Вся правда – вся позор

 
Там быть ни разу не пришлось,
Хотя… там непогода будет,
От друга мне слушок дошел.
А к черту эту заграницу,
Не буду тратить нервы зря,
Поеду друга навещу
С любимой познакомить надо.
 
 
Усадьба белая виднелась
Главою грозною полей.
В своих мощах она держала
Раздутый, пылкий лик Царей.
 
 
Сошедши лишь с кареты, мы
В саде райском очутились
И яблоки зарей горели,
Но их сорвать нам не случилось.
 
 
Но вот слуга, за ним другой,
И слышу уже голос дивный,
Блестит туфля и светит локон
И вот он, вот – мой друг любимый!
 
 
Он статен был. В среде рабочей
Носил он чин весьма большой.
Характер был приятен очень,
Он ласков; а какой душой!
О! Описать сея не просто:
Она кротка, немногословна,
Но если говорит, то полно.
И задевает каждый нерв
Его поэмы славных дней.
 
 
И взгляды наши ныне вместе,
Переведя дух от поездки,
Ему я крикнул: “Друг любезный!”,
А он мне: “Здравствуй, Михаил”.
 
 
–С дороги дальней градов низких
Ко мне явился на порог
Ты, Михаил. Да как ты мог
Влюбиться, забыв совет мой близкий:
Уж чай судьба над подошлет
Родного человека,
Даже тогда в любви нет толку,
Путь он роднее века.
 
 
–Ну стало тебе, брат, серчать,
В любви я вижу много толку,
Мне удовольствие вменять
Она одна лишь может только.
 
 
–Да, запустился, брат, смотрю,
Года уж погодя,
Без наших длительных бесед,
Без дружбы очага.
Ну вы же, мисс, меня поймете,
Что я не больше, чем шучу,
Я просто Мишу, равно вам,
В такой же степени люблю.
Так как же вас зовут,
Философа властитель?
 
 
–Мария Жануа.
 
 
–Прошу ко мне в обитель.
 

III.

Кориолан (дир. Фуртвенглер), Людвиг ван Бетховен.

 
Уж вечер. Маша спать пошла,
Была весьма утомлена.
Друг предложил здесь ночевать
И отказать было нельзя.
 
 
Трещат поленья в светлой печке,
И искры бегают по полу,
В окне седая ночь летит,
Любовь чувствительна к природе.
А где-то ухает сова, бежит олень,
В просторах вечных линий странствий
Луна нависла. Чьей бы сень
Рисована рукою страстно?
Кто зверям бы закон писал?
От куда чуют воли ветры?
Ужели Бог иль Сатана
Системы предписать хотели?
 
 
–Они свободны, это правда,
Однако ж сложная то доля
Свободы вечно не терять
И жить при том, как на свободе.
 
 
–“Свобода” разве ж есть свобода?
Сей термин смыслом нарекли,
Как мы с тобою, все господы,
Они не с неба, но с земли.
Бежать за ценность какую
Создали мы с тобой? Зачем?
Бывает, в рабстве кто доволен,
Но он же Божий, как и мы.
И что тогда прикажешь думать?
Уж если б Бог свободы возжелал
 
 
–Он разве б рабство создавал?
А от чего свобода – выдумка твоя, а рабство вдруг его?
По мне так очевидно все наоборот.
Ведь звери все его, природу он придумал,
Свободы он желал, людей губить не думал.
Да кто б его спросил, чего же он желал?
Никто ж не спросит! Все о спасении молят,
Все смертных бы спасать… а для чего
Они о Боге без Христа глаголят?
 
 
–Христа увидели б и Бога позабыли…
 
 
–Воистину! Ну-с, выпьем.
 
 
–Выпьем. Ответь мне, брат, Мария у тебя от куда?
 
 
–Ну как от куда, в Москве ее я встретил,
Как свиделись, так сразу полюбил
И вот представиться тебе хотели.
 
 
–Вы женитесь?
 
 
–Пока что нет, но дело близится к тому.
 
 
–Не надо.
 
 
–Это почему?
 
 
–Ну ведь женитьба есть оковы,
Свободе и любви жить вместе сложно,
А ты младой, и вижу в тебе силы,
Так выбираться придется, что тебе дороже.
 
 
–А от чего ж мне с нею нельзя быть,
Холить, лелеять и любить?
 
 
–Так можно, я не спорю, но при том,
То, что сказать тебе хотел:
Заботиться о ком-то о другом,
Как будто жить для службы дел.
В рутину быстро превратятся
Все ваши страсти и любовь,
Года ж уже не воротятся,
Забудешь с нею барский тон.
А вот представь, её ты любишь,
Но вдруг болезнь и умерла,
И что же делать тогда будешь?
Предашься чувству вновь сполна?
Вот нет. Забудешь жизни краски,
Вину себе возьмешь за всё
И что тогда? Свобод прикрасы
Забудешь. Навсегда, при том.
Но ты орел долин великих,
Перья черны, густы, и ты,
Свой голос возвышая дикий,
Возьмешь правления бразды
Свободы. Помяни меня:
Мы пусть враги, а пусть друзья,
Но истина всегда одна,
Её открыл я для тебя.
 
 
–Дай Боже, чтобы ты ошибся.
 
 
–Когда в последний раз то было?
 
 
–А было ли вообще?..
 
 
–Так вот оно, в чём дело…
 
 
На утро выехал домой,
Груженный страхом новым,
Мне в мыслях лазить не впервой.
(Следил за барским тоном).
 
