Covert nevtherworld. Бесконечность I. Катастрофы разума

– Нет, – сказала Наташа, – но он многое скрывает и вокруг него происходят странные вещи.

– Как вокруг любого талантливого человека, – заметил Вяземский. – И потом, умные люди всегда говорят меньше того, что они знают, это задача людей, которые умеют выудить нужную информацию.

– Умен, талантлив, – повторила Наташа, – а что лично вы скажете о Верховском?

– То же самое, – сказал Вяземский, – добавить нечего. У Александра все задатки для образцового ученого. Он молод, амбициозен, честолюбив, умеет организовать работу других людей, а это, согласитесь, уже немало, особенно в наше время, не транжирит деньги, знает им цену, а главное в нем то, что люди идут за ним, он прирожденный лидер.

– Вот как, – Покровская улыбнулась, – говорили, что добавить нечего, а вон сколько наговорили сверху. И это все?

– Смотря для кого, – сказал Вяземский, – Александр знает, чего он хочет от жизни, и идет к своей цели.

– И какова его цель? – спросила Покровская. – Слава? Деньги? Зачем ему надо все это?

Вяземский поморщился.

– Вы, следователи, удивительным образом умете провоцировать разговоры, – сказал он, – мой честный ответ: не знаю. Но в Александре всегда была какая-то червоточинка, чертовщинка, причину которой я никогда не мог понять. Впрочем, настоящий ученый всегда должен быть немного закрытым.

– Поэтому вы с ним разошлись? – спросила Наташа. Вяземский махнул рукой.

– Ученики всегда уходят от учителей, – сказал он, – это нормально, просто иногда ученики хотят всего и сразу и перестают слушаться учителей, а это приводит к негативным последствиям.

– И что же негативного случилось с Верховским?

Вяземский налил из стоящего на столе самовара кипяток в чашку.

– Может быть, это и прозвучит пафосно, но я всегда работал на благо родины и понимал, что если препарат, которым вы интересуетесь, будет использован спецслужбами или армией, то это будет на благо высших интересов государства, мой препарат никогда бы не использовали против невинных, может быть, я и наивен, но так меня воспитали, барышня. А вот когда мою родину уничтожили и полезли эти нувориши, я понял, что они могут сделать с моим творением всё, что угодно и я сделал все, чтобы его уничтожить, но Александр… Видит Бог, он был самым талантливым из моих учеников. Я однажды рассказал ему историю этого препарата, и он буквально стал одержим этой идеей. Помню, у нас был очень неприятный разговор. Он обвинял меня в предательстве науки, в малодушии, нет, это быстро прошло, и я тогда подумал, что это просто блажь, пыл юности, но вот некоторое время спустя, может быть, месяц или два, Александр попросил меня показать ему мои записи, касающиеся препарата. Он сказал, что это научный интерес, ничего больше.

– И вы показали? – спросила Наташа.

Вяземский кивнул.

– Ужасная ошибка, – сказал он, – признаю. Тогда мне показалось, что он охладел к этой теме, ведь как раз после нашего разговора он уехал на стажировку в Швейцарию, так мне тогда показалось, только вот оттуда Александр вернулся совершенно другим человеком, он был мрачный, холодный, нелюдимый. Однажды он пришел ко мне, под вечер. Мы выпили чаю, поговорили на разные темы, и почему я сразу не посмотрел…

Вывод напрашивался сам собой.

– Он что, украл документы? – спросила Наташа.

– Да, – кивнул Вяземский, – украл. И больше я его не видел. Я не знаю, как ему это удалось, но он восстановил препарат и даже написал научную статью, посвященную плюсам использования этого вещества при лечении депрессии, разных зависимостей, фобий.

– И тогда вы решили вступить с ним в научную полемику? – спросила Наташа.

Вяземский кивнул.

– Вы правы, – сказал он, – я тоже написал статью, вот только когда я её пытался опубликовать, меня вызвал к себе начальник института и посоветовал прекратить все мои исследования. Вот так вот.

Покровская насупилась.

– И что, – спросила она, – он это никак не обосновал вам?

Вяземский усмехнулся.

