью возражаю я, прибегая ко лжи. – Вы ошибаетесь, все не так и… – И слова в эту секунду не подбираются. – Мы коллеги и…

– Любите друг друга, – выдает счастливый смешок изобличения, – не упрямься. Это слепой заметит в ваших разговорах. Слова любви не требуют излишних дополнений.

Еще один резкий толчок прямо в грудь. О нас знает тот человек, который не будет молчать.

– Максимилиан, это… – Если Милана узнаёт об этом, то жутко разозлится, но в эту секунду я не в силах придумать красочную ложь, в которую с ловкостью можно поверить.

Незримая рука крепко сжимает мое сердце.

– Если вы скрываетесь от посторонних лиц, значит, на то есть причины. Но вам нужно держаться крайне осторожно.

– Вы не… – язык не поворачивается, – не расскажите о нас? – Страшно говорить в таком месте об этом; ощущается, что нас слышит весь мир и посланник Брендона снимает меня на камеру.

– Нет, – неуверенно говорит он, – не скажу, но подыгрывать в этом вам не собираюсь.

– Нет-нет, я… – Мозг отказывается думать в этот момент. Он даже не способен на то, чтобы выдумать что-то. – Я и не говорю, чтобы вы поддерживали, но на то сложились обстоятельства и… – Я в замешательстве и озабочен тем, можно ли ему доверять.

– Я никому не скажу. Но если это будет противоречить интересам агентства, то, знайте, Джексон, что… я выйду из игры… – тонко подмечает он, воплотившись передо мной тем самым скверным начальником.

– Дайте нам время, – более твердо произношу я; как бы эти слова не долетели до чьих-либо ушей, – и мы все уладим.

Он коротко кивает, а я обыскиваю взглядом массу людей в поиске знакомых лиц.

– Милане передайте, что съемки для нее не предполагается. – Я мотаю головой, не мысля о том, что он мне вещает. – И обязательно нужно встретиться за день до проекта. Договорились?

Непроизвольно отодвинувшись от Максимилиана, с глубоким потрясением, застывая в исступлении, я пытаюсь полностью взглянуть на неё. Впитываю в себя ее облик, отчего кровь зажигает огонь в моей крови и начинает отбивать барабанную дробь в ушах. Отличаемая душевным благородством, с изящной медлительностью она плывет в шелковом небесно-голубом пышном длинном до пола, с тянувшимся сзади нее шлейфом, со спущенными плечами платье. Раскованное одеяние с запахом, плотно стянутое, обтягивает ее упругие груди, выставляя весьма открытое декольте на всеобщее обозрение. «Она сбивает с ног любого, смотрящего в ее сторону». Бессознательно спустив взгляд, я обжигаюсь, лицезря разрез платья с одной стороны, обнажающий лодыжку, позволяющий увидеть белые туфли с острыми носами на шпильках, нежно сидящие на ее тонкой маленькой ножке. Волны соблазнительного жара проносятся по всему телу. Каждая линия ее тела оставляет неизгладимый след в моем буйственном мозгу. Искрящийся блеск от ослепительной белизны ее шеи подобен безмятежности небес. Легкий свет пляшет по ее коже. Голову охватывают мелкие-мелкие кудри, небрежно собранные сзади в подобие ракушки, удерживаемые заколками. Кудрявые завитки у лица придают романтичность ее образу. «Моя Роза Дьюитт Бьюкейтер». Серебристые вставки на ее маске оттенка неба мерцают в свете ламп. Пленившись женственностью, внушающей очарование, утратив сердечное спокойствие, я горю желанием всех оттолкнуть, чтобы пройти вперед, к воплощению изящества, и, утратив благоразумие, упасть в бездну безудержной страсти.

– Джексон, извини, но я повторю вопрос. Мы договорились? – выводит меня из транса голос Максимилиана.

Но я, затуманенный сладостным сном, упиваюсь в блаженных мыслях, фильтруя посторонние звуки.

– Джексон, на кого ты… – произносит, замолкая на полуслове, обернувшись. – ООООоооо… Матерь Божья, – поражается наповал. – Миланочка, звездочка. Она являет взору неописуемое зрелище. В ее манере держаться есть что-то поразительное и при этом простое. Зря я исключил ее из сегодняшней съемки. Но ладно. Отдохните!

Утихший пыл вновь вспыхивает огненным жаром. Зарница страсти подхватывает меня, застилая рассудок, так что места для других мыслей не остается. Мы сливаемся с ней взглядами. Одного созерцания будет достаточно, чтобы посчитать её клочком лазури. Даже ямочки на ее щеках заигрывают. Едва уловимая загадочность делает ее неотразимой.

