Голоса. Книга вторая. История движения индеанистов

Стыдно на небесах должно быть Суплатовичу за такой обман… Тем более теперь, когда мы знаем о нём всё то, что мы знаем из Википедии… Что даже свои книги писал не он сам, а профессиональные писатели, не говоря уже о полностью выдуманной им своей биографии, и что даже в гестапо попал вовсе не потому, что «нечистой расы», а просто за элементарное воровство… Вот оно как всё повернулось…

Но всё равно – огромная благодарность ему за развитие моей детской души! Или, наоборот, за неразвитие её – надеюсь, она осталась почти такой же, как и в 10 лет, только внешне зачерствела малость на жизненном пути…

Вот сейчас мой 9-летний сын как раз начал читать Сат-Ока, и пока в восторге от него. Конечно, я не буду открывать ему всей правды. Зачем отнимать у человека сказку?

Просто скажу ему, что никто нигде давно уже не кочует…

А маленький я, тем временем, дома водрузил на подоконник, в укромный уголок, бутылку из-под шампанского, и бросал туда свои еженедельно выдаваемые мне на мороженое детские гривенники (возможно, и 15-копеечные влезали, уже не помню) – в помощь бедным индейцам… Ну, или на своё далёкое путешествие на берега Медвежьего озера – смотря, как сложатся обстоятельства. Может, пришлось бы взятку дать – сунул бы пограничнику эту бутылку шампанского, и прошёл к своим.

Естественно, я даже и не задумывался, как потом эту скопленную Сумму с большой, для меня, буквы, переправлю индейцам. Просто собирал и всё, не помышлял о каких-то там суетных мирских заботах. Куда потом подевались эти деньги, ума не приложу… Видимо, всё же вытряс и истратил на игрушку – в редкий момент просветления.

Ну, а визуально я зависал, конечно, на бесценных для меня (в то время) иллюстрациях-рисунках индейских вещей Ремингтона к «Гайавате». Сколько времени я провёл, детально рассматривая каждую деталюшечку, сколько их перерисовывал и систематизировал (все виды томагавков отдельно, все виды ножей отдельно и т.д.), и пытался по этим рисункам делать свои первые вещи – это вы представляете и сами… Сами этим занимались.

Наделал я, конечно, каких-то совершенно безумных, с сегодняшней точки зрения, «индейских вещей» и развесил у себя в комнатке на стене. А жил я на первом этаже, и иногда слышал, как какие-нибудь прохожие переговаривались под окном: глянь-ка, Зин, индейцы здесь живут! Очень я этим гордился. Ну а вещи были: лук из ствола новогодней ёлки – с тетивой из резинки от трусов; стрелы с наконечниками из жести консервной банки; томагавк – простой туристический топорик; бахрома, конечно, от штор; гусиные перья в уборе, ну и так далее… Но разве это важно, когда уверен, что всё так и должно быть?.. Потом, когда пришла пора менять тетиву на нормальную, из капронового шнура, был в недоумении: ведь она же не растягивается, как резинка – как же стрелять-то?..

Возвращаясь ненадолго к книгам, иногда в отделах иностранной литературы встречались таковые и про индейцев, но они все были на варварских языках, и покупались только из-за иллюстраций.

Помню, уже намного позже там появилась книга Кэтлина на немецком! Такая толстая, с серой глянцевой суперобложкой, с завлекательным индейцем на ней. Дорогая, по тем временам. Долго я решался, ходил, ходил, но купил. Пытался со словарём переводить с немецкого, и окончательно убедился, что нам от немцев всегда и везде одни лишь неприятности. Это ж надо: додуматься писать все существительные с большой буквы! И не поймёшь, то ли это имя вождя, то ли название племени, то ли просто ворон… Но всё равно, тщательно выписывал оттуда все слова на разных индейских языках, и до сих пор у меня где-то валяется общая тетрадь с солидными оглавлениями: «Язык Манданов», «Язык Хидатса»…

Вот на что я вообще тратил своё детство?.. Бежал бы во двор к пацанам.

