Папаша Гийом ободряюще погладил её по голове:
– Молодец, боевая коза, – животное что-то негромко ответило ему на своём.
Налёт закончился, не причинив серьёзного ущерба порту, и мы снова побрели на судно. Старший механик отряхивал на ходу робу. Опять нас встретил капитан Моро. На козочку он уже не обращал никакого внимания – его мысли были заняты чем-то другим.
– Капитан, мы всё-таки выходим сегодня в море? – отвлёк его от раздумий вопрос Папаши Гийома.
Моро посмотрел на моего наставника, непонимающими глазами, но через секунду до него дошёл смысл вопроса.
– М-даа, – он встряхнул головой. – Стармех, ты, что не в курсе, что здесь происходит? По-твоему, макаронники устроили вокруг праздничный фейерверк, посвящённый нашему выходу? – его рыжие волосы возмущённо зашевелились. – Всем быть на судне до особого распоряжения.
– Да, всё понятно, капитан, – Папаша Гийом пожал плечами. – Мы готовы, – и затопал к машинному отделению, я зашагал вслед за ним.
– Как козу назвали? – вдруг остановил нас вопрос Моро.
Мой наставник требовательно посмотрел на меня. Я обернулся к капитану и вспомнил козочку героини «Собора Парижской Богоматери».
– Джали, – прозвучал мой ответ.
– Джали? – переспросил кэп. Я кивнул.
– Чёрт знает, что! Я же говорю цирк! – беззлобно чертыхнулся он. – Осталось только научить её складывать слова и найти ей Эсмеральду. Но женщин на корабле не потерплю.
– А неплохо было бы, – подмигнул мне Папаша Гийом.
Это был не последний наш проход на судно в эти сутки: первый день войны отметился ещё шестью фашистскими налётами. Они закончились только с наступлением сумерек. Кто из нас был больше измучен? Мы, которые лежали ничком на пристани, иногда приподнимая голову, чтобы увидеть в вышине силуэты чёрных птиц? Или остальные матросы, вздрагивавшие в средневековых катакомбах мальтийских рыцарей от каждого взрыва снаружи?
Уже вечером, после наступления темноты, экипаж «Бретани» собрался на судне. Папаша Гийом и я были немного не в себе: грохот зенитной батареи не прошёл для нас бесследно. Уши заложило, голова гудела как церковный колокол. Мы с трудом воспринимали окружающую обстановку. Поэтому сообщение капитана о новом времени выхода конвоя – сразу после полуночи – оставило нас равнодушными. Думаю, что и другие члены команды сейчас были не в настроении о чём-то серьёзно размышлять. Последние приготовления к походу проходили даже как-то машинально при полном молчании.
Пробила полночь. «Бретань» мягко урчала двигателями, ожидая своей очереди выхода из гавани. Сначала вылетели скоростные тральщики, затем эсминцы. Четыре крейсера сопровождения уже ожидали нас в открытом море неподалёку от острова. Конвой сформировался – впереди восемьсот пятьдесят миль, двое-трое суток пути (если, конечно, мы не ошибались с пунктом назначения).
Караван шёл при потушенных огнях, соблюдая свето- и радиомаскировку. На первое время ночная мгла была нам в помощь. Но скоро придёт рассвет, и мы станем хорошо различимы для разведывательной авиации фашистов. Я периодически посматривал за Джали. Животное вело себя спокойно. Лёжа в дальнем углу машинного отделения на постеленной для неё дерюге, коза сначала с любопытством смотрела за происходящим, затем устало прикрыла глаза и заснула, несмотря на шум силовой установки. Я подложил ей моркови, но она продолжала спать.
Папаша Гийом похлопал меня по плечу.
– Мы сделаем из неё настоящего морского волка, – на его круглом лице играла довольная улыбка. Животное спокойно посапывало, не догадываясь о своей предстоящей участи.
Этот конвой был удачен для нас: лишь пару раз мы видели фашистские самолёты-разведчики. Но они опасались близко приближаться к нам и, покружив вдалеке, уходили за горизонт.
