На шатающихся ногах дотащил его тело до последнего пристанища. Затем уложил грека на дно ямы, сверху накрыл досками. Куски земли, больше похожие на камни, с глухим стуком падали на этот «гроб». Охватило чувство вины и беспомощности: на свою беду он встретил меня, и я не смог ничего сделать. Засыпав тело, водрузил сверху могилы крест, сколоченный из двух досок, помолился за упокой души. Оставаться здесь больше не хотел да и не мог – время торопило меня.
За несколько походов к бухте со шлюпкой мне удалось перенести всё необходимое: провизию (сыр, солонина, лепёшки); жестяной бак и деревянный бочонок, которые нашёл во владениях покойного Ставроса и наполнил водой из родника. В моём арсенале оказался даже факел. Проходя по тропе мимо заливчика, куда я сбросил немца, посмотрел вниз: труп исчез. Усмехнулся: исчадия ада появляются из ниоткуда и исчезают в никуда, существа без прошлого и будущего.
Моя шлюпка покинула остров Минотавра уже в сумерках. Мой курс – на юг. Звёзды и солнце были верными спутниками. На третьи сутки моего путешествия я перегрелся или переохладился – понять было невозможно. Но какое это имело значение сейчас? Меня бил озноб, я кутался в старый плед, беспрестанно тошнило, не мог ни есть, ни пить. Но повторял и повторял: «Я счастливчик, счастливчик. Море меня не выдаст: волнение ноль баллов». Действительно, если был бы шторм, то мне пришёл бы конец. На четвёртые сутки уже не было сил полноценно грести, оставалось только лавировать по течениям, но получалось не слишком ловко: они были слишком широкие. Всё больше лежал. Надежда таяла.
Поэтому, когда в предрассветных сумерках лодку качнуло неожиданно накатившей волной, чуть не перевернувшей моё маленькое судно, я даже не приподнялся. Вдруг из глубины начала подниматься огромная чёрная тень. По блестящему телу всплывающего чудовища стекали пенистые струи воды. «Кит… Кит? Галлюцинации…» – мелькнула мысль.
Но это был не кит и не монстр – британская подлодка. Так море извергло из своих глубин спасение для меня… Но только для меня. Из похода на Крит никто больше из нас не вернулся…
Глава 5. Расставание
Лёжа в гамаке, подвешенном в проходе рядом с отсеком силовой установки, я не видел и не знал, куда держит курс металлическая «сигара». Мне было безразлично. Под действием успокоительного, которое мне вколол местный док, я равнодушно ждал конца путешествия. Даже за судьбу подлодки не было беспокойства: «Иначе, зачем провидению надо было меня спасать?» О том, что субмарина вошла в Великую Гавань Ла-Валетты, узнал, когда уже судно пришвартовалось к одному из ещё неразрушенных причалов порта.
Когда карабкался по трапу к входному люку, мои мысли были скорее заняты тем, как не скатиться вниз: руки и ноги ещё тряслись от слабости. Я не ожидал, что перед моими глазами снова возникнут разрушенные бастионы средневековых фортов. На мгновение я замер, но, получив чувствительный тычок в зад, поспешил на выход. Двое матросов из экипажа повели меня в портовое управление. Но не из сострадания к моему состоянию.
– Давай, шпион, шевелись. Там тебя расколют, – добродушно зубоскалил один из матросов.
Капитан подлодки снял с меня показания, записал всё в журнал, но я понимал, что на берегу продолжится разбирательство с моей полуфантастической историей. В управлении я схватился за спасительную соломинку – моё знакомство с сублейтенантом Канинхеном. Он мог бы подтвердить моё происхождение. Но нам сообщили, что Канинхен переведён в военную полицию – как раз то, что нам надо. Что ж, мы углубились в старый город в поисках адреса военной полиции. Полчаса блужданий среди развалин – и мы на месте. Улица Сан-Марко. Ла-Валетта неприятно поразила меня: целые дома стали редкостью. Я с грустью заметил: «Город превратился в каменоломню, источник песчаника».