Был в моей жизни и такой любопытный отрезок: когда мне было лет 10—12, мы с приятелем со двора смотрели двухсерийный фильм «Виннету – сын Инчу-Чуна» 10 дней подряд! Или даже больше. Это было просто как ритуал.

Представьте, лето, и солнечные утро, и ещё одно такое утро, и ещё, и ещё… Каждое утро приятель опять и опять заходит за мной, и каждый раз спрашивает только одно: «Идём?» – «Идём!» И мы бежим в кинотеатр по солнечным, гулким пустынным утренним улицам – все же разъехались на лето – покупаем билеты (20 копеек за 2 серии, на утренний сеанс) и… снова попадаем в знакомый волшебный индейский мир!

Мы же знали уже обе серии буквально наизусть, до последней царапинки на киноплёнке, до последнего щелчка в динамиках! И всё равно, каждый раз смотрели, как в первый раз! А музыка!! Ну вот та самая, раздольная мелодия из Виннету, на губной гармошке, в начале, на титрах, от которой просто разворачивается душа! И уже доооолго потом не сворачивается. И та завораживающая музыка с дрожащей флейтой, где Шаттерхенд и Инчу-чун борются в воде… И сам фильм широкоформатный и потрясающе цветной. И такие насыщенные цвета и звуковые эффекты!

И эти две кино-истории повторялись снова и снова, снова и снова – каждый день… Я-то ладно, со мной всё было понятно, но и товарищу моему не надоедало – вот что удивительно! Теперь это одно из самых волшебных воспоминаний моей жизни.

Жаль, что невозможно передать вот этот запах кресел огромного, почти пустого утреннего кинозала середины 70-х годов, с висящими пылинками в луче проектора, мощный звук из стерео-динамиков, дающий эффект полного присутствия… И такая волнующая, невыразимо притягательная настоящая жизнь на экране!

После сеансов мы выходили, и казалось, что мы очутились на сером тюремном дворе…

Удивительная судьба у этого моего приятеля. Он вырос и стал… попом. Это до того странно… Как непостижимы наши жизненные пути… Представьте, что ваш обычный дворовый приятель, с которым вы всё детство бегали, хулиганили, ругались, дрались; самый обычный мальчишка, который сквернословил, задирал девчонкам платья, ходил каждый день с вами на «Виннету», вдруг стал… батюшкой, которому бабки целуют ручку. То есть, святым человеком? Мало того, что это дико неожиданно, так ещё и несколько… обидно. Мне вот бабки при встрече ручку не целуют. Значит, он стал в чём-то лучше, выше меня?.. В чём?.. В том, что читает и почитает еврейские сказки и мифологию?.. Только-то?..

Примерно в то же время я повадился посещать киносеансы про индейцев с фотоаппаратом. Нелёгкое это дело, скажу я вам! Мало того, что весь зал оборачивается к тебе на спуск затвора в тишине (а я-то при этом – сверхзастенчивый!), так ещё и нужный кадр очень сложно уловить! Проворонил момент – иди на следующий сеанс… Приходилось примерно запоминать, где Зоркий Сокол вот-вот сейчас повернётся и подставит мне свой орлиный профиль. А дома проявишь, напечатаешь – а всё смазано или не резко: кадры-то в кино движутся… Да и тени какие-то вместо индейцев – освещение-то слабое на экране…

Так я и жил, потихоньку взрослея. Когда родители спрашивали, кем хочу стать, отвечал: буду жить в лесу. Как в лесу, почему в лесу? Лесником, что ли будешь? Нет, просто буду жить в лесу. Не мог даже для себя тогда сформулировать конкретнее.

Началась эта утопическая тяга к дикой лесной жизни ещё с раннего детства, когда прочитал «Маугли», и помню, стал в пионерском лагере тренироваться ходить босиком по сосновому лесу – а больно!! Шишки! И сучки. Да и зимой голышом в наших сибирских лесах не побегаешь с медведями Балу… Да и летом-то не особенно – с комарами. Причём не задумывался, что я-то потом вырасту, и тогда будет уже здоровый голый волосатый мужик бегать по пригородным лесам, шокируя бедных грибников… Так и не стал я Маугли-2… ну и ладно. Но желание было горячим.

