К западу от Востока. К востоку от Запада. Книга первая

Потому не покривлю душой, если скажу, что Санкт-Петербург, это не город. Это – весь мир в миниатюре.

Величайшее озеро Европы

Самое большое озеро Европы – Ладога, или Нево, как называли его древние новгородцы. Студёная, пропахшая тиной, рыбой и русалками вода заполняет огромную тектоническую впадину, вылизанную Великим Ледником. Для того чтобы наполнить Ладожскую котловину, Волге понадобилось бы четыре года. Но вот уж чего-чего, а воды здесь, в центре Озёрного края, не меньше, чем суши. И почти вся она, истекающая из мириад озёр, болот и речек, стремится сюда, в Ладогу…

Точка преткновения

Есть в Ладоге какая-то чарующая сила и манящая загадка. Давно подмечено, что масса холодной пресной воды, источающая волны спокойной и сильной энергии, вообще-то очень сильно воздействует на стоящего рядом человека. Загадочный «шёпот Земли», может быть, всего отчётливее и слышится через такие вот природные линзы-усилители. Замечу, что, в отличие от кишащих жизнью и бурлящих соблазнами водоёмов тёплых стран, моря и озера Севера – вообще-то куда более подходящее место для приватных бесед с Вечностью.

Ладога – больше, чем географический объект. Она – точка пересечения и центр приложения разнонаправленных сил, течений и интересов. Она одна из тех вечных граней, на которых, по большому счёту, и происходят все значительные пространственно-временные подвижки, сдвиги и прорывы. Здесь очень явно видно, как природа создаёт цивилизацию.

…В этих однообразных и монотонных краях трудно найти что-то более несхожее, чем северный и южный берега Ладоги. На «севере диком» – типичный кусок Скандинавии, с соснами по камням, шхерами-фьордами, островами и бездонными омутами, в которых водится не только благородный сиг, но и морская жительница – нерпа. Юг же – плоский, мелководный, с торфяниками и берёзами, бревенчатыми избами и пашнями – типовая Россия.

Причины такого грубого раздела лежат в самых тёмных глубинах сырой земли, где песчаники и известняки Русской равнины столкнулись с сиенитами и гранитами Балтийского щита. Можно сказать, что геологическая древность спорит тут с древностью космогонической – напичканные отпечатками окаменелые волны первобытного моря, плескавшегося в те времена, когда жизнь ещё не дерзала выползти из вод на неприветливую поверхность, и кристаллические свидетельства эпох, когда на остывающей после творения планете вообще не было и помину никакой жизни.

Однако это всё – дела давно минувшие. Но, как знать, не они ли определили те процессы, которые волновали бурные ладожские волны во времена исторические? Ведь, по большому счёту, именно тут, в Приладожье, долгие века находилась та единственная точка, в которой Древняя Русь напрямую (без посредников) соприкасалась с Европой. И вовсе не случайно именно здесь беспокойный Пётр так настойчиво рубил своё пресловутое «окно». Ни одного другого прямого пути к западным ценностям, кроме Ладоги-Невы через Финский залив, у России просто не было (если не считать проблемного и далёкого Беломорья). Отсюда – все те коллизии и страсти, которые кипели на этих, казалось бы, задворках Европы в течение многих веков.

Ладога – это не просто точка на карте, это точка приложения двух великих, но разнонаправленных сил. Точка преткновения.

Ключи и заключения

Зримым центром этой точки преткновения был маленький островок, «ключ», запиравший (или открывавший, опять же – откуда смотреть) на запор возможности любого искусственного движения между Востоком и Западом. Орешек – Нотебург – Шлиссельбург. Словно кость в горле Ладожского озера, торчащая при истечении всех его вод в Неву, остров-крепость стал международным контролёром ещё во времена Великого Новгорода.

