03. Погоня за концом
За главаря этих проповедников давали солидную награду, и мой хозяин отправил нас на поиски. К сожалению, его поймали не мы, а другая бригада. Участь его ждала незавидная. Ему предстояло встретить четырёх людей, если их можно назвать таковыми. В твоё время их назвали бы маньяками, об их деяниях кричали бы газеты и перешёптывались бы старухи. Поймав, их бы упекли так далеко, что никто и никогда не увидел бы их лиц. Хотя я бы зарезал.
Да, я был жесток, да, забивал людей до смерти. Моя ярость обожгла не один десяток человек, но это четвёрка была ещё страшнее. Они славились истязанием своих жертв на глазах жителей, случайных прохожих и даже детей. Их постановки вызывали рвоту и кошмары. Чего только стоит то, что они называли «кровавый ворон». Несчастному давали дурман, живот с боков надрезался, потом ломали рёбра, вытаскивая их к позвоночнику, а на торчащие обломки рёбер вешались кишки. Боль приходила неожиданно под дурманом, и крик срывался, как самоубийца с обрыва. Через секунду все стихало. Дёргающиеся руки и ноги тут же обвисали, а гады кланялись и вытирались от залившей все крови. Тела оставляли тела на обозрение. Много воронов слеталось со всей округи. В погоне за крупным куском, они забирались в щели. Вылезали уже сытыми и кровавыми. Да и сам человек с вывернутыми назад рёбрами был похож на кровавую почерневшую птицу, из-за чего точное происхождение названия казни никто не знал. Я точно скажу, что об этом никто не задумывался в тот момент, когда очередное ребро трескалось. На казни никто из зевак не говорил ни слова, все застывали от ужаса. Им, как правило, было даже жаль того, кто пострадал, и многие были наполнены скорбью. Но никто не мог сказать ни слова, иначе…
Когда объявили награду за поимку проповедника (все понимали, что с ним сделают), обстановка была другой. Каждый стоял на своём, но на его невиновности не настаивал, как бы прикрываясь общей толпой. Как? Почему? За что? Ведь он не сделал ничего плохого! Стражники переходили на личности. Человек тут же показывал покорность и повиновение, но как только его отпускали, он тут же поднимал ещё большее возмущение, затерявшись в толпе. Их число составляло более 70% от всех жителей города. Такой системой они обеспечили себе безопасность и свободу мнения одновременно. Так что сначала было решено опорочить их духовного наставника, чтобы народ не взбунтовался. Для этого собрались самые чёрные умы, предатели, заговорщики и, конечно же, Сенат. Они целый день, а затем и ночь составляли план. Ведь ничто, а точнее, никто не должен мешать власти! Закончилось заседание вот этими словами: «Если он говорит о спасении, мы публично будем учить всех, кто ему поверил, и никто не придёт на помощь. Кроме того, кто заговорит о равенстве, того мы будем топить в дерьме и ходить по их телам, а те, кто заботятся о спасении души своей, переживут всё разом! И даже если тогда он не откажется от своего ложного бога, – глубокий дрожащий вдох, – я буду самолично жечь их тела, и то, что они называют душой, сгорит! И в конце те из верующих, кто остался в живых, будут завидовать мёртвым».
Прошла чёрная неделя пыток и зверств. Его выманили и поймали. Я был в тот день на площади, наблюдал все из второго ряда. Он выскочил из толпы, спасать девочку, наблюдавшую гибель своей матери. Он бежал, спотыкаясь о свои длинные белосерые одеяния, с длинными настриженными волосами, вытянув свои загорелые руки к девочке. Малышка не видела даже собственных рук. Взгляд потупился, из-за слез взор превратился в мутную линзу. Она упала на колени, уронив ручки ладонями вверх. Казалось, ничто не заставит её сдвинуться, но, когда загорелые мозолистые руки коснулись её лица, она прильнула к руке щекой, как котёнок, и спустя мгновение уже зарывалась в объятия совершенно незнакомого человека, подобно тому, как зарывается цыплёнок в тёплые перья наседки, скрываясь от пронизывающего насквозь ветра. Ветра взглядов, ветра шёпота, ветра боли.
Естественно, его схватили и виноватого во всех этих терзаниях выставили тоже его… Я, и так сомневающийся в словах городской власти, окончательно убедился в их лживости. Ни о какой справедливости и речи быть не может, если есть те, кто произносит такие заученные и отрепетированные речи.