А когда пришла уже крайняя пора определиться с родом занятий, методом отсечения всех технических учебных заведений, поступил в училище на метеоролога. Это знаете, такие классические полярники или таёжники, каких обычно показывают в кино: наблюдают за погодой, а потом сидят на метеостанции за рацией и передают результаты наблюдений Морзянкой: пи-пи-пи-пи… Сама профессия мне была глубоко до лампочки, всякие там градусники, флюгера, метеобудки… Но вот то, что после выпуска надо будет жить в таёжной глуши – это да!

В училище три года у меня была кличка «Чингачгук», и это вполне понятно; но иногда меня ещё называли «сектантом». Последнее – это от моего неизменного нежелания участвовать во всех обычных развлечениях парней тех лет, начала 80-х годов. А так же из-за моего перманентно-мрачного вида. Я жил в своём придуманном мире, и мне было с ними не интересно. Этакий вечный одиночка в уголке.

Относительно моего мрачного вида. Как я сейчас понимаю, моим постоянным чувством тогда были горечь и обида на судьбу, отсюда и страдальческое выражение лица, которое я вижу теперь на всех фотографиях того времени. Я просто изнывал, что опоздал родиться, что я живу не в своё время, что я должен жить в прошлом, и как я сюда вообще попал, за что меня сюда закинули? Постоянная сильнейшая ностальгия по прошедшим временам. Ну вот такой уж я уродился, и до сих пор ненавижу всё новодельное и современное. А тогда я чувствовал почти физическую боль от прозаического серого Настоящего, да ещё плюс на это наложился юношеский максимализм и романтизм. Кошмар, короче.

Ну что, отработал я после окончания два года на труднодоступной таёжной метеостанции в Якутии. Возле полярного круга, как раз в тех же местах, что и у Сат-Ока, только по нашу сторону Берингова пролива. Хлебнул, как говорится, романтики. И охоты, и рыбалки, и полярной ночи и полярного же сияния… Там не требовались никакие внешние искусственные «индейские» атрибуты, всё и так было всамделишным.

Разве что, вот как-то раз мне надоел вид моих скучных чёрных валенок, и я, за неимением замши, обшил их поверху палаточной тканью цвета хаки и пришил, из неё же, бахрому – такую длинную, что она даже волочилась по снегу, и потом разрисовал цветными карандашами эти свои новенькие «высокие мокасины» индейскими узорами.

Как я теперь вспоминаю, то-то вертолётчики как-то странно переводили взгляд: то на меня, то на мои ноги – когда забрасывали нам продукты на точку, и почему-то подозрительно быстро улетали.

А больше ничего такого, по нашему с вами профилю, не могу припомнить. Природа, конечно, потрясающе дикая в Якутии. Вообще, про Якутию мало кто где упоминает – и это только к лучшему для неё. В общем, честно отсидел я свои два года там – на двух разных труднодоступных метеостанциях.

Ну, что я могу сказать в итоге?

До сих пор, когда я слышу об очередных маниакальных попытках вести настоящую «индейскую жизнь» на лоне природы, я по-доброму внутренне ухмыляюсь в свои внутренние усы. Ну-ну. Поглядим. Ну год, ну, два, максимум. Некоторые, особо одарённые упёртостью, дотягивают и до восьми. Дело времени. Все эти попытки изначально обречены на провал. Да и какой вообще смысл? Никогда городским индеанистам не привыкнуть до конца к такой бичевской жизни. Будут, конечно, какое-то время жить и терпеть, но внутренне постоянно мучиться. Выехать на Пау-Вау на десяток-другой дней – это да, милое дело! А потом, быстрей – по своим уютным каменным пещерам, заниматься индеанизмом…

То же самое, кстати, касается и неизбежной организации время от времени в глуши разных утопических «индейских общин». Все они – до создания семейных пар, и особенно до появления в них детей: женщины, в конце концов, развалят что угодно – от Битлз до общины. Им никогда не ужиться вместе, они всё всегда перетягивают на себя, в свою семью, своим детям – будут вечно делить домашнее хозяйство, деньги, лучшее жильё, кто из них больше работает, а кто, зараза такая, вообще не работает, постоянно ревновать и затевать интрижки, и т. п. Жить раздельно, рядом по соседству – это сколько угодно. Но это уже, извините, называется просто деревня, а не община.

