Доктрина космизма

Почему? Потому что ведь что основное мы имеем в области, связанной с проблемами модернизации и с проблемами фактически обновления технологий? Я как бы, обсуждая образование, одновременно вынужден обсуждать три очень разных, но взаимосвязанных вещи. Это, с одной стороны, циклы обновления способностей и компетенций человека, за что отвечает образование, циклы обновления технологий, что должно быть связано с инновационной промышленностью, и циклы трансформации и изменения знаний, за что должна отвечать фундаментальная практикоориентированная наука. Дальше некоторая констатация, которая очень важна. Она заключается в следующем. В чем основная проблема модернизации? Я в свое время пережил очень интересное состояние, когда с присутствующим здесь Юрием Васильевичем Крупновым мы участвовали в некоторых подходах к разработке программы в Сибири с уважаемым представителем президента в Сибирском округе господином Квашниным. Там он рассказывал следующую вещь. Он говорит: я что стал делать? Я обсуждая – это было еще до объявления программы модернизации – я собрал Сибирское отделение Академии наук, привел туда представителей бизнеса, олигархов, и заставил два часа ученых выступать. Сказал: показывайте, что у вас там новенькое есть, какие есть заделы. Потом обратился к олигархам и сказал: кто из вас готов в это вкладывать деньги? И наступила – говорит – тягостная пятиминутная пауза. А с чем эта пауза связана? Пауза связана, на мой взгляд, со следующим, как раз с принципами технодинамики. Все дело в том, что вкручивать новые фундаментальные решения, за которыми стоят новые технологии, в старый тип производств бессмысленно. Т.е. для этого надо создавать и формировать новые отрасли и кластеры. И действительно, несмотря на недофинансирование фундаментальной науки, мы имеем – мы сотрудничаем с Институтом науки Министерства образования и науки

(Государственное учреждение «Центр исследований и статистики науки» Министерства образования и науки Российской Федерации), которым руководит Дмитрий Александрович Рубвальтер – в том числе по старым эконометрическим подходам есть 80 направлений в России, где до сих пор фундаментальные научные заделы опережают западные разработки.

Могу привести такой пример, и это связано с определенным кусочком доклада, в частности прорабатывая доклад «Технологически состоятельная модернизация» мы с рядом из этих людей работали, в частности, например, с разработчиком высокочастотных импульсивных лазеров. Эти лазеры, они выводят на создание кластера почему? Потому что это – станкостроение, новый тип космического корабля, новая энергетика. Но с этой точки зрения, такие заделы, они существуют. Другая группа – синтезгаз – новые двигатели внутреннего сгорания, новые подходы. И есть целый ряд таких разработок. Дальше возникает такой сакраментальный вопрос: почему это не вкручивается в современное производство? И на этот вопрос есть ответ – потому что существует знаменитая, в том числе зафиксированная американскими экономистами, и нашими экономистами, долина смерти. Потому что фундаментальная наука финансируется государством, там где-то появляется венчур – сейчас я скажу, где он появляется – и дальше рынок. Венчур, он где появляется? Венчур появляется на этапе, когда уже созданная вами технология принесла первую прибыль. Тогда венчур возникает как подход к тому, чтобы сбросить деньги, чтобы увеличить прибыль. А вот между фундаментальным открытием, где уже возникла экспериментальная разработка… Т.е. я говорю про очень конкретную вещь, не некоторое теоретическое построение, а есть уже прибор, уже конкретный экспериментальный прибор, и при движении до технологии, вот здесь возникает так называемая долина смерти, где работают исключительно бизнес-ангелы, которые рассуждают так: если из 10 одно решение доползает до конца, то это огромный успех. Вот с моей точки зрения, продвижение в том числе действительно инновационной промышленности, формирование новых отраслей и кластеров лежит именно в этой области, и здесь собственно и находится все то, что связано с проблематикой развития, с подходами к развитию.