В этом нежном взгляде – всё ее сердце.

Если бы мне когда-нибудь доводилось держать в руках настоящую любовь, то она была бы в этих взорах меня и моей Розы.

«Она простила меня», – чувствую я, созерцая ее мечтательной улыбкой.

Оставив Максимилиана в безмолвии, решительно тряхнув головой, сосредоточенный лишь на одной мысли – приблизиться к ней, я рвусь в самую гущу столпотворения, расталкивая крепкую глыбу из сгрудившихся людей под ее взглядом. В обращенных на этого ангела безупречной женственности, облеченного в небесную вуаль, взглядах мужчин – жар. Откровенное платье, облегающее изгибы и выпуклости фигуры, как нельзя более возбуждают. И сколько бы раз я не видел ее, она умудряется поражать меня снова и снова.

Дыхание, напоенное страстью, сладко обволакивает меня. Ласкаю взглядом ее женственную аппетитную фигуру. Ее тело создано для особенных ласк.

В глубине ее детско-шаловливого взгляда – тень поэтической нежности.

Поймав себя, что не могу оторвать глаз от ее естественных розовых губ, (обожаю покусывать ее нижнюю пухлую губу), покрытых прозрачным блеском, я перемещаю взгляд на Питера, уже что-то жующим, в смокинге, точь-в-точь, как у меня (покупали вместе в Нью-Йорке мне на выпускной в университете, ему на празднование юбилея существования издательства, где он в настоящее время числится директором) и Ритчелл, окутанную в красное платье. Пальцами стиснув запястье подруги, моя обворожительная озирается по сторонам, вороша затаенные думы. По их жаркому румянцу, особенно у моей любимой, можно догадаться о предмете их разговора.

Тоненькая прозрачная ниточка, пронизывающая шею Миланы, с буквой «М», смотрится хоть и просто, но настолько чувственно, чего не скажешь о груде тяжелых цепей с камнями у других женщин. Овеянная летним лазурным облаком, она подобает на героиню старинных романов, выдавая обаяние и несравненность современности на лицезрение.

Облекаясь в пламенного мечтателя, внимая этому великолепию, не смея противиться тому, что меня безоговорочно взяли в плен, почти приблизившись, не отрывая от этого голубого сияния глаз, примечаю, что ее взгляд, подведенной сурьмой для глаз, словно безмолвно просит комплименты.

Ее смущенность знаками внимания, оказываемого ею неотрывными взглядами, еще больше порабощает меня, заставляя воспылать чувствами до самозабвения. Столь дивные от чувственного наслаждения ощущения – подлинный дар любви.

Глава 22
Милана

– Зря я тебя послушала и купила уж слишком притягивающее к себе внимание платье, – волнительно произношу я, чувствуя, как горит мое лицо от взглядов мужчин и расправляю шелк на бедре, прикрывая оголенную ногу.

– А ты веди себя, как сурьезная герцогиня! – потешается надо мной Ритчелл, показывая, как нужно вскидывать гордо подбородок и искусно выпрямлять спину, чтобы грудь внушала постороннему глазу возвышающиеся холмы, преисполненные грацией и обогащенные двойственным обаянием. – Скандально глубокий вырез сведет его с ума и заставит спалить дотла!

– Если вчера он обезумил от ревности, то сейчас от твоей, сестренка, красоты, – поддакивает, чмокая, Питер. «Вечно голодный брат». – Потеряет сознание, как и я, когда увидел тебя.

Я опять замечаю, как взгляд какого-то незнакомца задерживается на мне и невольно прикрываю рукой скандальное декольте.

С тоном определенного недовольства заявляет подруга:

– А вот своей будущей жене, ты такого не сказал!

За время, что я провела с ними, Питером и Ритчелл, я заметила, как в подруге, мысли которой я предугадываю и чувствую всё вместе с ней, проявляются тревожные сигналы, если мой брат уделяет мне больше внимания, чем ей. Она стала чаще обижаться на Питера, действовать под влиянием эмоций, если он не делает так, как этого хочет она или делает для другого больше, чем бы она того пожелала. Либо я ранее не заостряла свой взор на ее поведении, либо не придавала значение её действиям, но она бывает излишне требовательной и импульсивной и крайне чувствительна к тому, с кем он, помимо нее, поддерживает диалоги. Я думала об этом, но каждый раз в голове прихожу к одной и той же мысли, которой даже боюсь коснуться. Нет, она всего-напросто переживает по поводу предстоящей свадьбы, поэтому стала острее воспринимать события будничных дней. «Да, так и есть», – уверяю себя.

