Рольф
Марвин приближался к охотнику медленно. Знал, что любые его резкие движения тот может воспринять как агрессию. Или – провокацию.
Охотники, они и так – чрезвычайно подозрительные ребята. А этот – Рольф, как он вычитал в его мозгу! – особенно. Потому что он сейчас поддерживает телепатическую связь с Миерной. Поэтому понимает, что и сам Марвин может быть чрезвычайно опасен.
– Стой. Я должен проверить тебя приборами. – надо же, какой у Рольфа, оказывается, резкий и хриплый голос. Буквально режет слух, словно вибронож – тело.
Марвин остановился. Терпеливо стоял под излучателями-сканнерами, даже медленно сделал, когда Рольф приказал, оборот вокруг своей оси.
– Подходи. Медленно.
Обыск Рольф предпочитает делать по старинке. Руками.
Но Марвин ничего с собой не взял. Знал, что всё равно обнаружат. Да и не нужно ему ничего.
Его основное оружие – он сам.
Но теперь и это – под большим вопросом. Потому что…
Потому что Миерна, его дочь, ненавидит его. И может заблокировать, нейтрализовать, или даже просто – убить, в любую секунду. Даже на таком расстоянии. И если она до сих пор этого не сделала – значит, у неё есть причины. Веские.
Допрос?..
Да, ей будет нетрудно взломать его блоки, и залезть в самые глубины подсознания, если его приведут туда, в Штаб, и разместят хотя бы в сотне шагов от дочери.
Он-то знает.
Сильней его дочери сейчас никого нет.
А дочь…
Зла на него. Если это сказать очень мягко.
Из-за Роны.
Дильфуза
– Нет, не трогайте её.
– Марвин! Ты – что? Она же не годится для тебя? Смотри, какая старая и тощая! Уж такая-то наверняка прошла менопаузу!
Вежливым мягким движением Марвин отстранил Дильфузу в сторону. Протянул ладони к ауре женщины, про которую столь презрительно высказалась начальница развед-отряда. Поводил руками в стороны и вверх-вниз.
– Нет, она ещё в состоянии. И я чувствую: именно в ней что-то есть. Какие-то особые способности. Может, до экстрасенса она и не дотягивает, но…
Оставьте её мне. Остальных можете… – он не договорил, но они все и так отлично знали, какая судьба постигнет тех «бесперспективных» женщин, которых он «отбракует». И детей.
– Ладно, как знаешь! – Дильфуза пожала плечами, и махнула своим. Взвод увёл крохотную группку истощённых пленниц и детей дальше в развалины.
Марвин остался лицом к лицу с женщиной.
Та упорно смотрела в землю у своих ступней. Босых, сине-серых и неправдоподобно узких – и дело явно было не в том, что она недоедала в последнее время. Марвину словно сдавило сердце невидимой волосатой рукой.
Женщина даже не кусала губы, как обычно делали «избранные», понимая, что их ждёт что-то похуже простого укуса – Марвин за это их и выбирал. За ограниченную способность проникать – сознанием или инстинктом! – в чужие мозги и тела.
Но эта всё так же не шевелилась, хотя не могла не понимать, что здесь и сейчас решается её судьба. Что Марвин – явно какой-то местный начальник, как раз и имеющий право раздавать указания: кому – жить…
А кого – отправить на превращение в мертвяков. Или – в пищу.
– Не бойся. Раз я тебя выбрал, участь остальных тебе не грозит. Пока…
Если он надеялся, что она спросит, «пока – что?..», то сильно ошибся. Поэтому закончил сам:
– Пока ты не будешь признана бесперспективной, и я не установлю точно, что ты не в состоянии забеременеть. От меня.
Она и сейчас ничего не сказала. Но подняла глаза – О! Сколько там было кипящей ненависти и отчаяния! – и плюнула в него.
