Вектор-10

А когда родня вдруг начала судиться между собой, привлекая поликлинику в свидетели, там узнали, что во всем виноват болтливый врач скорой Свиридов – сразу вчинили ему иск. Зачем выдал родне диагноз? Ну, поликлиника то ничего не может. Ей-то никакой корысти, онколог молчит в тряпочку – доход его неполученный явно левый, а вот хоспис пышет праведным гневом упущенной выгоды и жаждет крови виновного. Семь лямов уплыли из рук!

Светлана опять заревела, а я обнял ее и спросил:

– Почему так странно арестовали? СОБР! Дверь вынесли! Могли бы просто вызвать в СК и там арестовать. Он же не бандит и не террорист.

Хазин опрокинул вторую рюмку, вытер слезы.

– По инструкции. Они так тренируются. Следак получает санкцию суда на арест. В единой базе данных СК появляется галочка: «Свиридова задержать». СОБР это видит и поводит плановую операцию. Отрабатывают задержание, – адвокат нашел уцелевшее блюдце с дольками лимона, посыпанными сахарным песком, кинул одну в рот и зажевал коньяк. – Это не шутка. Это правда. Им нужны палки по проведенным операциям. За это «выездные» капают, как и вам. Нет выезда, нет надбавки. А террориста они так берут с оружием или врача «скорой» – их начальству без разницы. «Деньги не пахнут», – процитировал Хазин какого-то императора Веспасиана, приказавшего брать налоги с выгребных ям.

Он помолчал, подождал, пока Света успокоится.

– Послушайте. Все будет хорошо. Через три дня суд. Ничего ему не грозит. Две ночи в камере, это не страшно. Там все такие же интеллигентные люди. Эпоха уголовников в общей камере прошла. Так что Юра как в том же хостеле на восемь человек. От претензий хосписа я отобьюсь. Все это пена. Вы только не суетитесь. Работайте. Деньги еще понадобятся, – Сообщил он.

Вот если б он сказал, что денег больше не надо, я бы удивился!

Хазин поднялся и пошел на выход. Оглянулся на меня и чуть кивнул, «выйдем»!

Я направился следом.

– Разве суд не через пять дней? – мне показалось, что Хазин перепутал дату суда.

У лифта он проговорил негромко.

– Я узнал кое-что. Кто-то там, – он поднял глаза к потолку, и одними губами произнес «вице-мэр», – хочет показательный процесс над врачом, который нарушил инструкцию. Сдвинули даты. Телевизионщики уже анонсируют про суд в новостях. Этот кто-то очень хочет по максимуму добиться наказания. На судью давят, на следователя тоже. Взяток давать некому и ни в коем случае нельзя. Они только и ждут, чтобы был еще повод усугубить. Все под контролем СМИ. Я ничего не могу гарантировать. Не сердитесь на меня. Если отделаемся условным сроком – это будет счастье. И я буду доволен. Могут Юру отправить на поселение года на три. Светлане этого пока говорить не надо. Я перед процессом сам ей все объясню, а пока разузнаю в деталях, что еще можно сделать. Есть ли условия для сделки с обвинением? Пока не вижу. Да, если ему предложат кого-то из начальства или коллег заложить – это надо сделать, скостят много.

Я ничего не ответил. Что тут скажешь? Попал Юрка в жернова, молись… в любом смысле.

Рабочие закончили восстанавливать дверь в проеме, подошли со сметой к хозяйке, но я перехватил бригадира. У Свиридовых с деньгами сейчас не густо. Юрка за месяц приносит пятую часть от обычной своей зарплаты, как прозвучало в старой комедии «Им и поплакать не на что», а Светкины деньги уходят на еду, квартплату и издержки адвоката, как сегодня.

Я достал свою карту и оплатил их работу. Трудяги собрали инструменты и ушли.

Мы посидели с Юркиной женой в тишине, молчали. Я не умею утешать, а после шепота Хазина у лифта, найти ободряющие слова стало совсем трудно.