Но с этой точки зрения, отсюда в том числе возникает вопрос о том, а как связывать сегодняшнее образование с этими перспективными направлениями и какой должна быть реформа в том числе высшей школы и университетов. Потому что, если мы обратимся к другому очень важному звену российского образования – университету – известная инициатива с федеральными университетами, в части этих инициатив я участвовал – обсуждал Дальневосточный федеральный университет, там часто бываю – то можно зафиксировать следующее, что есть две проблемы, которые не решаются. Первая проблема – это воспроизводство научных школ, потому что здесь я вижу один из самых страшнейших вызовов, потому что если не произойдет обновление российских научных школ, т.е. они не будут воспроизведены, которые в том числе сконцентрированы в Российской академии наук, то, с моей точки зрения, мы останемся без фундаментальной науки. У нас будет какая-то очень странная экспертократическая наука, т.е. когда можно собрать группы экспертов, и они на всяких заседания смогут что-то объяснить, но фундаментальная наука, которая связана с созданием новых моделей, новых идеализаций, новых глубинных гипотез по поводу того, как устроена вселенная, механизмы, природа, у нас ее может не возникнуть. Здесь есть одна очень серьезная вещь. Она связана вот с чем. Если мы посмотрим на организацию того, что я называл долиной смерти в совместной цепочке, то, как ни парадоксально, фундаментальную науку благодаря героизму целого ряда людей, которые продолжали работать, мы сохранили, но что мы потеряли?

Мы полностью потеряли практикоориентированные проектные институты, мы потеряли собственно проектные и конструкторские институты, а на Западе здесь произошла революция в этот период, т.е. там кардинально изменилась эта часть. Появились центры R&D, но даже дело не в центрах R&D – я просто приведу пример. Проделывая этот доклад – «Технологически состоятельная модернизация», мы сотрудничали с такой сетевой группой, которая называется «Фабрика будущего» итальянская. Это группа частных предприятий, которые принадлежат семьям, есть целый район в Риме, где сконцентрированы эти предприятия. И эти предприятия создают новые технологические решения – от мешалок для мороженого до фрагментов информационной системы управления данными Королевской Академии наук. Все работы осуществляются в системе виртуального проектирования. Т.е. известный этот момент, что последний вариант Боинга сначала полностью создавался в виртуальной среде, а потом уже реализовывался. Так же работает эта фабрика. И они являются как раз тем переходником между фундаментальной наукой, т.е. новой экспериментальной идеей, и выходом на технологические рынки. Одна из важнейших проблем российской промышленности и российских научных групп – мы полностью отсутствуем на технологических рынках. Вот здесь возникает огромная проблема.

Но здесь я бы во второй раз не согласился с уважаемым Ярославом Ивановичем Кузьминовым. В чем заключается основная идея Ярослава Ивановича Кузьминова по развитию высшей школы. Очень просто. У нас отставание, надо брать западные R&D, втаскивать их в ВУЗ, и молодых ребят в них вкручивать. С одной стороны – правильно, но тут, кто хорошо знает запанные R&D – мы делали работу для Glass Corporation – японская фирма, поскольку сейчас происходит революция в области стекла, они делают умное стекло – R&D, если мы приводим западные R&D, они не заинтересованы в фундаментальных исследованиях, они заинтересованы в рецептной отработке тех решений, которые созданы корпорацией. Т.е. это не решает вопроса воспроизводства фундаментальной практикоориентированной науки.

Но есть вторая часть, которая не менее важна – это то направление в образовании, которое было связано с формированием так называемого проектного университета. Один из вариантов проектного университета – это наш Физтех, с определенными поправками, а другой – известный классический вариант проектного университета – это Билефельдский университет. Как построено обучение в Билефельдском университете? Когда вы приходите в Билефельдский университет, вы не движетесь по структуре классического образования XVIII-XIX века, сначала изучаете общие дисциплины, потом специализируетесь. Вас сразу вводят в структуру проектной команды. Например, вы приходите в лабораторию, если вы биолог, то будете заниматься раком. Вы начинаете входить в проектную группу, где вы разрабатываете этот проект. Это совсем другой тип образования. С моей точки зрения, вот первая часть – это воспроизводство фундаментальной науки, вторая часть – это собственно разработка проектов и сценариев, т.е. сценарный и проектный подход.