– Потому что я уже валялся на полу, как только взглянул на тебя, – с неуместной чрезмерной веселостью оправдывается брат.

– Ага, так я и поверила, – дует губы Ритчелл, – и хватит всё время есть! – шуточно попрекает его обжорством. – Милана, ну хоть ты ему скажи! – указывает на меня, но все слова давно застыли в горле, и я только поглощена одним видением.

– Дорогая, не вмешивайся в их закипающие страсти! Иначе распугаешь им всех «голубей»!

Я слышу слова Питера, но не воспринимаю их, достигая полного торможения в действиях. «Я в ловушке неотрывного взгляда, стоящего неподалеку мужчины».

С уточненным обожанием, игнорируя засевшие на мне глаза чужих лиц, я ослепляюсь тем, кто с глубоким потрясением приковывает меня пристальным взглядом. Невозможно заставить себя оторвать глаза от соблазнительного чёрного смокинга, сидящего на нём, и этого серьезного храброго взгляда. «Обиды вмиг померкли».

Несколько сбитая с толку его пылающим взглядом, считываю с почти приблизившегося к нам мужчины жадные глаза, несмотря на то, что его физиономия – воплощение важности и серьёзности. Все ещё охвачен обидами?! Но… держащий на меня злобу, он совсем забыл, что его глаза выдают обратное.

Он смотрит так, словно медленно снимает с меня одежду.

– Джентльмен, добрый вечер, – галантно приветствует Джексон, пожимая руку Питера и поворачивается к Ритчелл, – превосходная дама, – быстро чмокает ее ладонь, шокируя действием, – и моя умопомрачительная Роза, дамский туалет которой превзошел черту соблазнительного превосходства, – целует с мучительной нежностью тыльную сторону ладони, заглядывая глубоким пронизывающим взглядом в мои глаза. Его сдержанность манер под ушедшую эпоху с ноткой флирта трогают мое сердце и разогревают во мне страсть. Он, задержав взгляд на выпуклости груди, вздымающейся от моего неровного такта дыхания, поднимает взгляд на уровень глаз, как только Питер незаметно производит на его ногу легкий толчок.

Ритчелл дергает меня за рукав, будто безмолвно крича: «Получилось».

– Э… милая, оставим их. – Питер выступает соединителем судеб?

Мы с Джексоном стоим, словно замороженные.

– Н-е-е-е-е-т, – протягивает Ритчелл с забавным восклицанием, – я хочу посмотреть на эту парочку!

Питер, обняв мою подругу, увлекает её в ряд танцующих, уводя от нас, но та ещё долго, то и дело поворачиваясь, задерживает пристальные любопытные взгляды. Он прижимает ее к себе и медленно, будто играя на фортепиано, проводит пальцами по спине.

В ожидании, кто первым сольет из уст слова, мы тонем в полумраке глаз, ставшие с расширенными зрачками.

– Милана, я хотел тебе сказать, что… – начинает он, но раздается такой громкий звук от настраивающего человеком микрофона, что я не успеваю услышать окончание его предложения. – Милана, я… – смело берется за вторую попытку, но от ведущего, держащего в левой руке картонку с речью, а в правой – микрофон, и коснувшегося случайным образом ладонью его верхней части, раздается адский грохот, будто рев скота.

Прикрыв уши руками от шума, гости устремляют взгляд в сторону экрана и «пилотирующего говорителя» этого вечера.

– Дорогие гости! Спешу сообщить, что с неполадками мы разобрались. До начала аукциона остаются считанные минуты, а пока наслаждайтесь праздничной атмосферой. Дамы настолько сегодня безупречные, что их невозможно не пригласить на танец! Оркестр, музыку!

Раздается песня «You are the reason» Calum Scott.

С лицом, озаренным мягким выражением, Джексон без слов протягивает мне ладонь, развернув ее обратной стороной. Мы держимся глазами, полными огнями безумия, друг за друга, совершая действия. С улыбкой на губах я кладу в нее свою руку, и мы, сделав два шага, разместившись по центру, отдаемся этой чувственной песни. Он так резко привлекает меня к себе, что мои губы оказываются рядом с его ухом. От горячего мужского дыхания завитушки волос у моего лица покачиваются, как листик на дереве. Душа дышит светом. Обняв его за шею, я чувствую тяжелые удары его сердца. Его влажные ладони покоятся на моей талии, выжигая жаром мое тело. Между нами – трепетание сумерек, безмолвное созерцание. В округе – будто вьются райские кущи, а ангелы, сотворив ивовые плетенки, покрывают ими наши головы. С пылающим сердцем, меня переполняют эмоции с мощнейшим порывом выброса вдохновения. Души, зажженные единым огнем, образуют поцелуй.