Марвин просто утёр плевок с лица. Ему, конечно, было неприятно – женщина чем-то понравилась ему, и он не хотел, чтоб с ней было, как со многими из остальных. Поэтому хмыкнул:
– Ну, как знаешь. Но лучше будет, если ты согласишься всё сделать добровольно. Сама. Потому что в противном случае мне придётся приказывать слугам привязывать тебя. Или просто – усыплять. Затем мне придётся тебя насиловать. И – снова насиловать. До тех пор, пока мы не получим нужного нам результата.
А нужно нам, как я уже сказал, чтоб ты забеременела. От меня.
Как видишь, я откровенен. Мы всё равно добьёмся от тебя того, чего хотим. А вот если б ты согласилась добровольно – тебя кормили бы лучше, чем обычную пленницу. И не причиняли бы боли. И, возможно, после рождения ребёнка – ну, если б его характеристики получились удовлетворительными! – оставили бы в живых. Для продолжения получения нужного нам потомства.
Женщина ничего не сказала. И не плюнула, как он было подумал. Но посмотрела…
Как раньше писали о таком взгляде романтики – «словно насквозь прожгла!»
Однако Марвин за годы «работы» свыкся со своей ролью. И почти не сердился на то, что считал банальной глупостью:
– Я предлагаю тебе жизнь. В твоей воле – выбрать это, – он жестом указал на её бёдра, – или – он кивнул теперь за спину, где уже не слышно было шлёпанья босых ступнёй, – то. Подумай над этим, пока будешь сидеть в карантине. И помни. Сейчас у тебя есть шанс передать свою кровь, свои гены – дальше. Родить ребёнка.
Многие за такую, даже крошечную, возможность, отдали бы руку.
Или – жизнь.
В карантине пленнице пришлось провести трое суток: именно столько Марвин посчитал нужным, чтоб с гарантией избавиться от разной заразы. «Свежие» – ещё крепкие и сообразительные – равнодушные мертвяки-охранники педантично-методично обрабатывали щётками, мылом, дезинсектантами и прочими средствами гигиены её тело.
Всё это время Марвин продолжал делить постель с Дильфузой, открыто фыркавшей ему в лицо, что он – похотливый и безмозглый кобель, только зря расточающий своё драгоценное семя на «разных бесперспективных старух».
На третью ночь Марвин вынужден был согласиться, что питает-таки определённые эмоции в отношении новой кандидатки:
– Подумай сама. Если я не буду чувствовать эмпатии, контакта с ней, с её внутренним миром, я не смогу и как положено, то есть – качественно, оплодотворить её!
– Брехун ты, Марвин. – Дильфуза, ещё слегка запыхавшаяся после увеселений, откинулась на подушку, – Про этот «контакт» ты Конклаву, да и мне все уши прожужжал. Но пока из твоих детей только двое получились более-менее… Как ты выражаешься – «с приемлемыми боевыми характеристиками». Я иногда думаю, что ты этот план предложил нарочно. Чтоб потешить своё хреново либидо: ты – …барь-террорист. Садист. И явно получаешь удовольствие, насилуя несчастных жертв-кандидаток.
– Бред! – как Марвин не старался, раздражение прорвалось в голос. А возникало это раздражение от того, что Дильфуза тоже – словно видела его скрытые комплексы, и угадывала подспудные мотивы, которые двигали им довольно часто, и о которых он и сам не всё знал, и, разумеется, предпочитал помалкивать, – Моё «хреново либидо» я отлично тешу и с тобой. А до этого мне неплохо было и с Белиндой. Я, как ты, возможно, обратила внимание, имею возможность выбора – спасибо Конклаву. И выбираю…
– Знаю-знаю, – Дильфуза хитро прищурилась. В огромных чёрных глазах проскользнуло что-то от удовольствия породистой балованной кошечки, сожравшей миску сметаны, – Самое лучшее! Согласна: хоть здесь ты не врёшь! Но знаешь что, Марвин…
– Да? – он знал, что она сейчас скажет. Читал это в её мозгу.
И знал, что она тоже это знает. И от этого тоже получает наслаждение. Как бы транслируя ему то, что лежало на поверхности её просто устроенной натуры. И зная, что этим приводит в смятение его всё ещё ранимую душу. Своеобразный такой выверт изощрённого эксгибиционизма.
