Месть за миг до вечности

Генрих подошел к Маше. На полке перед портретом он увидел книгу Павла Шелехова «Записки о друге». Он быстро отвел взгляд от книги.

– Какая интересная картина! Вчера мне очень хотелось рассмотреть её, но не посмел. Могу я задержаться у вас еще минут на пять-десять?

– Разрешаю.

Вблизи портрет ещё больше поражал воображение. Генрих не разбирался в живописи, но фон и фигура женщины в кружевном закрытом платье оказались написаны явно в разных техниках. Фон крупными мазками подчеркивал четкость и фотографическую точность лица женщины и её фигуры. Казалось, грудь вздымается под тонким платьем, губы приоткрываются в легкой улыбке, а глаза смотрят в душу, сочувствуя и сопереживая. А какие яркие краски! Как будто лишь вчера создали картину.

– Вам не кажется, что художник, написавший портрет, безумно любил эту женщину? – спросил Генрих.

– Вы не ошиблись.

– Она не ответила взаимностью? Несчастная любовь?

– Вы догадливы.

– Портрет сам рассказал мне об этом.

Маша вздрогнула.

– Он и с вами разговаривал?

– Не понял вопроса.

– Не обращайте внимания. «Как бы» разговаривал.

– Лишь невыносимое страдание от неразделенной любви могло выплеснуться красками на холст этой нежностью и болью. Оно чувствуется. Скажите, она была счастлива по жизни?

– Как вам сказать? Думаю, да, насколько это казалось возможным в том бурном времени, в котором её довелось жить.

– Как сложилась её жизнь? Расскажите, пожалуйста. Или я прошу слишком многое?

– Почему бы ни рассказать. Марьяна Кузьминична родилась в купеческой семье в 1890 году. Она была младшей из трех сестер. Семья жила в большом двухэтажном доме недалеко от вокзала. После революции в доме располагалось какое-то государственное учреждение. Моей бабушке довелось увидеть этот дом в детстве. Дом показался ей огромным и красивым, из красного кирпича с резными наличниками на окнах. Его снесли, когда застраивали район вблизи вокзала.

– А как появился портрет? Это ведь очень дорогое удовольствие.

– Не в нашем случае. Портрет по собственной инициативе взялся написать муж старшей сестры Анны – художник-иконописец Илья Лазарев. И вроде он сам начинал его, но из-за нехватки времени поручил заканчивать картину помощнику, Степану Ушаткину.

– Кто из них любил девушку?

– Степан, конечно! Зять-художник душа в душу жил со старшей сестрой, средняя – Катерина, вышла замуж по любви за приказчика. Девушек в семье не неволили, всем разрешили выйти замуж по любви. Возможно, семья допустила бы брак Марьяны со Степаном. Но она выбрала другого.

– Кто же оказался её избранником?

– Ссыльный, большевик-революционер Василий Ледовских. После революции 1905 года он отсидел 2 года в тюрьме. Жить в европейской части России ему запретили. Он должен был отправиться в Иркутскую губернию в ссылку. А в Новониколаевске он обучался на курсах железнодорожных телеграфистов. Снял флигель во дворе их дома, так и познакомился с Марьяной.

– И семья разрешила ей выйти замуж за ссыльного?

– Нет, конечно. Отец гневался, вычеркнул её из завещания. Но они обвенчались в 1907 году и уехали в ссылку вместе. Портрет был написан незадолго до их венчания. Возможно, она тогда уже любила Василия.

– Она жалела о своём поступке?

– Никогда. Отец позже простил их. Всякое ей пришлось пережить: смерть детей, аресты мужа, бедность и порой голод. В живых у неё осталось трое детей. Младший, Алексей, – мой прадед. Всю жизнь они с мужем обращались друг к другу на «вы», и ни разу не поссорились. Она пережила мужа почти на 20 лет. Когда муж умер в мае, стояли заморозки. Она вышла босиком в одной рубашке в сени, стояла до утра. Хотела умереть вместе с ним. Заболела, но её дочь, врач, вылечила её. Дочь прилетала на похороны отца из Владивостока. Пришлось ей задержаться почти на месяц, пока мать не поправилась. Марьяна прожила долгую жизнь и ни о чем не жалела.

– Какая интересная у вас семья.