Джали вполне освоилась в машинном отделении, и я уже мог безошибочно различить стук её дощечек среди шума двигателей. К нам иногда спускался Яков-Жак и осматривал козу, затем удовлетворённо кивал головой и уходил. Днём в хорошую погоду мы часто поднимали её на палубу, где она лежала, разглядывая море и небо.
Каждый из моряков считал своим долгом подойти и похлопать её по голове. Она относилась к этому спокойно. Даже Жиль всё-таки погладил Джали, но не преминул добавить:
– Хорошо пойдёшь с бобами, – и рассмеялся.
Козочка что-то проблеяла ему в ответ.
– Послала тебя к дьяволу, – ухмыльнувшись, перевёл её по-своему Папаша Гийом.
Наконец, на третий день пути старпом Леруа официально объявил, что мы подходим к Александрии. Но ажиотажа среди моряков это сообщение не вызвало. Хотя, кроме капитана Моро, в Египте никто не бывал, но день, проведённый в Ла-Валетте под бомбёжками, полностью лишил матросов эмоционального желания развлечься или увидеть что-то новое.
– Одна радость – макаронники бомбить не будут, – Папаша Гийом нашёл основное достоинство нашего пребывания в Александрии.
Вскоре мы уже начали чувствовать приближение пустыни – стало ещё жарче – из одежды на нас остались только шорты и ботинки. Меньше всего везло нам, механикам: приходилось надевать робы, спускаясь в машинное отделение. Джали практически постоянно проводила время на палубе под навесом, отказываясь от еды. Мы наполняли её миску только водой, которую она иногда пила. Но к концу третьего дня похода нашим мучениям пришёл конец. Мы, наконец, увидели Александрию. Бесконечные светлые постройки, простирающиеся вдали, всё-таки вызвали у нас интерес.
Все столпились около Леруа, который позволил нам попользоваться своим биноклем: мы рассматривали бесконечно длинную набережную, вдоль которой высились фешенебельные высокие здания классического стиля. Длинный пляж, молы, уходящие в море, широкая прибрежная трасса, вереница пальм – всё это мне немного напомнило Ниццу, но только издалека. Что там скрывается за красивой открыткой, нам ещё предстояло увидеть.
Наш конвой повернул влево, в сторону от городского пляжа, в Восточную гавань. Но порты в разных странах и в разных городах похожи друг на друга, как две капли воды (мне так казалось тогда): гудящие суда, маломерные и крупнотоннажные, пыхтящие буксиры, грузовики, шныряющие по пристани, неутомимые краны, матросы, портовые грузчики, мелкие чиновники и клерки контор – муравейники все на одно лицо. Не был исключением и этот порт североафриканского побережья, поглотивший на какое-то время и нашу «Бретань»: началась долгая процедура разгрузки судна.
Сухогруз встал на рейде гавани, ожидая своей очереди. Портовая шлюпка забрала Моро на берег, а мы остались на корабле отдыхать в каютах, валяясь полуголыми на лавках и обмахиваясь, чем придётся. Но через несколько часов город накрыли сумерки, подарив нам облегчение: железная обшивка корабля начала остывать, внешний шум становился всё тише – работы останавливались до утра. Постепенно и мы начали засыпать, кроме вахтенного, разумеется. В нервном сне мелькали картинки Мальты, на фоне которых крутились лица Надэж и Найдин. Почему-то приснились воспоминания детства: тёмное убранство парижского собора Александра Невского – красное на золотом, образы родителей…
Проснулся на рассвете. Покинул каюту, оставив храпящего Папашу Гийома одного, и направился в машинное отделение – проверка неработающего двигателя: уровней жидкостей, давления, осмотр и проверка состояния втулок, поршней, колец. Но на входе сначала проверил Джали – она мирно спала.
На палубе присел на банку в уголке палубной надстройки. Сколько я там просидел, сказать было сложно, – моё сознание погрузилось в дрёму. Разбудили меня пыхтящие звуки с воды. Выглянул наружу: маленький паровой катер подошёл к «Бретани». На борту судёнышка возвышалась фигура капитана Моро. Увидев меня, махнул рукой.
– Эй, матрос, спускай трап.
Я спустил штормтрап и наблюдал, как шустро кэп карабкается по балясинам верёвочной лестницы.
– Ты разве сегодня на вахте? – он хмуро посмотрел на меня.
– Нет, просто раньше увидел.
«На вахту вчера заступил Жак», – вспомнил я, но промолчал.
– Ладно, – капитан закурил и отвернулся от меня, молча смотрел на ещё сонный город, но на причалах кое-где уже начали появляться рабочие и матросы. Наконец, Моро нарушил молчание:
– Вчера боши вошли в Париж, – он продолжал смотреть на набережную Александрии, иногда бросая взгляд на сигарету.
«Боши вошли в Париж», – прозвучало в моей голове. В первые секунды это сообщение даже не вызвало во мне никаких эмоций. Оно просто медленно колебалось в моей голове, подобно языку в раскачиваемом колоколе, только голова гудела от его ударов. Конечно, я догадывался, что этим всё закончится. Я эпатировал Надэж своим равнодушием к поражению страны, но это была всего лишь болтовня, глупая бравада. Сейчас же я понял, что последняя надежда, которая теплилась ещё в моей душе, исчезла. Огромная страна медленно таяла в воздухе вслед за дымом от сигареты Моро. Моя страна сужалась до размеров небольшого транспортного судна, а мой народ до небольшой группы моряков на палубе этого судна. Но от печальных мыслей меня отвлёк голос капитана:
– Здесь проживает много диаспор, в том числе французская. На площади Консулов найдёте кафе «Фараон», туда часто захаживают французы. Отменный кофе, и есть даже коньяк!
Вспомнив о Надэж, спросил:
– А французская дипмиссия в Александрии есть?
Моро подозрительно взглянул на меня.
– Тебе зачем?
Объяснил ему ситуацию с Надэж Растиньяк.
– Может быть, её мужа депортировали из Триполи в Египет? И он находится сейчас где-то в Александрии, – сделал я предположение.
– Вряд ли. Скорее уж в Тунисе или Алжире, – капитан снова смотрел на город. – Хотя, у местных французов и спросишь, – прозвучал его ответ.
Капитан в нарушении правил щелчком пальцев выбросил окурок за борт и хотел уже уходить, как вдруг остановился.
– Сегодня нас подтянет буксир к причалу для разгрузки. Затем … – Моро запрокинул голову назад, некоторое время смотрел вверх, потом продолжил: – погрузка и… куда пошлют, – он попытался засмеяться – не получилось, раздалось какое-то покашливание. – Так что, Викто́р, не тяни. В Александрии можем недолго задержаться, – его каблуки застучали по направлению к рулевой рубке.
Всё произошло, как и сказал Моро: поздним вечером «Бретань» была полностью разгружена. Фургончики Bedford грязно-жёлтого пустынного цвета шустро увозили доставленные нами ящики. Уже в темноте буксир снова поставил нас на рейд гавани в ожидании погрузки.
Следующий день был объявлен выходным, и экипаж мог сходить в город, чем мы не преминули воспользоваться. Но если Леруа и Жиль остановили свои стопы уже в портовом пабе, то Папаша Гийом, Давид, Януш и я продолжили свой путь в глубь города. Бедняга Яков-Жак остался вахтенным на судне. Такова плата за сон на вахте, хотя нет – это плата за то, что был пойман кэпом. Правда, постепенно наш отряд начал таять: первым исчез Давид. Он заметил синагогу и, махнув нам рукой, потопал по направлению к ней. Вторым сдался Януш. Поляк увидел католическую церковь, кивнув на неё, спросил:
– Идёте?
– Нам ещё рано. Попытаемся задержаться ещё на этом свете, – недовольно буркнул мой наставник.
На этот раз уже Януш махнул нам рукой и зашагал к храму.
– Ты это видел? – округлившиеся глаза Папаши Гийома провожали очередного отщепенца.
Я пожал плечами.
– У каждого свой выбор.
– Поговори мне, – стармех скорчил такую «свирепую» физиономию, что мне стало смешно, но я благоразумно спрятал свою улыбку.
Я прижал руку к груди:
– Патрон, ты же знаешь, я православный.
– Это хорошо, что православных церквей здесь не встретишь. Так что ты от меня не удерёшь, – он ухмыльнулся, затем оглядел округу. – Знаешь, почему в моём Марселе Нотр-Дам-де-ла-Гард стоит на высокой горе? – я пожал плечами, и он сам ответил: – Чтобы моряки не докучали Деве Марии по всяким пустякам, да и сами не отвлекались от дел насущных, ходили только в случае крайней нужды. Ну, а в старости, это полезно карабкаться вверх – замаливать грехи перед тем, как предстать перед Господом нашим. Короче, нечего болтаться по любому поводу к святым, у них и без тебя дел навалом, – прозвучала очередная страница философии Папаши Гийома, в этот раз по религиозным вопросам, и мы продолжили свой путь, спрашивая у прохожих дорогу к площади Консулов.
Но путь наш был не близок, мы шли неторопливой походкой около полутора часов, чтобы, наконец, попасть на центральную площадь города. Проходя по улицам Александрии, я постоянно вертел головой. Виной всему была местная архитектура. Точнее сказать, архитектура некоторых кварталов. Меня не покидало ощущение, что я нахожусь в каком-то французском городе: высокие дома в стиле ампир, вычурный внешний декор зданий, большие вывески на французском над магазинами. Это выглядело забавно. Только арабы в грязно-белых кандурах и фесках рядом с повозками, запряжёнными мулами, вносили некий диссонанс в городской пейзаж, скопированный с родины. Наконец, наша длительная прогулка закончилась, и мы достигли одной из главных площадей этого египетского города. Площадь не была исключением из парижского стиля а-ля барон Осман, и даже, как полагается, с высящейся конной статуей какому-то великому деятелю. Поиск кафе «Фараон» не занял у нас много времени.
Нас поглотил муравейник большого кафе, над которым красовалась вывеска с изображением золотой маски фараона. Очевидно, вывеску намалевали ещё на волне популярности открытия гробницы Тутанхамона, двадцать лет назад. Но история древней страны нас не сильно волновала – меня интересовали сведения о муже Надэж, Папаша Гийом был поглощён обдумыванием заказа в этом заведении.
Кусок мяса с бобами и лепёшка показались нам вполне экзотическим для нас блюдом, но в тоже время без опасности для наших желудков. И пока повар упражнялся в своём искусстве, пытаясь удовлетворить наш изысканный вкус, я отправился к барной стойке, чтобы разузнать какие-нибудь сведения по интересующему меня вопросу.
За прилавком возвышался смуглый парень с тонкими усиками. Он приветливо улыбнулся мне и поздоровался по-французски, предложив что-нибудь выпить.
– Разыскиваю кого-нибудь из французской миссии. Не подскажешь? – я ожидающе смотрел на бармена.
Тот широко улыбнулся в ответ.
– Да, они к нам заходят иногда. Месье Жарден и месье Клермон.
– И как мне их найти? – нетерпеливо прозвучал мой следующий вопрос.
– Они частенько захаживают сюда пропустить стаканчик или выпить чашку кофе. А вот где они живут… – парень задумался, наморщив лоб. – Лучше Вам спросить в самом представительстве.
В этот момент его отвлёк клиент – толстый господин, обмахивающийся широкополой шляпой. Но я не собирался отставать от бармена, и когда он освободился, снова попытался завладеть его вниманием. Он встретился со мной глазами:
– Да, простите. Это находится на набережной около Французского сада.
С этой информацией я и вернулся к Папаше Гийому за наш столик. И как раз во время: нам подали заказанное блюдо. Несмотря на жару, аппетит у нас был отменный. Под ворчание моего наставника: «Баранина могла быть и помягче, в бобах слишком много перца, лепёшкам до наших багет очень и очень далеко», – мы быстро расправились с нашей трапезой.
Папаша Гийом замахал рукой, и вскоре к нам подошёл официант. Араб быстро убрал посуду, и мы остались ждать кофе и бренди. Белоснежные фарфоровые чашки, придавали особый вкус ароматному напитку. Но стармех знал толк в кухне: пузатый бокал с янтарной жидкостью был главным украшением стола, и я не мог с ним в этом не согласиться. Какое-то время мы наслаждались фантастическими напитками, всё больше и больше проникаясь чувством бренности бытия. Говорят, время лечит, но в данное мгновение, я понимал, что бренди обладает не меньшей властью, все мои недавние беды, в том числе вчерашнее сообщение о падении Парижа, уже отдавались только отдалённым тупым давлением где-то внутри. Прикрыв глаза, я был готов просидеть так целую вечность.
Но моё парящее состояние было прервано неожиданными звуками покашливания над моим ухом. Я приоткрыл глаза и осмотрелся: передо мной стоял невысокий месье в белой рубашке, серых брюках и белой шляпе. Я немного удивлённо воззрился на него. Мужчина приподнял свою шляпу.
– Добрый день, разрешите представиться. Месье Жарден, служу в местной дипмиссии, – он надел шляпу, потом, отведя на секунду взгляд, печально добавил: – Или, может быть, уже служил… – но, встряхнув головой, снова посмотрел на меня. – Рауль, – мужчина кивнул в сторону бара, – сказал, что Вы разыскивали меня, – его маленькие глазки пристально наблюдали за мной.
– О, месье Жарден, присаживайтесь, – я пододвинул ему стул. Папаша Гийом, прикрыв глаза, не обращал на нас никакого внимания – наверное, мысленно он находился сейчас в другом месте.
– Меня зовут Викто́р Ракито́ф, матрос с сухогруза «Бретань», – представился я.
– Чем могу быть полезен? – месье Жардена присел на предложенный стул, его круглое лицо выражало озабоченность.
Я обрисовал ему ситуацию, в которой оказалась Надэж Растиньяк на Мальте. Он внимательно слушал, обмахиваясь своей шляпой. К концу моего рассказа его глаза неожиданно заблестели. Он начал нетерпеливо постукивать ногой. Я закончил свой рассказ, и он тут же быстро заговорил:
– Месье Ракито́ф, это какое-то чудо, действительно такие совпадения – редкость, но счастливая редкость, – он поудобнее устроился на стуле.
Заинтригованный я ждал объяснений, и они не заставили себя ждать.
– К счастью, несколько сотрудников дипломатического представительства из Триполи депортировали в Египет, в Александрию. И, действительно, среди этих сотрудников есть месье Жорж Лаваль. И, как Вы говорите, муж оставшейся на Мальте молодой дамы.
– Точно в Александрию?! – на моём лице, наверное, читалось недоверие.
– Не сомневайтесь, месье Ракито́ф, – круглолицый мужчина заулыбался. – Конечно, их должны были вывезти в Западную Африку, но из-за спешки и отсутствия подходящих судов наши дипломаты сели на первый попавшийся союзнический корабль. Им оказался британский пароход, шедший в Александрию.
– И где мне теперь разыскать месье Лаваля? – я задал резонный вопрос.
– К сожалению, я не знаю, – мой визави развёл руками, – но в конторе есть адреса, по которым они снимают жильё.
Я уже открыл рот, чтобы попросить его об одолжении, но он опередил меня.
– Как только его встречу, а это будет сегодня вечером, обязательно ему всё расскажу, – маленькие глазки радостно блестели.– Он найдёт Вас на судне? – задал он вопрос.
– Да, конечно, – подтвердил я и ещё раз повторил свои данные: – Восточная гавань, «Бретань», Викто́р Ракито́ф.
На этом мы и разошлись. Месье Жарден отказался остаться с нами – он явно куда-то торопился, После его ухода Папаша Гийом приоткрыл глаза и сделал новый глоток бренди.
– Это очередной предатель?
– Почему предатель? – удивлённо посмотрел на него.
– Все они предатели, начиная с премьера-идиота Рейно и кончая такими прислужниками, как этот, – безапелляционно заявил мой патрон.
Я пожал плечами Желания дискутировать с подвыпившим стармехом сейчас не было – меня больше занимал неожиданный поворот, связанный с появлением мужа Надэж. Почему-то мне было это неприятно, но копаться в причинах этого не хотелось, и я снова уделил всё внимание аромату, поднимающемуся из бокала.
Так протекал час за часом, бокал за бокалом. Полукруглые арки над колоннами галерей, крики ослов, томная жара, шелест бормотания за соседними столиками – всё это заставляло меня снова почувствовать отчуждённость от внешнего мира. Я как будто находился в какой-то восточной сказке. В памяти всплывали книжные образы из «Альгамбры» Ирвинга Вашингтона.
Время клонилось глубоко за полдень, и нам необходимо было возвращаться на судно. Осторожно перебирая ногами, мы отправились в обратный путь. Шли медленно, поддерживая друг друга; останавливались, восхищённо рассматривая проходивших мимо европейских дам, задираясь к попадавшимся навстречу британским солдатам. Иногда Папаша Гийом вдруг замирал, показывая то на здания, то на пальмы.
– Ты не поверишь, Малыш, но в Марселе такое же, но лучше и больше.
Но никто не обращал на нас особого внимания, поэтому мы добрались до «Бретани» живы и здоровы, но держались на ногах неуверенно.
К нашей огромной радости «Бретань» снова стояла около причала. Очевидно, рано утром намечалась погрузка. Мы начали орать, призывая спустить трап. Наконец, выглянул Жак. Посмотрев на нас, он всё понял, и через минуту мы, раскинув руки в стороны и смешно балансируя на узком мостике, двинулись на корабль. Под смех вахтенного наша пара вскоре оказалась на судне. Мягко толкая в спины, добродушный представитель вечно гонимого народа проводил нас до каюты. Но по пути Папаша Гийом периодически останавливался и, развернувшись лицом к Жаку, указывал пальцем в небо и вопрошал, за что они распяли Христа, или почему их ненавидит Гитлер. Яков-Жак только улыбался и, продолжая подталкивать нас, кивал в сторону нашей каюты. Мы топали к нашей каморке, и перед тем, как нырнуть внутрь, мой наставник похлопал нашего провожатого по плечу.
– Не бойся, Жак, марсельцы не дадут тебя в обиду. Гитлер пускай слюни подберёт. Ты понял? – схватив за грудки вахтенного, Папаша Гийом требовательно смотрел ему в глаза.
Я потянул стармеха за собой. Так и не дождавшись ответа от матроса, он вкатился в каюту вслед за мной. Я успел только крикнуть Жаку через плечо:
– Как там Джали?
Ответа не расслышал – только мельком увидел сложенные уточкой пальцы: «Всё хорошо!» А потом было плавное падение на лавку, и окружающий меня мир исчез…
Через какое-то время очнулся. Голова гудела, и тошнило: мне было не очень хорошо – хотелось на свежий воздух. Кряхтя, поднялся и, слегка покачиваясь, двинулся наружу, касаясь руками стен, – так легче держать курс. Дополнительный ориентир – громкий храп Папаши Гийома.
Минута – и вот она, палуба. Перегнувшись через фальшборт очистил свой желудок в море. Всё-таки надо признать, что я не такой бывалый морской волк, чтобы выдерживать такие нагрузки. Совершив не самую приятную процедуру (но, зато, какое облегчение!), хотел уже отправиться назад, в каюту, когда кто-то снизу меня окликнул:
– Эй, моряк. У тебя началась морская болезнь?
Я остановился и снова схватился за край фальшборта. Голос снизу продолжил:
– Не рановато? Вы ещё в море не вышли, а ты меня уже забрызгал.
Какой-то чёртов шутник нашёлся.
– Проваливай! – в моём состоянии вступать в перепалку с незнакомцем не хотелось.
Однако мужчина на пирсе не успокаивался:
– Я по делу.
– Приходи завтра и будет тебе дело, – моя слабость во всём теле диктовала мне непреодолимое желание вернуться в каюту.
– Мне нужен матрос Викто́р Ракито́ф, – выкрикнул мужчина.
Мне было не до сантиментов.
– Какого дьявола тебе нужно от него?
– Я Жорж Лаваль. Мне сказали, что он знает о моей жене Надэж.
Совсем о нём забыл. Принёс же его сатана в самый неудобный момент. Но делать нечего.
– Это я, – пришлось признаться.
Белый силуэт замахал руками.
– Месье Жарден рассказал мне, что Вы знаете о моей жене, – он продолжал махать рукой.
«Вот повезло! Как мне с ним разговаривать?» – я был в растерянности.
– Подождите. Позову вахтенного, – всё-таки я ответил, сконцентрировавшись на своих дрожащих ногах. Надо подняться в рулевую рубку, к Жану: только он вправе спускать трап. Но я стиснул зубы и попытался твёрдой походкой вскарабкаться на мостик.