– Да. Именно это. То, что я – самая красивая и сексапильная в нашем Убежище, мне, понятное дело, льстит… Но с другой стороны я не слишком счастлива, что приходится лучшего кобеля Поселения делить с какими-то… Шлюхами подзаборными!
Марвин вздохнул, откинувшись. Перевернулся на спину. Уставился в потолок. Губы старался уже не кусать.
Сколько раз они говорили об этом. И сколько раз он приводил ей аргументы, свои и Конклава, одобрившего его Программу «создания суперэкстрассенсов» для окончательной победы над отрядами Сопротивления.
Дильфуза не то, чтоб не понимала их «мужской» логики, но старательно делала вид, что не понимает. Знала, что таким образом злит его. Заводит.
Только с одной целью.
Когда Мартин зол, он и правда – террорист в постели. Вымещает, так сказать, агрессию, в наиболее приятной любовнице форме!..
Но сейчас у него не было настроения заниматься снова любовью. Он хотел подумать.
Понять, что же такого он увидал в своей «новой жертве», что вынудило его приказать оставить её даже до того, как он разглядел её вблизи – как-то так получилось, что когда пленников проводили мимо, рука словно вскинулась сама: «Вот эту!..»
– Эй, я знаю, что ты не спишь. И не надо прикидываться, что ты устал. С такой кормёжкой тебя должно хватать на троих таких как я, – да, подумал Марвин, одно время так и было: он позволял себе «разгуляться», имея за ночь одновременно до трёх самых красивых ведьм Убежища, – Давай, вставай-ка.
Последнее предложение, впрочем, относилось не к самому Марвину, а к его «орудию». Так сказать, «главному инструменту» Программы создания мутантов.
Предназначенных для обнаружения, и просто – уничтожения обычных людей.
Марвин и сам отлично понимал: да, такой как он – может отлично сдерживать, и бороться с ведьмами. И даже членами Конклава. Шрам на лице Белинды, которая первой попыталась «захватить» его в плен, прошёл только через два года. И то – только стараниями самого Марвина: он чувствовал вину перед лучшей любовницей, что у него была.
Правда, с подправленным лицом, или без него, уже оказалось неважно – красавицу и умницу Белинду убил охотник.
Нет, не Рольф, а Брэндон.
Марвин знал охотников по именам. И чувствовал их передвижения и эмоциональный фон. Но мысли, их, и других людей, оставались недоступны, если расстояние превышало десять шагов.
Однако Марвин надеялся, что рано или поздно сочетание генов – его и очередной «избранной» – поможет увеличить эти «боевые характеристики».
Мысли и воспоминания, роем саранчи проносившиеся в голове, не помешали его «орудию» чутко отреагировать на старания Дильфузы, взявшей дело в очаровательный, словно бутон лилии, ротик. Зар-раза! Она действительно – потрясающе красива! И знает об этом. Давно вычитала в его мозгу его восхищение ею, и соответствующие мысли… И иногда даже использовала те позы и изгибы тела, которые он себе представлял!
Вот она, обратная сторона его способностей: читаешь в чужих душах… Но и свою не можешь полностью скрыть за блоками!..
Он замычал, зажмурившись. Запустил ладони в огромную копну смоляных волос. Боже, до чего она, дрянь распутная, хороша!.. Он отлично осознавал, что позволил ей себя соблазнить тогда, в самый первый раз… И после этого – всё.
Как говорится, увяз коготок – всей птичке пропасть!
Дильфуза слишком прекрасна. И – классическая собственница. И знает, что он – покорён. И кроме того, она, как и все ведьмы, тоже обладает теми самыми способностями, что, будь она нормальна, позволили бы надеяться на как раз те самые мутации…
Но ведьмы бесплодны.
Вот она: плата за вечную красоту и… Бессмертие.
Он приподнялся, перевернул любовницу на живот. Навалился, сопя. Воспрявшее орудие вошло мягко – уж он-то чуял, как именно Дильфузе сейчас хочется!..
