– К сожалению, это не Елисейские поля, – попытался посочувствовать, но Жорж молчал, устало пыхтя.
Через полчаса мы, наконец, достигли улицы Сент-Джонс. Я всё-таки невольно начал вглядываться вперёд, одновременно боясь увидеть гору камней на месте дома «Святой Николай» Но нет! Перекрестился. Дом стоял на месте. «Значит, Найдин жива», – сделал я, может быть, и скоропалительный вывод. Мои глаза пробегали по фасаду дома – видимых разрушений не заметно. «И не надо мне говорить, что она могла попасть под бомбы в любом другом районе города», – попытался прогнать из головы чёртика сомнений. Ускорив шаг, обернулся на ходу к Жоржу.
– Забегу к себе на минуту, потом пойдём дальше, – не слушая ответа от своего спутника, в какие-то несколько прыжков я оказался на третьем этаже около квартиры. Открыв общую дверь, влетел внутрь с криком «Найдин! Найдин! Я вернулся!», но мне никто не ответил. Толкнул дверь в её комнату – закрыто. В туалетной комнате полотенце, халат, мыло. «Что же, она, наверно, на работе», – я спустился вниз, даже не заглянув в свою комнату. Около входа меня ждал, переминаясь с ноги на ногу, Лаваль. «Недовольный» чемодан лежал рядом.
– Пойдём дальше, – махнул ему рукой и потопал к дому Надэж.
И опять мне пришлось вглядываться вдаль – впереди предстояло второе испытание. «Со мной удача», – внушал себе. Во всяком случае, мне хотелось в это верить.
В тот момент удача меня не подвела: я увидел дом Надэж. Выдохнул с облегчением: «Целый и невредимый».
– Вот он! – радостно выкрикнул я и, улыбаясь, оглянулся на Жоржа.
Судя по выражению его лица, Лаваль не понял причин моей бурной радости. Он сосредоточенно переступал через кучки разбитого щебня на мостовой.
– Так и ногу вывихнуть можно, – Жорж поднял глаза, его белые парусиновые туфли покрылись толстым слоем пыли. – Что там?
– Что там? Что там? – передразнил его. – Вон там, на втором этаже найдёшь свою Надэж, – махнул рукой в сторону её балкона.
Жорж засиял и тут же ускорил шаг.
– Давай, славный следопыт-зверобой, веди меня к моей любимой, – воодушевлённо воскликнул парижанин и попытался смахнуть волосы с мокрого лба.
Опять оглянулся на него: «Не знаю, какой из меня проводник от Фенимора Купера, но этот… – невольная улыбка появилась на моём лице: коряво вышагивающий Лаваль переступал, как цапля, через очередной кирпич, чемодан у него опять расстегнулся, однако Жорж уже не обращал на это никакого внимания, пытаясь не потерять равновесие. – …Но мой спутник точно не похож на «белую скво» Зверобоя», – весело закончил я свою мысль и тихо хохотнул.
И всё-таки он свалился. Парижанин услышал моё хихиканье и вскинул голову, вот тогда-то он и потерял равновесие, плюхнувшись на многострадальный чемодан. «Повезло!» – конечно, я имел в виду Жоржа, а не чемодан. Потирая ушибленное колено, Лаваль поднял глаза на меня. Мне стало неудобно: в его взгляде читалась растерянность. Я подошёл и протянул ему руку. Он благодарно принял мою помощь и поднялся, отряхиваясь. Мы посмотрели на чемодан. Жорж вздохнул, но потом вдруг улыбнулся.
– Чепуха какая-то, – Лаваль толкнул ногой небольшой кусок разбитого кирпича – тот отлетел на пару ярдов, настраивая парижанина на философский лад, улыбка исчезла. – Труха вещей. Если бы бомбардировщик пролетел ещё каких-нибудь пять секунд и сбросил бы бомбу чуть позже, чемодан бы валялся около бомбоубежища, меня бы не было, и никакие вещи мне были бы не нужны. Никакие.
– Ну, что ты заладил: бы, бы, бы, – я поднял чемодан, кое-как закрыл его и протянул Жоржу. – Не стоит так пренебрежительно относиться к белью и туфлям, – я усмехнулся. – Жизнь не окончена, и тебе ещё понадобится чем-то прикрывать свою наготу. В конце концов, ты должен быть одетым перед женой, хотя бы днём.
Я опустился до банальной пошлости: «Но надо же как-то его поддеть».
– М-да-а, – он вырвал чемодан, поморщился. – Идём скорей.
Через несколько минут мы уже поднимались на второй этаж. Достигнув желанной двери, я постучал. Снизу слышалось тяжёлое дыхание – за мной поднимался Жорж. Ждал недолго – парижанин даже не успел подняться – как за дверью послышались лёгкие шаги, она распахнулась, и на пороге появилась Надэж. Секунду она смотрела на меня – сумрак лестницы и коридора не позволил сразу узнать меня – но разглядев моё лицо, она вскрикнула и бросилась мне на шею.
– Викто́р, ты вернулся! – я почувствовал на щеке поцелуй.
В это мгновение я стал самым счастливым человеком на земле, мне хотелось, чтобы это чувство никогда не проходило. Но это было всего лишь мгновение. Ради таких мгновений пишутся стихи, песни, снимаются фильмы, однако в жизни это только краткий миг, исчезающий в мелочах повседневности. Приближающееся дыхание Жоржа за моей спиной прогнало волшебство мгновения – на этот раз «упал» уже я: упал с пьедестала Феба де Шатопера. В тот момент меня охватило греховное желание, о котором не признаюсь даже на исповеди, – сделать рывок спиной назад и опрокинуть своего спутника вниз, чтобы он исчез. Постыдное желание, кстати.
Отступил на шаг в сторону и махнул руками на Жоржа.
– Мадам Надэж, посмотри, кого к тебе привёл, – воскликнул деланно-радостным тоном.
Конечно, она сразу его не узнала, пытаясь рассмотреть в сумраке фигуру с каким-то ящиком.
– Давай, Жорж, – помог я ей.
– Жорж? – она прижала руки к груди, но потом, осознав смысл происходящего, кинулась вперёд. – Жорж!
«Главное не превращаться в аббата Фруа», – саркастическая мысль мелькнула в голове, хотя причины для этого у меня появились.
Теперь Надэж повисла на шее Лаваля, осыпая его лицо поцелуями и повторяя: «Жорж! Жорж!» Он выронил чемодан – тот опять открылся, но никто не обратил на это внимания (в этот момент только я пожалел его – чемодан, конечно: «Досталось же тебе сегодня на этом острове, приятель»). Лаваль подхватил жену за талию. Она подогнула ножки.
«Как в слащавых голливудских мелодрамах, – поморщился я, но тут же одёрнул себя. – Настоящая жизнь, даже растиражированная в штампах, не становится от этого фальшивой».
Пока они занимались сами собой, мне удалось рассмотреть девушку со стороны. Надэж была одета в мешковатое форменное платье тёмного цвета с белым фартуком, на её пышной причёске покоился белый чепчик с крестом – униформа медицинской сестры. Я вспомнил о том, что Надэж изучала в Парижском университете сестринское дело, поэтому нетрудно было догадаться, что она, скорее всего, работает в каком-то госпитале.
Наконец, первый порыв воссоединившейся пары прошёл. Надэж увидела валявшийся под ногами чемодан.
– Но твои вещи, Жорж? – девушка уже стояла на ногах, сокрушённо прижимая ладони к щекам.
– Какие вещи, Надэж? – Лаваль подхватил её на руки, попытался закружиться с ней, но крошечная лестничная площадка не позволила это проделать – пришлось ему просто покачать её. Она заливисто смеялась, снова обняв его за шею. Я понял, что кто-то здесь лишний: и это был даже не чемодан.
– Мне пора, – вырвался у меня наигранный вздох.
– Останься, Викто́р! – Надэж откинула голову назад. Наверное, она счастливо улыбалась в темноте.
– Да. Останься! – поддержал её смеющийся Жорж, но я их уже не видел: мои ноги уносили меня вниз.
Оглянувшись, я выкрикнул:
– Мне пора! Если что-то понадобится, вы знаете, где мой дом.
Что они ответили, не слышал – я выкатился уже на улицу. Да и ответили ли они?
Яркий солнечный свет отрезвил меня: «Наваждение, глупое наваждение, – я потряс головой. – Во всём виновата темнота и воображение. Хотя и порция виски из бутылки Папаши Гийома могла сыграть свою коварную роль, – оставалось только пожать плечами. – Побочные эффекты».
Объяснив таким образом своё поведение, направился на поиски Найдин – в «Кафе у бухты». Куда же ещё?
Насвистывая песенку «Бум» – сейчас у меня это получалось веселее – я отправился на набережную. Прошёл через тоннель в крепостной стене и оказался на берегу, рядом с кафе. Сто метров – и передо мной запертая дверь заведения: ставни закрыты, столики и стулья убраны, кругом никого. Война. Мой взгляд потерянно скользил по облупленной двери, зачем-то дёрнул за ручку – на пальцах осталась пыль. Встряхнув руки, отправился назад. Где её искать? Спрашивать у прохожих, не знают ли они официантку Найдин из «Кафе у бухты»?
В туалетной комнате её вещи, вечером она должна вернуться. Вернуться? Осыпавшиеся в некоторых местах стены тоннеля тревожно напомнили: «Сколько времени там висят её вещи?» В памяти всплыли слова Лаваля: «Чемодан бы валялся на земле, меня бы не было, и ничего мне уже не нужно».
Вышел из тоннеля, хруст осколков стекла под ногами, редкие прохожие – озабоченность на лицах, нервозность в движениях, настороженные взгляды в небо. Порывы ветра гоняли по мостовой щепки. Мне казалось, что в атмосфере царила обречённость перед неизбежным. Верить в это не хотелось. Может, поэтому так тянуло увидеть вечно жизнерадостную Найдин – ей подвластно невозможное: вдохнуть радость жизни не только в меня, но и во весь остров. В моём воображении рисовались картины уютной болтовни с забавной южанкой в комнатке с рыжим котом… Комнатке… «Вот идиот! – хлопнул себя по лбу. – Ну, конечно. Как же я не сообразил. Надо сходить к мадам Марго – хозяйке квартиры. Она уж всё знает!»
Торопливо направил свои шаги к дому, где проживала мадам Марго, благо он находился недалеко. «Испытание номер три, – нервно зачесались ладони, но я тут же попытался себя успокоить, вглядываясь вдаль. – Удача должна сопутствовать мне».
Наконец, показался дом, где проживала мадам Марго – у меня вырвался вздох облегчения. Через три минуты уже стучался к ней в дверь. «Со мной удача…»
Глава 3. Боль
Никто не открывал. За дверью тишина. «Не удачно?» – пожал плечами и развернулся, чтобы уйти, когда услышал шаркающие шаги. Я остановился. Вскоре дверь распахнулась, на пороге стояла мадам Марго.
– Здравствуйте, мадам, – я растянул улыбку во всё лицо.
Старушка сразу меня узнала. Всплеснув руками, она затараторила:
– Викто́р, вернулся! Проходи, проходи.
Она схватила меня за руку и потащила внутрь, я не сопротивлялся и через мгновение оказался в её маленькой чистенькой квартирке. После моего последнего посещения хозяйки моего жилья в её гостиной ничего не изменилось: всё тот же старый буфет с фужерами, комод в углу, обеденный стол, пара кресел, на стене большая фотография в рамке – усатый важный мужчина, рядом небольшое фото улыбающегося темноволосого парня в рубашке с расстёгнутым воротом. Я уже знал, что это сын, уехавший в Австралию, и покойный муж мадам Марго. И, конечно, белые вышитые салфетки повсюду.
Я открыл рот, чтобы озвучить цель своего визита, но бойкая старушка не дала мне этого сделать.
– Викто́р, очень хорошо, очень хорошо, что ты пришёл, – она суетливо усадила меня в одно из кресел. – Ты вернулся из плавания?
Попытался ответить, но она тут же перебила меня.
– Очень хорошо, что цел и невредим, – она погладила меня по плечам, как будто проверяла, что со мной, действительно, всё в порядке.
Моя новая попытка что-то сказать была снова пресечена.
– У меня есть прекрасный медовый ликёр. Святая Дева Мария берегла его специально для тебя, – она перекрестилась и улыбнулась, резко выделились морщины вокруг её сияющих глаз.
Я расслабился и больше уже не пытался изменить ход разговора, точнее говоря, монолога хозяйки. На столе появилась пузатая бутылка с напитком тёмно-жёлтого цвета (тут же вспомнил рабочих-муравьёв в порту – улыбнулся), пара маленьких стаканчиков, ломоть ноздреватого мальтийского хлеба и порезанный кусок козьего сыра (вспомнил о корабельной козе – опять улыбнулся).
Мадам Марго разлила тягучую жидкость по стаканам. В воздухе запахло ладаном (мне так показалось), напоминая о православных церквях в Париже и Ницце, о родителях… Встряхнул головой, пытаясь сбросить нахлынувшие ассоциации. Откровенно говоря, я соскучился по простым продуктам: консервы и сухари изрядно поднадоели во время плавания. Жгучий, но приторно-сладкий напиток пробежал по языку. Откинулся на спинку кресла: ощущение приятной расслабленности, сдобренное вкусом полей самой Мдины, пробежало по телу. Мадам Марго внимательно наблюдала за моей реакцией. Очевидно, она была довольна. Наверное, на моём лице отразилась целая гамма удовольствий. Пара глотков, потом кусочек сыра: «Всё не так плохо как может показаться». Волна оптимизма прокатилась по мне вместе с напитком.
– Мадам, народ, делающий такой ликёр, непобедим, – польстил хозяйке, но вполне заслуженно.
Мадам Марго довольно улыбнулась.
– Мы сегодня наблюдали бой наших истребителей с фашистами, – продолжил я, – они прогнали макаронников, как щенков.
Улыбка на лице женщины потухла, она вздохнула, опустила глаза на стол, придвинула ко мне хлеб, как будто собираясь с мыслями.
– Сегодня очень спокойный день: всего лишь одна утренняя бомбёжка, – она подняла на меня глаза. В них появилась тревога, но мне так не хотелось затрагивать причину (причина всех наших поступков и настроений в последние месяцы одна – война, и говорить об этом лишний раз не было никакого желания). Мадам Марго продолжила: – Фашистам противостоит только три самолёта. Как только они могут биться с этими армадами? Мы верим, что их защищает сама Мадонна. Нашим защитникам даже присвоили имена: «Вера», «Надежда», «Милосердие».
– Только одно звено? – у меня открылся рот от удивлёния, а взгляд остановился на собеседнице.
– Что? – не поняла хозяйка.
– Только три старых истребителя? – я не мог поверить в правдивость её слов.
Она кивнула.
– Да, пока только три. Говорят, что их забыли при эвакуации флота.
Мой взгляд растерянно бегал по кружевным салфеткам на столе.
– Это невозможно, – пробормотал чуть слышно.
Но осознать до конца эту информацию не успел, как нашу беседу перебил усилившийся голос диктора из громкоговорителя, висевшего на улице. Мы прислушались, одна створка окна была открыта. Его загробный тон явно не сулил ничего хорошего: «Внимание. Последние новости. Внимание. Последние новости…»
По мне пробежал холодок: ничего приятного от таких сообщений я не ожидал. А дальше прозвучал рассказ о «похоронах Франции»: около Компьена на встрече Гитлера и генерала Хюнтцигера был подписан акт о капитуляции Французской республики перед Германией.
«…по условиям которого Франция обязуется…» – продолжал говорить ледяной голос из динамика, но я уже не слышал его – смотрел в окно: серый дом напротив, синий балкончик, закрытые ставни.
Первая мысль, мелькнувшая сквозь нахлынувшую апатию: «Как у нас во Франции… Франции? Теперь той Франции нет. Там маршируют немцы». Перевёл взгляд на мадам Марго. Она сочувствующе смотрела на меня. Наконец, произнесла:
– Мне очень жаль.
Почувствовал неловкость. Мне даже стало стыдно. За что? Ведь я ничего не сделал. Только был французом. Стыдиться, что я француз? Ведь мы – французы – мы сражались. Но интуитивно понимал… нет, ничего не понимал, и не хотел понимать. В моей голове начали кружиться взаимоисключающие мысли. Как мог, я постарался избавиться от них, сознавая, что они вернутся ко мне с удвоенной силой. Пусть, но это будет потом, не сейчас.
– Ничего. Этого следовало ожидать, – ответил я, как можно спокойнее, даже изобразил стоическую улыбку.
Мадам Марго нерешительно смотрела на меня, не зная, что сказать.
– Теперь Вы не сможете вернуться домой? – наконец, вымолвила она.
Что ей ответить? Ведь кто-то же вернулся домой под оккупацию («Кто-то? Да все, все вернулись!» – что-то взорвалось внутри меня). Хозяйка замолчала, очевидно, подумав, что вопрос был бестактен. Мне пришлось прийти ей на помощь. Пригубив ещё раз её ликёр, отломил кусочек хлеба и быстро проглотил его, придав обыденности нашему разговору.
– Мадам, мы будем сражаться. Если и не в Париже, то на Мальте точно, – уверенно произнёс я. «Не слишком ли пафосно заговорил? Верю ли я в это?» – мысленно спросил сам себя, и сам себе ответил: «Придётся поверить, ведь я не в оккупированном Нанте, а в сражающейся Ла-Валетте – значит, придётся сражаться. Выбора нет».
Вспомнив Папашу Гийома, почти повторил его слова:
– Бошей в Валетте не будет.
Мадам Марго, облегчённо вздохнув, снова заулыбалась («Поверила моим словам? Или просто волновалась за моё душевное состояние после известия о поражении моей страны?») и подлила ещё ликёр в стакан.
Однако я перешёл к основной цели своего визита – что-нибудь узнать о своей соседке Найдин. Что и сделал. Улыбка на лице хозяйки сразу потухла.
– Бедная девочка, – мадам Марго отвела глаза и замолчала. Я терпеливо ждал продолжения.
Она разглаживала салфетку перед собой, потом подняла на меня глаза. Встретив мой встревоженный взгляд, снова заговорила:
– Найдин попала под бомбёжку. Это случилось шесть дней назад…
– Она… – я не удержался и перебил мадам Марго, но хозяйка живо замотала головой.
– О, нет-нет! Это не то, что Вы подумали. Святая Дева Мария хранила её. Найдин была ранена. Её оперировали. Сейчас она лежит в госпитале, что на улице Сент-Катрин. В катакомбах под фортом оборудовали лазарет. Я навещала её там. Найдин держится молодцом, – старушка вздохнула и опять начала разглаживать салфетку на столе.
Я пытался осознать слова мадам Марго: «Как в госпитале? Что с ней?» – застучали в моём мозгу вопросы. Тут же вскочил из-за стола.
– Как пройти отсюда к этому госпиталю? Мне надо обязательно навестить её, – я суетливо засобирался. – Спасибо за угощение, мадам. Мне тогда надо бежать.
Мадам Марго умильно улыбалась:
– Она очень хорошая девушка, молюсь за её здоровье. Может быть, она по натуре и слишком независимая, но это только первое впечатление. На самом деле… – она сделала небольшую паузу, – …на самом деле она очень хорошая девушка.
Сделал вид, что не понял причину её умильности, пытаясь изобразить спешку.
– Улица Сент-Катрин отсюда далеко? – ещё раз напомнил я. Мадам Марго принялась подробно объяснять мне дорогу к госпиталю.
Выслушав её, опять поблагодарил за гостеприимство и направился к входной двери, когда услышал какое-то фырчанье. Оглянувшись назад, увидел, как мне показалось, знакомую физиономию: из спальни выглядывал рыжий кот. По всей видимости, он меня тоже узнал: как ещё можно было расценить его фырчанье.
– Это кот Найдин? – не мог не спросить.
– Это настоящий разбойник, а не кот, – мадам Марго погрозила ему пальцем. – Даже не представляю, как с ним справлялась Найдин. Мне приходится силой загонять его в клетку, чтобы относить в убежище.
– Его тоже можно понять, – пожал плечами. – Он любит гулять улицам, а теперь…
Кот печально покачал головой, как будто соглашаясь с моими словами, затем сел и зевнул. Его большие глаза внимательно следили за мной.
– Как его зовут? – кивнул на пушистого обитателя.
– Этого бандита? – на этот раз фыркнула уже мадам Марго. – Бандита зовут Ричард, – женщина вздохнула. – Ведь именно из-за него Найдин и попала под бомбёжку.
– Как из-за него? – непонимающе смотрел на неё.
– Всё очень просто. Найдин долго искала его на улице после объявления воздушной тревоги. Вот и не успела в убежище до начала налёта, – объяснила хозяйка.
– Эх, ты, Ричард, – укоризненно посмотрел на кота. – Что же ты наделал?