– Да что вы, барышня. Сказал, как отрезал, – Вяземский пугливо посмотрел по сторонам. – Но вы знаете, мне показалось, что он кого-то боится.

– Верховского? – спросила Наташа.

– Врать не буду, – начал мяться Вяземский, – но Александр дает деньги многим научным предприятиям, и нашему институту тоже. Кроме того, проблемы такого рода никому не нужны.

– А дальше? – нетерпеливо поинтересовалась Покровская. – Этим ведь не кончилась история?

Вяземский напрягся то ли из-за поставленного вопроса, то ли из-за нетерпеливого тона собеседницы.

– Я извиняюсь, барышня, – виновато сказал он. – Но можно ещё раз посмотреть ваше удостоверение?

Наташа с пониманием протянула ему в руки свое удостоверение. Надо же, подумала она, хоть чему-то наши люди ещё верят, или всё-таки это лично её слава бежала впереди неё самой.

– Простите, – ещё раз извинился Вяземский, отдавая удостоверение владелице, – но думаю, что вы меня понимаете.

Наташа улыбнулась.

– Конечно, – сказала она, настолько мило, насколько могла, – так что было дальше?

– Дальше, дальше, – проговорил Вяземский, – а дальше ко мне пришел один молодой человек, почти сразу после того, как мою статью забраковали. Он так же, как и вы, интересовался препаратом.

– Это был Андрей Левицкий? – почти с утверждением спросила Наташа.

– Да, – сказал Вяземский, – это был он. Андрей рассказал мне о том, что вещество, которое я разрабатывал, теперь включено в состав препарата греларозол. Он рассказал, что этот препарат вызывает сильнейшую зависимость, рассказал про то, что от препарата пострадала родственница его подруги и попросил меня помочь ему разобраться в этом деле.

– Значит, это вы встречались с Левицким в Борисфене, – догадалась Наташа.

Вяземский кивнул.

– Да, – сказал он, – несколько раз. В последний раз, когда его убили. Я понимаю, что смалодушничал и не пошел в милицию, но всё так быстро произошло, я просто испугался.

– И вы вот так сразу за это и взялись? – поинтересовалась Покровская. – Каким же образом Левицкий вышел на вас, ведь не через адресный же стол? Он ведь целенаправленно обратился к вам.

Вяземский громко рассмеялся.

– От вас ничего не скроешь, барышня, – сказал он. – Нет, не буду вам врать, Андрей обратился ко мне неслучайно. Вопросов от вас было бы меньше, если бы вы знали, что я давно дружу с Альбертом Шамильевичем Сабуровым.

– Ах вот как, – удивилась Наташа. – Значит, вы тоже были в курсе этого расследования?

Вяземский покачал головой.

– Нет, но когда Альберт обратился ко мне за помощью, я не смог отказать, да, в том числе и по честолюбивым причинам.

– То есть это отец Эльмиры Сабуровой попросил вас помочь? – спросила Наташа.

– Да, – кивнул Вяземский, – вот он знал о делах дочери, но подробностями они со мной не делились, а я и не спрашивал. Общался со мной только Левицкий, ему я и передал информацию о веществе.

– Какую информацию? Вяземский развел руками.

– Только свои знания, – ничего больше я не знаю.

– Понятно, – сказала Наташа, – а каково воздействие этого препарата?

Вяземский некоторое время раздумывал, вероятно, решал, стоит ли собеседнице знать подобную информацию. Потом заговорил…

– Не подумайте, что я вам не доверяю, – снова извинился ученый, – я просто думал, как бы вам объяснить это без мудрёных терминов.

– Я постараюсь понять, – улыбнулась Наташа.

– Видите ли, – очень тихо начал Вяземский, снова оглядываясь, – наш мозг, он еще совершенно не изучен, и никто не может предсказать, как поведет себя в той или иной ситуации, но если химическим способом воздействовать на определённые нейроны, то можно подавить способность человеческого мозга принимать абстрактные решения.

Наташа скрестила пальцы, внимательно слушая ученого.

– То есть, прогнозируя действия человека, можно заставлять его принимать решения? – спросила Наташа.