Любовь дарит свет любой слепоте.

– Кажется, мы ослепили друг друга, – тонко-тонко произносит он, как будто едва уловимый летний ветерок пробирается к деревьям, шелестя листочками. Улыбка касается его глаз, показывая то, чем наполнена его душа.

Любовь не только ослепляет, но и преображает.

Кристаллизируется созерцательная мечтательность. Охваченная визитом музы, слова, звучавшие в глубине сердца, стекают в стихотворную форму. Потянувшись к нему, двигаясь под музыку, как на звездной колеснице, я целиком сливаюсь с поэзией и выражаюсь, созвучно мелодии:

* * *

Заволоченные звездной пеленою,

С легким замираем сердца,

Мы включаем огонёк жизни,

Открывая любовную дверцу.

Любовь ослепляет нас светом,

Образует мерцание душ сплетенных,

Раскрывает берега неземные,

Выпуская чувства томленных.

Поглощенные сладострастной бездной,

В нас раздаются ангельские голоса,

Растворяясь в зеленых глазах друг друга,

Перед нами распахиваются небеса.

Они увлекают нас в рай блаженный,

В его сокровенные, возвышенные глубины,

Неподвластные течению времени,

Где струится мелодия любви лебединая.

Там – теплое дыхание ветра,

Обвевающее наш соединенные ладони.

Луч луны пронизывают тела влюбленные,

Воссоздавая вселенскую гармонию.

Мы предстаем небесными светилами,

Излучая алмазное, чудесное сияние.

Струны сердец соприкасаются друг с другом,

А бесконечность… совершает таинство венчания.

Склонив голову, обхватив мое лицо ладонями, он, с затаенной чувственностью, – этот момент между взглядом и поцелуем подобен загоравшейся первой звезде на небе – как будто в первый раз, так страстно и в то же время нежно, искусно совмещая две формы сладости, впивается в губы, и душевный горизонт, затянутый тучами, рассеивается, открывая глазу цветочные долины с водной гладью, где бесконечных полей отражения незабудок возвышают в поднебесье.

– Место рядом с тобою действует на меня умиротворяюще, – оторвавшись от губ, он испускает в сладостном опьянении бархатным грудным голосом. – Мне не достать слов, чтобы описать тебя и эти строки… Ангел поэзии.

Объятая сердечным трепетом, поцелуем, я улыбаюсь, словно по велению сердца храню молчание, в котором гораздо больше слов, ведь в нем – вся душа, испепеляющая пламенем.

Открываю рот, чтобы попытаться произнести хоть слово, но он, блестя глазами, прикладывает палец к моим губам и качает головой, через секунду выражая то, что рвется наружу в виде строк песни, звучащей в сей романтичный момент:

– Если бы я мог перевести часы назад,

Я бы убедился, что свет не погаснет в темноте,

Я бы провел каждый час каждого дня,

Оберегая тебя…

Положив пальцы на мой затылок, приближая к себе, он похищает еще один раскрепощенный поцелуй с моих губ, под конец звучания музыки. Я пробуждаюсь из танцевального любовного забытья. И лишь в этот миг надо берет верх мысль, что мы целовались на глазах у большой толпы, моей модельной группы и Максимилиана. МАКСИМИЛИАН, БОЖЕ, ОН ЖЕ МОГ НАС УВИДЕТЬ. О чем я вообще всегда думаю?! «Ты под маской», – сознание унимает мой страх.

– На нас же смотрят… – стыдливо шепчу я. – И неприлично…

– С каких это пор ты стала такой дисциплинированной?! У вас, мадемуазель, неправильные представления о приличиях! – Мои щеки пылают. – Милана, я желал признаться, что… – произносит излучающий манящее тепло, но я отвлекаюсь, чувствуя чью-то руку, положенную на мое плечо. По взгляду Джексона сквозит недовольство.

– Милана, Милана, – трепещет звонкий голос Джуаны, – ты… ты… невероятная! – Я озираюсь на ее черное атласное приталенное на бретелях платье.