Ладно, сделаем девушке приятное. Она и правда – тоже к нему неравнодушна.
Что-что, а это-то он видит!
И пусть она – до самых глубин тёмной душонки расчётлива, жестока, развратна, и сексуально озабочена, она как раз этим его и покорила: своей почти наивной испорченностью, и полным отсутствием стремления выглядеть лучше, чем есть!
Хотелось девушке его девяти дюймов – она так ему об этом и сказала!
И ведь получила, что хотела.
К вечеру четвёртого дня ему пришлось заняться и делом.
В комнате, куда «избранную старушку», как её теперь, посмеиваясь, обзывала Дильфуза, перевели после карантина, было тепло и светло. Чисто. Основной предмет интерьера – кровать – занимал добрую половину территории.
Женщина избрала тактику молчания. На его попытки познакомиться, или завязать разговор, только моргала, отрешённо глядя в потолок, или в стену, когда он стоял рядом.
А поскольку при этом она лежала на огромной кровати, нарочито раскинув в стороны руки и ноги, словно выброшенная на сушу морская звезда, Марвина слегка проняло:
– Хватит изображать несчастную жертву! Я всё равно должен заняться с тобой сексом! Потому что мои Хозяева ещё не освоили способ оплодотворения, как у племенных коров! Шприца со спермой не будет!
Впервые он ощутил слабый отклик – она словно усмехнулась там, внутри. Но где-то очень глубоко.
Значит, не идиотка! И – не так зла на него, как пытается показать ему в своих мыслях, «формулируя» чётко произносимыми про себя словами, что он – похабник, развратник и редкая мразь! Прислужник и раб тварей и гнусных гадин! П…рас и извращенец!
– Ладно, согласен: я – не идеал романтического возлюбленного. Но и не совсем уж сволочь. Могу тебя обрадовать: ты мне и правда – понравилась. Наверное тем, что чем-то близка. Ну, духовно, – он хмыкнул. – Я тоже вначале был непримирим. Сердит. Отказывался «работать». – Марвин присел на постель, спиной к женщине, – Ни к чему хорошему это, естественно, не привело. Мне предложили разрешить очень простую ситуацию. Поставили передо мной очень красивую молодую девушку… И сказали: «Выбирай! Или ты спишь с ней до тех пор, пока она не забеременеет, или мы отдадим её на растерзание мертвякам!»
Разумеется, они знали, что я уже видел… Что происходит с живой женщиной, если она попадает к…
Ну и что мне оставалось делать?
Марвин надеялся только на то, что женщина ещё не может читать у него в подсознании так, как уже навострилась Дильфуза. Иначе его наглая ложь сделает только хуже.
– Если ты думаешь, тварь, ведьмий прихвостень, что разжалобил меня рассказиками о своей «несчастной судьбе», ты сильно ошибаешься!
А приятный у неё голос. Несмотря даже на то, что она пытается подпустить туда побольше жёлчи и яда. Да и радует то, что она хоть что-то сказала. Марвин не стал форсировать, приводя доводы рассудка и новые аргументы. Сказал только:
– Да, я – ведьмий прихвостень. Раб. Производитель. Зато девушка осталась жива. И сейчас в изоляторе выкармливает моего второго сына.
Я смог убедить Комиссию, что её дети – перспективны.
– Да?! Ты – жалкий слюнявый говнюк! Трусливый приспособленец! Сексуальный маньяк, пытающийся перетрахать всех доступных баб! Убила бы, если б могла!..
Глядя, как она, сжавшись в комочек, и закрыв лицо ладонями, рыдает, Марвин подумал, что женщина не так уж неправа – иногда он, в минуты депрессии, и сам так про себя…
– Ты что – пытаешься эту дуру, как и остальных своих «подопечных» – «приручить»?
– Ну… – Марвин замялся, – Не то, чтобы приручить… А просто сделать её существование здесь хоть в какой-то мере осмысленным.