Мы опустились в подвал полуразрушенного дома – там и находилось отделение военной полиции. Постовой на входе указал на комнату, где находился сублейтенант Канинхен, и проводил нас туда, предварительно постучав в дверь. Очередное подтверждение того, что ничто не меняется в британском мире: тот самый неизменный сублейтенант Канинхен сидел за столом. На этот раз он не спал – на это было своё оправдание: возможно стук постового разбудил его («Нет, – одёрнул я сам себя: – Просто сублейтенант сильно уставал»).
Сопровождавшие меня моряки рассказали причину нашего визита. Канинхен надел маленькие очки, внимательно посмотрел на меня, потом снял их, вздохнул, закурил сигарету. Мне показалось, что волосы над его ушами грустно поникли. Он пустил дым в потолок. Моряки терпеливо ждали его ответа.
– Капитан Моро погиб? Это правда, Шатопер? – наконец, спросил он со скорбным выражением лица.
– Сэр, он называет себя Викто́р Ракито́ф… – перебил Канинхена один из матросов.
Сублейтенант махнул рукой.
– Он. Весь экипаж. И судно, сэр, – печально кивнул я.
Офицер встал, надел фуражку, отдал честь в пустоту («Может, правильнее в вечность?» – подумалось), потом снова сел. Матросы почувствовали себя неловко, переминаясь с ноги на ногу.
– Мы можем быть свободными, сэр? – переглянулись они между собой.
– Да, можете идти. Сам составлю протокол на него, – кивнул на меня Канинхен.
Его осоловевшие глаза неотрывно наблюдали за моряками-подводниками, пока они не вышли из комнаты. Только когда за ними захлопнулась дверь, он перевёл взгляд на меня, потом встал и достал из шкафа бутылку скотча и два стакана. Кивнув на табуретку около стола, он налил по двойному шоту. Мы выпили.
– Жаль. Капитан Моро был отличным игроком, – офицер разлил по стаканам ещё по одной порции, мы выпили. – Моё дежурство закончилось. Давай, Гюго, сыграем.
Канинхен достал колоду. Зачем мы это делаем? На меня накатилось безразличие: слабость играла свою роль. Локтями опирался о стол – так легче. Горсть сухарей стала фишками. Мы разложили партию и играли, играли – и пили, и пили; я проигрывал и проигрывал асу покера, посасывая сухари. Так прошёл час, второй, третий… Мне стало казаться, что это какой-то реквием по капитану Моро. Рыжий кэп незримо сидел рядом. Его глаза насмешливо искрились, глядя на нас.
В очередной раз проиграл. Перед глазами поплыли круги, голова закружилась, и я упал с табуретки. Обескураженное лицо Канинхена – последнее, что я увидел, перед тем, как меня окутала темнота…
Очнулся. Глаз не открывал – сознание медленно возвращалось в моё лежащее на чём-то жёстком тело. Но долго в таком положении я находиться не мог: спина болела, не говоря уже о гудящей голове. С трудом сел, огляделся: тёмная комната, подо мной деревянная лавка, слабый свет прорывается сквозь зарешёченное окошко в двери. Встал, но тут же сел обратно – головокружение. Всё-таки через какое-то время я смог добраться до металлической двери: закрыто. Мне ничего не оставалось делать, как забарабанить по ней. Ждать пришлось недолго – зашаркали чьи-то шаги и залязгал затвор. Дверь распахнулась, на пороге возник солдат военной полиции. Он посмотрел на меня сонными глазами.
– Проспался, – он зевнул. – Тогда, давай освобождай камеру и гуляй отсюда.
Покачиваясь на подгибающихся ногах, я вышел в коридор.
– А где сам сублейтенант? – прозвучал мой вопрос.
– Ушёл, как только ночь наступила. Это тебя в свободный номер определили, – усмехнулся солдат.
Я направился к выходу, иногда придерживаясь за стены коридора.
– Подожди! – выкрикнул мне в спину дежурный. – Сублейтенант тебе просил передать.
Он вытащил что-то из тумбочки на своём посту и сунул мне в руки. Мои руки рефлекторно взяли это что-то, глаза немигающе смотрели в пространство.
– Смотри, не потеряй, шпион! – улыбнулся он, сунул мне какую-то бумажку в карман и прижал мои ладони со свёртком к моей груди.
Я не видел его лица, точнее говоря, не воспринимал окружающую действительность: ни его лица, ни того, что он говорил, ни того, что делал.
Через минуту я оказался на улице. По инерции мои ноги прошагали ещё несколько десятков метров, пока удар о торчащий кусок разрушенной кладки не остановил меня. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, я смотрел на неожиданно возникшее препятствие, не понимая, что это. Наконец, какая-то внутренняя сила заставила меня опуститься на эту кучу кирпичей. Я закрыл глаза, пытаясь прийти в себя.
Кто-то прикоснулся к моему плечу.
– Вам плохо? – раздался голос над ухом.
Несколько секунд вопрос осмысливался мною – мозг начинал работать – я отрицательно помотал головой. Зашуршали удаляющиеся звуки шагов. Открыл глаза: по улице-тропе, петляющей между развалинами, медленно уходил пожилой мужчина, опиравшийся на палку.
– Подождите! – крикнул я. Но это мне только показалось – на самом деле громко прошептал.
Мужчина остановился – услышал – обернулся ко мне. Создавалось ощущение, что в этот ранний час в разрушенных кварталах старого города мы были единственными живыми существами.
– Покажите направление к улице Сент-Джонс, пожалуйста, – обратился я к нему с просьбой: город развалин стал незнакомым для меня.
Старик оглядел меня. Наверное, я имел немного странный вид даже для Ла-Валетты: торчащие из коротковатых штанов голые лодыжки, порванная в некоторых местах рубашка; что-то прижимаю оцепеневшими руками к груди. Но, возможно, прохожий и не такого насмотрелся за время блокады.
– Пойдёте по этой улице, – он махнул в сторону тропы, уходящей к морю. – Дойдёте до дома «Солнце», повернёте направо и выйдете на улицу Сент-Джонс, – сочувствующий взгляд старика скользнул по моему лицу: я молчал, немигающие глаза уставились на пустой проём окна противоположенного здания. Он кашлянул и добавил: – Только она почти вся разрушена.
Я продолжал молчать и смотреть в одну точку. Мужчина постоял ещё несколько секунд, потом попрощался.
– Спасибо Вам, – наконец, ответил я уходящему старику.
– Благослови Вас Бог, – обернулся он и зашагал прочь.
Передохнув ещё немного, я встал и направился дорогой, указанной прохожим. Пройдя мимо неразрушенного дома с жёлтым диском и лучами, повернул направо. Наверное, дорога заняла не больше четверти часа, и я оказался на знакомой улице или, скорее, там, где что-то ещё осталось от неё. Я держал путь к дому «Святой Николай», приготовившись увидеть груду камней. Однако он был цел, затерявшись среди холмов, оставшихся от разрушенных соседних построек.
Удивление и радость должны были заставить, как говорят, учащённо биться моё сердце. Этого не произошло. Я стоял напротив входной двери и смотрел на небольшое изображение святого Николая, нарисованное на стене. Все окна были закрыты решётчатыми ставнями, только стёкла это не спасло – кругом были разбросаны осколки. Меня опять охватило оцепенение: вход в дом казался тоннелем в прошлую жизнь – откроешь, а там … Что там? Пустота, даже памяти не осталось. Но выбора не было: Мальта возвращала меня в прошлое, чтобы жить настоящим, храня надежду. «Найдин… Надэж…» – невольно отозвалось в голове.
Оцепенение проходило, я хотел толкнуть дверь, но руки прижаты к груди: они держали мягкое в бумаге – я осознал – бумажный свёрток. Развернул его: маленькая лепёшка серого цвета, кусочек козьего сыра. Они почему-то пахли машинным маслом – наверное, от бумаги, в которую были завёрнуты. Но этот запах мне показался таким удивительно хлебным, таким удивительно сырным, что несколько минут смотрел на это богатство, как на символ самой жизни.
Я толкнул дверь и вошёл в подъезд. Тишина и затхлый воздух встретили меня. Очевидно, все жители покинули свои квартирки, спасаясь от непрекращающихся бомбёжек. Не торопясь, поднялся на свой этаж. Дёрнул дверь в квартиру – открыта. Вошёл. Темнота. Остановился. Ждал. Чего? В глубине души я надеялся, но не хотел в этом признаваться, что сейчас выйдет Найдин. Ждал, но никто не вышел. Дверь в мою комнату тоже была не заперта. Комнату соседки проверять не стал – боялся разочарования.
В своей комнате я приоткрыл одну оконную ставню, пропуская внутрь свет и воздух. В шкафу всё ещё висела пара моих брюк и рубашек. Но вопросы туалета я отложил на потом. Погладив кровать, я не ощутил крошки или пыли. «Странно». Вытянувшись на постели, я уснул, уснул до следующей бомбардировки…
Дверь в мою комнату скрипнула, а мне продолжал сниться сон: в проёме стояла девушка. Её правая рука была на перевязи. Девушка как будто смотрела на меня. Она переставила ногу и прислонилась к косяку, свет упал на её лицо. Это была Найдин. Приятный сон. Она прислонилась к другой стороне косяка, снова скрипнула дверь, теперь уже открытая настежь. Лицо ушло в тень. Я не хотел просыпаться.
– Ты всё-таки опять вернулся, морячок, – её насмешливый голос убедил меня, что это не сон. Значит, мои глаза открыты не во сне, а наяву.
– Найдин… – сонно произнёс я, ещё не до конца веря в реальность происходящего.
Она подошла ко мне и прикоснулась к моей ладони здоровой рукой. Это окончательно заставило меня поверить в её появление.
– Как ты меня нашла? – думаю, более идиотского вопроса я не мог задать в этой ситуации.
Мой вопос вызвал улыбку на лице моей соседки:
– А где тебя ещё искать? А потом, почему ты думаешь, что я тебя искала? – она отошла от кровати, снова попав в полосу света.
– Потому что я тебя искал, – прозвучал мой бесхитростный ответ.
– Здесь? На кровати? – она прыснула от смеха.
Пока она смеялась надо мной, я смог рассмотреть её: те же тёмные волны волос, те же чёрные искры в прищуренных глазах, та же насмешка на губах. Только вот болезненная худоба портила старый образ Найдин, к тому же правая рука продолжала висеть на подвязке, но я старательно отгонял все мысли по этому поводу: воспоминания о её переживаниях из-за ранения руки прочно засели в моей памяти. Я поднялся и сел на кровати, опустив ноги на пол. Кивнул на край постели, приглашая девушку присесть – я не был уверен в чистоте стульев в моей комнате.
– Узнаю французов, – Найдин продолжала посмеиваться. – Они почему-то ищут дам в постели, – но она без жеманства села на кровать рядом со мной.
Несколько секунд соседка рассматривала меня, затем её улыбка померкла.
– Ты очень устал, – её взгляд пробегал по моему лицу. В моём состоянии я, наверное, выглядел неважно.
Она подняла здоровую руку, медленно поднесла свою ладонь к моему лицу, погладила меня по щеке, потом по волосам…
Возможно, с годами во мне развился комплекс «человека прошлого». Образы прошедшего времени накатываются на меня в минуты тишины и уединения, заставляя переживать снова и снова события минувшей войны. Нежное прикосновение мальтийской девушки отпечаталось в моей голове навсегда. После этого прошла, кажется, тысяча лет, изменился мир, ушли поколения, а я всё пытаюсь вновь и вновь почувствовать это прикосновение. И на этом острове происходит чудо: поздними зимними вечерами, когда набережные Ла-Валетты замирают в тишине, мягкий морской бриз прикасается к твоей щеке, гладит твои волосы – время становится не властным над тобой – ты возвращаешься назад, в тот самый сорок первый год…
Она опустила руку.
– Твой корабль вернулся на Мальту? – прозвучал её вопрос, но я не понял его – я слышал только звуки её голоса.
Найдин как будто это понимала. Молчала, смотрела на меня. Наконец, до меня дошло, что она спросила. Я замотал головой.
– Нет больше «Бретани». Она погибла, – мой взгляд упёрся в пол.
Какое-то время мы молчали. Я не смотрел на неё, перевёл взгляд на свои ладони, медленно сцеплял и расцеплял пальцы. Потом я начал свой рассказ о последнем походе нашего судна. Она слушала молча, не перебивая меня.
– …Так я снова оказался твоим соседом, – виноватым тоном закончил я свою историю и взглянул на Найдин.