По-видимому, кот не признавал своей вины, вместо этого он вытянул заднюю лапу и начал её вылизывать. Времени умиляться домашнему любимцу у меня не было, поэтому, махнув рукой хозяйке, выбежал на улицу.
Снова мой путь лежал по кривым улочкам Ла-Валетты. С трудом ориентируясь в незнакомом городе и иногда спрашивая дорогу у прохожих, наконец, нашёл улицу Сент-Катрин и бодро потрусил в поисках указателя на госпиталь. Но вот показалась стена форта и рядом большая белая табличка с красным крестом. Недалеко от таблички сразу увидел вход: арка и ступени вниз. Тяжёлая кованая дверь сразу не поддалась, пришлось схватиться обеими руками и тянуть со всей силы. Вход открылся. Я попал в тёмный коридор, дверь захлопнулась до того, как глаза успели привыкнуть к сумраку подземелья. Но громкий голос, прозвучавший откуда-то из стены, совсем сбил меня с толку. Я завертел головой.
– Вы по какому вопросу? – снова прозвучал голос из ниоткуда.
Наконец, увидел источник звука. Он исходил из выдолбленной выемки в известковой стене, где располагался стол, за которым восседала женщина в униформе медицинской сестры. Она требовательно смотрела на меня. Я немного опешил, пытаясь найти ответ на элементарный вопрос.
– Ищу девушку по имени Найдин. Она попала под бомбёжку, и ей сделали операцию. Мне сказали, что она всё ещё в госпитале.
– Кто это говорит? – строгая дама пронзительно смотрела на меня, я видел этот взгляд, несмотря на сумрак, подсвечиваемый тусклым светом керосиновой лампы.
«Какая разница?» – хотелось ответить, но я выпалил:
– Мадам Марго, – и тут же поправился: – мадам Маргарита, наша домохозяйка.
Дежурная медсестра нахмурила брови, как будто вспоминая, потом изрекла:
– Да, помню такую. А Вы кем будете больной? Посторонние у нас не допускаются.
Она смотрела на меня, ожидая ответа. «Кто я для Найдин? Просто сосед по съёмной квартире? Друг? – промелькнуло в моей голове, потом охватило раздражение. – Должны же меня пропустить, в конце концов. Ну, пропустили же мадам Марго, – но сам себя одёрнул. – Хотя, что позволено Юпитеру, не дозволено быку».
– Муж, – прозвучал мой ответ, мне не хотелось спорить и что-то доказывать, привёл убийственный аргумент, не заботясь о доказательствах.
– Муж? – по-моему, она даже растерялась, чепчик на её голове вздрогнул: «Парень, таких врунов надо ещё поискать». Но что мне какой-то чепчик медсестры?
– Да, муж, – с некоторой даже бравадой подтвердил я.
– Извините, просто мисс … миссис Найдин, – медсестра поправилась, – никогда не упоминала, что она замужем, ‑ её тон смягчился. – Вы не навещали её…
– Моряк. Был в плавании. Сегодня вернулся, – торопливо перебил её.
– Понимаю-понимаю. Девятая палата, – она указала в сторону тёмного коридора, кое-где висели керосиновые лампы, освещая путь в тоннеле, ведущем в никуда – как мне показалось.
– Туда? – я кивнул в сторону прохода.
Она поняла мои сомнения.
– Я провожу Вас, – она мило улыбнулась мне и встала из-за стола.
Женщина медленно продвигалась по коридору, я следовал за ней. «Раз, два, три, четыре…», – считал в уме номера выемок в стене, задёрнутые шторами. «Наверно, за шторами находятся больные», – догадался я.
Мне казалось, что попал в какой-то несуществующий мир из тяжелых снов: арочный туннель, уходящий своей бесконечностью в никуда. В саму вечность? За белыми занавесками иногда слышались шорохи, стоны, голоса. Поёжился: это напоминало путешествие Данте по кругам ада. «Как они здесь живут?» – не могла не появиться мысль. Старался не отставать от своего Вергилия в юбке, но не из чувства боязни потеряться (заблудиться в коридоре было невозможно), её присутствие рядом придавало уверенности, что это всё же реальность, а не фантасмагорическое порождение сжатого замкнутым пространством мозга.
«…девять», – мы остановились перед шторой, на которой висела табличка с цифрой «Девять». «Последний круг», – зябко передёрнул плечами. Медицинская сестра одёрнула штору, и я увидел «палату». Выдолбленное пространство в стене едва умещало две койки и тумбочку между ними. Попытался рассмотреть лежащих на койках, но в темноте это было трудно сделать. Сопровождающая меня женщина зажгла лампу на тумбочке, и я смог, наконец, разглядеть пациентов, точнее говоря, пациентку – занята была только одна койка. Хотя детали обстановки рассмотреть всё равно было невозможно.
– Миссис Найдин, пришёл Ваш муж, – тихо произнесла моя спутница.
– Муж? – я услышал слабый, но такой знакомый голос лежащей девушки.
– Да, муж, миссис Найдин. Оставлю вас, – наверное, медсестра тактично улыбнулась, но об этом можно было только догадываться – в сумраке подземелья черты её лица были едва различимы. Через секунду она покинула нас, исчезнув в темноте коридора – мы остались одни.
– Муж? – повторила девушка. – Когда только успела выйти замуж? Покажись, любимый мой.
Узнавал Найдин: тот же насмешливый тон, то же ехидство в голосе. Сделав шаг вперёд, вышел на свет, отбрасываемый лампой.
– Викто́р? – даже по голосу можно было представить, как вытянулось её лицо. – Это ты?
Что ответить?
– Конечно. Я же обещал, что у тебя не появится новый сосед. Я выполнил своё обещание.
Мне хотелось рассмотреть её поближе. Заметив торчащий из-под койки край табурета, выдвинул его наружу и уселся. Так я оказался рядом с ней. Её голова была обвязана бинтами, причём настолько сильно, что я не мог разглядеть её лица: только глаза, нос и губы, но этого было достаточно, чтобы понять, что она жива и отдаёт кусочек энергии для жизни этого острова. Мне показалось, что я обрёл уверенность: насмешки Найдин живут – значит, всё идёт налаженным чередом.
– Что с тобой случилось? – рефлекторно спросил я, но тут же понял бессмысленность своего вопроса: «Что случилось? Она в госпитале, и ей сделали операцию. Случилось то, что случилось. Это не развлекательное приключение для газетных хроник».
– Я притягиваю бомбы. Наверное, съела магнит, – её губы изогнулись. Возможно, это могло означать, что она пытается улыбнуться.
Ещё раз осмотрел Найдин: поверх одеяла на животе лежала согнутая рука с наложенным гипсом.
– Наше судно сегодня вернулось в Валетту, – мои ладони непоседливо крутились на коленях, я отводил взгляд в сторону, чувствуя неловкость. Почему? Наверно, это естественное чувство вины здорового человека перед больным: «Я ничем не могу ей помочь».
– Не стоило тебе сюда возвращаться, – на этот раз её голос был серьёзен. – Ты же мог остаться в Александрии? Зачем тебе это? Возвращайся домой, в Нант. Так будет для тебя лучше.
Найдин замолчала, по-видимому, усталость охватила её. Настала моя очередь что-то говорить. Что сказать в таких случаях? В таких случаях либо поднимают упавшего, либо падают до его уровня. Как её приободрить я не знал, поэтому выбрал второй вариант.
– Теперь мне некуда возвращаться. Нант разбомбили. Родители погибли. Сегодня Франция капитулировала. Больше нет дома. Возвращаться некуда, – в нескольких фразах описал свою прошлую, настоящую и, боюсь, будущую жизнь.
Сжал ладонями колени, посмотрел на Найдин. Она смотрела в потолок, точнее говоря, в темноту над собой: потолок тонул в сумраке подземелья. Я замолчал: «Что за чушь у меня в голове? Нант? Франция? Какое ей дело до моих бед? Ей и десяткам других, лежащих здесь людям, выживших при бомбёжках?»
Здоровая рука Найдин лежала вдоль тела. Взял её ладонь в свою. Начал гладить её пальцы. Девушка, не двигаясь, продолжала смотреть вверх, как будто не замечала моих движений. Сколько так сидел рядом с ней? Не знаю. Она закрыла глаза. Может быть, девушка уснула? Мягко положил её ладонь на простынь и собрался уже уходить, когда услышал отдалённый вой сирен. «Бомбёжка?» – я выскочил из «палаты» и побежал по коридору к выходу. Но в темноте различил светлое пятно, приближающееся ко мне.
– Подождите, не уходите! Начинается авианалёт! – это была та самая дежурная медсестра. Я остановился. Она побежала дальше, звеня металлической ванночкой в руке. На секунду обернувшись, добавила: – Переждёте у нас.
Немного постояв, двинулся за ней. Медсестра зашла как раз в девятую палату, к Найдин. Оставшись в коридоре, я мог наблюдать в щель неплотно задёрнутых штор за женщиной. Но моё внимание привлекло состояние самой Найдин: она начала слабо дёргаться, что-то мычать, пытаться привстать.
– Тише, тише, Найдин, – заботливо успокаивала её медсестра. – Сейчас тебе будет хорошо.
Потом медик ловким движением повернула девушку на бок, задрала ночную рубашку, обнажив ягодицы, и быстро сделала укол.
– Всё. Успокойся, Найдин, – медсестра укутала девушку в одеяло и прижалась к ней, как будто пытаясь унять дрожь пациентки.
Но вскоре послышались голоса и из других палат. Вспомнив о моём существовании, женщина повернулась ко мне.
– Посидите с ней. Как только начинается бомбёжка у неё происходит паническая атака. Успокойте её. Мне надо к другим.
Не дожидаясь моего ответа, она побежала назад по коридору, а я снова вошёл к Найдин и занял место медсестры. Девушку била непрекращающаяся дрожь, она что-то тихо скулила. Я обнял её за плечи и мягко прижал своим телом к больничной койке. Какое-то время девушка пыталась привстать, но я не давал ей этого сделать. Вскоре лекарство начало действовать: Найдин затихла, закрыла глаза. Она заснула. Отпустив её, сел на табурет. «Подожду пока здесь», – настроился на ожидание, пытаясь внушить себе равнодушие к очередному налёту. Но это была первая бомбардировка, которую я перенёс под землёй. «Это даже легче, чем непосредственно на улице под бомбами», – успокоил себя. Напряжённо прислушивался, но кроме слабых звуков сирен ничего не различал.
Наконец («Наконец? Возможно, ли применить такое слово к началу чьих-то смертей?»), зазвучали глухие разрывы над головой. Сначала они были очень далеко, заставляя напрягать слух. Так прошло минут двадцать. Продолжал сидеть на табурете, сцепив пальцы рук на коленях. Спина вытянулась в напряжённую струну. Ощущение от нахождения в подземелье, когда наверху рвутся бомбы, было не из приятных. Найдин спокойно спала, не отвлекая от охватившего меня внутреннего беспокойства («Или страха? Зачем скрывать правду от самого себя?»).
Но это было только начало. Звуки взрывов приближались к месторасположению госпиталя. «Будут бомбить форт над нами», – кольнуло меня внутри. Теперь мне казалось, что смерть взрывается у меня над головой. Стены глухо задрожали. «Сейчас рухнут, – невольно подумалось, но тут же попытался успокоить себя: – Убежище выдержало не одну бомбёжку, выдержит и сейчас». Но начавшееся землетрясение смело прочь все мои теоретические доводы. Ощущения безысходности охватили меня. «Вот сейчас, сейчас будет пробит свод. Он не выдержит! Не выдержит! – кричал мой обезумевший мозг. – Если не погибнешь сразу, то будешь долго, долго мучиться, погребённым заживо!» Вцепился в края табуретки и вжал голову в плечи: «Только бы сразу, не хочу, не хочу медленно умирать в подземелье!», – кто-то продолжал кричать внутри меня.
Взрывы не заканчивались. Я уже готов был сорваться с места и бежать к выходу: «Наружу! Наружу! Там спасение. Там можно убежать, скрыться уплыть!» Теперь я был уверен, что бомбардировки лучше пережидать наверху. Надо бежать туда («Порой нам кажется, что происходящее с тобой здесь и сейчас нестерпимо хуже, чем, если бы это было в другом месте и в другое время»). Даже привстал с табурета, собираясь покинуть «палату».
Почему такое происходило со мной? Ведь для меня было не в первый раз оказаться в замкнутом пространстве – корабельном трюме – во время шторма, когда тебя швыряет из стороны в сторону по узким проходам моторного отсека. Можно было подумать, что тебя должно охватывать такое же чувство – корабль и ты сам находятся на грани существования, но этого не происходило. В чём разница? Я пытался судорожно понять это и, может быть, остановить накатывающиеся изнутри спазмы.