Маша составила посуду со столика на поднос и вышла из комнаты. Генрих открыл книгу «Записки о друге» на первой странице и прочитал надпись: «Моему другу Марьяне Ледовских на добрую память от автора. Павел Шелехов». Между страниц лежал листок бумаги. На нем обычной ручкой кто-то нарисовал контур женского лица. Летящие волосы, разлет бровей и четкие глаза. Остальные детали едва прорисованы, но глаза… Глаза Марьян этой семьи.

– Что ж, мне пора, приятно было познакомиться. До свидания.

– Всего доброго, легкого вам пути. Прощайте. – Проводила его Маша.

Начались съемки. Начальству показалось «сырой» концовка сценария. Решили снимать сериал двумя частями. Первые серии запланировали выпустить уже осенью. Приходилось выкручиваться, чтобы снять малобюджетный сериал, используя в основном павильонные съемки. Кто бы оплатил им поездки съемочной группы в Африку, Вьетнам, Латинскую Америку? Пока шло ни шатко, ни валко, как говорится. Главное, начало положено! А затем оно ляжет. Сколько снимал, всегда страшно начинать.

Неожиданно позвонил отец, пригласил на выходные к себе за город. Отец бросил их с матерью, когда Генриху и трех лет не исполнилось. Олег тогда в первый раз встретил свою очередную «единственную» любовь всей жизни. Сколько таких «единственных» промелькнуло в жизни отца, Генрих затруднялся ответить. Они не поддерживали отношений много лет. Отец вспомнил о нём, когда Генрих стал знаменитым. Он хотел послать подальше блудного папочку, но его прадед, Вячеслав Якушин, смертельно больной, умиравший, взял с него слово, помириться с отцом, и как-то поддерживать отношения.

Генрих в детстве много общался с прадедом. Мать после развода быстро свила новое гнездо, уехала. Ребёнок ей мешал. Она с радостью надолго оставляла мальчика разным дальним родственникам.

Как предполагал Генрих, отец пригласил его похвастаться очередной женщиной. Все последующие «единственные» оказывались младше и младше предшествующих.

В этот раз «котёнок», как называл её Олег, годилась отцу во внучки. Рыженькой у него еще не было. Светло-карие глаза и такие же ресницы и брови. Кожа белая, как молоко, несколько веснушек на чуть курносом на носу. Густые рыжие волосы, сколотые заколкой на затылке. Просторное зеленое платье рубашечного покроя – и босиком. Генрих огляделся: пол отмыт до зеркального блеска. «Молодец, девочка!» Катя восторженно глядела отцу в рот, и ходила за ним по пятам. Дав рассмотреть очередную пассию во всей красе, отец отправил её готовить ужин.

Они сидели с отцом в кабинете, потягивали коньяк.

– Как тебе она? – Спросил отец.

– Хорошенькая. Не маловата для тебя?

– Осуждаешь? Всё понимаю, но не могу отпустить. Прикипел к ней. Она из провинции. Чистая, неиспорченная девочка. На год-два её хватит побыть около меня. Урву хоть пару лет счастья. Это Бог меня наказал за мою жизнь беспутную. Поздно послал утешение. Я много думал после того, как встретил Катю. Не было семьи нормальной ни у тебя, ни у меня. Наверное, поэтому не складывалось у нас с женщинами. Прощения хотел у тебя попросить.

– Брось, папа. Мне ли жаловаться на жизнь: есть и работа любимая и женщины.

– Мою семью разрушили, но свою я же сам сломал!

– Папа, ты свою мать помнишь?

– Смутно. Вроде должен помнить, мне ведь 7 лет было в 1972-ом году. Мама много снималась в кино. Возможно, мы редко с ней виделись из-за съемок. Не представляю, как она вживую выглядела. Я с бабушкой Олей жил. Вот перед кем я шляпу снимаю. Ольга Якушина! Талантливая актриса, прекрасная жена и мать. Она продолжала сниматься у Вячеслава после замужества, но в эпизодах, потому что жизнь семье посвятила. Вячеслава и Ольгу подкосила смерть дочери. Но самые популярные комедии Якушин снял после ухода Натальи. До сих пор их показывают на Новогодние праздники по телевидению, и ведь с удовольствием народ их смотрит.

– Не понимаю, зачем она из окна выбросилась? Ну, изменил ей муж. Многие прощают подобные минутные слабости и живут дальше в семье. Не могла простить, разошлись бы.

– Сын, возможно, это был внезапный порыв, нервный стресс. Потрясение, что лучшая подруга подло поступила? Как же фильм назвался, в котором они снялись обе? Забыл!

– Папа, а подругу, как звали?

– Подругу? Фамилия точно – Ледовских, девочка со мной в классе училась с подобной фамилией. А имя? Что-то необычное, какое-то древнее…

– Марьяна?

– Точно, Марьяна Ледовских. Приезжая авантюристка, захотела москвича поймать…

– Папа, я помню эту историю, сам фильм по ней снимаю. Пожалуй, поеду, устал.

– А ужин? Катя прекрасно готовит! Я думал, ты останешься ночевать.

– В следующий раз.

Генрих вернулся домой в ярости. Он плеснул себе спиртное в стакан. Мерзавка! И Маша знала! Наверняка знала! Её бабка, Марьяна, разрушила их семью, семью Якушиных. Сам Вячеслав Якушин дал этой Марьяне, малоизвестной актрисе, роль в своем фильме. А та отплатила черной неблагодарностью. Довела до смерти свою подругу, соблазнив её мужа. Наталья Якушина выбросилась в окно. Её муж, тот самый Генрих Гарф, полный раскаяния, поехал в опасную командировку. Он потерял бдительность и погиб. Столько раз бывал в опасных горячих точках, а в этот раз не уберегся. Олег остался сиротой.

А сама Марьяна, как ни в чем, ни бывало, отправилась домой, в Новосибирск. Преподавала и играла в театрах. По словам Валерия, пользовалась всеобщим уважением. Она в квартире роскошной проживала в центре города. И ещё эта Марьяна поиздевалась нынче над Генрихом! Она подсунула ему девку, мимо которой он не смог пройти. Отомстила! Спрашивается, за что?! Это его семья – пострадавшая сторона. Жаль, умерла, а то бы он ей в глаза бесстыжие высказал всё, что о ней думает! Но кто мешает ему эти слова Маше, внучке той Марьяны, сказать? И скажет! О, черт! Он телефона её не знает. А Валера на что?

Сонный Валера недовольно бурчал в телефон.

– Чего тебе надо? Телефон Маши? Ты на часы смотрел? Только лёг спать! Достал ты меня со своей Машкой! Уволю, чтобы духу её не было!

– Правильно, увольняй! Мои аплодисменты!

– Ты пьян? Вы как-то сами разберитесь друг с другом и со всеми родственниками до седьмого колена. Чтобы больше я о ней от тебя не слышал!

– Не услышишь!

Маша удивилась, узнав его голос.

– Генрих, – певуче произнесла она, – что-то случилось?

Она долго молчала, пока он изливал гнев, затем отключилась.

Генрих выпил еще, и позвонил ей снова. Но Маша заблокировала его номер. Стало до слёз обидно на Машу и на ту женщину. Он вспомнил, как незнакомка поцеловала его в щёку ранним утром. Он почувствовал её присутствие рядом, но не смог окончательно проснуться, выйти из короткого сладкого сна.

…Ге-е-нрих, – протянула она его имя. – Прости меня за то, что сделала тебе больно. Я буду любить тебя до последних минут моей жизни…

Он душу ей открыл, готов был предложение утром сделать, на колени перед ней встать, а она посмеялась над ним и сбежала.

Артистка Мария Лесникова готовилась к выходу на сцену в образе феи Морганы. Тяжело двигаться в узком платье длиной до середины высоких каблуков, жарко, ещё и рукава длинные. А уродливая маска с крючковатым носом на лице неудобная, прорези для глаз сильно сужают обзор сцены. Как бы ни споткнуться! Но есть плюс – не надо наносить слой грима на многострадальную кожу лица. Детский спектакль «Любовь к трем апельсинам» по мотивам пьесы Михаила Светлова. Выход! Дети визжат от страха, отыграла сцену, ушла. Вторая сцена – Моргана грозно восседает на троне, это проще. Еще один выход, где злые персонажи танцуют в кругу, – и Зло побеждено, маленькие зрители шумно радуются. Так положено в сказке. Но не в жизни.

Марьяна проснулась до будильника и подумала: «Слава Богу, я на пенсии! Мне никуда не надо торопиться». Ушел в прошлое театр, где она послужила до 70 лет, только регулярно присылают поздравления с днем рождения и Новым годом. Она всегда любила вставать рано. А сейчас, когда редкая ночь обходится без боли, пробуждение означает конец тяжелых снов. Ничего хорошего нет валяться в надоевшей постели, ворочаться с боку на бок, отлеживая то руку, то ногу, то шею. Вскакивать сразу тоже опасно. Сначала небольшая разминка тела, лежа, начиная с пальцев ног. Затем аккуратно переложить согнутые ноги на край дивана, и сесть, опираясь на руку. Здесь проделать разминку кистей рук, легкий массаж головы, коленей, поясницы и стоп. И ещё 10 упражнений стоя: вращение позвоночника, полуприседы и махи руками. И вот прошло онемение в плече, спина распрямилась, измерение талии сантиметром показало вчерашние цифры. Уже достижение. Убрать постель, принять таблетку «до еды» – и в душ. Контрастное обливание придает бодрости. Ночная рубашка заменяется домашним брючным комплектом в излюбленной коричнево-бежевой гамме. «Никогда не думала, что станет неудобно застегивать лифчик сзади, удивлялась, зачем бабушка проделывает какие-то сложные манипуляции. Теперь сама бабушка. Ну, ничего страшного. Зато я ещё сама себя обслуживаю». На завтрак сегодня что? Каша. Омлет был вчера, а творог ела позавчера. Порция на одного готовится в микроволновке за 10 минут.

Марьяна унесла глубокую тарелку в комнату, постелила льняную салфетку. Ей нравится есть за большим столом перед портретом бабушки, тоже Марьяны. Между ними находили определенное сходство, но бабушка на портрете осталось молодой 17-летней, а Марьяна без необходимости старается не смотреть на себя в зеркало. Приятнее смотреть на портрет бабушки и думать, что ты такая же, ну, может, чуть старше.

Была и ещё одна причина сидеть перед портретом. Последние несколько лет, примерно тогда, когда вышла на пенсию, Марьяна полюбила разговаривать с портретом бабушки. Маша знала об этом, но считала эту привычку невинной забавой. Но даже Маша не знала, что недавно портрет стал отвечать Марьяне. Беседы скрашивали одиночество, и даже приносили пользу. Бабушка подсказывала, когда Марьяна теряла вещи, где она оставила очки, кошелёк или ножницы. В первый раз это было, когда потерялись ключи, два вместе от наружной и внутренней двери, да ещё и «таблетка» от домофона.

С ключами вышла совершенно невероятная история. Маша в тот вечер ночевала, пришла, открыла своим ключом. Утром стала выходить, Марьяна вышла проводить её: «Иди, Машенька, я закрою за тобой. Ой, а где мои ключи?» На привычном месте в ящичке под зеркалом – нет. В карманах пальто – нет, в сумочке – нет. «Ой, а вдруг я дверь после прогулки забыла закрыть, ключ в замке оставила, а кто-то тихонько вошел и украл их?» Маша начала успокаивать: «Бабушка, не волнуйся, ключи дома, я вчера открывала дверь, значит, ты пришла и закрыла». – «А вдруг это вор закрыл снаружи?» – «Перестань, найдутся твои ключи. Я вечером приеду, и поищем вместе. Посидишь один день дома взаперти. Извини, я убегаю, а то опоздаю!» Марьяна обошла всю квартиру, заглядывая в самые необычные места, куда она по рассеянности могла бы положить ключи: в холодильник, на обувную полку, в ванную, на подоконник, на столы и стулья. Нигде не нашла. В полном отчаянии обратилась к портрету бабушки: «Ну, и где же мои ключи?!» И тогда впервые портрет ответил: «В желтом пакете на двери».

Между наружной железной и внутренней деревянной дверями было приличное расстояние на ширину стены. На внутреннюю сторону когда-то отец привинтил очень удобный мощный крючок для сумок, чтобы входя в квартиру, сразу освободить руки. Марьяна так и сделала, когда пришла с улицы, а ключ оставила в закрытом замке. Потом разгрузила покупки: хлеб в хлебницу, масло в холодильник, салфетки на стол. Фирменный желтый пластиковый пакет оставила висеть на двери, чтобы использовать его завтра. И прикрыла внутреннюю дверь. Кто бы мог подумать, что высота замочной скважины как раз позволяет ключам выпасть в подвешенный пакет? Так и вышло, когда Маша открывала снаружи дверь, они теперь там лежали и даже слегка просвечивали.

Сначала Марьяна испытала радость и облегчение, что ключи нашлись, и она ещё не настолько поглупела, чтобы разбрасываться нужными вещами. Потом осознала, что с ней заговорил портрет бабушки. Марьяна очень испугалась: если портрет заговорил, то что это значит? Галлюцинации или тихое помешательство? Потом рассудила, что бояться в её возрасте уже нечего, главное, никому не рассказывать. И она послала сообщение Маше, что нашла ключи, опустив эту подробность.

Портрет бабушки говорил не часто, но отвечал на важные вопросы. Постепенно в беседах о прошлом Марьяна почерпнула много интересного об истории семьи. Узнала, кстати, что портрет написал вовсе не муж старшей сестры Анны, Илья Лазарев, который был признанным художником-иконописцем. Вернее, портрет написал не один зять, а с ним вместе работал его ученик и помощник – Степан Ушаткин. Степан был безнадежно влюблен в Марьяну Кузьминичну, но при его молодости и неустроенности надежды на брак с дочкой зажиточного купца Кузьмы Сергеева не было. Был бы он хотя бы приказчиком, как муж средней сестры Катерины! Нет, если бы Марьяна сильно захотела за него замуж, то в большом двухэтажном отцовском доме места хватило бы и Степану. И прокормить будущего художника можно было бы. Магазин «Чай да сахар Сергеева», который был прямо в доме в первом этаже, приносил стабильный доход, торговали китайским чаем, шоколадом, изюмом и сахаром. Отсюда в семье традиция пить чай: крупнолистовой, качественный, свежезаваренный. И ещё поговорка: «Это вам не фунт изюму».

Марьяне Степан не нравился, ему оставалось, молча вздыхать, но качество портрета от этого только выиграло. Марьяна на портрете вышла, как живая, но более красивая, а её глаза, благодаря особому секрету старых мастеров, как будто следили за зрителем, куда бы он ни шел.

Когда Марьяна вошла в возраст, возле неё стали увиваться кандидаты в женихи, но она была без ума от военных. Как назло, кроме пожарника с противными рыжими усами, военных поблизости не наблюдалось. И вот во флигельке, который сдавали, появился новый постоялец, железнодорожник из Иркутской губернии, присланный на курсы телеграфистов. Это был высокий стройный молодой мужчина в красивом черном мундире с двумя рядами сияющих пуговиц. И усы у него были не рыжие, а темно-русые, а глаза – чистые, голубые, как небо. Бывший солдат из Вятской губернии, он отсидел в тюрьме за отказ стрелять в революционных рабочих в 1905-м году и не мог уехать из Сибири на родину. Но Марьяну это не остановило. Как ни отговаривали её папенька и маменька, решила принять предложение Василия Ледовских. Отец в гневе лишил дочь приданого, и поехала она на место службы мужа без родительского благословения. Жили скудно, но в любви и согласии. Родила она мужу 10 детей, но выжили только трое: две дочки Елена и Ольга, да сын Алексей.

Отец Марьяны вскоре смирился и отписал ей флигелек во дворе, но большой дом после революции отобрали, и родителям пришлось доживать век с нелюбимым зятем. Веку им оставалось, к слову сказать, немного. В Новосибирске Василий поступил бухгалтером на большой завод. Дочки вышли замуж обе за военных моряков: одна в Мурманск уехала, вторая во Владивосток. Алексей выучился на связиста, женился на хорошей девушке Надежде и подарил внучку Марьяну. Началась война, Алексей ушел на фронт. Василий и Надежда без выходных работали на военном заводе: Василий – учетчиком, Надежда – контролёром. Марьяна вела дом, огород, присматривала за внучкой, отоваривала карточки. Бабушка никогда не сидела без дела. Если не готовила и не убирала, то шила или вязала. Пока был свой кусочек земли вокруг домика, садила огород: огурцы, тыква, капуста, укроп, лук, морковь. Овощи «сидели друг на друге», но давали хороший урожай. Плети тыквы подвязывались по периметру забора, штакетник выглядел очень декоративно. Свои овощи помогали, когда продукты были по карточкам. Тыквенной кашей маленькая Марьяна наелась, кажется, на всю оставшуюся жизнь.

Василий в нетопленном цеху простудился и переболел воспалением легких. Осложнением от той болезни стал рак легких, который унес его в могилу уже после войны. Хотя бы сына дождался. Алексей был три раза ранен и дважды контужен, вернулся живой, но здоровья не было. Работал он по специальности, на Главпочтамте, стал начальником отдела. Надежда из цеха перешла в бухгалтерию. Мирная жизнь налаживалась, даже съездили в Кисловодск по профсоюзным путевкам.

Когда в Новосибирске началось строительство жилья, снесли их домик, дали двухкомнатную квартиру в новом доме, с отоплением, водопроводом и канализацией. После переезда в квартиру, бабушка сильно грустила без огородика, но недолго: её знакомая, Павла Григорьевна, соседка с улицы Омской, пригласила её вместе хозяйничать на садовом участке. Участки нарезали для рабочих нескольких новосибирских заводов на окраине Октябрьского района в пойме маленькой речки, притока Камышенки. Зять соседки участок взял и сколотил на нем маленький сарайчик для инвентаря и будочку чуть больше скворечника. Но ездить обрабатывать «сад» ни сил, ни желания у него не было. Зато теща очень любила копаться в земле и пригласила Марьяну Кузьминичну для компании. Она честно выделила ей «надел», почти в треть участка. Здесь даже нашлось место для скороспелой картошки и томатов. Дочь Павлы Георгиевна помогала матери весной копать грядки, а осенью вывозить урожай. Марьяна часто летом ездила с бабушкой, но в основном старушки справлялись сами. С утра пораньше садились на трамвай и ехали до конечной остановки, «Сад Мичуринцев». Потом спускались улочкам частного сектора в глубокий лог. Здесь городские дома скрывались из виду, не долетал шум транспорта, кругом все зеленело, цвело, пели птицы. И откуда только силы брались! Они в охотку пололи, поливали, рыхлили. А отработав полдня в огороде, ехали обратно к домашним делам. И если бабушка зимой простывала и болела, она неизменно говорила: «Мне бы только до первых огурчиков дотянуть, а там я не умру».

Жить бы да радоваться, но Наде потребовалась операция. Врачи говорили, всё будет хорошо, а она не проснулась после наркоза. Алексей затосковал сильно, все раны стали его беспокоить, не вынутый осколок снаряда добил солдата. И остались две Марьяны: бабушка и внучка.

Марьяна Кузьминична в своей Марьяше души не чаяла, гордилась её школьными успехами. Она и слышать не хотела, чтобы внучка пошла работать после восьмилетки. Бабушка нашла работу, стала ходить прибирать и готовить в соседний дом к начальнику из Горисполкома. Она шила внучке наряды, вкусно готовила, пекла пирожки, а к празднику – торты. Когда Марьяша поделилась своей мечтой – стать артисткой, бабушка горячо её поддержала. В Новосибирске тогда ещё не было театрального училища, его открыли два года спустя. «Не бойся, Марьяша! Сейчас не царское время. Женщине все пути открыты: хоть в инженеры, хоть в летчики, хоть в артисты. Ты такая у нас красивая, талантливая, поезжай в Москву, поступай, учись». – «А как же ты, бабушка?» – «Я ещё совсем не дряхлая, проживу. На каникулы будешь приезжать». – «А деньги?». – «Алёша с Надей на книжку складывали, копили. А мы с тобой не истратили. Мне много не надо, огород выручает. Я буду тебе понемногу посылать каждый месяц, да ещё стипендию дадут».

Села Марьяша на поезд и уехала в Москву. Еще в дороге она познакомилась с Анютой из Свердловска, которая тоже хотела выучиться на артистку. Анюта была очень хорошо информирована, она просветила Марьяшу, что документы надо подавать сразу в три места, так больше шансов поступить. Оставшиеся двое суток до Москвы они вместе готовили басню, отрывок в прозе. Анюта не прошла никуда, но обещала, что на следующий год приедет и добьется своего. А Марьяшу приняли в Школу-студию МХАТ. Выходит, бабушка в ней не ошиблась.

После отъезда Марьяны в Москву огород еще несколько лет служил Марьяне-старшей и отдушиной и подспорьем. Но стали болеть ноги у Павлы Георгиевны, которая была лет на десять моложе бабушки. Дочка с зятем в тот год сами собрали урожай и настояли на продаже участка. Бабушка не сдалась и, найдя единомышленниц, развела цветы на маленьких газонах у подъезда. Постепенно весь двор украсился пионами, водосбором, тигровыми лилиями, садовыми ромашками. Традицию подхватили новые пенсионерки. Позже и Марьяна в память бабушки выходила ухаживать за цветами.

Годы неслись. Не стало бабушки Марьяны Кузьминичны, один портрет её остался. Не так сложилась жизнь у Марьяши, как хотелось бы. Вот уже и сама стала бабушкой. И никто не называет её Марьяшей. В театре она – Мария Лесникова, а дома – Марьяна Ледовских.

Когда месяц назад Марьяна стала худеть без особых усилий, она сразу спросила у бабушки, что это значит. У Марьяны Кузьминичны на портрете изменился взгляд, повзрослел, исчезло беззаботно-мечтательно девичье выражение, и она ответила: «Ты же сама догадалась. У тебя рак». «Но я ничего не чувствую». «Не веришь, сходи к врачу».

Диагноз подтвердился, причем рак оказался уже четвертой степени. Онколог удивлённо вытаращила глаза: «Женщина, как можно было годами не ходить на диспансеризацию! В ранней стадии можно было начать химиотерапию, а сейчас… Кстати, разве вы ничего не чувствуете?» И дала рецепт на сильные обезболивающие. Марьяна даже не заплакала, после семи десятков прожитых лет она проводила так много друзей и близких, что была готова ко всему. У неё и завещание давно было написано: квартира и все вещи – внучке Маше, ей же деньги с пенсионного счета, как раз хватит на похороны, а деньги на депозитном счете – дочери Татьяне, чтобы не обижалась.

Но Татьяна всё равно будет обижаться, ей всегда всего мало, характером пошла в свою бабушку по отцу. Помнится, Марине Валерьевне всегда не хватало того, что имела, ей надо было то, что у других. Соседкой по дому, с которой она чаще общалась, была бывшая коллега Зинаида. Она и рассказала про писк моды – золотые сережки в форме больших тонких колец. Марине Валерьевне безумно захотелось заиметь такие. Пилила сына, пока не смог ей подарить. Надела, хотела погордиться, а ехидная соседка заметила, что для короткой шеи не идут кольца, они у неё не висят, и лежат на плечах. Марина Валерьевна, отбрила Зинаиду, что купила серьги невестке в подарок, а надела только показать ей. И тут же вынуждена была отдать их Марьяне. Пожалуй, это был её единственный подарок. Марьяна подозревала, что наполовину решение не отдавать ей Таню при разводе объяснялось нежеланием платить алименты.

Свекровь ещё до суда принялась настраивать Татьяну против родной матери, а уж после – тем более. А ещё в Тане махровым цветом цвела зависть, которая, увы, не лечится. Что бы ни делала Марьяна, дочь была недовольна. Её не так одевали, не тем кормили, на машине не катали, дачи не приобрели, за границу не возили и так далее. Первый раз не поступила в институт на архитектурный факультет – виновата мать: не наняла репетитора. Выучилась, пошла работать, но разонравилась специальность дизайнера – виновата мать: почему не отговорила. Развелась с мужем – виновата мать: почему не разглядела этого негодяя.

Впрочем, Татьяна легко находила очередного мужа. Внешность ей досталась по женской линии, ни один мужчина не мог пройти мимо. А ещё в ней была, как говорят про актрис, «манкость». Как она сошлась с Петром Чернобаевым, простодушным, добрым, мягким? Наверное, из-за его трехкомнатной квартиры. Прожила с ним 4 года. Ребёнка она не хотела, это вышло случайно. Петр и Марьяна уговорили её не делать аборт. Родителей Петра Татьяна выжила быстро, они в первый же год переехали в деревню, где оставался какой-то дом и дальние родственники. Ради большой зарплаты она заставила мужа бросить привычную работу в проектно-сметном отделе организации «Востокбурвод», перейти в бригаду, которая ездила бурить водяные скважины вахтовым методом. В командировках Петр начал выпивать, просто не мог отказать товарищам. Но Татьяна винила только его, ругала, обвиняла, скандалила, грозила разводом. Он бросал несколько раз. Так она же не поддержала мужа. В пятницу часто приносила в дом вино или коньяк, приводила для компании то подружку, то коллег. Марьяна пыталась вразумить дочь, но она не считала её авторитетом. «Я устаю за неделю на работе, дома муж и ребёнок все нервы вымотали, мне надо в пятницу расслабиться». Когда Маше исполнилось 3 года, Татьяна подала на развод и размен квартиры. И так ловко разделила, что ей досталась хорошая однокомнатная квартира в новом доме, а Петру – тоже однокомнатная, но в очень старом двухэтажном деревянном доме на левом берегу. Да ещё и без горячей воды!

Вскоре Таня выскочила замуж в третий раз, а Машу тут же отдала бабушке. Марьяна, конечно, взяла внучку, и с радостью её воспитывала. Удачно устроила в садик, нашла няню на время вечерних спектаклей. С семи лет Маша часто бывала в театре на репетициях и детских представлениях. В школе ни один праздник не обходился без Маши Чернобаевой, она прекрасно читала стихи, пела и танцевала. Но во втором классе, Татьяна забрала дочь, перевела в другую школу. Потом еще несколько раз отдавала и забирала, дергала девочку.

А Петр, хоть и перестал вахтоваться, изрядно выпивал. Возле него крутились женщины, обычно пьющие в разной степени. Марьяна с самого развода всеми силами старалась не лишать Машу отца, она приглашала Петра в гости на праздники, разрешала сходить в зоопарк, в цирк или в кино. Он дорожил общением с дочерью, всегда приходил трезвый, выбритый, аккуратно одетый. И очень уважал Марьяну, охотно помогал по хозяйству, если требовалась мужская рука. Часто обещал ей бросить пить, но не смог. Бросил только тогда, когда открылась язва желудка.

Маша навещала отца в больнице, однажды пришла и Марьяна. Петр был очень напуган, клялся, что в рот больше спиртного не возьмет, ведь доктор сказал «одна капля – и на тот свет». Он советовался с Марьяной, надо ли написать завещание на гражданскую жену, чтобы ей досталась его однокомнатная квартирка в двухэтажке. Марьяна через наводящие вопросы выяснила, что эта Женя – довольно сомнительная личность. Вроде бы в разводе, вроде бы живет у родителей. Ни адреса, ни телефона их не давала, где работает, тоже неизвестно. Появляется время от времени, немного прибирает, готовит. «Борщ вкусный и всегда стопочку перед обедом наливает. И сюда пирожки приносила, но не взяли, жареное нельзя». Намекала, что хорошо бы к Пете её дочку прописать. «Как вы посоветуете, Марьяна Алексеевна?» – «Надо проверить твою гражданскую жену. Скажи ей, что прямо в больнице написал дарственную на свою дочь, Машу». – «Я же не ничего не писал, да и не собирался». – «Тебя никто не заставляет. Но своей Жене ты скажи, что написал. И посмотрим, что будет». Марьяна не особенно удивилась, что Женя исчезла раз и навсегда, и телефон её больше не отвечал.

Петр всё понял и по выписке сразу же переписал квартиру на дочь. Маша поселилась у отца, ухаживала за ним, готовила диетические блюда. Дом, который был признан аварийным ещё при социализме, всё еще не снесли, стоял он недалеко от Телецентра. Маша ходила пешком туда на преддипломную практику. В Телецентре она познакомилась с Аркадием, работавшим монтажником осветительной аппаратуры. Он помог ей устроиться на постоянную работу, когда появилось вакантное место на местном новостном канале. Ухаживал он за Машей целый год, но замуж позвал только после смерти Петра. Марьяне такой явный интерес к жилплощади не понравился, но Маша с энтузиазмом строила свою семью. Она сделала ремонт, купила новую мебель. На новом диване прочно обосновался Аркадий. Ни разу Марьяна не застала Машиного мужа за каким-то делом, кроме просмотра футбольных матчей и «пивасика». Крепкий алкоголь Маша категорически не пила сама и в доме не держала, но на пиво запрет не распространялся, а зря. Марьяна не стала критиковать Аркадия, но посоветовала Маше не спешить с ребёнком, ведь надо встать на ноги, карьеру сделать.