– Взаимно! – бормочу я, негодуя, что нам не удается поговорить с Джексоном.

Джексон пожимает руку Итану, приветствует всего лишь кивком Джуану. Мне ясны его мотивы.

– Мы только что подошли! – взвизгивает испанка, осматривая высокий потолок. – Зал грандиозно украшен… – мечтательно произносит она, – я чувствую себя представительницей тех времен. А ты, Милана, более к ним подходишь по стилю. Небесная звездочка, как сказал бы Максимилиан. – Я отделываюсь улыбками, напрягаясь от того, что Джексон уже несколько минут хочет поговорить со мной, но нас все отвлекают, будто намеренно. – Кстати, вы не видели его?

– Я общался с ним, он где-то здесь, – вставляет Джексон серьезным тоном, – предлагаю вам поискать его. – В его звучании слово «предлагаю» походит на приказ, дабы устранить тех, украл и без того нарушенное чувство уединения и свободы.

Итан отходит в сторону, заметив Питера, и начинает общаться с ним, успевая внедрить в него мысли о последнем футбольном матче. «Как и когда-то Даниэлю».

– Спасибо, Джексон! Ты с Беллой? – Я глотаю комок. Кровь приливает к сердцу. Я совсем вышибла из памяти, танцуя с Джексоном, что мы обязуемся не попадаться никому на глаза и хранить всеми силами наши встречи до определенного времени. Измученная таким положением вещей, жажду очутиться в том моменте жизни, когда сокрытия наших отношений канет в лето, и мы будем ходить и делать то, что нам заблагорассудиться.

– Нет, у нее образовались дела, – с неохотой проговаривает он.

– Милана, я пойду поищу наших. В этих масках так трудно разгадать гостей, – в приподнятом настроении заявляет Джуана. – Ещё поговорим.

Я медленно киваю, обдумывая, где нам с Джексоном найти место для разговора, который необходим обоим. По крайней мере, мне, чтобы кое-что ему сообщить до начала аукциона.

– Итак, леди и джентльмены, просьба сделать тишину в зале! – громогласно раздается от ведущего. «Не успела».

– Я присоединюсь к вам? – появляется Ритчелл.

Я смотрю на Джексона и, не зная почему, ощущаю на себе его неприятные чувства и игравшая на губах улыбка тает. Спустя секунду, сформировавшаяся в нем какая-то дума, позволяет выразить:

– Скоро буду. – Он разворачивается и уходит с дерзостью, выпустив шумный выдох.

– Что это с ним? – недоумевает Ритчелл, аплодируя началу торгов. – Вы помирились? – Ее сердце изнывает от неподачи откровенностей в тончайших подробностях.

Пронзив пристальный взгляд в его спину, будто умоляя его вернуться, с каплей злости бормочу:

– Мы даже и не поговорили с ним.

Сознание возвещает, что мне нужно рвануть за ним и немедля доложить то, что требуется.

– Не поговорили? – неверяще выходит из нее. – А мы всё видели с Питером, – слащавым голосом произносит она, подразумевая танец с поцелуями у всех на глазах.

– Но мы и слова не сказали друг другу о вчерашнем и… – отчаиваюсь я. Мы всего лишь соприкоснулись душами, но этого мало.

– Это лучший способ, чтобы помириться!.. Вы такие нежные и красивые, что весь зал взирал на вас…

Вот черт. Почему у нас всегда получается быть у всех на виду?

– Думаешь, все узнали нас?

– В этих маскарадных штуках, конечно – нет! – подбадривает меня, двумя руками, за уши заправляя свои короткие волосы.

Мужчина на сооруженной небольшой сцене четко объявляет предмет продажи, указывая рукой на экран, поэтому наше внимание к нему удваивается:

– Самолет «МФ 13». Вместимость четыре человека. Начальная цена – Полмиллиона долларов. Почти за так.

Сердце сбивается с ритма. В мыслях не было, что его выставят первым. Мой самолет. Моя белая птица. Но не для меня она. Я подписала документ, что проценты от продажи пойдут на благотворительные нужды. Остается молиться, что Джексон не будет против этой идеи. Я и ранее говорила ему, что в таких невесомых вещах не нуждаюсь.

– Милана, подожди. – Ритчелл додумывается, взирая на огни, привешенные к самолету Джексоном в мой день рождения, – А это не подарок ли от Джексона, который он осмелился тебе подарить?

Ее выпуганные глаза, выражающие крайнее изумление, которое можно спутать с чувством страха, наводит на меня приступ смеха.