Жак вперился в меня удивлённым взглядом, но я успокоил его, постаравшись напустить на лицо непринуждённое выражение. Объяснил ему ситуацию. Он понятливо кивнул и отправился вниз. Мне же нужен был только небольшой привал, и для этого я воспользовался капитанским креслом – хотя бы на пять минут. Пять минут, тусклый свет потолочного плафона, прикрыл глаза, нахлынула темнота…
Кто-то тряс меня за плечо, открыл глаза – передо мной стоял Жак.
– Просыпайся, Викто́р. Тебя ждут, – широкая улыбка вахтенного закрыла свет.
Я натужено улыбнулся в ответ и отправился вниз на встречу с мужем Надэж. «Муж Надэж?..» – происходящее мне казалось нереальностью, но я спустился, чтобы увидеть молодого мужчину в белых брюках и рубашке. В отблесках масляных ламп на причале я разглядел его: открытое лицо, светлые прямые волосы, широкая улыбка, требовательный взгляд.
– Вы и есть Викто́р Ракито́ф? – он начал энергично трясти мою руку – я поморщился: меньше всего мне бы хотелось в этот момент, чтобы меня трясли, но Лаваль как будто не замечал этого. Я медленно повернул голову в сторону и показал на палубную банку, куда мы и присели. С облегчением откинулся спиной на стенку палубной надстройки и вытянул ноги. Прикрыл глаза. Хотелось отключиться от всего, но мне не позволили: опять кто-то тряс меня за плечо. Нехотя приоткрыл веки: Лаваль требовательно смотрел на меня.
– Месье Ракито́ф, что с моей женой? Скажите, месье Ракито́ф, – взлохмаченные волосы месье Лаваля лезли ему в глаза.
Собравшись с силами, ответил:
– С ней всё нормально, – в памяти тут же всплыли столбы от разрывов бомб. – Оставил её на Мальте. Она хотела плыть за Вами в Триполи…
– Но я здесь. Здесь, в Александрии, – перебил меня Лаваль, приподняв руки, затем затараторил: – После объявления войны нас должны были выдворить в Алжир, но подходящих судов не было…
Я его не слушал. Откинув голову назад, смотрел вверх: безоблачное небо, россыпь звёзд… Думать ни о чём не хотелось. Лаваль что-то говорил и говорил. Наконец, он выпалил из себя всю свою историю и на какое-то время сделал паузу. Я молчал. Он опять мягко потряс меня за плечо.
– Но как там Надэж?
«Навязались вы на мою голову», – единственный ответ, вертевшийся на языке, но я вздохнул и, не глядя на собеседника, забубнил в свою очередь короткий рассказ о его жене и её нехитром быте на острове. Иногда мимолётно косил взглядом на Лаваля – тот внимательно меня слушал, не перебивая. Когда я закончил, он опустил глаза и какое-то время молчал. Судя по его лицу, он о чём-то задумался. Наконец, Жорж что-то решил и, подняв на меня взгляд, спросил:
– Когда ваше судно возвращается на остров?
Я пожал плечами (всё же такие сведения во время боевых действий не для посторонних ушей) и ответил уклончиво:
– Скоро, наверное. А может, никогда.
– Я должен плыть с вами, – не задумываясь, произнёс он, как будто не слышал моего ответа.
«Богородица всемилостивая! – устало подумал я. – Ещё один желающий нелегально прокатиться в нашем трюме. По-моему, у Лавалей это семейственное».
– Это невозможно, – вздохнув, ответил ему. – Мы не пассажирский пароход Александрия – Ла-Валетта.
Он только махнул рукой.
– Это не проблема. У вас есть гостевая каюта?
– Гостевая каюта? – с трудом, но я повернул голову в его сторону.
– Ну, да. Должен же я где-то жить, – он улыбнулся, показав белые зубы – доброжелательная уверенная улыбка человека, в любой ситуации идущего в правильном направлении.
Мне он почему-то не очень понравился. «Почему?» – опять задал себе вопрос, и снова попытался отмахнуться от него. На этот раз не удалось, да и бренди под рукой не было. «Бренди», – поморщился от воспоминании о спиртном. Или всё-таки от неприятного объяснения: «Потому что он муж Надэж». Стёр эту мысль, переключившись на более прагматичные вопросы:
– Рядом с каютой капитана есть кабинет владельца судна.
– Отлично! Считайте, что я уже занял его. На Мальту мы вернёмся вместе, – уверенная улыбка не покидала его лица – лица жизнерадостного оптимиста.
Мне захотелось (конечно, из чувства реалистичного взгляда на жизнь, а не глупого соперничества, как могло показаться) спустить его с небес на землю:
– Вряд ли Вас отпустят в такое время со службы. Сами понимаете, боши только что вошли в Париж. Думаю, британцы тоже не расположены сейчас оказывать услуги по воссоединению молодых парижских семей.
Понял ли он насмешку в моей речи? Наверное, нет. Лаваль слишком был занят мыслями о подготовке к предстоящему путешествию. Поэтому он просто отмахнулся от моих сомнений.
– Не волнуйтесь по этому поводу, месье Ракито́ф.
Я и не собирался волноваться по этому поводу, но из вежливости сжал губы и медленно закивал.
– Решу этот вопрос. Париж уже не спасти, – он усмехнулся, дёрнув щекой. – Но нужно ли спасать? В конце концов, с немцами правительство как обычно договорится. Сейчас надо думать о себе, о своих близких в этой круговерти, и всё будет хорошо, – Лаваль заглянул мне в глаза, ища поддержки.
Хотя он не искал – он утверждал её. Что мне оставалось ответить? Только, действительно, поддержать.
– Да, близкие, – покачал головой, – и всё будет хорошо.
В памяти всплыло моё ещё недавнее любопытство по поводу мужа Надэж. Однако сейчас я готов был пожалеть о своём желании.
К моему облегчению, он уже встал и, энергично пожимая мне руку, начал прощаться, что-то говоря. Я тряс в ответ головой, или, точнее говоря, моя голова тряслась от его пожатия, но вышло достаточно искренне. «Во всём виновато моё состояние», – оправдал я свою недоброжелательность. Наконец, Лаваль спустился по трапу на причал и исчез в темноте. Я позвал Жака, чтобы втащить трап назад, после чего отправился в каюту слушать храп Папаши Гийома.
На следующее утро помятая команда перетаптывалась на палубе, слушая указания капитана. Даже Давид пытался пошире открыть глаза, но пока это ему удавалось плохо. Смешки матросов вынудили его открыть причину своего состояния.
– Здесь, друзья мои, такое достойное общество, кошерное вино, потом…
– А потом всё завершилось кошерным виски, ‑– перебил его Жиль, и громкий гогот команды стал ему ответом.
– Я сам его пробовал, – хлопнул себя по ляжкам старпом и залился смехом.
Но взрыв веселья был быстро погашен громким голосом капитана:
– Сегодня погрузка. Опустить грузовой трап. Месье Леруа, Вам контроль. Веселиться будем в Ла-Валетте, – Моро надвинул фуражку на нос и направился к мостику.
Через час на причал начали приезжать один за другим «Бедфорды». Скрипучие краны медленно снимали тяжёлые ящики, опуская их затем в брюхо «Бретани». Мы работали споро, принимая груз и растаскивая его по трюму. Маркировка на ящиках была не самая весёлая – «Осторожно. Взрывчатое вещество».
Вскоре старпом нас просветил:
– Снаряды для зенитных орудий.
– Тогда поплывём на пороховой бочке! – балагур Жиль не унимался.
– Весёлого мало, – пробормотал Папаша Гийом. – Любое попадание – и мы окажемся рядом с Девой Марией.
– С Девой Марией? – услышал его бретонец. – Папаша, ты просто неисправимый враль! Только размазываешь сладкие слюни, – Жиль поморщился и повернулся ко мне. – Я тебе скажу правду, Малыш. Мы окажемся на палубе дырявой шхуны с капитаном по имени Сатана и будем заходить в порты, где нет ни капли виски. Вот оно, наше наказание! – он оскалил жёлтые зубы.
– Тебе хватит того, что ты выпил за всю свою никчёмную жизнь, чёрт бретонский, – ругнулся мой наставник.