 
Уж Солнце село и восстало,
Луна светлела, умирала,
Раскаты грома и дожди,
И время шло. Ну подожди
меня. Куда летишь?
Куда спешить тебе, скажи мне,
Ты разве не само решишь,
Когда и что б происходило?
 
 
Всё бьют настенные часы,
И этот стук, меня будя,
Как будто бы мне смерть грозил,
И я пугался, не шутя.
Такое зрелище батрак
Увидел бы, да посмеялся,
А я все с ужасом боялся.
 
 
Слова же друга в голове
Засели и на долго.
Это заметила Мария,
Сим фактом беспокойна.
 
 
–Ты после друга сам не свой,
Хоть время и прошло,
Ты будто выть скоро начнешь,
Уставившись в окно.
Скажи мне, что с тобою?
Неужто заболел?
Давно ли ты молитвою
Вновь начинал свой день?
 
 
–Да, Маша, точно болен, сильно,
А как зовут болезнь не знаю.
И ты не знаешь. Доктора
От сей болезни не спасают.
Меня ты любишь?
 
 
–Да, конечно.
 
 
–Но это всё твои слова,
И им я должен свято верить,
Дышу все дымом от костра,
А что костер? Он дымом пышет.
Ты видела, друг одинок,
И он владеет целым царством,
А что же я? Совсем не инок:
Ни королевства, ни богатства.
Уж время быстро пролетело
С нашей учёною скамьи,
А он как был и чист, и верен,
Так был он до сея зари.
Отец погиб, и от кого!
Его соратники, друзья
Его пленили, всё за зря,
И расстреляли. Род думный дьяк…
И расстреляли… в спину нож,
А мне б не кончить с тем же духом,
Надеюсь, ты меня поймешь,
Что эти думы не со скуки…
 
 
–Что слышу я? Ах, в спину нож?
Вонзить тебе его должна? – потом, немного погодя,
Не может быть, что не ждешь
Спокойствию верные слова,
Что обнадежили б тебя…
Как смог же ты
В любви моею усомниться?
Что сделала такого я,
Чтоб блудницею очутиться?
В момент сложнейший вашей жизни
Я к вам пришла… ты звал меня,
Чтоб вы меня любили нежно,
Чтоб от отца не умирал.
Ваши глаза были дерзки,
Душа грязна смертью отца,
Но я не бросила тогда
Попыток ваших становленья,
И стали вы свободны от
“души волненья моря”,
Признали чувства, вспыхнул вновь
Ваш дикий Марс холодный.
Вы мне не верите. Кому?
Скажите мне на милость.
Играю плохо я в жену
Иль вам за ум мой стыдно?
Ах, думаете, я всё вру
И мне постыла правда?
Однако ж, я вас всё люблю,
Но чувству вы не рады.
Молчала я до сей поры,
Меня вы мало знали,
Что я Мария Жануа,
Хоть раз вы где слыхали?
Хочу кричать и говорить подолгу
И вам сказать, все, что хочу,
Но слов признать вы не готовы,
А я иного не могу.
 
 
–Я убедился наконец,
Что друг мой полный гений!
Вот вы! Натура! Ваш венец!
Специальная богема!
На обвинения вините.
Наука эта тяжела,
Ну что ж, прошу я вас, примите,
Свободу воспеваю я!
Я благодарен вам, идите,
Похвастайтесь своим подругам,
Что глупый гений, и безумный,
Поверил сим пустым словам.
И это истина! Так надо!
Тогда лишь только правду сыщешь,
Когда словам не будешь верить,
Иначе правду не отыщешь,
Не я один сея сказал.
Я вас люблю, сказал не раз,
Такой вот странною любовью,
Но такова даёт мне глас
Не быть глупцом и петь про волю!
Таков я! Я не эгоист,
Я лишь помочь тебе хочу.
Сомненья – суть одна лишь прелесть
И к каждому идет лицу.
 
 
Мария отошла к двери,
Как будто б Мишу ужалась,
И слезы по ее щеке
Катились градом, в пол вбиваясь.
 
 
–Что ж, получилось, молодец,
Сомненья сеять ты стал мастер,
И сомневаюсь я теперь,
Что наша встреча – не случайность!
Но что случилось, где же ты,
Любимец мой, любимец верный,
От куда лапы Сатаны
Трясут вас сильно и безмерно…
 
 
Открыла, выбежала в дверь,
Стоном прихожую полня,
Теперь входную и на свет
Среди полуночи бежала.
 
 
Ушла. Вот дура, дура баба!
Всё чувствами она держима.
Ей правду лично объясняют,
А всё уйдёт, уйдёт – и мимо.
 
 
“Великий век моральных разложений”,
К другу поехал вновь, он объявил,
“И ваша дама есть простое подтвержденье,
Тому, что в доводах своих я не глупил.”
“Ну как так можно, ну скажи мне, милый друг,
Неужто правда я рассудок потерял?
Но правду презирать, и так дотошно,
Ну как возможно? Что за бес её занял?
Я разве был преступен в своих думах?
Хотя не раз уже их изливал,
Но раньше вторила она мной данным мыслям,
А ныне ж вдруг она восстала.
А в чём причина? Вот удивительная девка,
Меня винила на мои слова,
Что ты в сем виноват. Слезами надурила
Себя, пытаясь и меня.”
“О это, право, странность пребольшая,