Остаться я не могу, это неприлично. Говорить нам в общем, больше е о чем. Денег ей перевести я могу, но тоже не член клана Ротшильдов, а другие доходы засвечивать не могу, там не мои деньги. Я скомандовал Зуду тихо: «Переведи ей на карту десять тысяч, оформи как возврат долга, чтобы ндфл не содрали. Только не сейчас, а когда спать ляжет. Пусть утром узнает». Зуд мигнул зеленым огоньком на вороте. Принял.

– Потерпи три дня. – успокаивал я Светлану, – Он вернется. Это все какой-то абсурдный сон. Он обязательно кончится. Все наладится. Мы опять будем работать, как раньше, – ободряющие слова у меня кончились. – Хлопни еще коньяка и ложись спать.

Я вспомнил про гречку. Рассыпанную крупу я убрал, а новую не сварил. Светлана обернулась к столу. Бутылки «Старый город» на нем не было. Хазин унес или рабочие? Я склонялся в сторону адвоката. Очень уж рьяно он потреблял его, там и оставалось на одну рюмочку для Светы.

Мы поняли, что нас еще и обокрали. Но только дружно рассмеялись. Я вспомнил старинную мудрость, которую любил повторять отец Свиридова: «Плох тот врач, что сам покупает себе коньяк». Можно дополнить: плох тот адвокат, что не выпьет за счет клиента!

Я чмокнул Свету в щеку, прощаясь, и вышел вон. Дверь закрылась, мягко щелкнув замком. Рабочие хорошо знали свое дело. Будто и не выбивал СОБР притвор вместе с косяком.

К дому я направился пешком. По пути игнорировал машины подмигивающие фарами, мне таксибота брать ради трех кварталов?

Пройдусь и подумаю. На ходу всегда отлично думается.

Да, мы плохие врачи. Это факт. Не потому что плохо учились. Совсем нет. Потому что хорошие не нужны. Нужны послушные. Молчаливые знатоки инструкций и стандартов. Нужны врачи-лакеи, с полупоклоном, улыбкой и готовностью спросить: «чего изволите?». От нас не требуется глубоких знаний и умений. Манипуляции на уровне медсестер, в лучшем случае фельдшеров, умение пользоваться аппаратурой, сейчас объединенной в два комплекса: диагностический ДК-2М и лечебный – МК, соединенный с ним и представляющий автоматическое хранилище лекарств, перевязки, шприцев и прочих лечебных атрибутов. Все, что от нас требуется – наложить электроды, взять кровь и иные вещества для анализа, вставить в щель личную карту пациента, она же всеобщая личная карта «элька» – паспорт, хранилище информации о гражданине и ключ к доступу в единую базу данных госуслуг, поликлиники, банковским счетам и полису ФОМС. Если ДК потребует, нужно связаться с водителем и он принесет к двери квартиры новый девайс, рентген-накидку, с ее помощью можно получить скан внутренних органов и любой части тела или ведро-томограф для головы.

Родственников мы имели право привлекать только к транспортировке больного в машину и это определено целым законом, принятым в Думе, что «скорая» имеет право привлекать волонтеров для помощи при транспортировке до машины, а люди не имеют права отказывать в этих случаях. Это может быть расценено, как отказ от медпомощи и трактоваться как оставление в опасности, вплоть до уголовной ответственности.

Вот Юрка, неужели он не мог припомнить ни одного козла, который его послал, когда врач просил помочь ему и водителю, донести больного до машины? Мог, но не стал. Это принцип.

Мою эльку я доставал сегодня вечером трижды. В магазине, где брал коньяк, потом ее проверил СОБР, вместе с отпечатком пальца и, когда я оплачивал ремонт двери.

«Вы обезьяны с чемоданом!», – говорил Юркин отец.

Я не спорил, а Юру это заявление бесило. Он не хотел быть «обезьяной с чемоданом», он мечтал закончить ординатуру и занять свое место у хирургического стола. Три года он был членом СНО на кафедре хирургии. Но зав кафедрой ему намекнул, что единственное место в ординатуре будет отдано сыну декана лечебного факультета. И рассказал старый анекдот, как сын генерала спрашивает отца: «Пап, а я стану генералом? – Конечно, станешь, сынок, – отвечает отец-генерал. – А маршалом я когда-нибудь стану? – продолжает сын. – Нет, – вздыхает генерал, – не станешь никогда. – А почему? – удивляется парень. – Потому, что у маршала подрастает свой сынок, – отвечает папаша-генерал».

Я не строил иллюзий на свой счет и, конечно, переживал за друга, а когда нас обоих распределили на Московскую скорую, то попросил направить на одну подстанцию.

А потом, год назад наступил черный день, когда Юрка вдруг осиротел. Его родители погибли в автокатастрофе. Они ехали по бесплатному туристическому маршруту, устроенному мэрией для пенсионеров и ветеранов труда.

Юрка дежурил. Он не ждал от родителей звонка. Знал, что во время работы те ему не звоня́т. Утром вернулся домой, чтобы отоспаться. Об аварии под Владимиром он узнал из новостей, слушая телевизор, пока принимал душ. О том, что в том автобусе ехали его родители, он еще не знал. Позвонил им, уже забравшись под одеяло и предвкушая часа три спокойного сна. Трубку взял незнакомец и сообщил, что владелец аппарата погиб в аварии и родственнику нужно немедленно приехать в больничный морг небольшого районного центра Алксандров для опознания тела, потому что…

Мне тяжело вспоминать те события, а уж каково Юрке было?

Особенно мне было трудно поделиться с ним соображением, что авария та произошла совсем не случайно. В этом автобусе вообще не было никого младше шестидесяти пяти. Я в такие совпадения не верю. Слишком часто такое случается со стариками. Их сбивают роботакси на переходах – сбой программы, их бьет током бытовая техника, а много ли нужно старику?

Кто-то нарочно избавляет страну от стариков.

Откуда мне это известно?

Я интересуюсь этой темой. Смертностью стариков. А точнее их не случайными смертями. Я интересуюсь этим очень осторожно. Не хочу, чтобы моё любопытство было заметно. И ни с кем этого не обсуждаю.

Я не считаю аварию, в которой погибли Юрины родители случайной. Таких вот аварий за три года нашей работы на «скорой» в разных областях и республиках нашей страны я насчитал больше сотни. В них погибли около пяти тысяч стариков. Об этом не сообщают в новостях. Если молодые или дети нуждаются в помощи и финансах – да, на всю страну и собирают деньги потом на операции, а старики – кому они нужны?

В масштабах страны пять тысяч за год – мелочь. Но именно в эти годы Думой был принят очередной закон о развитии паллиативной медицины и предпочтительном помещении пенсионеров в дома престарелых и тяжелых инвалидов в хосписы. Все это преподносилось как забота государства о стариках. По всем каналам крутят социальную рекламу о том, как чудесно живут в домах престарелых пенсионеры, а сериалы под заказ пережевывают тему скандалов в семьях между молодежью и стариками, и как все налаживается, когда старики в заботе о молодых уезжают доживать в приюты. Как сразу увеличивался приплод в семьях, капает материнский капитал, а счастливая жизнь в богадельнях преподносится, как настоящий долгожданный рай для инвалидов и пенсионеров. Веселые внуки навещают счастливых дедушек и бабушек в приютах по выходным и праздникам.

Я своих родителей не отдаю. Оба они на пенсии. Оба живут со мной. Мама и папа. Отец военный пенсионер, инвалид, мама учитель на пенсии, работала, пока закон позволял.

А я работаю. Каждый год по несколько раз к нам приходят гонцы из префектуры с предложениями моим родителям переехать в один из интернатов сети «Старая роза», которые принадлежат жене префекта нашего округа. В нашей среде ее зовут «Старая рожа».

Я – врач «скорой» имею возможность собирать любую статистику, в том числе и по старикам, благодаря нашему ДК и большой базе данных департамента здравоохранения и министерства. Получить доступ и мне непросто, но возможно. Для того, кто знает как. Я знаю. Но о том, что я знаю – никто не знает. Я – обычный врач скорой. Не программист, не сисадми́н. Никто не знает, что я айтишник, хакер – самоучка.

Мне надоело думать о неслучайных преждевременных смертях стариков. Я перешел на бег, до дома оставалось километра три. Бегущий человек всегда возбуждает подозрение, особенно бегущий ночью в киберсьюте, и еще сильнее, если бежит с грузом. Но я бегу порожняком. И все равно, через три минуты из-за угла показалась машина ППС (патрульно-полицейской службы) и меня две симпатичных девушки в форме сержантов и в, похожих на мой, киберсьютах вежливо попросили остановиться и предъявить документы. Пока одна идентифицировала мою личность, а вторая внимательно изучала мою шкуру портативным сканером на предмет скрытого оружия, а я продолжал бег на месте.

– Спортсмен? – иронично спросила полицай-девица со сканером.

– Врач «скорой», – ответил я без одышки, – надо быть в форме. Работа экстремальная.

– Похвально. – Без иронии отозвалась другая и добавила, – он чист, – она вдруг мне подмигнула, чуть улыбнувшись, а Зуд сообщил, что с ее телефона пришло сообщение: «Я выходная завтра. Юля» и телефон.

– Можете продолжать тренировку, Алексей Максимович, – первая вернула эльку. – Удачи. Не нарушайте правил дорожного движения, не перебегайте улицу на красный свет и, ступая на проезжую часть в зоне пешеходного перехода, убедитесь, что на ней нет движущегося автотранспорта, – несколько заученно бубнила девушка, потому что обязана была это сказать.

Но я уже убегал от нее, отправив через Зуда сообщение: «У меня сутки. Спасибо за симпатию. Юля, вы – очаровательны! И смайлик с поцелуем».

До моего дома еще два квартала.

–– Ну, и чего ты ее отшил? – спросил Зуд, – ты – доктор, она – полицейский, по-моему, она в твоем вкусе. Я заглянул на ее страничку в соцсети: «Девушки в форме», любит ролевые игры, в купальнике – просто бомба!

–– Я предпочитаю женщин только в двух формах: – в медицинской или нагими, – ответил я, – начитался популярной сексологии?

Зуд издал какой-то звук, вроде хмыканья. Он управлял моими мышцами, и мы бежали мягко, словно летели над асфальтом и тротуарными плитками.

Несмотря на близкую полночь, народ на улицах был, и какая-то сверхбдительная сволочь стукнула в полицию, что я бегу. Плевать. Закон я этим не нарушаю. Подозревать надо не тех, кто выделяется из толпы, а кто абсолютно не заметен в массе. Но на такое допущение нужно особым образом настроить мозги. А мы все-таки по природе своей в разной степени ксенофобы. Обращаем внимание на тех, кто выделяется. Такова психика большинства людей. Хочется выделиться, чтобы обратили внимание, при этом не хочется, чтобы подозревали в нарушении закона.

Мой киберсьют сто́ит, как элитный автомобиль и естественно, что люди завидуют. Большинству доступны дешевые спортивные модели от фирм типа «Киберспорт», «Электромионика» и тому подобное. Провода там слабые, контакты в лучшем случае серебряные, а чаще посеребренная латунь и плотность контактов не больше десятка на квадратный сантиметр.

Зуд мой имеет золотую интиму с плотностью тысяча площадок на сантиметр, проводники из особо прочной электропроводящей нити. В его внешней оболочке десятки тысяч видеоматриц, позволяющих мимикрировать под прилегающую поверхность подобно хамелеону. А электроника способна создать на ней статический заряд в сотню тысяч вольт, как это может электрический угорь или скат.

За двести метров до парадной меня опять остановили, на этот раз участковый офицер. Мой ровесник, в домашнем утепленном комбезе, полицейская форменная куртка наброшена на плечи, зевает. Он узнал меня, помахал рукой.

– Что так поздно бегаешь, Алексей?