– Именно! – воскликнул Вяземский. – Именно так, юная барышня. Причем человек сам не будет осознавать, что он делает, что чувствует, что ест, что пьет. Ведь за всё это в голове отвечает мозг! Ну скажем, это будет совсем просто, вы даете человеку препарат, а потом ставите перед ним два стакана: с водой и с серной кислотой. Обычный человек, конечно, распознает, где что, но под влиянием этого препарата вы можете приказать мозгу дать человеку сигнал, что вода – это вредно, а серная кислота полезна. Естественно, это не так, но человек будет думать, что это так. Понимаете?

Наташа наморщила лоб.

– Пытаюсь, – проговорила она. – А можно приказать человеку убить кого-то, например?

Вяземский махнул рукой.

– Легко, – сказал он, – под влиянием этого препарата мозг может показать человеку, что взорвать атомную бомбу в центре, ну, например, Парижа это хорошо и правильно, а подарить цветы любимой девушке – нет.

Наташа насупилась.

– Неужели он настолько силен? – спросила она.

– Более чем, – ответил Вяземский, – этот препарат позволяет контролировать головной мозг до последнего нейрона. И самое главное, что он очень быстро растворяется и обнаружить его следы можно только при тщательном исследовании крови пациента. Вот так, вот так. И при этом все молчат, а я устал бороться, тем более что должен был скоро выйти на пенсию, а в результате пришлось уйти из института, эх… – Вяземский махнул рукой, – вот теперь здесь сижу, яблоки выращиваю. А от научных статей денег только и хватает, чтобы концы с концами сводить.

– Очень вкусно, – похвалила Наташа, чтобы приободрить мужчину.

– Вы ешьте, ешьте, – сказал он, – вон то возьмите, крайнее…

Наташа улыбнулась, хотя после того, что она услышала, ей было не до яблок.

* * *

Авалова вновь стояла перед домом на Лермонтовском бульваре и смотрела на кирпичные стены здания, словно бы холодный материал мог ответить на её вопросы. Кирсанова была здесь. Здесь её убили. Затем её тело вывезли в пансионат. Но что случилось здесь кроме убийства? Ссора, драка, может быть, вообще несчастный случай? Зачем Кирсанова пришла сюда и с кем она здесь встречалась? Любая комбинация из возможных.

Медленно ковыляя, к ней подошла консьержка – миниатюрная женщина лет семидесяти, простая, но прибранная, что свидетельствовало о старой выучке. Она работала не только в этом доме, но ещё и уборщицей в соседнем магазине электротоваров. Жила неподалеку. Так ей сообщил Рауш.

– Вы когда-нибудь видели здесь Александра Верховского? – спросила Ксения.

– Ученого? – спросила женщина. – Да, он частенько бывал здесь.

– Один или с компанией?

Консьержка поморщилась.

– Когда один, а когда и с компанией. Я так полагаю, что вас интересует, приходил ли он сюда с женщинами?

Ксения кивнула.

– Честно говоря, да, – сказала она. – Приходил, – неодобрительно произнесла консьержка, – и он их приводил, и они к нему приходили.

– А эту женщину вы помните? – спросила Ксения, протягивая фотографию Кирсановой. – Её приводил?

– Тю, – воскликнула консьержка, – какая же это женщина? Это девочка совсем, а тот, о ком вы спрашиваете, он, видать, постарше любил.

– Вот так? – кивнула Ксения. – Значит её вы не видели?

Консьержка фыркнула.

– Вечно вы, молодежь, торопитесь, – посетовала она, – куда-то все бежите, а бежать не надо, надо рассудительно все делать. Видела я эту девочку, только не с Верховским, одна она приходила и только один раз, восьмого числа.

– Не путаете? – спросила Ксения. – Точно только восьмого?

– Ничего я не путаю, – обиделась консьержка. – Я что, молодежь, чтобы путать? Я советский человек, с маленькой пенсией, мы не путаем.

– Ясно, – кивнула Ксения, – а она заходила в квартиру, может, у неё ключи были?

– Вот хорошо, что вы про ключи спросили, – заявила консьержка, – с ключами какая-то непонятная ситуация произошла. – Ученый этот, дня за два до того, как сюда эта девочка пришла, попросил слесаря нашего Матвея Сергеевича сменить все замки в квартире.

– Понятно, – кивнула Ксения.

– Ну, Сергеевич чего, – продолжала консьержка, – замки сменил, а тут, нате вам, как раз восьмого числа, является сюда девица, расфуфыренная вся и таким холодным голосом говорит: «Я в пятую квартиру». Ну женщины-то здесь бывали, я поэтому вначале внимания не обратила, а тут слышу звенит чем-то. Я шасть, посмотрела, а она ключи подбирает. Я её гнать отсюда, а она на меня как зыркнет, и не говорит ни слова. Ну я человек-то советской выучки, я ей, мол, сейчас милицию вызову, а тут как раз и девочка эта пришла и своим ключом дверь открыла, и они туда вместе прошли, в квартиру, значит. Она, девочка, мне говорит, что это, мол, подруга моя, вот, значит, как, а уж потом я узнала, что девочку эту убили. Такая молоденькая была.

– Ясно, – сказала Ксения. – А не запомнили, как девица эта выглядела?

Консьержка задумалась.

– Значит, так, – начала она, – кость белая, на лице ни кровинки. Волосы под капюшон убраны, цвет не могу сказать, взгляд дурной, ну точно приведение.

Под это определение могла подходить любая, естественно, кроме Александры Рыковой. Грустная ирония, тебя исключают из списка, потому что ты мертва.

– А узнать по фотографии не сможете? – спросила Ксения. Консьержка покачала головой.

– Я не буду врать, – сказала она, – было темно.

– А Верховский? – спросила Ксения. – Верховский приходил в этот вечер?

– Нет, – ответила консьержка, – его я тогда не видела, да и потом тоже его не было, а что, девица эта замешана в убийстве, да?

– Возможно, – проговорила Ксения, – весьма возможно.

Значит, Верховский никогда не встречался здесь с Кирсановой, тогда зачем же Катя пришла сюда в тот вечер? Может быть, Верховский просто заманил её сюда? Сказал приехать, обещал встретиться, а вместо себя прислал их старую знакомую. Как вариант рассмотреть можно. Но мотив? Что знала Кирсанова такого, что это могло угрожать Верховскому и заставило его пойти на такой риск? А может, за Верховским стоит кто-то ещё и этому кому-то не понравились его отношения с Кирсановой? Да, это может быть. Только кто? Адашев? Тополевич? Нет, Верховский слишком честолюбив, чтобы быть у них на побегушках, по крайней мере так ей казалось, но иногда вещи вовсе не те, какими кажутся. И все же ей нужно было больше сведений, прежде чем делать выводы.

* * *

Стук в дверь не оказался, даже при нынешних обстоятельствах, большой неожиданностью. Эльмира была уверена, что как только выдастся подходящий случай, Анастасия придет поговорить с ней. Она поэтому даже решила поселиться в пансионате. Сейчас не стоило оставлять Анастасию одну, особенно одну перед Верховским. Она ему никогда не доверяла. Многим девушкам нравятся мужчины с чертовщинкой. Эльмира себя к ним не относила. Закутавшись в халат, девушка открыла дверь номера.

На пороге, разумеется, стояла Урусова.

– Привет, – выдохнула она.

Похоже, прежде чем прийти сюда, она очень долго плакала.

Эльмира ласково улыбнулась на правах старшей подруги и пропустила гостью в квартиру.

Анастасия с немигающим взором прошла в номер и, присев на край кожаного дивана, запрокинула голову и закрыла лицо руками. Минуты две она сидела неподвижно. Никогда не терявшая присутствия духа, Эльмира ясно сообразила, что девушка в тяжелой депрессии, и поэтому немедленно направилась к деревянному штофу и, достав оттуда одну из бутылок, плеснула из нее в граненый стакан и протянула его Анастасии.

– Пей, – сказала она, – залпом.

Анастасия, кисло ухмыльнувшись, взяла стакан дрожащей рукой и опрокинула его содержимое. Девушку передернуло, но её мутные глаза стали просветлятся.

Эльмира села рядом с ней на диван.

– Теперь говори, – сказала она.

– Что говорить, – хриплым от коньяка голосом сказала Анастасия. – Эля, понимаешь, мне не к кому больше пойти. Я совсем запуталась. Я не могу больше никому рассказывать свои тайны. Только ты их знаешь. Я приняла решение…

– Решение? – непонимающе спросила Эльмира.

– Да, – сказала Анастасия, – Я не могу позволить, чтобы Шурочка осталась неотомщённой.

Сабурову вдруг очень испугало состояние подруги. В ее глазах читались какая-то безумная решимость и фатализм, что ли. Эльмира никогда не видела Анастасию в таком виде. Девушка явно медленно сходила с ума.

– Понимаешь, – продолжала Анастасия, – тот, кто убил Шурочку, он ошибся. Ведь он пытается всем внушить, что это я всех убиваю. Но ведь Шурочку я не могла убить, не могла. Мы же все время были вместе.

Эльмира задумалась. Ну, теоретически можно было предположить разные варианты. Ведь сама она видела Анастасию не все время. Это так, для чистоты эксперимента, конечно. Эльмира о другом даже подумать не могла. Дело было в другом: убийство Шурочки выглядело какой-то глупостью. Первое, о чем подумала Эльмира, когда все произошло, – пытались убить ее, машины же одинаковые, но взрыв был слишком профессионально исполнен, а профессионалы так не ошибаются, да и Тополевичу она нужна живая, пока у них не будет Марты, хотя теперь местонахождение девочки знает не только она, но и Ксения Авалова. Может, Тополевич и его друзья поняли, что с неё самой уже ничего не взять, и решили убить хотя бы одного зайца? Нет, непохоже на это. Зачем так театрально? В убийстве Шурочки чувствовалась какая-то экспрессия.

– Естественно, нет, – сказала Эльмира. – Я тебе уже говорила, что ты должна абстрагироваться, что ты не должна рассматривать происходящее как часть своей жизни. Ты слишком привязываешься к происшествиям.

Анастасия смерила её взглядом.

– Но ведь ты рассматриваешь Марту как часть своей жизни? – спросила она. – Ты ведь не пытаешься её вычеркнуть?

Эльмира покачала головой.

– А что это мне дало? – риторически спросила она. – Я бросилась защищать дорого мне человека, а в результате чуть не погубила его, только потому что на самом деле я думала не о Марте, а о себе. Я была ослеплена своей жаждой мести. Если бы не Авалова… Теперь я это ясно вижу.

Анастасия фыркнула.

– Значит, ты предлагаешь мне сидеть и ничего не делать? Скольких ещё близких я потеряю, прежде чем его найдут?

Эльмира мягко улыбнулась.

– Ты можешь не бездействовать, однако если ты будешь искать сама, то должна понять, что ты вновь соприкоснешься с той историей.

– Историей? – переспросила Анастасия.

– Со всем тем, что произошло с тобой в Женеве, – пояснила Эльмира. – Всё, что с тобой происходит сейчас, связано с тем, что случилось тогда, и ты должна найти тех людей, которые были с тобой тогда, не только Верховского, но и Тома Чилуэлла.

Анастасия округлила глаза.

– Тома? – спросила она. – Ты думаешь, что это он? А ведь верно, и как я сразу не поняла! Кто, если не он? После всего того, что случилось, он может считать, что я виновна в его падении. Он ведь явно с помутненным рассудком, а такой человек способен на всё.

Про Тома Эльмира не знала, а вот у Анастасии рассудок явно помутился. Её нервная система была настолько расшатана, что Анастасия ухватилась за первое попавшееся имя и даже объяснение придумала. Имя Тома Эльмира назвала не потому, что считала его виновным, а потому что всегда считала эту историю какой-то недосказанной. В ней все было очень просто и ясно, кроме одного факта, о котором уже все забыли: пропажи документов Чилуэлла-старшего. Документов, которые касались препарата, очень похожего на греларозол. Эльмире почему-то всё время казалось, что все те события, которые происходят с Анастасией, как-то переплетены с ней самой, что преступник, который преследует Анастасию, связан с её расследованием о греларозоле. Что это всего лишь наваждение или же интуиция? Может быть, если она поможет Анастасии, это поможет и ей?

– Не торопись с выводами, – произнесла Эльмира, – ты ведь так говоришь лишь потому, что фамилия Чилуэлл очень легко объясняет все события, с тобой происходящие. Поскольку он уже один раз совершил над тобой зло, на него можно списать и это. И ты не хочешь думать о единственном оставшемся кандидате. И не отпирайся. Ты знаешь, что я права.

– Я могу себе представить, что ты сейчас скажешь, – фыркнула Анастасия, – но ни тебя, ни Светы там не было. А я была, я это видела! И я могу ответить за свои слова.

– Возможно ты и права, – согласилась Эльмира, – а кстати, почему ты не сказала Аваловой?

– Не сказала что? – удивилась Анастасия.

– О Светлане, – хитро улыбнулась Эльмира, – об их романе с Томом.

Анастасия недовольно нахмурила брови.

– Это ничего не меняет, – сказала она, – какая разница, что было до, когда произошло после.

– Вовсе нет, – не согласилась Эльмира. – Факт этих отношений может в корне изменить всю расстановку фактов, особенно если они встречаются до сих пор.

Неожиданная мысль пролетела в голове Эльмиры. Что, если Шурочку убили, чтобы больше не осталось подозреваемых кроме Верховского? Что, если молодого человека таким образом подставляют? Правда, как это разузнать? А узнать это можно действительно только найдя Чилуэлла.

– Ты должна лететь туда, – сказала Эльмира, – где все началось. Ты должна трезво проанализировать все, что с тобой произошло. Когда ты проанализируешь, ты сама поймешь, кто твой враг. И я тебе в этом помогу!

– Правда? – спросила Анастасия.

Эльмира заметила, что её подруга просветлела, в первый раз за время разговора.

– Истинная, – сказала Эльмира, – и я даже знаю, с чего начать!

* * *

Ведомая доктором Перрен, Кристина шла по коридорам клиники. Коридоры были длинными, с вытянувшейся вдоль стен колоннадой из пенобетона. Пахло стерильностью и свежей побелкой, отчего немного першило в горле, наверное, с непривычки. В отличие от тех коридоров, по которым она шла в одиночестве, здесь сновали персонал и пациенты, точнее, пациентки, лиц мужского пола она пока не видела, за исключением персонала, который и сопровождал девушек до нужной им двери. Передвигаться самостоятельно здесь было не принято. Персонал, очевидно, выполнял также и роль охраны. Белая униформа и легкие белые кроссовки, вероятно для быстрого перемещения, закрепленная на бедре кобура с торчащим Smith & Wesson 29-й модели.

Девушки заинтересовали даже больше, чем мускулистые охранники, потому как были одеты в обычную одежду. Кто в платье, кто в джинсы, но Кристина не видела ни одну девушку, которая была бы одета во что-нибудь больничное. Это было странно. Обычно так выглядят в доме отдыха, а не в клинике. Говорили все на разных языках, но преимущественно на английском, хотя и с разным акцентом.

Роящиеся в голове вопросы Левонова держала при себе, усиленно делая вид, что любуется окружающей действительностью, ну, собственно говоря, она это и делала, на всякий случай, если вдруг придется быстро уносить ноги.

– У вас серьёзная охрана, – светским тоном заметила Кристина, – я несколько нервничаю при виде оружия.

Она надеялась, что это было сказано достаточно иронично.

– Меры предосторожности, – сообщила доктор Перрен, – оружие охраняет нас от шпионов конкурентов. Много раз они пытались украсть наши открытия.

– Что поделаешь, – сказала Кристина, – мы все живем в мире алчности, такова уж наша природа.

– Здесь алчности нет, – веско заявила доктор Перрен, – наша клиника создана не ради дешёвой наживы, мадемуазель. Доктор Девье работает ради всего человечества.

– Я рада это слышать, – сказала Кристина, – честные люди сейчас такая редкость.

Человечество-то на это соглашалось?

– Доктор Девье стремится укрепить прогресс и спасти множество жизней путем своих открытий.

– Естественное стремление для настоящего гуманиста, – сказала Кристина.

– Мы докажем это на практике, – заявила доктор Перрен, – вы увидите это с очень близкого расстояния.

Веселая перспективка, ничего не скажешь.

Они подошли к одной из панелей, и доктор Перрен мягко повела рукой. Дверь открылась с уже привычным звуком воздушной подушки.

– Мы поселим вас вместе с Софи, – сказала доктор, – она здесь недавно, но уже не боится подвергнуться обновлению.

– Обновлению? – вырвалось у Кристины.

– Да, – кивнула доктор Перрен, – это наша конечная цель. Очистить материал от всех старых когнитивных способностей. Научить их смиренному мышлению. Превратить их в хороших послушных девочек.

Смиренное мышление, усмехнулась Кристина, неплохое название, а главное – многозначительное. Вот уж кто-нибудь попробовал бы её смирить.

– Это Софи, – представила доктор молоденькую девушку, сидевшую спиной к гостям. Кристина вначале её даже не заметила. Девушка явно и сама не замечала окружающих, мирно покачиваясь из стороны в стороны с полностью отсутствующим видом в глазах.

– Думаю, вы найдете общий язык, – продолжала доктор, – ваша кровать там – она махнул рукой в сторону аккуратно застеленной кровати у стены. Кристина не преминула отметить, что окон нет ни в коридоре, ни в палате. Лишь одни белые стены. Не мудрено и с ума сойти.

– Если что-то понадобится, нажмите это, – доктор указала на белую клавишу, сходную с выключателем, – появится наш сотрудник.

– Весьма продуманно, – согласилась Кристина.

– Также вы должны нажать эту клавишу, если захотите выйти из номера. Мы не запираем пациенток, но, чтобы они не мешали друг-другу, стараемся их разделять. Знаете, очень непросто мешать им сплетничать, а ведь воспитание индивидуализма – это тоже одна из наших задач. В одиннадцать часов здесь отходят ко сну, однако если вам что-нибудь нужно, ночные дежурные постоянно обходят клинику. Двери, естественно, заперты, но вы вольны выходить в любое время, достаточно предупредить дежурного. Доктор Девье уделяет большое время спокойному отдыху.

– Не могу с ним не согласиться, – сказала Кристина.

– И последнее, в девять вечера мы отправляемся на игру, – губы доктора Перрен сложились бантиком – я с удовольствием познакомлю вас с нашими девочками.

Кристина вежливо поклонилась. Что ещё за игра? Какой-то психологический тренинг?

– Если это все, то не буду вам больше мешать. Если вы хотите воспользоваться телефоном или интернетом, обратитесь к охране. Может быть, передать что-либо доктору?

– Лишь только то, что я в предвкушении встречи с ним, – сказала Кристина, – я жду её с большим нетерпением.

– Конечно, – сказала доктор Перрен, – не смею вам более мешать.

На этой благостной ноте доктор Перрен поклонилась и скрылась за панелью, которая сразу же защелкнулась за ней.

Некоторое время Кристина стояла, не двигаясь, возле входа. Она тихонько присвистнула. Веселенькая история, ничего не скажешь.

Девушка повертела головой. Её соседка все так же сидела спиной к входу. Кристина обогнула кровать, чтобы разглядеть лицо девушки, и замерла на месте. Перед ней сидела Соня Захарова, третья пропавшая школьница. Убитая школьница, Кристина следила за новостями, и её труп, как предполагалось, лежит в морге судебной медицины в Кранцберге. Какого…

От неожиданности она чуть не заорала, хорошо, что вовремя заметила, что один из шести потолочных светильников был пустой и из него торчало нечто очень похожее на камеру. Скорее всего внутренне наблюдение за пациентами. Вот охрана, наверное, развлекается тихими вечерами. Интересно, а на какую площадь работают камеры? Только на середину комнаты? Или дальше? И есть ли микрофоны? Ладно, сейчас не об этом. Как может быть то, что она видела сейчас? Значит, тот труп – это не Захарова? Но это же бред? Генетическая экспертиза подтвердила личность убитой. И все же сейчас перед ней сидела именно Соня Захарова, живая. Как? Как такое может быть?

Кристина вздохнула и приказала себе расслабиться и перестать кусать губы. В конце концов, необходимо изображать из себя холодную вежливость. Это было трудно. Обилие новой информации превращало её мысли в кашу. Спокойно, сказала девушка себе под нос, ты всего лишь посыльная, а значит, человек маленький и вопросов не задаешь. Такова твоя легенда.

Кристина осторожно опустилась на кровать возле соседки.

– Привет, – сказала она, – меня Крис зовут. Она решила сократить имя.

– Соня, – отсутствующе сказала девушка, – меня зовут Соня.

Мысли обрушились. В который раз.

– Здесь всем дают иностранные имена, – пояснила соседка, – чтобы полиция не проверяла. А ты не похожа на остальных. Ты не похожа на тех, кто приехал лечиться.

А на кого, интересно, подумала Кристина, что, у меня на лице так и написано – приехала осуществлять шпионскую деятельность? Эта доктор Перрен что-то говорила про конкурентов. Во-во, промышленный шпионаж, самое то.

– А ты как сюда попала? – спросила Кристина, не имея никакого желания раскрываться первому встречному.

– Жених устроил, – сказала Соня, – а мне здесь не нравится.

Кристина насупилась. Что ещё за жених? Ни о каком женихе известно не было.

– А чего же он тебя не заберёт? – спросила Левонова вслух, ей сразу показался странным жених, который будет держать свою девушку в подобном учреждении, особенно если ей не нравится.

– Он боится, – сказала Соня, – он стесняется, что я такая дура.

– Да ни какая ты не дура, – поспешила успокоить её Кристина, – ты хорошая, симпатичная девочка.

Которая не знает, что она вообще-то мертва. Хотя в её состоянии…

– Нет, дура, – повторила Соня, – после того, как я потеряла ребенка, я стала дурой. Я забеременела и стала принимать один лекарственный препарат – витамины. Мне Паша их купил. Я их принимала и никак не могла остановиться, хотя Паша меня предупреждал, чтобы я была осторожна, а я не слушала, потому что дура, а у меня потом выкидыш. Мне жить не хотелось. А Паша сказал, что мне здесь помогут, у него знакомый тоже невесту сюда отправил. Вот теперь лечусь здесь. Паша очень стесняется, никому ничего не говорит, а для всех я учусь в университете в Борисфене, на заочном.

Кристина аж присвистнула. Ерунда какая-то. Ребенок, жених, витамины. Уж не те ли это витамины, которыми занимается Касаткина?

– Тебя ведь тоже жених сюда отправил, да? – спросила Соня.

– Э-э-э, ну да, – нашлась Кристина, – да, жених.

Интересно, как бы Штильхарт отнесся к такой своей роли?

– Можешь не стесняться, – сказала Соня, – здесь всё такие. Сюда только женихи отправляют.

* * *

Офис компании «Алком» располагался, как и положено такой корпорации, непосредственно в историческом центре Кранцберга. Старинный трёхэтажный особняк, вероятно, принадлежащий до революции какой-то знатной семье, располагался в глубине вишнёвого сада, отделенного от тротуара резной, чугунной решеткой, на которой возле калитки была прибита золотая табличка. Небольшая площадка перед домом была заасфальтирована и на ней стояли в ряд обычно два-три автомобиля.

Рассматривавшая здание Наталья Покровская пришла к выводу, что местоположение той или иной компании находится в прямой зависимости от её благосостояния и наоборот, благосостояние компании зависит от её расположения.

Она решила взять быка за рога и не теряя времени отправилась по адресу, который ей дал профессор Вяземский. Ей были нужны ответы, и теперь она знала, где получить хотя бы часть. Для большей уверенности она прихватила с собой Алексея Соболя.

Девушка и её спутник прошли сквозь калитку в сад, где в нос сразу же ударил резкий запах тропической растительности. Входом в здание служила тяжелая массивная металлическая дверь, обтянутая кожей. Наташа вдавила кнопку звонка. Из аппарата раздалось медленное, ровное гудение и какое-то потрескивание. Затем сухой мужской голос осведомился, что нужно.