В зависимости от того, кто владел ключом-островом, можно было рассматривать обоснованность «европейских претензий» России. Так что, когда шведы с помощью французских наёмников в Смутное время отобрали Орешек, и он на целое столетие стал Нотебургом, надменная семья европейских народов вообще позабыла про то, что где-то на дремучем Востоке континента у неё есть вечная падчерица – нелюдимая и нелюбимая. Так что старушка Европа к началу XVIII века стояла в привычной уже позе – гордо раскорячившись к востоку своим обвисающим задом. Нужно было видеть её лицо, когда задорный русский царь ткнул в этот неприкрытый тыл своим потешным штыком!

Считавшийся непреступным Нотебург был взят Петром в течение нескольких дней в октябре 1702 года и переименован в Шлиссельбург («Ключ-город»). «Зело жесток сей орех был, однако ж, слава Богу, счастливо разгрызен!» Эту фразу из письма царя-бомбардира западные историки приводят, как пример солдафонского бахвальства Петра Великого. Не вспоминая, однако, что во время последней войны немцы пытались взять Шлиссельбург в течение всей Ленинградской блокады. Да так и ушли ни с чем. Правда, от самой крепости остались лишь каменные останки построенных ещё новгородцами стен…

…Чтобы попасть в Орешек, нужно нанять катер в Петрокрепости, на причале, что совсем недалеко от памятника Петру Первому. Лишь только минуются шлюзы старинных «ладожских каналов», построенных когда-то вдоль южного берега Ладоги в интересах непрерывного судоходства, как взгляду представится необыкновенный водный простор и островок с серыми стенами посередине.

Старые крепости на северо-западе России – олицетворённые твердыни, напоминающие своими толстенными стенами и приземистыми башнями скальные массивы. Копорье, Старая Ладога, Изборск, Иван-город, Карела и Орешек – их камни испытывали на себе силу всех передовых военных технологий многих веков – от рыцарских таранов до крупповских пушек. И выстояли, сохранились. Чего нельзя сказать о том, что они защищали – внутри большинства «твердынь» сегодня царит кладбищенская тишь, нарушаемая лишь скользящими тенями экскурсантов и паломников.

Не исключение и Орешек-Шлиссельбург. Ныне его стены охраняют в основном рукотворное месиво из добротных красных кирпичей, в которых с трудом угадывается церковь, казармы, склады. Но это – в материальном плане, если шире, то эти стены хранят много больше.

Единственное, что восстановлено внутри после Отечественной войны – небольшой тюремный блок, который в советские времена был местом поклонения подвигу несгибаемых борцов за счастье трудового народа. Ничто не вызывало сомнений, пока этот самый народ не узнал горькой правды про репрессии 1930-х и масштабы Гулага. Ныне те 69 революционеров (и приравненных), которые содержались тут с 1884 по 1906 год, воспоминаются разве что с горькой иронией.

Кстати, перед тем как стать политической тюрьмой, Шлиссельбургская крепость, потерявшая своё оборонное значение после постройки Петропавловки и Кронштадта, некоторое время была классическим средневековым казематом, куда запрятывали неугодных родственников и злосчастных сановников. Здесь содержались жена (Евдокия Лопухина) и сестра (Мария Алексеевна) Петра Первого, здесь прозябал до самой смерти неудачливый император Иван Антонович, здесь же закончил свои дни неугодный член верховного совета Голицын.

Это потом уже тутошними сидельцами стали всяческие оппозиционные журналисты вроде Новикова, идеалисты наподобие пушкинских друзей Пущина и Кюхельбекера, нигилисты типа Бакунина и отмороженные политическими идеями террористы образца старшего Ульянова, казнённого здесь вместе с полутора десятком соратников «по борьбе». Поколения, изучавшие историю партии, помнят крылатую фразу Ульянова-младшенького, брошенную под впечатлением смерти брата. «Мы пойдём иным путём!» Смысл иного пути – сначала власть, а уж потом террор (а не наоборот, как у народников и эсеров).

Несмотря на мизерность репрессивного значения крепости, её мрачная слава делала из неё всемирное пугало. Смелые иностранные туристы специально приезжали в Шлиссельбург, одноименный городишко на южном берегу Невы (ныне – Петрокрепость), чтобы содрогнуться, взглянув издали на серые стены острова-тюрьмы, а по возвращении в родную Европу с упоением заняться любимым делом праведного европейца – предаться гневным стенаниям по поводу прав человека в России. По простоте своей, для убедительности, величая Шлиссельбургскую крепость «русской Бастилией».

По условиям содержания островная тюрьма была действительно самого строгого режима. Хотя заключённые и наладили внутреннюю связь, от внешнего мира они были отрезаны настолько, что даже о Русско-Японской войне догадались через полгода после начала сражений. Правда, так и не сообразив толком – с кем война. Психическая неустойчивость и истеричность, свойственные психотипам истинных революционеров, террористов и ниспровергателей, в условиях такой полной изоляции и бездействия не позволила всем осуждённым дождаться свободы. Кто-то сошёл с ума, кто-то покончил с собой.

Но Шлиссельбург подарил и другие примеры, ставшие хрестоматийными образцами проявления человеческой стойкости. Таких, как Николай Морозов, отсидевший в крепости почти четверть века. На свободу Морозов вышел не только с чистой совестью, но и с переполненной головой. Знания, полученные им путём самообразования в страшной тюрьме, сделали его одним из самых выдающихся интеллектуалов и энциклопедистов начала XX века. Во время заточения он не только самозабвенно учил языки (в том числе и «мёртвые»), но и писал объёмные и оригинальные труды по физике, истории, астрономии, литературе, метеорологии. Так что присвоение Морозову впоследствии звания народного академика стало действительным признанием его заслуг, приобретённых в период заключения в Шлиссельбурге.

Варяги и греки озера Нево

Но хватит о суетном, тем более что у нынешних экскурсантов, в отличие от бывших узников, всегда имеется выход, по которому можно пройти сквозь стены – на стрелку Орехового острова. А там все эти страсти-коллизии забываются сами собой. Потому как грудь тут же переполняется наисвежайшим озёрным воздухом, а взор растворяется в лёгком тумане невообразимой ладожской дали. Единственные нарушители покоя – громадины сухогрузов «река – море», которые, как будто на параде, беспрестанно скользят мимо острова Кошкинским фарватером. Следуя, собственно, теми же путями, по которым плавали драккары викингов и ладьи славян ещё в те века, когда народы ходили «из варяг в греки».

Интересно, что посудинки, на которых плавали древние, дожили на Ладоге практически до наших дней. Во всяком случае, доплывшая до XX века ладожская сойма была очень похожа на те суда, которыми пользовались новгородцы, а петровские галиоты были прямыми наследниками тех самых голландских парусников, которые привёз из зарубежного турне царь-плотник. Ещё сто лет назад они и были главными перевозчиками в бурных волнах моря-озера, пенные валы которого при лобовом столкновении ветров достигают, кстати, весьма солидной высоты в 5—6 метров!

Но основная масса грузов двигалась уже не по штормовому озеру, а протянувшимися от устья Свири до истока Невы каналами, строить которые начал ещё всё тот же неуёмный Пётр. Так что основной тягловой силой местного флота была конная – источник не только движения, но и частых эпидемий сибирской язвы в Озёрном крае. О мореходных достоинствах этой флотилии можно судить по тому факту, что большинство «судов», по достижении Петербурга, просто разбирались на дрова.

…Остатки Старого Ладожского канала сохранились до сих пор и представляют собой ныне сильно заросшую и обмелевшую канаву, кишащую мелкой рыбой и задорными лягушками. Однако встречаются ещё кое-где остатки роскошных гранитных мостов и изящных шлюзов, лишь подчёркивающие картину запустения. Их очень любят рыбаки-любители из окрестных сёл и художники-профессионалы из Питера. Но ничто больше не мутит чёрной воды и не тревожит обитателей этого рукотворного болота, к появлению которого приложил руку сам царь…

Два века Ладога оставалась внутренним водоёмом Империи и имела в основном транспортное значение. Но после большевистского переворота озеро вновь стало трансграничным – северо-западная часть его отошла к Финляндии, а юго-восточная осталась советской. Так продолжалось до самой Финской войны. Замшелые остатки знаменитой «линии Маннергейма», подведённой вплотную к берегам Ладоги, ещё и сегодня напоминает грибникам Карельского перешейка о событиях той маленькой, но кровавой войны, которая стала лишь прелюдией к великой бойне, разразившейся здесь год спустя. И Великому Подвигу, который так усердно охаивают ныне «прогрессивные» историки и публицисты.

Во времена Северной войны Ладога стала заветным окном, соединившим Россию с Европой. Спустя два с половиной столетия, во времена Второй мировой, она стала мостом, позволившим выстоять Петербургу-Ленинграду, который так стремились снести с лица земли те самые заветные европейцы. Дорога Жизни – апофеоз ладожской истории. И настолько известный эпизод всемирной истории, что повествовать о нем здесь, всё равно, что писать правила пользования столовой ложкой для посетителей предприятия общепита.

…На заре юности автор вместе с друзьями совершил двухдневный переход по Дороге Жизни – от села Кобона, через Зеленецкие острова, до Осиновецкого маяка. Зимой, на лыжах. Для нас, нескольких юношей 1970-х, это был не просто турпоход. Это было скорее паломничество, дань памяти, естественный порыв, который шёл изнутри, от того природного патриотизма, который был нашей данностью. Тогда ведь ещё не читали смелых произведений современных ниспровергателей и не задумывались о том, что все мы, оказывается, люто ненавидели свою страну и думали только, как бы покруче насолить власти, свергнуть существующий строй и самим свалить куда подальше. Нет, тогда мы просто любили Родину и чтили её историю. Дай Бог современным патриотам хоть половину той нашей искренности и чистоты.

Куда улетели боги?

Раз уж речь зашла о паломничестве, нельзя обойти ещё одну, не столь заметную сторону ладожской природы (или истории?). Здесь, на берегах величайшего внутреннего водоёма Европы, с давних времён селились, сталкивались и сотрудничали племена, очень разные по своей ментальности и целеустремлениям. Финны, славяне, норманны. Потому постоянные рати и непрерывные торговые взаимодействия были вечным фоном культурно-культовых столкновений, проникновений и озарений.

Задолго до того, как варяги встретились тут со славянами, лесные финские племена (карела, водь, весь, ижора и т. д.) уже с незапамятных времён знали, любили и обожествляли Ладогу. О чём свидетельствуют многочисленные петроглифы на прибрежных «лбах» и «именные» камни-алтари древних языческих капищ. Первоначально, пока новые соседи были такими же язычниками, никаких особых теологических конфликтов не было и быть не могло. Но вот Русь приняла христианство, которое даже в своём мягком, православном варианте всё равно отличалось нетерпимостью к любому инакомыслию. И проблема возникла.

Характерен пример ладожского острова Коневец, где расположена одна из древних языческих святынь – огромный 750-тонный Конь-камень (собрат его, знаменитый Гром-камень, лёг вместо постамента под ноги коня Медного Всадника). Когда-то на нём знаменитые финские волхвы приносили коня в жертву своим тёмным духам, вившимся над Конь-камнем в виде огромной вороньей стаи. Пока в самом конце XIV века (времена Куликовской битвы) не появился здесь Преподобный Арсений и не прогнал именем нового бога языческих жрецов, а заодно и их небесных покровителей, которые, поднявшись с волшебного камня чёрной стаей, улетели неведомо куда.

Но свято место остаётся таковым независимо от того, кто и кому на нем молится. На Конь-камне стоит ныне маленькая часовня. А Коневский монастырь, заложенный на острове старцем Арсением, несмотря на свою непростую историю, дожил до наших времён. Сегодня в возрождённую обитель можно добраться на монастырском боте от Владимирской бухты за полчаса. Коневец, может быть, не столь впечатляет, как Валаамский архипелаг, на севере Ладоги (также известный своей «монашеской республикой»), но аура (ощущение «намоленности»), витающая над лесистым островом, монастырём и скитами, хорошо чувствуется людьми, даже не особо чувствительными.

Интересно, что места эти ныне в особой чести не только у последователей Христа – за ними внимательно наблюдают нервные адепты странной религии, которая всё время пытается выдать себя за науку. Я говорю о тех, кто называет себя «контактёрами», «уфологами», «аномальщиками» (другие называют их проще – «тарелочниками»). Если посмотреть на всю эту разношёрстную братию попристальнее (у меня была такая возможность, когда однажды из любопытства я забрёл на заседание Комиссии по аномальным явлениям Русского географического общества), то окажется, что это типичные неоязычники, готовые обожествлять окружающее и искать чудесные проявления во всём, что только попадается им на глаза.

Но повышенное внимание к таким «сильным» местам, как Коневец, – это проявление уже иного плана, более общее и характерное для людей. Природа способна очень сильно воздействовать на каждую свою часть, даже такую обалдевшую и обнаглевшую, как человек. Земля – ведь это не гладкий асфальт, а неровное поле из флуктуаций и аберраций. До сих пор не известная нам Суть мироздания, более нами чувствуемая, нежели осознаваемая, проявляется в разных местах по-разному. Здесь, на берегах Ладоги, она особо пронзительна.

Тропою викингов

Замшелая, дремучая, болотистая, бесконечная и таинственная, зачарованная заклятиями волхвов, населённая суровыми лесными племенами и дикими зверьми, пронизанная северными ветрами, возвеличенная древними сказаниями – такой издревле выглядела земля, которой суждено было стать колыбелью русской государственности. Восприятие истории – личное дело каждого. Кому как, а мне, когда я слышу упоминание про Древнюю Русь, всегда является в памяти печальное величие древних крепостей Озёрного края. Печеры, Изборск, Псков, Копорье, Орешек и, конечно же, Старая Ладога, которую называют ещё первой столицей Руси.

1. Старая Ладога – столица Рюрика

Волхов волхвов

Все знают, что летописная история Руси началась с варягов. Эпизод с призванием заморских правителей к неспособным объединиться славянским племенам особенно нравится недоброхотам России. А так как таковых хватало во все времена, то «варяжская проблема» из рядового в общем-то исторического факта превратилась в предмет нешуточных идеологических баталий.

Так вот, главный персонаж варяжского эпизода – Рюрик-первозванный прежде чем обосноваться в Новгороде, пару лет просидел в Ладоге. Видимо, предложение славян было для варяга всё же не совсем обычным, потому подозрительным. Так что, на всякий случай, прежде чем соваться в глубь непонятной страны (европейским умом понять её было сложно уже в те годы), князь решил выждать на границе, чтобы, если что, успеть упаковать чемоданы. А уж потом перебрался в Новгород и далее.

Вообще говоря, и Ладога и Новгород находятся на берегах одной реки (вернее, протоки) – Волхова, соединяющего озеро Ильмень с Ладожским озером. Новгород стоит при истоке Волхова из Ильменя, Ладога – недалеко от его впадения в одноименное озеро. Волхов же – важнейшая часть того знаменитого торгово-разбойничьего пути, по которому варяги шли в греки. И хотя расстояние между двумя городами было небольшим, около 200 вёрст, ладьи проходили его чуть ли не неделю, причиной были пороги – Ладожские и Пчевские, занимавшие почти десятую часть пути. Для преодоления препятствий приходилось вытаскивать ладьи на берег и тащить волоком. Либо в Ладоге перегружать товары с «морских» судов на «речные», а заодно нанимать лоцмана.

Волхов связан с волхвами. Не теми восточными мудрецами, которые поспешили засвидетельствовать почтение новорождённому Христу, а другими – знахарями и ворожеями, которые предсказали смерть одному из своих представителей – Олегу Вещему. Когда-то на берегах Волхова стояло несколько знаменитых языческих капищ: близ Новгорода – посвящённое Перуну-громовержцу, а где-то у Ладоги – во славу Велеса – «скотьего бога». И после принятия христианства украшенная многочисленными храмами и монастырями река продолжала хранить духовную силу и славу древних волхвов.

Из светских персонажей, связанных с берегами Волхова, упомяну Державина и Аракчеева, имевших тут свои имения. Кстати, благодаря усилиям последнего наряду с монастырями в мутных водах Волхова отразились и казармы «военных поселений».

N. B. Соловьёв: «Почему Рюрик избрал Ладогу»

«Почему Рюрик избрал Ладогу, а не Новгород, объяснение найти нетрудно: положение Ладоги относительно великого водного пути, относительно близости моря важнее положения Новгорода; Рюрику нужно было удержаться при непосредственном сообщении с заморьем в случае, если бы дело его пошло не так успешно в новой стране…»

Соловьёв. История России с древнейших времён. Т. 1.

«Один из лучших русских пейзажей…»

…Для большинства людей, даже знакомых с географией России, Старая Ладога представляется дремучим уголком, затерянным где-то у черта на куличках. А между тем на путь сюда от Петербурга всего и нужно полтора часа на машине.

Дорога между непрезентабельными досчатыми сёлами, грязными огородами, вечно дымящимися торфяниками была бы не очень живописной, если бы не известковый уступ, известный, как Ладожский глинт – древний берег плескавшегося тут когда-то (по-геологически, на очень давно) морского водоёма. Обнажившиеся в результате окаменелые слои ещё более древнего силурийско-девонского моря вынесли на солнечную поверхность своих заизвесткованных обитателей, царствовавших на Земле 400 миллионов лет назад. Зная места, тут за полчаса можно насобирать неплохую коллекцию окаменелых трилобитов, эндоцератов, бактритов и прочих палеонтологических персонажей.

Если подъезжать к Старой Ладоге со стороны Новой Ладоги, с севера, по левому берегу Волхова, то следует непременно остановиться у знаменитых «сопок», островерхих курганов, цепочкой раскинувшихся на самом берегу при въезде в село. Именно взобравшись по крутому травянистому склону на верх насыпи одной из языческих могил, можно испытать то, что пережило великое множество людей, наблюдавших в разное время открывающийся отсюда вид. Вид, который не оставит равнодушным даже и «негра преклонных годов», не говоря о том, в жилах кого течёт хоть какая-то часть русской крови. Именно отсюда восторгался увиденным Николай Рерих.

Если к этому прибавить, что «бугор» Рериха, который так одурительно пахнет травой под ногами, не что иное, как могила знаменитого Вещего Олега (грозного врага Царьграда и мстителя неразумным хазарам), то ощущение, которое может овладеть каждым сюда взошедшим, может сравниться с величайшим потрясением. Говорю авторитетно.

А при чём тут князь Олег?

Вернёмся к нашим варягам. У Рюрика не было взрослых детей. Ему наследовал Олег. Как ближайший родственник. Олег княжил на Руси 33 года – с 879-го по 912-й. Именно с его именем связано начало Киевского периода, активное «собирание» славянских племён и знаменитый поход на Константинополь, закончившийся договором с императорами и прибитыми на ворота византийцев щитами.

Кончина «любимца волхвов» благодаря Пушкину известна широким массам куда лучше, чем его жизнь. Фатально предопределённая «смерть от коня» затмила собой даже значение этого нетривиального князя в судьбе единой Руси. По одной из летописей, смерть произошла в Киеве, а по другой – тут, в Ладоге, на берегу Волхова. С точки зрения зоолога, оба этих места выглядят одинаково нелепо – что район Киева, что район Ладоги не могут похвалиться какими-то особо ядовитыми змеями, способными умертвить закалённого в войнах и пирах воина. С точки зрения истории… каждый может выбрать могилу Олега по собственному желанию. Лично мне больше нравится видеть её тут, на волховских берегах, в стране волхвов.

N. B. Рерих: «Чувство родной старины»

«Чувство родной старины… Взбираемся на бугор, и перед нами один из лучших русских пейзажей. Широко развернулся серо-бурый Волхов с водоворотами и светлыми хвостами течения посередине, по высоким берегам сторожами стали курганы… Далее в беспорядке – серые и желтоватые остовы посада вперемежку с белыми силуэтами церквей… Везде что-то было, каждое место полно минувшего. Вот оно историческое настроение… Именно чувство родной старины наполняет вас при взгляде на Старую Ладогу.»

Николай Рерих. «По пути из варяг в греки».

Небеса и подземелья

Первое, что бросается в глаза с сопок-курганов, – красивый пятиглавый собор с огромной луковицей купола в центре. Это старинная церковь Рождества Иоанна Предтечи, стоящая на Малышевой горке. Есть мнение, что это место использовалось в качестве сакрального ещё до появления в этих местах христианства. Позже, поверх языческого капища, как это очень часто делалось, был поставлен храм, который, неоднократно перестроенный, дошёл до наших дней. Нынешний вид церковь получила в 1695 году и была центром несохраненного монастыря. Известно, что колокола для его колокольни отливались по велению Бориса Годунова, семья которого покровительствовала обители.

Нужно сказать, что ладожские храмы и монастыри страдали в истории неоднократно. Их периодически громили шведы и прочие супостаты, коих тут, на границе, всегда было с лихвой. Досталось и в эпоху Смутного времени. Но самый непоправимый урон всему местному боголепию был, конечно, нанесён большевиками и богоборцами на рубеже 1920-1930-х годов. Церкви закрыли, колокола сорвали, маковки свалили, монастыри ликвидировали, а монахов и монахинь пустили кого по миру, а кого и в расход.

Когда эпоха безбожия сменилась временами раскаяния, жизнь стала потихоньку возвращаться в монастыри и храмы Старой Ладоги. И первой, в 1991 году, ожила Иоанновская церковь на Малышевой горке. Новый резной иконостас вновь разделил земное и небесное, а над разливистым Волховом понеслись с колокольни перезвоны новых колоколов.

Не менее интересна, чем сам храм, Малышева горка, на которой он поставлен. Вся она, словно гигантский муравейник, ископана и испещрена лабиринтами ходов и пещер. Говорят, что в лихие времена здесь, в этих подземельях, могли схорониться чуть ли не все окрестные жители. И что там, в темноте и мраке – целый город с улицами, домами и церквями.

Впрочем, встречалось и другое объяснение появлению рукотворных лабиринтов Малышевой горки. В XIX веке местные крестьяне добывали в её недрах кварцевый песок, который затем доставлялся в Санкт-Петербург на фабрику по производству электрических лампочек. Любопытный казус. Под храмом, призванным нести свет заблудшим душам, добывают песок для лампочек, освещающих улицы запоздалым прохожим. Чуть позднее это изобретение Ладыгина (первый опыт применения – иллюминация столичного магазина белья в 1875 году) стали называть «лампочками Ильича». Того самого, по инициативе которого и началось гонение на церковь в России.

Сегодня вход в загадочные подземелья замурован, но когда-то нам удавалось заглянуть внутрь. К разочарованию, далеко проникнуть не получилось, подземные ходы оказались затопленными водой. Чтобы избавить многочисленных желающих от опасного искуса, местные власти решили закрыть пещеры. От греха подальше и до лучших времён.

Вообще же подземные ходы Старой Ладоги – тема особая. Существуют неясные данные о том, что даже под дном Волхова существовал когда-то тайный проход из крепости к монастырям правого берега.

Раздвоенная твердыня

Сегодня старая крепость Ладоги, «Рюриков замок» – наполовину разрушенная, наполовину выстроенная заново – представляет собой странное зрелище. Будто здесь прошла линия какого-то пространственно-временного разлома, в результате которого половина твердыни предстаёт взору в том состоянии, в каком и дошла до нас через века, а вторая половина чудесным образом сохранилась в своём свежевыстроенном виде. Реставраторы потрудились над ней на славу! Возвратили всему первозданный вид!

Впрочем, первозданность этого вида весьма относительна, – серые стены и башни на мысу, в месте слияния с Волховом речки Ладожки – это уже крепость, явно относящаяся к временам появления артиллерии и пороха. Творение XV-ХVI веков. А вот в фундаменте её находят камни, из которых была построена её безбашенная предшественница в 1114 году, во времена князя Мстислава. На месте ещё более древнего укрепления, возведённого самим Рюриком в те два года, пока Ладога была его столицей.

После разорения шведами в 1617 году Ладожская крепость медленно приходила в состояние груды камней. Пока за дело не взялись бодрые советские реставраторы, пыла которых, однако, хватило только на воссоздание половины стен и башен. Остальное доделали уже в новое время.

Внутри крепости растёт буйная трава и несколько невысоких деревьев. Потому сразу бросается в глаза белокаменная церковь св. Георгия, сразу за воротами, она стоит на своём месте аж с середины XII века. «Белокаменность» большинства построек того времени – свидетельство развитой строительной техники, пользовавшейся исключительно отечественными стройматериалами. На самом деле мы видим лишь толстый слой штукатурки, скрывающий под собой кладку известняковых плит на известковом растворе. Плиты для строительства добывались выше по течению Волхова из того самого Глинта с отпечатанными трилобитами.

Но Ладога не ограничивалась крепостными стенами. И хотя её посады не были такими масштабными и долговечными, как новгородские или псковские, они тем не менее окружали крепость со всех сторон. И это лишь иллюзия, что от них совсем ничего не осталось. Местные почвы обладают удивительным свойством консервировать материалы не хуже, чем пески Палестины и Египта. Но если там главный консервант – сухой и жаркий воздух, то тут, напротив, влажная и холодная грязь. Известно, что в здешних болотах сохраняются и берестяные грамоты, и первобытные ладьи и даже куски ткани.

«Земляной город» Старой Ладоги сберёг до нашего времени остатки деревянных изб и домов, в которых селились здешние жители 1000 лет назад. Вообще же благодаря стараниям археологов Ладога стала рекордсменом среди древнерусских городов-долгожителей. Первые селяне обосновались тут примерно в 750-х годах. А первое упоминание города в летописи относится к 862 году.

Аргументы к забвению

Как обычно, в истории России ни один город державы не обошло личное участие вездесущего и необузданного Петра Великого. И Ладога не стала исключением, хотя царь-реформатор и не сыграл в её судьбе никакой положительной роли. Скорее, напротив.

Именно сюда, в Успенский женский монастырь, в 1718 году была сослана злосчастная русская царица Евдокия Лопухина, взамен которой Пётр посадил рядом с собой отобранную у Меньшикова пленницу Марту Скавронскую, будущую самодержицу Екатерину Первую. С неё начался двухвековой «бал иностранных цариц». А несчастная Лопухина, чей княжеский род вёл отсчёт от косожского князя Редеди, до 1725 года протомилась тут под усиленной охраной, а позже, когда «сменщица» приняла власть, вообще оказалась в Шлиссельбурге. Город, ставший первой столицей явившегося с Запада Рюрика, таким образом, стал символом той России, которую Пётр без жалости оставил в своём стремлении к Западу.