– Видите своего спасителя? – говорил один из стражников, встав толстой волосатой ногой на спину распластавшегося на земле и всё ещё тянущегося к девочке проповедника. – Кто, если не он, одурманил вас! Вы страдали из-за него, вы безразличны ему! Он не смог помочь ни одному из вас, он принес лишь горе вам и вашим семьям. Он виновен во всех ваших бедах. – Концовка была рычащая, слюнявая. По всей видимости, он верил в то, что говорил. Короткая пламенная речь, заправленная рыданием ребёнка, дала свой эффект. Казалось, толпа взорвалась, глаза их залило злостью и ненавистью. Разум помутился. Люди начали свистеть, кидаться камнями, произносить бранные слова. Теперь для тех, кто считал его спасителем души своей, он стал врагом. Монстром. Сложно винить тех, кто не понимает, что смысл любой деятельности лежит не в её пределах. Они нашли виноватого. А кто виноват на самом деле? Ведь, казалось, не слушай сплетни бродяг и все будет по-старому. Но тут же можно ничего не отдавать и не работать. Люди хотели лёгкой жизни и поплатились, власть хотела того же и поплатилась, кто же виноват? Мы все. Мы все решили, что правы. Нам срочно нужен был тот, кто подсветил бы дорогу, а мы бы уже выбрали правду, но тогда её знали лишь несколько человек.
Сцепив пальцы и приложив их ко лбу, они незаметно поклонились, а затем, резко развернувшись, двинулись прочь, сквозь плотные ряды людей. Я приметил, что движения их были мягкими и там, где я расталкивал бы людей плечами, они скользили, как форели в бурной реке.
Я накинул капюшон и двинулся за возможными ответами на мои вопросы, но толпа, двигавшаяся за схваченным, подмяла меня. Я кое-как вышел к краю потока и выскользнул в один из вечно грязных переулков, подальше от центральной площади и от города. Долгий разговор с самим собой по поводу важности этих людей, о том, что проповедник – пешка, возможности заговора и даже свержения власти. Я улыбнулся этой мысли. Ведь этот расклад вещей меня вполне устраивал во время бунтов и неразберихи. Я исчезну навсегда и поселюсь подальше от всей этой грязи. И настанут перемены.
Как хотел бы я ошибаться, но перемены уже коснулись всех, а меня они сожрали. Забывшись в мыслях, я вышел на окраину.
04. Сновидения
Был полдень, меня клонило в сон. Сказывались ночные патрули. От жары могло спасти только одинокое, то ли уродливое, то ли изящное дерево – слишком тонкая была грань, которая тут и вовсе не нужна. Я слишком привык давать всему оценку и проводить границы. Все, что я должен знать о нем – это то, что стоит оно на маленьком холме, слегка покачивается, шурша зелёными листьями, и это манит меня. Вот так сказал я себе. Никаких оценок и ярлыков, только действительность. Отодвинув мысли на второй план, я подошёл вплотную, погладил ствол, ощутив весь рельеф одинокого дерева. Присел, облокотившись на ствол спиной. Шуршание листвы и глубокий мягкий запах смолы дерева ввели меня сначала в лёгкую дремоту, а затем в глубокий сон.
Итак, я уснул. Мне снилось то, что я сидел у того же дерева. А из-за холма показался пастух. Он гнал овец, что-то рассказывая им, и те шли спокойно, будто плыли. Из-за моей спины выбежала стая шакалов – злые, ободранные, с торчащими рёбрами. Они ринулись на стадо. Сейчас случится то, что случается с каждым, кто думает, что в группе или в семье он в безопасности. «Вместе – мы сила», – так ведь вам говорят. Вы даже не понимаете, как сильно вы заблуждаетесь, особенно больно это выглядит, когда вы даже не догадываетесь, что сильным вас делает один человек. Вы сильные не вместе, а рядом, рядом с кем-то. И если лидер терпит неудачу, вас ждёт ещё более незавидная участь. Так было с казнёнными стражниками, так было с моей семьёй. Вместе сильнее только сильные. Не первый раз мои убеждения разрушались, но проще от этого не стало, каждый раз я старался не видеть этого, не замечать, но реальность неумолима.
Овцы, будто зная боевые порядки, встали ещё плотнее, а самые крупные бараны встали вперёд толстыми широкими лбами. Стая шакалов разбилась о не в меру закрученные рога, они пробовали ещё и ещё, подобно волнам, бьющимся о скалы. После ещё одного сокрушительного удара самый крупный среди худых тряхнул головой и повернул морду на пастуха. Пастух всё так же что-то мирно нашёптывал своим овцам, находясь с правого края вне защиты стада. Стая ринулась в обход, их морды вытянулись. Земля под ногами взрывалась, шерсть пригладилась. Был описан полукруг, когда они почти настигли его. Я очнулся, опомнился, оцепенение разума спало, и я ринулся на помощь, но расстояние было слишком велико! На бегу я увидел, как вожак уже вцепился в руку, а другой шакал вгрызался в ногу. Пастух не кричал, а стоял смирно и делал то, во что не поверил бы ни один человек. Он гладил свободной рукой животное, которое пыталось его убить. Шакал сначала ослабил хватку, затем отпустил ногу, потом сел на задние лапы. И заскулил, как подстреленный.
В этот момент подбежал я и разрубил своим мечом тело вожака, все ещё вцепившегося в пастуха.
Задние лапы забились в конвульсиях, хватка ослабла, и он упал на землю замертво. Второй падальщик тряхнул головой, на мгновение взглянул на тело вожака и начал медленно пятиться. Его мутный взгляд прыгал с моего лица на меч, затем на мёртвого вожака, снова на лицо, останавливаясь на нем на долю больше нужного. Ох, этот взгляд, я уже видел его. Он благодарен мне за устранение соперника, он ненавидит меня за убийство друга. Только такую дружбу признавал и мой отряд: пока ты сильный, они отдадут жизнь за тебя, пока ты слаб, они заберут твою.
Теперь у этой своры есть новый вожак. Грозно фыркая и скалясь, он посмотрел на стаю. Все приняли его и отступили на пол шага, показывая покорность его взгляду. Рык. Свора рассыпалась полукругом. Используют парные динамичные атаки, используют преимущество в количестве, не дают подобраться слишком близко. Никто не решается прыгнуть. Быстрый рывок в мою сторону. Низкий удар мечом с моей стороны. Шакал тормозит, упираясь лапами и прижимаясь к земле. Я вспахиваю землю оружием перед его мордой. Он теряет баланс и катится к моим ногам. Ударом носком ноги в ребра я отбрасываю его прочь.
Атака за атакой. Мои мысли кружатся метелью. Как только я захочу разрубить шакала, мой меч тут же застрянет, я потеряю лишь одно мгновение, но за него меня разорвут. Их новый лидер тоже это понимает, он был не самым сильным, но самым умным, и наконец его время пришло. Бесполезные атаки сородичей вывели его из себя, он прыгнул сам. Столь высоко, что заслонил полуденное солнце. Умное животное знало, что солнце ослепит меня. Но все его старания оказались тщетными. Слишком высоко прыгнул, потерял скорость в высшей точке, и я успел нанести косой удар слева в правый верхний угол. Тушку отбросило. Я отскочил на шаг назад. Полуглухой шмяк с брызгами крови и секундным визгом. Самка из стаи гладит морду лапой, отворачивает её, скулит, крутится волчком и бежит прочь. Лапы путаются, она падает и летит кубарем, встаёт, бежит снова. Не выдержала психика животного, даже у них есть чувства. Её я понимаю, но не оставшихся четверых – они не бегут и не нападают, они показывают покорность. Это самое жуткое.
Я ненавижу всех подобных им неважно, будь то люди или вот эти морды. Нет, такие не сломаются, не кинутся в бой, взбешённые гибелью друга. Или соратника. Они подчиняются системе «сильный – слабый». Я ненавидел их, как ненавидел себя. Ведь я был точно таким же, без толики разницы. Мои ценности не дадут избежать всего того, что произойдёт дальше. Окончательно потеряв логику происходящего, я стал лишь наблюдателем, неспособным повлиять на процесс. Когда в жизни наступает ощущение бессилия, это чувство прикалывает тебя, как бабочку к стене, и накрывает стеклом.
Я наблюдал и делал выводы, глядя на остатки стаи без вожака. Они же скалили морды набок и тоже наблюдали. Из-за моей спины вышел пастух и загородил мне обзор, встав передо мной. Густая кровь неестественно хлестала из его ран. Я отшатнулся, точнее, моё тело. Я не контролировал ничего. Но все ощущал. Под ногами хлюпало. Опустив глаза, я увидел огромную круглую лужу крови. Её края начинали темнеть, ровная гладь нарушалась лишь там, где с плеча всё ещё струилась кровь. Он снял капюшон. Его лицо я узнал сразу же, сложно не узнать того, кого ищет целый город. Лицо его было мертвенно спокойным, глаза бесконечно печальными, причём из левого текла кровавая слеза, весь глаз покрылся кровавой паутиной. Он точно что-то говорил мне, пытался вести диалог, но я слышал лишь своё учащённое сердцебиение. Что-то происходит с моим телом, виски с болью пульсируют. В луже крови вижу себя и стаю, каждый носом подталкивает меня ближе к пастуху. Они уже успели обойти меня и встать за моей спиной. Прикосновение их ментальных посылов бьёт меня, как плетью. Тяжело дышу. Он кладёт мне руку на лоб, я стискиваю зубы до скрипа. Мне нужно избавиться от тех, кто насильно заставляет меня жить так, как они хотят. Сейчас я возьму меч и… Свет меркнет. Я услышал вздох, переходящий в хрип, на глаза что-то закапало, я начинаю видеть. Надо мной – пастух на мече. Когда ты отказываешься делать выбор, всегда найдутся те, кто сделает его за тебя.