– Ха-ха-ха!.. – словно раскалённые иглы вонзаются в его мозг. Потому что смех, даже издевательский и саркастический, в исполнении Дильфузы – опасен. Она – видит его «натуру», – Кому ты лапшу пытаешься!.. Она – и правда: дура! Глупо пытаться обращаться с ней, как с разумным партнёром. Не в коня корм!
Марвин прикусил губу. Он и сам уже знал, что женщина – Рона – не отличается излишним интеллектом. Но ему не это от неё нужно, а – здоровое потомство. С усиленными ментальными способностями.
– Я не пытаюсь, если ты об этом, втереться к ней в доверие. Просто хочу, чтоб её отрицательные эмоции не вредили будущему развитию плода! Чтоб наш ребёнок не был…
Врагом для неё!
– Поражаешь ты меня своей душевной простотой, господин «главный экстрасекс». Ты же можешь просто приказать ей полюбить себя. И она сама раздвинет ножки, и будет, как принято говорить, счастлива, что ты снизошёл… А что делаешь ты? Ждёшь и терпишь, выслушивая оскорбления и ругань?
– Да. Это – ничего. Пара дней нам погоды не сделают. А если оплодотворение будет происходить на добровольной, так сказать, основе – оно будет качественней. – Марвин и сам уже не слишком-то верил затасканному, и сотни раз повторенному аргументу.
– Чушь! По-твоему выходит, что когда четверо здоровенных жеребцов входят, и привязывают эту идиотку за руки и за ноги к кольцам, это – не насилие над личностью. А зато когда ты, щёлкнув пальцами, прикажешь ей до безумия влюбиться в твою подлую морду, и самой кинуться под тебя, постанывая от вожделения – это – насилие!
– Ну… – он запнулся было, – Да. Я же не виноват, что она при моём прикосновении, даже пальцем, сжимается каждый раз в комочек, и начинает орать как резанная, рыдать, и биться в истерике.
– Ага, он не виноват… – Дильфуза избавилась от остатков одежды просто: кинула похожие на ниточку гипюровые трусики сверху кучи всего остального, – А кто виноват? Я, что ли? Это ведь ты предложил Конклаву именно такой способ. План – целиком твой. Конклав-то до этого не заморачивался всякими сложностями: просто пускал туда, где засел очередной отряд Сопротивления, в их Бункер, «пушечное мясо» – да побольше.
А когда кончались запасы «съедобного мяса» – просто высылал разведчиц на поиски очередной группы отсиживающихся.
– Верно. В первые годы Конклав так и делал. – Марвин почувствовал себя уверенней. Тут-то его логика – неопровержима, – И куда это вас привело?
На это Дильфуза даже не возразила, забравшись вместо ответа под простыню, и призывно помаргивая огромными чёрными глазищами, и недвусмысленно облизывая пухлые чувственные губы с изящным изгибом линий. Марвин вздохнул, снял штаны:
– Больше половины мертвяков пропало из-за такой глупой «лобовой» тактики.
Причём – абсолютно впустую. Люди просто сжигали наше «мясо» из огнемётов. И закапывали то, что осталось от трупов. И присыпали известью. И теперь нам эти мясные ресурсы недоступны. Что это, как не расточительство со стороны любимого Конклава?
А других выживших, если вспомнишь, и так практически не осталось. Ну, на нашем континенте. А перебираться на соседний, да ещё без гарантий… Глупо.
Дильфуза обнажила остренькие зубки в ехидной ухмылочке:
– Какой ты всё-таки циничный и прагматичный гад. За нас он, якобы, «переживает»! Конформист …уев. Ладно, хватит делать вид, что тебе жаль всех на свете. И вот прям всё на свете ты делаешь для «нашего Блага»! Иди, работай! Тебе надо вести «регулярную» половую жизнь.
Чтоб «держать сперматозоиды в активной форме»!
Сегодня обошлось без четверых «здоровущих жеребцов», привязавших бы оплодотворяемую к стальным кольцам в кровати.