Она смотрела в проём окна, где сквозь дыру в решётке ставни виднелось сумеречное небо – разрушенные соседние дома больше не скрывали его от нас. Что она могла сказать мне? Слова сочувствия? Слова ободрения? Всем сейчас несладко? Мне это вряд ли бы как-то помогло. Но для меня Найдин стала духом несгибаемого острова, который жил естественными порывами. Она сделала то, что должна: девушка взяла мою ладонь в свою и держала её. Я чувствовал тепло её руки, почувствовал, как покалеченный остров протягивает тебе последнее, пытаясь поднять тебя с колен.
Продолжалось это недолго: надрывно взревели сирены противовоздушной обороны.
– Нам пора, – грустно улыбнулась Найдин. Она встала, поправила перекинутую через плечо лямку большой зелёной сумки с красным крестом.
Я поднялся с кровати и уже направился к выходу, когда Найдин остановила меня.
– Возьми с собой одежду, – она оглядела меня. – В этих штанах и рубашке ты похож на подростка-переростка.
Посмотрел на торчащие из рукавов запястья, Найдин уже вытаскивала из шкафа мою одежду.
– Пойдём быстрее! – девушка торопливо зашагала к двери, я поспешил за ней…
К бомбёжкам так и не привык – привыкнуть к ним нельзя, как к смерти. Они преследовали меня всю войну, унося жизни любимых и близких мне людей. Но этот налёт был особенный – нет, немцы не придумали ничего нового – всё происходило как обычно. Своды подземелья дрожали от разрывов на поверхности. Люди с мрачными лицами смотрели перед собой. Мурлыкая колыбельную, женщина с обветренным лицом в чёрном платке баюкала ребёнка в плетеной корзине. Всё как обычно. Необычное происходило со мной – рядом со мной сидела «Эсмеральда». Я украдкой бросал на неё взгляды. Она открыто смотрела на меня и, конечно, замечала мои взгляды. Я смущённо отворачивался. Найдин решила повязать на голову платок – с потолка иногда сыпалась мелкая крошка. Бросился помогать ей – справляться одной рукой ей было неудобно. Она благодарно улыбнулась мне в ответ. У меня возникло идиотское желание: мне хотелось, чтобы бомбёжка длилась вечно. Сумасшедшая мысль, но только эта страшное явление могло заставить её находиться рядом со мной.
Но всё плохое тоже иногда проходит. Закончилась и эта бомбёжка. Мы вышли из подземелья наружу. Яркое солнце ударило по глазам, я зажмурился. Когда вновь открыл глаза, то первое, что увидел, было лицо Найдин. На мгновение мне показалось, что она может исчезнуть, но девушка оставалась рядом. Моя Эсмеральда счастливо улыбалась.
– Викто́р, – она вскинула голову вверх, прикрыв веки, – у вас в Нанте такое же солнце?
Я молчал, как будто запоминал её. Она врезалась в мою память как живая вечность.
– Ты обязательно вернёшься в родной город, – жизнерадостно заявила она.
«Никуда я не вернусь. К чёрту Нант!» – промелькнула крамольная мысль, но к моему стыду эта мысль наполнила меня верой в будущее. В будущее…
– Я должна ехать. Через час наш грузовик выезжает из порта на аэродром, – продолжая улыбаться, объяснила она. – Сопровождаю груз медикаментов. Медсёстры нужнее, – девушка посмотрела на свою покалеченную руку.
Впервые всплыла тема её ранения. Я стиснул кулаки, меня сжал испуг. Воспоминания о её депрессии повергали меня в смятение. Но ничего не произошло. Найдин посмотрела в сторону гавани, потом на меня. Облегчённо выдохнул: её губы продолжали улыбаться.
– Провожу, – это был не вопрос с моей стороны – это было утверждение.
– Боишься, что на меня нападут? – она кокетливо усмехнулась. Я улыбнулся в ответ. – Ну, что ж, пойдём, мой рыцарь, – девушка махнула мне рукой, потом посмотрела на одежду, которую я держал. – Только штаны не потеряй, – всё-таки она была неисправима…
Через час Найдин садилась в облезлый Albion с красным крестом на боку. Скрипучая дверца авто распахнула перед ней продавленное сидение.
– Почему ты приходила в наш дом? – решился спросить я.
– Не знаю, – она пожала плечами, – но очень рада, что встретила тебя там, – она поцеловала меня в щёку и полезла в фургон. Я оторопел.
Дверца захлопнулась за ней, машина медленно покинула гавань. Стоял и смотрел вслед уезжающему автомобилю. Подпрыгивающий на ухабах фургончик исчез в клубах поднятой им пыли.
Мне некуда было идти, и я вернулся к дому «Святой Николай». Он продолжал стоять среди развалин как заговорённый. Перекрестился на образ святого на стене и поднялся в свою комнату.
Положил одежду в шкаф. Вспомнив колкости Найдин, улыбнулся, посмотрел на короткие штаны, снова открыл шкаф и взял свои брюки. Мой взгляд упал на нижнюю полку. Там стояла банка бобов – старый подарок Канинхена. Бережливо поднял её и положил на стол. Начал переодеваться и тут же в карманах брюк нащупал какую-то бумажку. Бросил одежду на кровать. «Да, при уходе из военной полиции дежурный постовой сунул мне что-то в карман», – вспомнил я, вытащив её. В моей руке лежало кусок сложенной бумаги. Развернув её, прочёл неровный почерк Канинхена: «По поводу работы в доках найди механика Луку». Всё-таки я счастливчик: мне попадаются хорошие люди.
Сложил одежду сына Ставроса в шкаф. «Хорошие люди, – вздохнул и захлопнул створку шкафа. – Они появятся снова. Но Ставрос не вернётся уже никогда». Переодевшись и передохнув, я направился в порт на поиски механика Луки. Поиски не заняли много времени: портовые рабочие быстро указали мне на мрачного худого мужчину в перепачканной робе, возившегося на берегу с каким-то ящиком. Я отвлёк его от работы, коротко рассказав о себе и цели своего появления. Он молча оглядел, потом кивнул.
– Завтра выходи к семи утра. Посмотрим, – и снова занялся своей коробкой, демонстрируя, что разговор закончен.
Так я получил работу в порту под началом механика Луки. Ремонтировали силовые установки транспортов и иногда военных судов. Я получал паёк и место в казарме недалеко от гавани, хотя предпочитал всё-таки жить в доме «Святого Николая». Просыпаясь в зачарованном доме, я надеялся, что вновь увижу свою соседку, и на это у меня были причины: я был молод.
Прошло две недели. Всё это время я проработал в доках (спасибо Луке: видя моё состояние, он щадил меня). Найдин так и не появилась ни в порту, ни в нашем доме. Поэтому, когда мне подвернулась удача (на аэродром Хал Фар шёл грузовик с боекомплектами для истребителей), я обратился к механику. Лука хмуро посмотрел на меня.
– Зачем тебе это?
Я улыбнулся в ответ. Казалось, его взгляд из-под насупленных бровей читал мои мысли.
– Девушка? – он хмыкнул, – Послушай, парень, брось это дело. Идёт война. Это не нужно сейчас ни тебе, ни ей, – я продолжал глупо улыбаться. Лука, по-видимому, решил немного отдохнуть в минутном поучении молодого поколения с высоты прожитых годов. – Ты едешь сейчас к ней. Зачем? Разбередишь душу ей и себе. А впереди ещё годы и годы войны. Когда она закончится? А если тебя убьют? Что тогда? – не унимался ворчливый мальтиец. Но я только улыбался. – Ладно, – Лука махнул рукой. – Езжай, конечно.
Я прыгнул в кузов тарахтящего грузовичка, даже не переодевшись, – так и уехал в промасленной робе. Мне казалось, что эти десять километров до аэродрома на южном побережье острова мы ехали целую вечность, попав даже один раз под бомбёжку. Вылезая из канавы, я с удовлетворением отряхивал робу и кепку: хорошо, что не надел чистые брюки и рубашку. Петляя по полуразрушенным городкам, наш грузовик, наконец, добрался до аэродрома. На посту меня высадили из машины, и я отправился на поиски Найдин. Описать её для снующих вокруг военных было нетрудно: молодая брюнетка с подвешенной рукой. Первый же попавшийся мне солдат отвёл глаза и показал на большую палатку:
– Спроси там. Там кухня, – и он как-то быстро направился в сторону укрытий.
Подойдя к палатке, я увидел знакомую фигуру.
– Добрый день, – поздоровался я с мужчиной.
Он поднял голову. Так и есть, это был старый знакомый Найдин – Филиппе, хозяин кафе, где мы единственный раз обедали вместе. Он не ответил, а просто кивнул.
– Ищу Найдин. Не поможете мне? – я улыбался во всё лицо.
В ответ мужчина хмуро посмотрел мне в глаза, втянул и без того впалые щёки. Потом взглянул на тарелки, что держал в руках.
– Нет больше Найдин, – Филиппе громко сглотнул, а потом вскинул голову вверх.
– Что значит «нет»? – я продолжал улыбаться, хотя уже чувствовал приближение чего-то недоброго. – Она куда-то уехала?
– Да, она уехала навсегда, – мужчина отвернулся от меня.
– Куда? – растерянно переспросил я, улыбка сползла с моего лица.
– Думаю к ангелам, – вздохнул Филиппе, потом продолжил. – Её больше нет: она погибла.
– Как погибла? – я не верил своим ушам.
Мужчина пожал плечами.
– Да, погибла, – он опять громко сглотнул. – Она сопровождала раненых в порт. Но началась бомбардировка. Найдин… – мужчина остановился. – Фургон попал под налёт. Осколок. Он её ранил. Смертельно ранил.
Я окаменел, только сердце громко застучало. Мне показалось, что оно начало безумно колотиться о стенки панциря, в который превратилось моё тело.
– Её похоронили на кладбище Санта-Мария-Аддолората, – закончил свой рассказ Филиппе.
– Да, – наконец, выдохнул я, пытаясь остановить биение внутри себя. – Спасибо, я пойду.
Я развернулся и медленно направился к дороге.
– Может, останетесь и поедите, – услышал его голос за спиной. Не оглядываясь, покачал головой и зашагал прочь.
Ноги дрожали, но я не замечал, смотря только перед собой. Какое-то время шёл, не замечая ничего вокруг, пока не услышал громкое фырчанье. Остановился и опустил глаза: передо мной стоял рыжий кот. Его невозможно было не узнать. Ричард, кот Найдин. Я смотрел на него, а он крутился вокруг моих ног.
– Рад за тебя, Ричард, – произнёс я потухшим голосом. – Думал, ты пропал с мадам Марго.
Кот сел и начал тоже разглядывать меня. Я наклонился, погладил его и зашагал дальше. Однако через минуту услышал громкое мяуканье, оглянулся: животное, не отставая, следовало за мной. Я опять остановился.
– Иди назад, Ричард. Тебе нельзя со мной, – придав убедительности голосу, сказал я коту. Но тот только присел на дорогу и зевнул.
Мои ноги снова зашагали по пыльной дороге, но Ричард, несмотря на уговоры, продолжал меня сопровождать.
– Иди назад, к Филиппе. Там кухня. Еда. Со мной пропадёшь, – но тщетно: кот не слушал доводы разума.
Наконец, меня догнала безбортовая тележка. Возница, крестьянин в широкополой шляпе, поравнявшись со мной, махнул рукой, приглашая на свою повозку. Я занял место сзади, лицом назад. Он что-то крикнул по-мальтийски, я обернулся.
– Простите?
– Кота будешь брать? –повторил он по-английски.
Я отрицательно замотал головой. Посмотрел на Ричарда.
– Прости, друг, но так будет лучше.
Повозка, не торопясь, покатилась по ухабам. Кот продолжал сидеть на дороге, провожая меня большими жёлтыми глазами. Я махнул ему рукой. Вскоре рыжее пятно слилось с белёсой дорогой. Ричард стал неразличимым. Исчез. Я смотрел и смотрел немигающим взглядом в исчезающее прошлое…
К вечеру вернулся в порт. По моему лицу Лука понял, что задавать вопросы бесполезно. Он отвернулся и как будто про себя пробурчал: «Почему всё складывается как обычно, и Господь не делает чудес?» – но получилось это у него вслух, и я услышал. «Но мне и не нужны были чудеса. Просто, чтобы хорошие люди не уходили. Разве это такое несбыточное желание? Разве я многого прошу?» – но говорить об этом Луке мне не хотелось.
Мне не хотелось оставаться одному, поэтому я ночевал в рабочей казарме, в которую превратили некоторые этажи портовых фортов. Разговоры с соседями, суета торопящихся портовиков, постоянно бормочущее радио – всё это как-то отгоняло мысли об очередной моей утрате. «Боль лечится болью», – неопровержимая аксиома в моей жизни, одна только малость – найти лекарство, новую боль. Но существовала и другая аксиома – «Я счастливчик». И лекарство я обязательно получу.
И моя боль начала «лечиться». Не прошло и недели моих трудовых буден после поездки на аэродром к Найдин, как я почувствовал недомогание: слабость, головную боль, совсем не хотелось есть, но это в голодном городе посчитал большим плюсом. «Простудился», – подумал я, когда начался жар, и меня начал бить озноб. Я лежал на койке в углу спальной казармы, пытаясь плотнее укрыться старым шерстяным одеялом. Кто-то сердобольно укрыл меня сверху ещё шинелью. Но я всё равно замерзал: меня трясло.
– Позову доктора, – проворчал Лука.
– Не надо, пройдет. Простуда. У них и так работы много и без меня, – замотал я головой, но механик послал кого-то за медиком.
Доктор появился только к вечеру, но не нашёл меня. Я уже стал постоянным жителем туалета. Внизу живота, урчало, потом переходило в болевые схватки. В уборную я бегал почти каждый час. У меня начала кружиться голова, больше всего я боялся упасть в обморок прямо в туалете. Врач дождался меня, быстро осмотрел, пощупал внизу живота, слева – я тут же поморщился, ощутив болезненный спазм. Док покачал головой и вынес заключение:
– Дизентерия. Отведите в госпиталь, не то он может кого-нибудь заразить, – протирая спиртом руки, предупредил док, потом осмотрел наше помещение: низкие своды полутёмного помещения, узкие окна-бойницы, спёртый воздух от полусотни спящих тел. – Хотя скоро вы здесь все заболеете.
Так меня скрутил «чёрный пёс» – дизентерия, свирепствовавшая на острове среди военных и рабочих. Недолгое (в моём положении это было очень важно!) путешествие в повозке к одному из фортов, где располагался госпиталь. Усталый врач выслушал сопровождавшего меня докера, кивнул санитару, и я в очередной раз попал в каменную нишу подземелья.
«Счастливчик. Все воюют, а я только и знаю, что поправляю здоровье», – зло подумал я, устраиваясь на больничной койке. Но думать и рассуждать о чём-либо у меня не было сил: головокружение, спазмы, сердце колотилось в груди как бешенное. Образ погибшей девушки на время растаял – я ничего не чувствовал, кроме боли: «Боль сильнее горя». Появилась ещё одна аксиома, но верить в неё не хотелось.
Но в проблесках облегчения опять чувствовал себя неважно: вместо туалета – в углу ведро с крышкой, и кругом молодые женщины-медсёстры. Справлять свои естественные надобности при постоянном страхе, что кто-нибудь из них может войти и увидеть меня. Глупые, конечно, переживания, но я был молод и смотрел на это ещё по-мальчишески.
Однажды, в один из моментов, когда спазмы меня отпустили и я лежал на койке, наслаждаясь отсутствием боли в животе, кто-то из медсестёр заглянул ко мне. Я мельком бросил на неё взгляд: девушка была в марлевой маске (инфицированный пациент!), да и в сумраке подземелья едва можно было что-то ясно рассмотреть, поэтому я не стал обращать на неё никакого внимания и продолжал смотреть в потолок, вернее в темноту над собой.
– Здравствуй, Викто́р, – услышал знакомый голос.
– Здравствуй, – прозвучал мой ответ, но глаза смотрели вверх.
Мне понадобилось несколько секунд, прежде, чем понял. Повернул голову набок.
– Надэж?! – вырвалось у меня восклицание.
Девушка приспустила маску на подбородок. Керосиновая лампа, тускло мерцавшая в проходном туннеле госпиталя, подсвечивала её фигуру сзади. В бесформенном платье медсестры и платке её трудно было узнать, но мне казалось, что я ясно вижу черты её лица: карие глаза, тёмные брови, светлые волосы, но в то же время понимал, что её портрет рисует моё воображение. Я смотрел на неё, не зная, что сказать.