Итак, уволился я с большим удовольствием из гидрометслужбы, и вернулся домой в жутком 1986 году и попал аккурат в начало хаоса так называемой «перестройки»… И стал жить-поживать среди «бледнолицых собак», как почему-то называет остальное народонаселение Монтана. Правда, первое время, по привычке, смотрел только под ноги, на следы – окружающее мне было не интересно. Вот кошка пробежала по свежевыпавшему снегу, а вот – собака (обычная, не бледнолицая). И я знал, куда и зачем они бежали, и о чём думали в это время! Удивительно, как успел научиться читать звериные следы за эти два года – а в тайге больше и нечего было делать, только охота и рыбалка, да непыльная работа сутки через трое. Но очень быстро потерял все навыки следопыта, и стал на некоторое время серым городским винтиком…

И вот однажды, 17 августа 1991 года натыкаюсь в местной газете на статью некоего Лукаша «Я – индеец по жизни», где он приглашает к знакомству индеанистов и даёт свои координаты.

А надо сказать, человек я крайне, просто крайне малообщительный. Недавно вот ездил на поезде до Владивостока, так все четверо суток не обмолвился с соседями по купе ни единым словом, они даже подумали, что я немой. А о чём вообще говорить? И так всем всё понятно… То есть, я классический образец интроверта, просто хоть на выставку интровертов.

Это я всё к тому, что долго думал – писать таинственному Лукашу, не писать? И зачем? Что я там вообще среди них буду делать, среди этих самых «индеанистов»?.. На самом деле я очень самодостаточный, для общения мне хватает своего внутреннего голоса. А вся необходимая информация об индейцах, думал я, у меня уже есть – в перечисленных выше книжках… Пока раздумывал – через два дня, 19 числа, грянул тот самый путч! По-моему, и переписку тогда хотели запретить, поэтому я уже думал всё, кранты. Но как-то потом всё рассосалось, и я решился и написал.

Ну, встретились. Оказалось, этот некто Лукаш сам не конкретный индеанист. Он за всю жизнь, похоже, сам ни одной «индейской вещи» не смастерил; но он просто такой, как бы это сказать, около-индейский музыкант, и набирает единомышленников в группу «Летопись Юга», чтобы, по его словам, «задвинуть БГ». А поскольку БГ до сих пор пока никем не задвинут, я так понял, что «задвижка» не состоялась, видимо, не хватило тяму.

Хоть я и сочинял музыку, но чисто для себя, интуитивно, вне всяких правил, и поэтому играть в его группе не мог. Поэтому Лукаш (а на самом деле его звали Громкий Голос, Хотонкайя, а для своих – просто Хо́тя) пригласил меня с собой на Алтай, и, вместо не вполне индеанистского себя, обещал познакомить с матёрым человечищем Орлиным Пером, основателем всея индеанизма и лидером общины Голубая Скала. Кроме того, в будущем году ожидался какой-то там «индейский пробег», и даже с настоящим индейцем (но это я как-то пропустил мимо ушей, потому что звучало совсем уж нереально).

Но звучало заманчиво! И, как я не мучился от своей застенчивости, всё-таки решился. Это один из личных подвигов в моей жизни, я преодолел самого себя! А это самое сложное преодоление, какое только может быть.

И вот мы, наконец, на Алтае, у легендарного Орлиного Пера!

Ну что я могу сказать, действительно цельная личность. Вылитый Сидящий Бык! В резервационный период. Просто реинкарнация. Тогда он был в самом расцвете сил, всего-то 40 с лишним лет, и всё ему было по плечу. Мог и приголубить, а мог и томагавком навернуть. Правда, жил он уже не в своей общине (которая как раз была на излёте), а работал сторожем на Чистом Лугу недалеко от села Камлак. Так называется небольшая долина, окружённая горами, и полностью засеянная, в научных целях, целебными цветущими и редкими травами. Цветущими! Вид и запах этого цветочного рая можете себе представить!

