Ладонь, протягиваясь, принимает мокрые удары. Кровь из раны разжижается, теряя контрастность.
Отстукивая по жестяным листам, просачиваясь меж черепиц, собираясь на покрывшихся потолках окружающих зданий и градом падая на пепелища посреди комнаты, разбитые телевизоры, покосившиеся шкафы, разбухшие тумбочки и вздутые паркеты.
Ещё десяток шагов. Поверженный лев у ног. Отбитая с лепнины голова льва, наполовину в вязкой земле под лавиной дождя. Переполняющий, заставляющий дышать легко и полной грудью, символизм. Не без крупицы трогательной иронии.
Оторвался из-под окна. Наконец, стал свободен.
Осыпавшаяся часть стены. Сложившиеся в неблагородные груды обломки фасада выводят к перекрёстку. Торчит лишь ржавая водопроводная труба со второго этажа ещё целого куска стены. И балкон с хитросплетёнными металлическими перилами на тротуаре перед ней. Наискосок через дорогу такой же домик, только ещё целый, лишь окна заколочены.
Некогда завораживающая легенда, полная трепетной, переполняющей любви и стремления озарить сердца вокруг этой любовью. Легенда о свиданиях благородного юноши и искренней девушки через перекрёсток, на виду у всех из-за запрета личных встреч злобной мачехой. Любви ничто не помеха. Кроме иной любви.
И вот, уже гнездятся вороны на одиноком уцелевшем балконе, что выходит на перекрёсток к руинам, покосившимся фонарным столбам и томно-серому небу над проседающими крышами. Изредка парят над поникшими кварталами и оседают на помойных баках у алкогольного магазина неподалёку.
Там ещё мерцает жизнь. Мерцает тусклыми лампами дешёвой вывески с бутылкой на эмблеме. Упрятанный за решётками на окнах, охраняющий себя муляжами камер по углам. Он ещё сохранил себя, в отличие от соседа через стенку, уже давно оставшегося без окон, щеголяющего выжженными витринами, кучами мусора вдоль стен.
Чуть дальше по улице – поникшая башенка с часами над одним из резных балкончиков, провожающих парня. Поблекшие цифры, одна гнутая стрелка некогда изящных форм с милыми завитушками. Эмаль в трещинах, крапинки ржавчины. Остановленное время.
Сквозь века, пронизанное всё теми же грехами место.
Час пятый
Минута за минутой утекают сквозь пальцы секунды и года. Крупицами заполняя жизни людей мелочностью или замораживая веками опостылевшие улочки, запустевшие тротуары, промышленные руины, нескончаемые ветра и продрогшую под бесконечными дождями историю. Неуёмное, одно для всех. Не оставляет шанса на ошибку, дерзко заигрывает с каждым, кто не желает исчезнуть бесследно и заботливо прячет от мысленных невзгод каждого, кто не прочь сгинуть в веках, закопаться в налоговых платёжках, раствориться в стакане с чем-то мутным, стать очередной цифрой статистики.
Четыре пёстро горящие цифры таблоида электронных часов за ливнем стекла и бетона. Протыкающие нескончаемое облако смога небоскрёбы сонливо мерцают алыми маячками на крышах, фигурами, надменно отделяясь от остального города, что и не мечтает дотянуться до облаков. Инородная стеклобетонная глыба пары небоскрёбов сверкает издевательски-тёплым жёлтым светом посреди измученного мира порока, слёз и боли. Украшение города.
Бесконечность этажей, обставленных мебелью из шикарных магазинов, дорогой посудой, брендовой электроникой, фирменным алкоголем. Бесконечность, заселённая всё теми же цветастыми отродьями, что и теплились четыре часа назад в застилающих горизонт бетонных коробках. Только этим, по их мнению, повезло больше. Намертво прошитые стежками одинаковых судеб и мировоззрений. Системы ценностей – как под дешёвую копирку.
Ближе к небесам – неисчислимое количество пентхаусов и апартаментов, переполненных самым низшим. Похотью, эгоизмом, безразличием.
Безразличием, когда под твоими ногами миллионы судеб.
Конкурировать с промышленными трубами, никогда не пропускав сквозь себя уличные ветры. Никогда не ощущав дрожи в пальцах от боли охладевших руин, никогда не видев настоящего солнца. Никогда не видев настоящих людей.
Ниже – узкие клоповники офисных пространств с белыми воротничками. Царство шелеста отчётов, попусту вычищенной обуви, ячеек рабочих мест, обязательных кредитов. Бесформенные, бездумные фигуры в форме по уставу. Протёртые синяки под глазами, кружки от дешёвого кофе на рабочем столе, услужничество, грызня за новое кресло, жизнь только в социальной сети. Жизнь по уставу.
Заполненные бесчестием рестораны у самой земли дразнят всякого прохожего букетом чуждых запахов, расписными стенами и дорогой мебелью за панорамными витринами. С улыбающимися, румяными официантками, что изо всех сил прячут слёзы, едва покинув гостевой зал.
Дома – божества. Совсем иные, не те, что возвышаются над промышленным хаосом. Тёплые и светлые. Совершенно иные. Цветастые божества, оболочки, содержащие в себе самые гнусные поведения и обряды. Там всегда тепло. Там всегда гнусно.
Проткнув безбрежный застилающий смог, не спасёшь миллионы, не сделаешь хоть кого-то счастливее. Не уничтожишь даже и эти гнусные безбрежные облака.
Солнце непривередливо скользит тусклым серо-ржавым бликом по зеркальным стенам, разбавляя пресыщенные отражения в глазах никчёмного обслуживающего персонала, пробиваясь алыми лучами сквозь грузные капли к жилым кварталам.
Мысли всё выше, резкими порывами рикошетят от стеклянных стен окружающих небоскрёбов. От хаоса пафосных ресторанов к сонным офисным коробкам, от них – к кабинетам мэров, губернаторов, к пентхаусам и выше. Мягкий удар о ледяное, но пушистое небо. Стремительное падение сквозь гнилые судьбы, сквозь рухнувшие цветастые мечты, через мокрую, зябкую толщу воздуха.
Лёгкое головокружение. Мерцающий взгляд. Прозябшие ладони, стягивающие свинцовые капли дождя с блёклых щёк. Частое дыхание всё ещё превращается в пар. Неприметный шрам на отведённой от лица ладони.