Щербачев О.В.: Т.е. студент должен буквально с первых курсов вводиться в проблему и понимать, для чего он учится.

Громыко Ю.В.: Да. И более того, я считаю, что это колоссальная проблема всех лучших вузов Москвы от Вышки до МГИМО, где происходит так называемый кризис четвертого курса. Человек не понимает, куда и зачем он идет. Это проблема обучения управлению в России, потому что момент какой возникает? Вот в результате обучения управлению я буду уметь вот так пересказывать иностранные книжки по управлению, но ничем не управлять. Т.е. это вопрос, который в американской теории образования называется создание learning organization, создание обучающих организаций, где человек мог бы быть вставлен в практику. И с моей точки зрения, вот эти два основных вопроса, они остаются без ответа, а их надо решать. С этой точки зрения, проблема заключается не в том, чтобы создать огромные федеральные университеты, куда слить все имеющиеся вузы. Что произошло во Владивостоке, да и в Красноярске? Все имеющиеся вузы, они были слиты в один большой обоз, который получил название Федеральный университет.

Щербачев О.В.: В чем смысл всего этого? Я преподаю в МИФИ. МИФИ обладает невероятным количеством филиалов.

Громыко Ю.В.: С одной стороны, линия понятно в чем. Это увеличение ресурсной базы – вот так это обсуждается. Я в свое время на 5 или 6 конференции ректоров стран Азиатско-тихоокеанского региона слушал ту дискуссию, которая происходила, и каждый из представителей вузов, он рассказывал, в чем его ограниченный вуз специализирован, какую задачу он решает, например, исключительно уровень фундаментальных исследований, или инновационные работы в определенной области. Когда выступали наши представители, было сложно построить коммуникацию, потому что выступающие говорили: а мы этим занимаемся, и этим занимаемся, и этим занимаемся. У уважаемого собрания возникал вопрос: а как такое может быть? Пока не встал один человек и сказал, что мы специальную теорию построили про российский университет. Она звучит так: управление университетом в условиях ограничения ресурсов. Потому приходится заниматься всем: и быть рыночно ориентированным, и фундаментальные исследования вести, и хозрасчет. Поэтому когда соединяли, решали этот вопрос. Но он лежит, на мой взгляд, в другой плоскости, потому что есть вопрос о структуре и организации самой модели, потому что если выделять целые модели, т.е. идеальные типы, которые продумывать: немецкий университет с его особой ролью кафедры, совсем другая модель американского университета с особой ролью департамента, то есть вопрос: а в чем следующий шаг.

Причем этот вопрос, он и по отношению к МГУ стоит, и по отношению к замечательному уважаемому МФТИ – в чем следующий шаг университетской модели как таковой, где надо решить вот эти две основные задачи: если мы не воспроизведем фундаментальную науку, мы у себя вырежем что-то страшно важное, без чего просто многое исчезает. А второй момент – это практикоориентированность, т.е. это сценарии и проекты, которые, о чем я говорил, связаны с формированием новых кластеров и новых отраслей промышленности, потому что они уже видны. Мы когда обсуждали эти вопросы с представителями физико-технологического института имени Иоффе, то они на слуху, например, такая отрасль формируется – наноалмазы, где до настоящего момента приоритеты у нас, но уже потихоньку все захватывает Китай, потому что Китай, начиная с 2010 года – и это говорят уже все, и эксперты, и экономисты – он переходит от системы догоняющей индустриализации к системе опережающей. Они очень хорошо осуществили политику релокации, т.е. вернули тех ученых, которые у них были в американских и европейских вузах, сформировали под них кафедры. И ученые физико-технологического института, которые на переднем крае в целом ряде областей, говорят: еще 5-7 лет, и это все необратимо испарится и исчезнет. И это, на мой взгляд, важнейший вызов. Почему?