Короче, все люди, как люди, тусовались по живописным окрестностям, а я! Я безвылазно корпел над перовскими книжками, индейскими альбомами, индейской музыкой – короче, спешил наверстать упущенное, и срочно восполнял пробелы в своём индеанистском образовании. И в итоге всё наверстал, я усидчивый. А уж там было что посмотреть! Альбомы из общины, кучи фотографий индейцев и индеанистов – просто информационное море разливанное для бывшего маленького и печального одиночки…

С Пером жил ещё один, по-своему крутой, чувак-индеанист, приехавший из Ростова – Безумный Волк. Приехал-то он жить в общине, но обломался… Очень такой целеустремлённый человек. Внешне мне он всегда напоминал киноартиста Олялина, или даже временами самого Лекса Баркера (Шаттерхенда из Виннету). Великолепный рассказчик, с клёвым чувством юмора и потешным ростовским говорком. Язык подвешен, как мало у кого, заслушаешься, бесконечные истории обо всём на свете. Как сейчас оказалось, по его воспоминаниям в Интернете, он бывший «афганец»! А ведь тогда словом не обмолвился, не хвастал этим, как другие…

Совсем неподалёку от них, в лесу, на берегу горной речки Семы, в полностью собственноручно построенном уютном двухэтажном домике, жил (да и сейчас живёт) индеанист Вэша Куоннезин, Серая Сова. Настоятельно рекомендую, замечательно-душевный человек.

Вот единственно кому я по-доброму завидую и буду завидовать всегда! Идеальное, живописное место – и от посёлка недалеко, если что, и вокруг никаких соседей… Живёт себе свободным одиночкой, ну, с детьми; живёт на свой индейский манер, как он сам его понимает, строит каноэ, скачет на лошади, летом живёт в типи, там же принимает друзей-индеанистов, проводит с ними инипи. И даже, с его согласия, к нему возят любопытных туристов – так как его типи у реки проезжающим видны уже сверху, с горной дороги. А не жалко, пусть завидуют!

Есть у него и электричество, и электрогитары, он и музыку свою записывает, и библиотека есть, и Интернет… И пчёлы, и живность разная домашняя… И индейские вещи мастерит из собственноручно добытых, натуральных материалов. Короче, всё, что надо. Вот это индеанизм так индеанизм. Лучше жизни и не придумаешь…

И никаких искусственно-выдуманных общин не надо.

Кстати, именно будучи у него в гостях, я и ощутил вдруг себя художником. Там я увидел своё видение, и даже сфотографировал его – как это ни парадоксально звучит. Вот оно.

Сидел я однажды у Вэши на его ранчо, на берегу речки, небо было синее-синее, полностью безоблачное. И тишина. Только речка журчит и грохочет по камням – но это и есть классическая алтайская тишина.

Как вдруг неизвестно откуда взялись и стремительно (и синхронно, как будто связанные между собой), пронеслись по небу два облака, похожие на птиц с распростёртыми крыльями. Никогда не видел такого явления ни до, ни после. А ведь я-то – метеоролог! И облаков навидался на своём веку – дай бог каждому; наблюдать за ними входило в мою прямую обязанность. Это явление мне показалось настолько необычным, что я скорей побежал в палатку, схватил свою, плёночную ещё, мыльницу, и успел-таки сделать кадр, прежде чем облака быстро скрылись за горами.

Когда приехал домой, то напечатал фотографию и стал рассматривать. И мне вдруг неожиданно захотелось всё это нарисовать! Я ещё, помню, удивлённо подумал: а зачем? Ведь есть же фотография, вот она, смотри – не хочу. Я ведь раньше рисовал только в детстве, как все – но и только. Странное, неведомое мне прежде желание. Но всё же нарисовал, причём почему-то нарисовал в очень странной технике – на бумаге акварелью, но акварелью очень густой, как будто маслом. Даже бумага покоробилась. И сразу стало ясно, что мне ближе техника маслом по холсту.

И после этого случая всё потихоньку и началось… Я как будто стал… видящим, что ли, не знаю, как и сказать-то. Стали возникать в воображении какие-то необычные идеи для картин, а в городе я стал видеть странное в обычных вещах, и фотографировать их… Всё необычное как будто само бросается в глаза, я специально не ищу, не присматриваюсь. Странные люди, странные объекты… Чтобы стало понятнее, о чём вообще тут речь, вы можете просто зайти на мою страницу В Контакте (или в Фейсбуке), я там и там – Юрий Артюшкин. Люди мне пишут удивлённые комментарии: как вы всё это видите, как находите, а я, наоборот, удивляюсь: почему они этого не видят? И что я им могу ещё сказать? Каждый раз рассказывать эту историю? Просто отшучиваюсь.

В общем-то, самовольно взял, да и присвоил себе высокий титул художника, безо всякого художественного образования, и вообще – безо всякого на то основания.

Как в своё время и титул индейца.

Куда-то унесло меня… вернёмся на Алтай 1992 года. Слухи – слухами, что вот-вот прибудут – а тут и правда вдруг прибыл обещанный Пробег! Совершенно неожиданно! Телефонов-то тогда не было, никто не мог позвонить: мол, ждите, мы уже близко, встречайте.

На берегу Катуни, на территории турбазы «Иволга» поставили два типи, все участники пробега (и мы тоже) уселись на поляне в огромный круг, и вот он, с трубкой, настоящий индеец – Ричард Небесный Ястреб, в народе просто Скай Хок! Как он чёрен, почти что негр! И это ещё только лицо, а вот бы глянуть на его ноги – ведь он Черноногий – вот где, наверно, самая чернота… А невиданная толстая смоляная коса, спускается аж до попы!! Это не коса, это полено! Безо всякого преувеличения! Если таким волосяным поленом навернуть быку промеж рогов, то он и с копыт долой.

А когда они, уже с Мелиндой, его спутницей, сидели после бани в нашей с Волком комнатке на Чистом Лугу, то Скай Хок распустил посушиться волосы и… исчез! На месте Скай Хока просто сидел большой стог из волос и что-то неразборчиво изнутри квакал по-американски. Ну, вы все знаете это особое американское произношение, особенно буквы «р» – уэр, уэр, уэр… Мне всегда кажется, что американцы квакают.

А потом все стали есть сваренный Верой (женой Пера) суп, и Скай Хок взял в руки и стал чистить луковицу. Вот, думаю, наконец-то и сбылась моя детская мечта – увидеть индейца с луком!

И вообще, когда Скай Хок при встрече поздоровался со мной за руку, я потом её долго избегал мыть… Прикоснуться к настоящему индейцу, да ещё Черноногому, может, дальнему родичу самого Питамакана! Ну, как вам объяснить свои ощущения…

Как признавалась мне потом Птаха Одинокая Птица (Нонна Тараба, тоже индеанистка из Новосибирска, одно время она жила в общине, когда туда приезжал Скай Хок): «Занимаешься своими, как бы хозяйственными, делами, а у самой внутри всё дрожит, всё время незаметно косишься в сторону Скай Хока – настоящий индеец рядом! А ты делаешь вид, что так и надо, что ничего особенного не происходит…» Вот примерно так и я себя чувствовал.

Высшее создание удостоило своим присутствием, что тут говорить…

А потом мы со Скай Хоком – но без пробежчиков – из Камлака поехали в Верх-Кукую, на место безвременно почившей общины. Зачем именно поехали, уже не помню, какая такая была сверхзадача. Может, Скай Хок захотел именно там провести инипи. Да не «может», а точно – потому что и провёл его там в итоге.

И так оно вдруг странно и неожиданно вышло, что провёл он это инипи практически для нас с Безумным Волком; ещё приняли участие два бывших общинника: Чак Поднимающий Мустанга, Гордый Орёл; ещё Влад с Таллина, ну и были ещё два парня-индеаниста из Бердска, вместе со своим наставником Блэкфутом (о котором речь ещё впереди). Потому что все остальные участники пробега в это время по какой-то причине были в серьёзной ссоре со Скай Хоком, а какой именно ссоре – я до сих пор не знаю, да и знать не желаю.

А между тем, среди участников-то пробега были монстры индеанизма! Там-то я и познакомился с легендарными и Ольгой Пакуновой, и с Рысёнком, и с Мато Сапой, и с Глебом Пауни, и с… Ну, то есть, как познакомился? Я-то с ними как бы и познакомился, а они со мною – как бы и нет. Ну, кто я такой был для них? Малыш-ути… Потом уже, когда приехал в Питер на ПВ-94, познакомился с ними уже несколько поближе.

Мы сами всё подготовили к инипи, а Скай Хок руководил: что, куда и зачем. Для костра инипи Скай Хок приказал притащить снизу многолетние шесты от общинных типи и порубать их на дрова – видимо, в сугубо символических целях… Было нелегко! И жалко.

А потом, вы не поверите, мне пришлось быть в инипи… переводчиком! Мне, который почти только и знал по-английски, что «Лондон ис зе кэпитал оф Грет Британ». То есть, школьный курс в пределах двойки с минусом. Но произошло очередное магическое событие в моей жизни – я как-то умудрялся всё понимать и переводить! Да ещё с неразборчивого квакающего американского акцента. Правда, только в одну сторону – транслировал команды и объяснения от Скай Хока нашим парням. Видимо, мой разум, каким-то сверхъестественным усилием воли, чтобы не опозориться, подключился к облачному хранилищу переводов с английского. Я сидел, и сам себе удивлялся. Потом это свойство сразу же исчезло, видимо, за ненадобностью. Вот как вштырило!

В том же инипи Блэкфут попросил Скай Хока священным образом проколоть ему ухо для серьги. И потекла тоненькая струйка крови на землю… Но ни один мускул не дрогнул на его бронзовом лице. Я смотрел и удивлялся: так вот они какие, настоящие упёртые индеанисты… это я удачно попал!

А потом, уже когда мы все уезжали обратно в Камлак, а Блэкфут – прямиком к себе в Бердск (это город-спутник Новосибирска), этот самый Блэкфут, сидя на травке, небрежно покуривая и, глядя как бы в сторону, сказал мне с невозмутимым видом: «Ты, это… Заходи, если что». Прямо как Волк из мультика про изгнанного пса. И адресок черкнул.

Вот так и началась моя регулярная жизнь среди индеанистов.

Стал я, когда вернулся в Новосибирск, наведываться к Блэкфуту в его сосновый Бердск. Любопытнейший оказался тип! Такой всегда из себя неторопливо-флегматичный, но как что-нибудь скажет, так все падают от смеха. Чувство юмора такое… изощрённое – это обычно бывает от большого ума и разных комплексов. Я с ним вообще никогда не мог общаться без хохота – именно хохота, даже не смеха. Хохочу, не могу… А сам втихаря знаний набираюсь… И очень скоро, через год, я уже по основным знаниям практически почти не отличался от «старичков».

Так вот, этот Блэкфут уже в то время знал всё – по крайней мере, всё, что мне было нужно по индейцам. И как именно сделать любую индейскую вещь, и где можно достать фотографии (сами понимаете, кого), и как связаться с остальными индеанистами… По любым вопросам я приезжал и получал… бесплатные консультации.

Но не забывайте, что телефонов в то время у нас не было! Не то, что мобильных, даже обычных домашних телефонов. Только личный визит: полчаса на автобусе от дома до электрички, потом ещё один час на самой электричке, потом ещё полчаса на окраину Бердска, подходишь к квартире, звонишь… а никого нет дома! Кьяйо! Облом… Разворачиваешься – и обратно. В том же порядке… И никак предварительно не договориться о встрече! Сейчас это уже сложно представить. Не письма же писать? Не телеграммы, же, в самом деле, давать? Типа, выезжаю, жди. Да я-то бы даже и давал телеграммы, но ведь он же на них не стал бы отвечать! Чуваком он всегда был прижимистым, в смысле, насчёт денег, и экономил каждую свою копеечку. Может, комплекс какой, или на работе чересчур мало платили… А в остальном был – очень щедрым, раздаривал направо и налево свои шикарные, кропотливо сделанные индейские вещи, причём кому попало, а мне вот ничего, ни разу, чего я ему не забуду, не прощу! Видно, просёк, что я и сам мастеровитый, любую вещь, если надо, и сам могу изготовить – так чего добро понапрасну переводить?..

Но, когда тебе 25 лет, смотаться впустую в соседний город – причём несколько дней подряд – раз плюнуть… Да, бывало и такое. Вот какой заряд энергии двигал нами в то время…

Познакомил меня Блэкфут и со всеми остальными местными индействующими лицами.

И оказалось нас здесь до обидного мало. Монстры индеанизма – Орлиное Перо с Мато Нажином – уже к тому времени покинули навсегда родимый город. А, кроме них, больше-то в Новосибирске никого и не осталось! Разве что оставшийся беспризорным после роспуска алтайской общины Чак Поднимающий Мустанга…

Ну вот, а теперь в Новосибирске появился я; в резервации Пайн-Бердск влачил существование Блэкфут; да ещё в Академгородке, что под Новосибирском, жили Марго Белая Тучка (Та-Ва), и Нина Овсюкова. Да, и ещё рядом, в посёлке Кирова, жил Монтана (как же без него, хотя и видел-то я его всего несколько раз), он такой… сам себе гордый индеец, своего же собственного племени.

Ну, и ещё примкнуло несколько сочувствующих человек, вроде Андрея Тютликова, Осеннего Облака, классического гитариста, которого не знаю, каким ветром занесло в индеанистику и который, по-моему мнению, только испортил себе этим всю свою музыкальную карьеру. Композиции сочинял завораживающие! До сих пор слушаю, хотя и записаны они просто сходу, впопыхах, на коленке, на встроенный микрофон в кассетном плеере. А вот индеанистом был, чтобы не обидеть… ну, не очень; воображал там что-то своё, от себя, по-индейским мотивам…

Или вот ещё был, одно время, в наших рядах Голубая Скала (Виктор Милошевский) со своей женой, художницей Ночной Собакой (Ольгой Катраковой). Голубая Скала активно пытался занять у нас пустующую нишу шамана, но как-то всё без заметного успеха. Предсказывать погоду он не умел, и разогнать тучи на время проведения нашего Пау-Вау не мог – слаба была его магия! Так зачем нам такой шаман?.. Поэтому он однажды магическим образом здесь растворился, и тут же материализовался вновь – но уже в своём Екатеринбурге.

Интересно, наверно, со стороны выглядели мои визиты к Белой Тучке.

Приезжает такой… великовозрастный, в меру упитанный, юноша, говорит открывшим дверь родителям: «Я к Рите, насчёт индеанизма», и исчезает в комнате дочери… Некоторое время они там занимаются индеанизмом, потом он бесшумно выскальзывает и исчезает. И, удовлетворённый, едет себе домой. Уж не знаю, что там думали о моих зачастившихся визитах её родители. Но отношения с Марго у нас были самые, что ни на есть, расплатонические. Мне, кроме информации, не нужно было ничего от прекрасной индеанки; а ей, думается, от несуразного меня – и тем более. А уж она была из себя вся такая… златовласая пышка, мм… Имя Белая Тучка зазря не дают.

Правда, при моём первом визите, она, таинственно мерцая глазами, вдруг неожиданно приказала: «Понюхай моё платье!». Видя мою растерянность, она взяла со стола сложенное индейское платье и сунула его мне под нос: «Как пахнет дымом! Это я только что вернулась с Пау-Вау во Вьетнаме!»

Вот, думаю, какой крутой у нас тут филиал индеанистики – аж в самом Вьетнаме ребята имеют возможность проводить свои Пау-Вау; я тоже туда когда-нибудь съезжу! Оказалось, правда, что они называют «Вьетнамом» одну дикую заросшую местность под Бердском…

Но платье я добросовестно обнюхал и подтвердил: да, запах дыма в наличии, Пау-Вау и правда состоялось, всё без обмана.