Женщина даже не пикнула. Просто отвернула лицо, когда Марвин, сопя, забрался на неё. Он подумал, что в-принципе сейчас – самое оптимальное время. Её яичники – как раз в активной фазе. Нужно постараться.
Старался Марвин примерно полчаса – даже три раза сменил позицию, и закончил так, как шансы были наилучшими – «а ла ваш». Некстати мелькнула мысль о том, что это только человек развернул партнёршу лицом к себе. Остальных млекопитающих секс вполне устраивает так, как предусмотрела Природа…
Когда судороги оргазма утихли, и он отвалился, женщина снова застонала. Отвернулась, свернулась комочком. Рыдания как обычно сотрясли уже не такое хрупкое благодаря хорошей кормёжке тело. Слушая всхлипывания и ощущая, как трясётся кровать, Марвин мысленно усмехнулся: уж он-то видел… Что женщина рыдает не потому, что унижена, или ей больно – всё это они проходили в первые три раза! – а потому, что считает, что так надо. Рыдать. Потому что, как ни крути, «честь поругана».
Он, если честно, давно порылся в закоулках того, что она называла своей душой.
И – опять-таки, если честно! – ничего выдающегося или оригинального там не нашёл. Устаревшие принципы, или так называемые моральные устои – почти как у пуританки. (Недаром же она оказалась девственницей – кто бы из парней или мужчин, ценящих себя и своё время, согласился «уламывать» такую, когда вокруг полно доступных, буквально кидающихся на шею, женщин и девок – «сексуальная свобода», мать её…)
Весьма ограниченный кругозор: кроме работы – она преподавала язык в начальных классах – женщину почти ничто не интересовало. Ни искусство, ни спорт, ни другие хобби, типа вышивания, или просто – сидения в Сети. Или, скажем, сочинение стихов…
И абсолютно достоверный признак «невысокого Ай-Кью»: женщина, разумеется, считала, что лучше всех знает, «как надо» и «как положено» делать – всё на свете…
Он, если опять-таки – быть до конца честным с самим собой, вообще не понимал: может, ошибся?! Или… его обманули?! Что такого увидел в ней тогда, в первую встречу: та крошечная искра, что подобно аварийному маячку мигала внутри хрупкого тела, и кричала: «Я – особенная! Я не должна вот так умереть!», словно угасла…
Или женщина сама как-то спрятала её, когда поняла, что останется в живых?!
Тогда не он, а она – циничная и расчётливая тварь. Приспособленка. Которая сейчас даже не думает, что над ней – надругались. А просто… Делает вид, что так думает.
И – живёт.
Разозлившись, он повернулся к ней. Но в последний момент не открыл рот, а подумал со всей возможной силой:
– «Хватит придуряться. Я знаю, что тебе не было больно. И не делай вид, что тебя «изнасиловали». Ты этого и сама хотела.»
Ответ прозвучал вслух:
– Ложь! Ничего я не хотела. Меня тошнит от тебя! Ты – гнусный подонок. Выродок! Кобель на службе тварей! Ты просто знаешь, что мне деваться некуда… – последовал новый поток всхлипываний и подвываний. Но мысли… Артистка хренова. Его-то не обманешь так.
Марвин поймал себя на том, что невольно чешет в затылке. Покачал головой. Спросил уже вслух:
– Ты читаешь мысли всех, или – только мои?
Когда женщина повернулась, в глазах ещё блестели слёзы, но в голосе их уже не было:
– Всех! И тех кобелей, что мечтали завалить меня тогда, в молодости, и циничных подонков, которые хотели меня уже позже, в зрелости… И, конечно – твои! Твои мысли для меня – вовсе не сюрприз. Тоже мне – сексуально озабоченный экстрасекс!
Марвин подумал, поспешив спрятать эту мысль за блок, что набор слов в лексиконе «училки» вовсе не так разнообразен и велик, как можно было ожидать. Не надоело же ей употреблять каждый раз одни и те же ругательства.
Спросил, на этот раз мысленно, снова отвернувшись:
– Ты поэтому и не хотела вести… Половую жизнь? