– Как ты себя чувствуешь? – наконец, нарушила молчание Надэж.
Её вопрос вывел меня из оцепенения. Я через силу улыбнулся.
– Как видишь. В очередной раз отдыхаю в госпитале. Одним – война, а мне – изучение медицины, – мне показалось, что она улыбнулась моей бодрому настроению («Значит, из меня получился бы хороший актёр», – самодовольно посчитал я).
– Но я не видела в гавани твоего корабля? – новый вопрос от неё.
Мне так не хотелось что-то объяснять, и я соврал:
– Он ушёл в Александрию. Вернутся назад – и заберут меня, – я попытался сменить тему: – Но как ты? Расскажи про себя. Как Жорж? – в моём состоянии мне легче было слушать, чем рассказывать.
– У меня? – она как-то задумчиво замолчала. Потом выдохнула: – У меня всё хорошо. А Жорж? Жорж уехал. Ему очень нужно было…
Обычно случается то, чего ты больше всего опасаешься: спазмы в животе заставили меня вспомнить о ведре в углу.
– Извини, Надэж, мне необходимо остаться одному, – я начал слезать с койки, чувствуя неловкость.
– О, да. Конечно, – Надэж всё поняла. Наверное, улыбнулась – во всяком случае, мне так показалось.
– Айрин! Айрин! – кто-то позвал.
– Мне тоже пора. Ещё встретимся, – Надэж исчезла в темноте.
«Почему Айрин?» – недоумевал я, пробираясь к спасительному ведру…
Но больше она не появлялась. Через неделю я уже так не бегал к ведру, а ещё через две был практически здоров как телом, так и мыслями: воспоминания стали тупым стуком в голове. Я попытался найти в госпитале Надэж, но никто не знал мадам Лаваль или Растиньяк. Мне оставалось только пожать плечами: «Странные вещи происходят».
В порт я возвращался пешком. Увидев меня, Лука не выказал особой радости.
– Не важно выглядишь, – он хмуро обвёл меня взглядом. – Хотя, не помню, когда ты выглядел хорошо. Полежи пару дней дома, если, конечно, он ещё сохранился.
Механик вложил в мою ладонь банкноты.
– Заработал, парень.
Потом сунул мне свёрток с продпайком. Меня слегка покачивало, а в голове сияла ясность и чистота, поэтому я сразу не оценил свой заработок. Не понимая, я держал деньги и кулёк. На моём лице появилась придурковатая улыбка, вызывающая сомнения в моей адекватности.
– Иди домой, – похлопал меня по плечу Лука, потом добавил: – Деньги положи в карман, не потеряй.
Так я и шёл к дому «Святого Николая», сунув кулак с деньгами в карман. Мой дом продолжал стоять среди развалин нетронутым, что меня даже не удивило. «Как быстро мы привыкаем к чудесам». Поднялся в квартиру. На столе стояла всё та же банка с бобами – странный талисман. Я доплёлся до кровати, свёрток упал на пол, а моё тело почти рухнуло на кровать. Это был то ли сон, то ли обморок. Но я забылся надолго, так и держа кулак с деньгами в кармане. Сквозь темноту забытья ко мне пробивались какие-то звуки. Что это? Звуки сна? Прошлого? Или будущего? Ответа не знал, да и не хотел знать…
Мальта волшебный остров. Это я понял, когда открыл глаза и снова увидел в проёме двери девушку. «Найдин? – взорвалось в моём мозгу. – Я знал, что она не погибла, что она должна вернуться!» Но, присмотревшись повнимательнее, я понял, что ошибся: в дверях стояла Надэж. Это меня удивило не меньше.
– Откуда ты здесь? – я привстал на кровати, забыв даже поздороваться.
Опять сумрак скрадывал её черты. На ней – серое бесформенное платье медсестры, неказистый чепчик. Куда пропала мадам из XVI округа? Хотя ей шло и это одеяние.
– Я иногда здесь живу, – как-то совсем просто ответила она.
– Как здесь живёшь? – с недоумением смотрел я на неё.
– В соседней комнате, – сказала она как о чём-то само собой разумеющемся.
– В соседней комнате? – я глупо повторял её слова, всё ещё ничего не понимая. – Но ведь там живёт…
– Найдин, – закончила она за меня. – Ты сам посоветовал к ней обратиться. Она помогла мне устроиться в госпиталь, потом… – девушка запнулась, – потом уехал Жорж, дом разбомбили. И она позволила мне жить в её комнате.
Я встал. Поморщился: «Она, наверное, ничего не знает о Найдин. Не стоит ничего говорить про её гибель». Она улыбнулась.
– Не видела её очень давно. Надеюсь, с ней всё в порядке.
– Возможно. У неё много дел, – сделал я «предположение» и попытался сменить тему: – Ты являлась ко мне несколько раз, когда я валялся в госпиталях.
Она покачала головой.
– Тебе привиделось, – Надэж сняла чепчик, встряхнула копной своих светлых волос.
Она продолжала стоять в дверях. Подойдя к окну, присел на подоконник: между нами – несколько метров. Смотрел на неё и, что греха таить, любовался ею. Любовался, но со странным ощущением: парижанка внушала необычное чувство. Первое желание – протянуть руку, но потом понимаешь: это только образ, за которым шагаешь бесконечно, надеясь воплотить надежду в жизнь, но сделав её реальностью, ты разрушишь её.
– Мне пора, – она как будто прочла мои мысли.
– Куда? – почему-то испугался я: в последнее время все, с кем я прощался, уходили навсегда.
Она засмеялась, заметив мой испуг, потом ответила:
– В госпиталь, на ночное дежурство. Это, конечно, подземелье, но не царство Аида, а я не Персефона.
– Но с твоим появлением всё начинает также цвести, – выдал я дешёвый комплимент.
– Утром Персефона снова вырвется из цепкой хватки Аида и появится здесь, – девушка мягко улыбнулась и направилась к лестнице.
– Надэж! – окликнул её, она оглянулась. – Ты не знаешь, доктора Рэтклифа? – я вспомнил врача, оперировавшего меня.
– Впервые слышу, – не задумываясь, ответила парижанка и вышла.
Через минуту я выглянул в окно. Девушка осторожно пробиралась по дорожке между холмами битых кирпичей и камней. Она обернулась, подняла голову, помахала мне. Потом повернула за угол остова полуразрушенного дома. Я вернулся на кровать. Сон придал мне сил, однако встреча с Надэж смутила мои мысли. Надо было как-то отвлечься.
В кармане зашуршали банкноты: вспомнил о долге сублейтенанту Канинхену за еду. Конечно, откажется, но вежливость остаётся вежливостью. Я отправился к англичанину, в его отдел военной полиции. После четверти часа блужданий по городским тропам в поисках улицы Сан-Марко передо мной возникла знакомая железная дверь в полуразрушенном доме. Постучался. Кто-то посмотрел в глазок.
– Чего надо? – недовольный голос.
– Сублейтенанта Канинхена. Это Фэб де Шатопер, – отрапортовался я.
Глухое ворчание за дверью. Тишина. Наконец, заскрипел засов, дверь открылась. Пожилой мужчина в униформе пропустил меня внутрь. Недовольно бормоча что-то под нос, он проводил меня в комнатку Канинхена. Тот встретил с покровительственной улыбкой.
– А, Гюго! Садись. Я размышлял, как провести сегодняшний вечер. Но неожиданно пришла помощь из-за Канала, – он достал колоду карт и два стакана.
– Спасибо за помощь, – я положил на стол несколько банкнот.
Офицер мельком взглянул на бумажки.
– Отличная идея, но так не годится, – он начал тасовать колоду. – Они пойдут как ставки.
Англичанин разлил виски по стаканам.
– Из старых запасов…
Он любовно погладил бутылку, потом вытащил из стола кучу монет, разменяв мои фунты двенадцатипенсовиками. Так началась наша игра с лимитированными ставками. Уже в первом раунде – префлопе – мелкое достоинство моих карт не дало особых надежд на победу. Во втором раунде – флопе – я почувствовал, что общие карты вряд ли улучшат моё положение. Мне оставалось только блефовать и бросать в банк монеты. Канинхен, глядя на моё беззаботное лицо, напряжённо морщил лоб.
– Тебе, очевидно, сегодня идёт карта. Не иначе удача повернулась к тебе лицом.
– Возможно, – прозвучал мой довольный ответ.
– Возможно? – англичанин подозрительно смотрел на меня.
– С такой удачей ты должен был уже давно встретить свою Флёр-де-Лис, – он подмигнул мне, оторвавшись от карт.
К тому времени пары спиртного уже изрядно одурманили мою голову, поэтому было неудивительно, что я сболтнул лишнего (хотя, ничего предосудительного в этом я тогда не усматривал).
– Уже и нашёл, – плохо поворачивающимся языком ответил я, понимая, что всё равно проиграл.
– Так уж и Флёр-де-Лис, – Каненхен считал комбинацию своих карт.
– Да, Флёр-де-Лис, – подтвердил я и, не торопясь, рассказал ему историю появления в квартире Надэж.
Казалось, англичанин слушал мой рассказ вполуха, но когда я упомянул её имя и фамилию, с интересом посмотрел на меня.
– Мадам Надэж Лаваль? – уточнил он.
– Ну да, – кивнул я.
– В доме «Святой Николай» на улице Сент-Джонс? – он продолжал буравить меня маленькими колючими глазками. И я опять кивнул. – И возвращается сегодня утром с дежурства? – офицер снова уткнулся в карты. – Интересно было бы посмотреть.
– Можете прийти и посмотреть, – недовольно хмыкнул я.
– Значит, приглашаешь? – он хитро подмигнул. Настало время вскрывать карты. Он открыл карты: король пик, дама пик, среди карт борда лежали десятка пик, семёрка пик, тройка пик – флэш. Канинхен победно сгрёб монеты – около полфунта. – А вот и воспользуюсь твоим приглашением.
И я проиграл, скрасив своё поражение ещё одним глотком виски и бросив свои карты в отбой, даже не вскрыв их.
– Хорошо иметь связи в порту, – он завистливо проследил за моим глотком, однако почему-то не последовал моему примеру. «Странно», – подумал я, но у пьяных свои резоны.
Наш «камерный» вечер был прерван пронизывающим всё тело воем противовоздушной обороны.
– Нам пора, Шатопер, – вздохнул Канинхен и, покачиваясь, встал из-за стола.
На неуверенных ногах мы проследовали к выходу. Постовой захлопнул за нами дверь, и через несколько минут ведомый бравым британцем я оказался в убежище. Мы нашли пустой уголок в одной из ниш и устроились на деревянной лавке. Конечно, мы были в разных весовых категориях по бойцовским качествам в борьбе с «огненной водой»: я прикрыл глаза, и больше они не открылись. В ближайшем времени.
Время истекло – и я проснулся. Лучше бы не просыпался: всё равно меня окружала темнота, но прибавилась головная боль и ощущение тошноты в груди. Позвал Канинхена – никто не ответил. Ушёл? Закрыл глаза, полежал ещё немного, собрался с силами, встал. Слабый свет из коридора указывал путь к выходу. Равнодушный взгляд служителя проводил меня наружу.
Зажмурился – солнце уже поднялось. Меня мучила жажда. Пройдя пару кварталов по направлению к акведуку, увидел хвост очереди за водой: кто с бочонком на тележке, кто с канистрой в руках. Подошёл к началу очереди и подобрал жестяную кружку около трубки с вытекающей водой. Немолодая женщина, первая из очереди, позволила наполнить кружку. Жадно припал к жестянке: родниковая вода за время своего бега с гор по трубам акведука приобрела вкус ржавчины и чего-то кислого. Но для меня сейчас это была живительная влага. Утолив жажду, отправился домой. «Святой Николай» стоял на своём месте. До сих пор не могу понять, как можно жить, зная, что, возвращаясь каждый раз из убежища, тебе, возможно, не суждено увидеть собственного крова – только груду камней и досок.
Я прождал Надэж, однако она не появилась ни утром, ни днём. Прождал весь день. К вечеру меня охватило беспокойство. Но где её теперь искать? В госпитале искать бессмысленно: я уже искал. А если она погибла при бомбёжке? Я похолодел: неужели ещё один человек ушёл из моей жизни? Неужели даже эфемерная надежда растаяла безвозвратно? Тогда куда идти? К Канинхену? Может быть, он чем-то поможет мне? Ведь он служит в полиции, пусть даже и в военной. Он должен знать. Больше у меня не было вариантов, и я снова отправился в отдел военной полиции: моя память подсказывала мне, что сегодня у моего англичанина должно быть ночное дежурство. Вот, наконец, и знакомая дверь, и опять недовольный голос из-за неё, и опять я назвался де Шатопером. На этот раз дверь открылась сразу же, и через минуту я попал к Канинхену. Тот встретил меня в хорошем настроении, даже встал, показав на колченогий стул. Быстро плюхнувшись на него, я начал с места в карьер:
– Господин сублейтенант! Вы должны мне помочь. Разыскиваю мою соседку – мадам Надэж Лаваль. Помните, я рассказывал Вам про неё прошлой ночью?
Он удовлетворённо хмыкнул, самодовольно блеснув глазами. Закурил. Я ждал, нетерпеливо подёргивая коленом, но он не торопился, как будто предвкушал что-то. Наконец, ответил:
– Во-первых, Шатопер, приношу тебе благодарность от имени Его Величества за оказание помощи в поимке особо опасного преступника, – для пущей убедительности он положил ноги на соседний стул и блаженно потянулся.
Оторопев, я смотрел на него: «О чём он говорит? Какой особо опасный преступник? Он в своём уме?» Колено прекратило трястись.
– А во-вторых – мадам Надэж Растиньяк, по мужу мадам Лаваль, находится здесь, – торжественно заявил Канинхен.
– Как здесь? Почему? – мне показалось, что мой мозг замер. Ни единой мысли – только страх, страх за Надэж: просто так в полицию не попадают.
Офицер, развернувшись боком к столу и не глядя на меня, пускал дым в потолок. Наверное, он чувствовал, что начинает превращаться в живой памятник британскому сыскному гению. Возможно, Канинхен ожидал жарких расспросов и дифирамбов в свой адрес, но я молчал. Через несколько секунд он удивлённо повернулся ко мне, увидел моё лицо – на мне застыла маска непонимания. Сублейтенант поморщился: «Эти лягушатники – не самые интеллектуально развитые существа на той стороне Канала». Пришлось ему пуститься в объяснения, но это тоже было частью его триумфа перед глупой публикой.
– Они полгода не могли её поймать. Но стоило взяться за дело мне, и дело в шляпе, – он подмигнул мне. – С твоей помощью, Шатопер.
Мой мозг ожил, и в этот момент я, действительно, почувствовал себя Шатопером – самовлюблённым предателем прекрасных дам. Значит, Надэж обвиняют в чём-то страшном, а я её выдал.
– Что она совершила? – глухо пробормотал я.
– Ничего особенного, – хохотнул англичанин. – То, о чём мечтает каждая вторая благоверная на этом свете. Мадам Лаваль пристукнула своего муженька, – но, не увидев никакой реакции на моём лице, Канинхен перешёл на более серьёзный тон. – Это, конечно, тайна следствия, но тебе можно доверять, Шатопер, – я стиснул зубы. – Они почти постоянно ссорились, об этом знали все соседи. И в один прекрасный день… – он вздохнул, потом пробормотал как будто про себя: «Разве могут быть на этом острове под постоянными налётами прекрасные дни? Вот до войны…» – сублейтенант мечтательно закатил глаза, но, вспомнив, что отвлёкся от темы, прокашлялся и продолжил свой рассказ: – В один прекрасный день месье Лаваль исчез. Никто его с тех пор не видел. Кроме того, исчезли все его вещи. Среди убитых в результате бомбардировок он не значится. На допросе мадам Лаваль вела себя нервно. Исчезновение супруга объясняла его поспешным отъездом на каком-то пароходе. На каком, она якобы не знает: месье Лаваль не посвятил её в свои планы. Проверили все суда с пассажирами, выходившие из Ла-Валетты после его исчезновения: француз не значился ни в одном списке. Никаких следов. Решили дожать дамочку: куда же она спрятала труп своего благоверного? Пара допросов, и с мадам случились истерики, но эти недотёпы из полиции допустили промах: они не арестовали её сразу. И как результат – она сбежала, – Канинхен поднял вверх указательный палец. – Скрылась. В госпитале, где она работала, никто ничего не знает. Как сквозь землю провалилась.
– И как же это дело попало к Вам, сэр? – прозвучал мой вопрос. Хотя для меня это было сейчас не важно: я лихорадочно пытался найти выход из этой ситуации для Надэж.
Канинхен самодовольно улыбнулся.
– Всё дело в этом, – англичанин постучал себя пальцем по лбу. – У меня прекрасная память. Сотрудников военной полиции ознакомили с обстоятельствами этого дела на случай, если мы случайно столкнёмся с ними в своей работе. Поэтому, когда ты вчера рассказал мне о появлении своей соседки-француженки по имени Надэж Растиньяк, то я сразу вспомнил о разыскиваемой дамочке, проходящей по этому делу.
Мои мысли продолжали метаться в голове как сотня мячиков для сквоша, но найти спасительную лазейку они были не в состоянии.
– Это какая-то ошибка. Она не могла этого совершить, – всё, что я мог сказать. – Вы должны её расспросить, ещё раз проверить. Но держать её в тюрьме нельзя. Надо выпустить мадам Лаваль немедленно. Она не какая-то преступница, – со всей горячностью я начал убеждать Канинхена.
– Угу, – снисходительно улыбнулся англичанин. – Вот явятся завтра утром из полиции, заберут её и отпустят куда-нибудь в другое место. А потом и вовсе отдохнёт лет двадцать, – он усмехнулся и, выпустив струю табачного дыма, добавил: – на каторге.
– На каторге? – я привстал, во рту пересохло. – Как же невинного человека на каторгу?
– А куда ты предлагаешь отправлять таких, как она? – его чёрные глазки буравили меня. – На Мадейру?
Я пропустил мимо ушей его колкости. Надо искать выход.
– Сэр, можно с ней увидеться? – наконец, хоть что-то пришло мне на ум.
– Зачем тебе это? – Канинхен недоверчиво нахмурил брови, его и без того подозрительные глазки превратились в острые иглы.
– Хочу поговорить с ней. Я не верю в её вину. Но если это так, то, может, мне удастся убедить Надэж признаться в совершённом. Вы же видите, что она доверяет мне. Один раз я уже помог, помогу и на этот раз, – меня несло в потоке виртуозной хитрости (во всяком случае, мне так казалось) – только бы попасть к ней.
Канинхен внимательно смотрел на меня, постепенно его глаза расширялись.
– Слушай, Гюго, ты в ударе. Ну ладно, случайно выдал эту дамочку, теперь хочешь помочь закрыть её навсегда. По-моему, ты собрался доказать, что Шатопер был твоим предком, – его глазки снова подозрительно сузились. – Или всё-таки что-то задумал? Говорили, что её на квартиру приводил какой-то моряк. Может, это был ты? Сговорились, убили беднягу, и дамочка в твоей койке. У вас, у французов, вечно так.
– Вас не поймёшь. Не сознаёшься в несовершённом – закоренелый преступник, хочешь помочь следствию – подлец и пособник, – я привстал со стула и простодушно развёл руками.
– Да, у нас так, – на лице англичанина появилась довольная улыбка, он расслабленно откинулся на спинку стула.
– Это не порядок, а всеобщее безумие, – я расстроено присел на свой стул.
– Но-но, не трогай основ империи, – беззлобно огрызнулся Канинхен. – Вот заберут её завтра, и пусть возятся с ней сами, – он махнул рукой. – В конце концов, это не дело военной полиции. Забудь о ней. Не стоит она того.
«Не стоит она того…» – я не знал, что ещё придумать. В опустевшей голове вновь запрыгали мячики-мысли, отскакивая от стенок черепной коробки: «Надо, надо что-то придумать немедленно. Или сейчас он меня выгонит», – подгонял я себя.
– Сэр, я её люблю. Позвольте увидеться с ней в последний раз, – сделал я отчаянную попытку разжалобить его.
– Неисправимый народ. Сейчас он попросит разрешения провести с этой дамочкой последнюю ночь. Всё же все эти ваши Мопассаны и Флоберы были правы: если вам, лягушатникам, позволить, вы даже на плахе будете разводить амуры, – проворчал Канинхен.
«А если сыграть в покер?», – почти слетело с моего языка, но я вовремя сдержался. Покер? Пусть даже и безнадёжная, но, как показалось мне, гениальная идея родилась в моём мозгу.
– У меня есть ещё немного монет, – я вспомнил об оставшихся от жалования купюрах. – Ставлю против разрешения на свидание с мадам Лаваль.
Конечно, деньги не интересовали сублейтенанта. Но я рассчитывал не на жадность, а на азарт англичанина. Его скорее могла заинтересовать возможность посрамить соперника в одном из высочайших видов искусств – покере. Он с интересом посмотрел на меня, прищурил один глаз, несколько секунд молчал, раздумывая, потом вынес решение:
– Ну, что ж, хоть какой-то взрослый разговор. А то какие-то сопли здесь размазывал.
Офицер вытащил из стола колоду. Я достал из кармана деньги и бросил их на стол. Канинхен разменял их на монеты, потом достал бумагу и карандаш.
– Думаю, с моей стороны фишка «пять минут свидания с француженкой» будет хорошей для тебя минимальной ставкой.
Не дождавшись моего ответа, англичанин подбросил монету для розыгрыша очерёдности торгов в раунде. Ему достался малый блайнд – первая ставка. На его листке появилось «5 минут», я бросил большой блайнд – шиллинг. Сдача карт прошла и началась игра. «Неужели я проиграю?» – стучало в голове, мешая сосредоточиться на картах. Однако карты мне выпали неплохие: валет червей и бубновая девятка. Сублейтенант уравнивает и приписывает ещё пять минут в банк. Я поднимаю ставку и бросаю в банк ещё один двенадцатипенсовик, англичанин не остаётся в долгу и даёт десять минут рандеву с заключённой.
Прелесть игры вдвоём в том, что ставки можно поднимать бесконечно. Я бросил ещё шиллинг. Канинхен внимательно смотрел на меня. Вероятно, он сейчас размышлял: у меня на руках два туза или это просто наглый блеф. Прошло ещё три поднятия ставок, прежде чем мы перешли ко второму кругу торгов. На столе появилось три открытые карты: восьмёрка и тройка пик, тройка червей. Для меня пока ничего выигрышного, но восьмёрка пик оставляла надежду. Я сделал невозмутимое лицо, бросив в банк два шиллинга, от англичанина уже была приписка в двадцать минут свидания с заключённой.
Казалось, Канинхен наслаждается самим процессом, неторопливо поглядывая то на свои, то на открытые карты. Дым от его сигареты медленно поднимался к потолку. Каждый из нас глубокомысленно рассуждал, оценивая шансы на победу. Это было похоже на дегустацию незнакомого коньяка – долгий путь игры с неизвестным будущим. Мне оставалось только надеяться на следующий раунд торгов: новая открытая карта, новая возможность получить выигрышную комбинацию. Сублейтенант, настоящий бизон игры, чувствовал моё настроение.
– Придётся тебе, Шатопер, поискать другую Флёр-де-Лис, – после небольшой паузы добавил: – Ступай домой, Гюго. Отдохни. Мне уже порядком надоела возня вокруг этой дамочки, – хотя по его лицу было видно, что ему всё это далеко не надоело: хищник в засаде. – Думаю, тебе пора, – он ехидно усмехнулся. Его волосы над ушами задорно топорщились.
На это я только покачал головой:
– Ещё рано. Дождёмся ривера, – с безразличным тоном прозвучал мой ответ.
Британец сочувствующе вздохнул. Мы перешли к следующему кругу торгов – тёрну. На борд легла ещё одна карта – дама треф. Я воспрял духом и изобразил победоносный вид.
– Полагаю, сэр, сегодня неплохая погода, – я натужено кривился в улыбке, бросая пару шиллингов в банк и видя, как Канинхен приписывает двадцать минут.
Мои монеты кончались, мы подходили к последнему раунду – риверу. Я помолился про себя и пошёл на обман (для меня в той ситуации это был не обман, а военная хитрость). Я взлохматил волосы и заявил:
– Помню, что фишки заявляют перед раундом.
Канинхен с интересом взглянул на меня и одобрительно кивнул, подняв палец вверх.
– Таковы правила.
Я продолжил:
– У меня есть бутылка «Dewar’s», – произнёс мой язык, но мой мозг кричал: «Что ты говоришь? У тебя нет никакой бутылки. Что ты отдашь, когда проиграешь?» Кто-то другой внутри меня, не раздумывая, отвечал: «Ты не проиграешь! Ты просто должен выиграть! Давай, рискни!»
– Откуда у тебя бутылка такого виски? – Канинхен недоверчиво смотрел на меня.
– Выменял у французов, – придумывал я на ходу.
– Каких ещё французов? – на лице сублейтенанта появилось недоумение.
– У депортированных из Сирии вишистов, – вспомнил я стоявшее в гавани судно под французским флагом. – Транспорты с ними из Бейрута появляются сейчас в гавани.
Мои объяснения убедили его. Он помялся немного, и мы приступили к игре. На борд легла последняя открытая карта – десятка треф. Десятка треф! Я пошёл ва-банк: все оставшиеся монеты и придуманная бутылка.
– Что же мне поставить, – британец невесело покривился, – чтобы уравнять?
– Ночь с ней, – не задумываясь, выпалил я.
– Ночь? – его брови поползли вверх, но после короткой паузы решился и он. – Ну, что ж, изволь.
Я медленно с триумфом на лице выложил карты на стол, одну за другой: валет червей и бубновая девятка, на борде – дама треф, десятка треф, восьмёрка пик. Стрит! Я торжествовал.
Сублейтенант задумчиво смотрел на свои карты, потом перевёл взгляд на меня. Лениво бросил карты на стол, даже не показав их, и передал мне бумагу с записями минут.
– Теперь я могу её увидеть? – мой взгляд упёрся в лицо англичанина.
– Ну, что ж иди к своей Флёр-де-Лис, – Канинхен откинулся на спинку стула. – Можешь провести с ней всю ночь. До пяти утра, конечно. Только Мальта глупостей не прощает. И превращает тебя в горбатого… – сублейтенант не договорил, усмехнулся. – И найдут тебя, обнимающим труп красавицы.
– Это была Эсмеральда, – заметил я, вставая со стула.
– А тот был Квазимодо, – не остался в долгу Канинхен. – Вот во что может превратить тебя собственная глупость.
Но я уже встал и ждал его. Он вышел из комнаты и позвал постового. Пока Канинхен стоял в коридоре, я заглянул в его карты: два короля, учитывая две тройки на борде, – каре, и положил их на место. Мой стрит был ничто. Тем временем сублейтенант вошёл в комнату с постовым.
– Отведи этого парня в камеру и запри его там до утра, – англичанин посмотрел на свои карманные часы: стрелки показывали час ночи. – Сидеть ему там придётся недолго.
– Но сэр… – солдат попытался возразить, но сублейтенант прервал его:
– Исполняйте. Убери от меня этого идиота, – Канинхен плюхнулся на стул и демонстративно прикрыл глаза.
Постовой пожал плечами и качнул головой в сторону. Я понял и вышел в коридор по направлению к камере для задержанных. Металлическая дверь распахнулась, и я снова попал в комнату, послужившую мне когда-то местом ночлега после «пьяного вечера», проведённого с Канинхеном. Я осторожно сделал пару шагов вперёд, пытаясь привыкнуть к темноте, царившей вокруг. Только слабое пятно из окошка в двери было единственным источником света в камере.
– Кто ты? – раздался голос Надэж. Очевидно, в сумраке коридора, когда открывалась дверь, она не успела разглядеть меня.
Я посмотрел в сторону раздавшегося голоса. Насколько мне позволяла темнота и моё зрение, она неподвижно сидела с ногами на лавке, обхватив колени руками.
– Это я. Викто́р, – прозвучал мой ответ.
По-моему, несколько секунд она осознавала моё неожиданное появление.
– Викто́р? – судя по интонации, она не верила.
– Да, Викто́р. Собственной персоной, – я попытался придать голосу обыденный тон.
– Святая Дева! – она спрыгнула с лавки и кинулась мне на шею.
Я смутился, руки безвольно висели вдоль тела. Она, держась за меня, целовала мои щёки. Потом просто прижалась лбом к моему лицу и замерла. От неё исходил запах каких-то лекарств, напоминая мне о госпитале. Я не знал, что делать и что говорить. Но правда заключалась в том, что я не хотел ничего делать или говорить. Только придерживал её за спину.
– Как ты здесь оказался? – она, наконец, отстранилась от меня, уперевшись в мою грудь руками. – Со мной?
Я отпустил её, пожал плечами и по-будничному ответил:
– Выиграл тебя.
– Как выиграл? – наверное, её брови удивлённо поползли вверх, но в темноте это было не видно.
– Так. Выиграл. Ты же знаешь, здесь почти экзотический Восток. Пленных женщин покупают и продают. Вопрос только в цене, – конечно, я болтал эту чепуху, чтобы хоть как-то её отвлечь от состояния подавленности, в которой, без сомнения, она находилась. Возможно, мне это удалось.
– Ты шутишь? – обескуражено спросила Надэж.
– Да нет же, – хотя мне уже самому начал казаться нереальностью способ, с помощью которого удалось попасть к девушке.
– Выиграл в покер право провести ночь с тобой. Но только одну. Ты оказалась слишком дорогой. Поэтому больше одной ночи не разыгрывалось, – я пытался сохранить серьёзный тон.
– Это же варварство! Что здесь творится! Я предчувствовала плохое, однако, чтобы такое! – секундная пауза. – Викто́р, как ты на это согласился? – её голос стал возмущённым.
– Местные обычаи и нравы диктуют свои законы, – смиренно произнёс я, но долго не мог сдерживаться и натужено рассмеялся.
С её стороны молчание, потом Надэж стукнула меня кулачками по груди.
– Ты разыграл меня? Да? – выдохнула она возмущённо.
– Ну не совсем. Мне, действительно, позволили с тобой встретиться. И я, действительно, выиграл эту возможность, – прозвучал мой ответ уже серьёзным тоном.
– Выиграл возможность… – тихо и как-то отстранённо повторила Надэж.
Её лица было не видно – только моя фантазия, выхватывая силуэт из темноты, рисовала её образ. Наверное, она смотрела в сторону. Я выпустил девушку из рук… Как тогда – год назад, когда она металась по комнате в неистовом желании покинуть остров. В доме, которого уже нет. Вот и сейчас я выпустил её из рук. Она отошла от меня и села на лавку. Я устроился рядом.
– Так что же случилось? – задал вопрос.
Немного помолчав, она ответила:
– Меня задержали около дома, когда я возвращалась из госпиталя. Весь день здесь продержали, – возникла пауза.
– За что? – вынужден был я спросить. Чувствовалось, что она не хочет говорить на эту тему. Но в тоже время Надэж понимала, что обязана рассказать человеку, прорвавшемуся к ней таким чудесным образом, свою историю. Мне казалось, что моя парижанка закрыла глаза. Помолчав немного, и, откинувшись на стену, она продолжила, наверное, уже не в первый раз монотонным голосом свой рассказ:
– В последнее время у нас Жоржем не ладилось. Он нервничал, скандалил. Ему хотелось покинуть Мальту и вернуться назад во Францию. Я уже втянулась в эту жизнь: работа в госпитале, скудные пайки, перебои с водой. Даже эти бомбёжки, – наверное, она усмехнулась. – Но вокруг тебя люди. Они страдают, боятся, грустят. Любят, наконец. Бросить их? Уйти в сторону? Вернуться? Куда? К немцам в оккупированную зону? Или к вишистам в свободную зону? Я познакомилась с Найдин. Она помогала мне, как могла. Однако Жорж всё твердил и твердил, что надо бежать отсюда, что дипломату работать портовым рабочим несправедливо, что его место в Париже или Виши. Мне это надоело. Я кричала на него, мы ссорились. Соседи это слышали. Так мы достигли какой-то точки в наших взаимоотношениях. И случилось неизбежное: он исчез. Однажды я вернулась с ночного дежурства и не обнаружила ни его вещей, ни наших денег, ни его самого. Я сделала вид, что ничего не произошло. Но полиция заинтересовалась этим случаем. Они начали розыск… – Надэж встала, подошла к столику около стены. Судя по звукам, она сделала пару глотков из какой-то жестянки, потом вернулась на место. – Меня вызывали на допросы. Оказалось, что ни в одном из списков пассажиров отходящих судов его фамилия не значилась. Среди погибших его также не нашли. С меня начали требовать признание, что я случайно убила его в семейной ссоре. Требовали, чтобы показала, куда дела труп. В конечном итоге я не выдержала. Испугавшись ареста и суда, я малодушно сбежала. Меня приютила у себя Найдин. Она же помогла мне устроиться медсестрой в другой госпиталь. Назвалась другим именем. Всем говорила, что мои документы пропали во время бомбёжки…