– У друга был, – доложил я. Грубить не хотелось. – Вот решил заодно пробежаться перед сном.

– Это у Свиридовых? – участковый не стеснялся продемонстрировать свою осведомленность. В двадцатимиллионной Москве ничего не скрыть от компетентных органов. Про Юрку уже натрындели в вечерних новостях криминальной хроники, что будет суд, но о сегодняшнем аресте не сообщили.

Я кивнул.

– Это правильно. Надеюсь, что все у него обойдется. Мы все, как на минном поле. Надо быть осторожнее с людьми. Удачи!

Интересно, участковый нарочно вышел встретить меня или случайно оказался во дворе? Думаю, ему пришло уведомление, что меня только что проверяли, и он проконтролировал маршрут моего движения. Зачем? Просто из служебного рвения. Чтобы потом никто не упрекнул, что он не отреагировал. Наверняка, в своем смартфоне поставил галочку рапорта. Профилактика преступности не в том, что все, побывавшие под следствием находятся под особым контролем, включая видео и воздушный – с помощью дронов, которые постоянно висят над городом. Нужно чтобы у рядовых граждан даже мысли не возникало совершить преступление, осознавая, что они все под непрерывным присмотром полиции. Поэтому им регулярно и открыто напоминают разные компьютерные средства: «Мы за вами следим. Ведите себя законопослушно». Микрочипы везде. Камеры тоже. От огромных дворовых на столбах, до микрокамер в кухонных приборах, люстрах, даже в энергосберегающих лампочках. Сканеры повсюду. Якобы это нужно для таргетированной рекламы. Реклама – двигатель торговли.

Я приложил к домофону эльку.

– Здравствуйте, Алексей Максимович, – компьютерный голос привратника почему-то не хотят оттенять ни женским, ни нормальным мужским тембром, – ваша квартира сорок один, третий этаж, лифт уже спускается.

Это, видимо, чтобы я не забыл или не сбился с дороги и не забрел к соседям.

Впрочем, если я не открою свою дверь через пять минут и не попаду в поле зрения межэтажных камер, автоматика вызовет участкового уполномоченного. Кстати, больше всего такие случаи оказывались обоснованы, или наркомана брали с шприцем в руке или потерявшего сознание обычного гражданского жителя, тогда участковый вызывал «скорую».

Я поднимался пешком, не обращая внимания, что лифт, не понимая, почему я его игнорировал, идет следом и приветливо открывает двери на каждом этаже, обдавая меня при этом канализационным ароматом. Курить и мочиться в лифте нельзя, а вот пердеть – это сколько угодно. Вот наши законопослушные граждане и отводят душу, будто больше газовать негде. Впрочем, я знал, откуда эти ароматы. Батя уже вернулся домой. Чехол он залил растворителем и скинул в мусоропровод, но запах не убрать так быстро.

На самом деле, никто нарочно ни за кем не следил. Это все иллюзия, специально нагнетаемый страх. Вся собираемая на граждан информация попросту отправлялась в архив, из которого уже по запросу суда полиция могла в любой момент получить любые данные на любого человека. Самовольно нет. Так нам объясняли. Так по закону.

Взлом этой системы – преступление, которое карается, как убийство человека с отягчающими от десяти до пятнадцати. Все мошенники знают, если вскроется их схема, влепят за использование данных о человеке, еще и за хищение биометрии из базы госуслуг. И не важно сам мошенник ломал базу или купил ее у жадного до денег сисадмина ГИС-2. Кстати, таких сисадминов, если ловят приговаривают к исключительной мере вместе с родственниками – то есть его на кичу, а родню, которая не предостерегла – в бомжи, конфискуя все ценное имущество.

Дверь квартиры открылась, почуяв мое приближение. Точнее моего смартфона. Или моей эльки. И то и другое можно потерять. Поэтому домофон перед открытием несколько секунд изучает мое лицо.

–– Что не так? – спросил я программу-привратника, – открывай!

–– Дублирование данных, – объяснил бот, – Ваше возвращение зафиксировано двадцать минут назад, сбой данных. Не заметил, когда вы снова выходили.

–– Перезагрузи базу данных час назад, – посоветовал я, – вероятно, был сбой в электросети, накопились ошибки. Код перезагрузки три ноля слэш три ноля десять.

–– Спасибо, обновление базы через пять минут, – подтвердил бот, в том что я это я, у него не было сомнений.

Программа домового привратника периодически сбоила, и я добыл главный код ее перезагрузки, чтобы он нормально работал и не задавал ненужных вопросов.

Родители уже спят. Пора и мне. Потратив минут пятнадцать на снимание и обработку антисептиком внутренней, покрытой золотыми электродами поверхности киберсьюта, я включил его на подзарядку, пожелал ему спокойной ночи, принял душ и лег.

Завтра на дежурство, вставать в шесть. В системе Гис-2 я сегодня раздвоился, один я был у Свиридовых, а второй я наверняка засветился еще где-то. Подобные накладки распознавания происходят постоянно. В конце месяца эти случаи в базе данных марки́руются как сбои, ошибки верификации биометрии и обнуляются. Если человек не в розыске, то никому до него нет дела.

Глава 3

Юркино дело считалось гражданским, поэтому состав присяжных сокращен на половину. Вышли из своей комнаты шестеро случайно отобранных представителей общества, председатель отдал судье на бумаге вердикт. Судья его зачитала: «Виновен по всем пунктам» и удалилась совещаться с собой. Или с кем она там совещается? А потом опять, как обычно:

– Встать! Суд идет! Слушается дело врача Свиридова…

Пять часов присяжные разбирались в чем же виновен мой друг. То, что он хорошо знает латынь и проявил чуткость, объяснив, что означает та злосчастная фраза, обошлось семье Свиридовых в административный штраф, замененный отбыванием в заключении сроком на пять суток. Это можно пережить. Денег у них и так не густо. Квартира по ипотеке. Мы обрадовались, Хазин действительно сумел отбить Юру по первому пункту.

Но вот дальше началось шоу: «нанесение ущерба ГБУ ДЗМ «Клиника паллиативной медицины», которая, по утверждению обвинителя, именно из-за Свиридова и его языка потеряла доход в шесть миллионов восемьсот пятьдесят тысяч рублей – долю собственности умершего. Если бы родственники не узнали диагноз и не поняли, что жить больному оставались считанные недели, они бы не стали отказываться от перевода в хоспис. Так что, виноват во всем болтливый врач Свиридов!

Хазин бился, как лев. Он пытался внушить присяжным, что врач не может отвечать за поступки, совершаемые родственниками. Однако в последний момент адвокат истца ввел свой «козырь», эпизод «недоносительства» Свиридовым и его отказ «сотрудничать» со следствием: непризнание своей вины на этапе следствия и отказ дать сообщения о правонарушениях коллег.

Намек был ясен, Юрка никого не стал закладывать из знакомых и коллег, не припомнил и случаев отказа родных, помочь с переноской больного.

Мы растерялись. История показалась нам настолько глупой и притянутой за уши, что даже адвокат попросил объявить перерыв на десять минут. Как он потом объяснил, был уверен, что сторона обвинения не решится «лепить горбатого». Недоносительство не может трактоваться, как преступление, тем более, что оно вообще к делу не относится. Хочет человек выразить себя бдительным или нет, это его право. Нельзя это трактовать, как асоциальность.

Да. Мы живем не в эпоху «культа личности» тридцатых годов прошлого века, сейчас за это не наказывают. За донос, да, поощряют денежно, но если прошел мимо нарушения закона и не доложил, не наказывают. Только если не оказал пострадавшему помощь. Но всем предлагают стучать на всех как можно больше.

Даже выпустили для смартфонов приложение: «Бдительный гражданин», через которое можно зафиксировать правонарушение и отправить в МЧС, ГИБДД или полицию, если факт подтвердится, то получить небольшое денежное вознаграждение. Пустячок, но приятно. Деткам на мороженое хватит или пенсионеру закупить еды на несколько дней.

– Я хочу этот случай, – заключил свою речь прокурор, – предъявить не как преступление так называемого врача Свиридова, а как его гражданскую характеристику, чтобы у присяжных не возникло чувства ложной жалости. От бдительных граждан, живущих по адресу… через приложение «Бдительный гражданин», органами прокуратуры было получено сообщение, что водитель бригады так называемого врача Свиридова нарушает «закон о курении», причем делает это дважды. Во-первых, он курил на рабочем месте – в кабине автомобиля скорой помощи, который был припаркован рядом с детской площадкой, а во вторых ему не было пятидесяти пяти лет, то есть возраста, с которого разрешено покупать табачные изделия и открыто курить. Граждане присяжные, Свиридов знал, что его водитель курит и мало того, что он не отговорил его от этого преступного действия, он его еще и покрывал, не доложив по инстанции, что тот нарушает «закон о курении от 22.02.2032 года». Все это я рассказываю, чтобы вы имели представление об асоциальной личности, так называемом враче Свиридове, которому, по моему мнению, не место в рядах российских медиков. Посему, прокуратура настаивает для обвиняемого Юрия Александровича Свиридова на двух годах лишения свободы в колонии общего режима и лишения диплома врача пожизненно.

О как! Сперва вбухаем миллионы бюджетных денег в обучение врача, а мы с Юркой бюджетники, а теперь взять и лишить диплома!? Как это все легко у обвинителя. Или у его куратора. Впрочем, чиновникам государственных средств не жалко, если они текут не в их карманы.

Хазин пытался, как мог, обелить Юру. И частично ему это удалось. К сожалению, никто из наших пациентов не захотел свидетельствовать в пользу врача. У кого времени не было, кто «не помнил» его. Выступил заведующий подстанцией, сказал свое слово и я – как свидетели со стороны защиты. Наш зав по прозвищу Горыныч не стал дожидаться окончания суда и приговора, улетел на работу.

Присяжные вынесли вердикт: «Виновен по всем пунктам». В зале пронесся шум, как ветер в кронах деревьев, но судье даже не пришлось стукнуть молотком, чтобы успокоить присутствующих.

Светлана не удержалась и опять заплакала. Юра в клетке был бледен. Его последнее слово, где он признал частично свою вину, сказал, что не подумал о последствиях, просто ответил на вопрос. И он просил об одном: не лишать его диплома, как ему посоветовал адвокат. Юра обещал, что впредь не отклонится от инструкций поведения на вызове.

Судья оказался умнее и добрее, что ли, как были добрыми инквизиторы, которые постановляли: сжечь ведьму, но сперва притопить, если совсем утонет, значит не ведьма, а если выплывет – сжечь, но чтобы приговоренному не мучиться в огне, то сперва задушить.

Секретарь суда произнес сакраментальную фразу «Встать! Суд идет»!

Мы встали. Судья вернулась из «совещательной» комнаты, вытирая рот салфеткой, сыто рыгнула и зачитала решение:

– Свиридов Юрий Александрович, обвиняемый по статьям… УК России, а также статье… за разглашение медицинской тайны и нарушение закона о медицинской этике, руководствуясь статьями… – признан виновным и приговаривается к двум годам лишения свободы условно и лишению права заниматься врачебной медицинской практикой сроком на пять лет. Сохраняется возможность врачебной практики на военной службе в действующей армии в течение всего срока приговора. Подсудимый освобождается из-под стражи в зале суда. Приговор может быть обжалован в установленные законом сроки. Вопрос трудоустройства через ФСИН³ по желанию подсудимого остается открытым.

Судья сделала небольшой перерыв и продолжила:

–– Иск ГБУ «Клиника паллиативной медицины» к гражданину Свиридову признать. В погашение иска предложено отторжение из собственности Свиридовых жилой площади, однокомнатной квартиры, стоимость которой на данный момент с учетом оставшейся задолженности по ипотеке составляет семь миллионов рублей. Отношение суда банку и истцу будет отправлено после соблюдения формальностей с учетом сроков апелляции.

Адвокат крикнул Юре:

– Мы подадим апелляцию! Прямо сегодня! Не уходите! Я подготовлю документы. До Верховного суда дойду…

Я прорывался к скамье подсудимых. Светлана ухватилась за мою куртку и двигалась следом.

Юрка на слова адвоката криво усмехался.

Я ждал, пока он выйдет из клетки. Охрана исчезла. В зале было холодно, видимо нарочно не топили, чтобы судья и присяжные не затягивали заседание. Я локтями распихивал скучающих «любителей крови» и журналюг, которые комментировали решение перед небольшими камерами, закрепленными прямо на выносной штанге, прикрепленной к шлему с логотипом своих каналов.

Вранье, типа «Нет доказательств, что ему заплатили, но, мы-то с вами знаем, как это обычно бывает…» – лилось из поганых ртов этих искателей сенсаций. Один набрался наглости и крикнул в сторону Свиридова:

– Признайтесь, сколько вам заплатили эти люди за разглашение врачебной тайны? Они предлагали вам поделиться наследством? Это вы им предложили или они вам? Теперь уже можно не скрывать. Суд не станет менять свой приговор. Расскажите!

Журналисты развернули камеры на Юру, ожидая скандала, брани или драки. Им очень хотелось жареных событий! А что может быть лучше драки в суде? Бывший врач, взяточник и психопат накинулся на профессионального хама-журналиста!

Больше всего их волновали не люди, не врач, которому только что по закону сломали жизнь, не пациенты, которых загоняют в приюты для доживания, организовав целый бизнес, выкачивания последних деньги из пенсионеров и инвалидов. Их волновал рейтинг! В первую очередь личный рейтинг журналиста-скандалиста. Это шанс в карьерном росте. С недавних времен появился термин «надудеть сенсацию» по фамилии их кумира Дудько, который мог из пальца высосать любую новость, повернув под неожиданным углом любые, даже самые банальные события. Лишь бы поскандальнее, не думая ни о морали, ни о личной жизни людей. Их кредо – беспардонность!

Наконец, Юра пробрался ко мне, потому что нам со Светой двигаться навстречу потоку людей, выходящих из зала, было уже невозможно…

Он не повелся на провокацию и подлюги-журналюги сразу потеряли к нему интерес. Еще один неудачник. Это скучно, если неудачник не скандалит и не дает повода к скандалу. Сдавшийся неудачник – никому не интересен. Сенсация не получилась, придется выжимать капли из отснятого во время процесса материала. Хорошо, хоть, что у нас не запрещают съемки в здании суда, а только в зале во время слушанья.

Светлана повисла на Юриной шее, заливая воротник слезами.

– Жить мы где теперь будем? Ты пойдешь служить? А мне в общежитие?

Юра молча покачал головой, видно было, он подавлен и в шоке от приговора. Но, собран, и непременно что-нибудь придумает. А пока он только целовал жену и гладил ее, успокаивая.

–– Все будет хорошо, – повторял он на ухо Светлане, но по лицу видно было, что сам он не очень-то верит в свои слова.

Свидетели – родственники умершего от рака человека, отводили глаза, постепенно исчезали из зала суда. Совесть еще не покинула окончательно их сердца? Возможно, что они сами не ожидали того, как развернется их подлость по отношению к врачу. Все, что сумели добиться – спасти квартиру.

Несколько журналистов продолжали съемки репортажей для своих телеканалов. У осужденного больше никто не спешил брать интервью.

Журналист канала «Град» пытался расспрашивать инициаторов скандального дела, родственников умершего ракового больного, довольны ли они результатами, удалось ли им получить долю умершего в качестве наследства? Родня хмуро отмалчивалась и пыталась поскорее улизнуть.

За три дня, что моего друга содержали в следственном изоляторе, он немного похудел и отрастил рыжую щетину на впалых щеках.

– Юрка, поздравляю. – Обняв его, сказал я. – Все-таки не на поселении. Ты не хочешь служить военврачом?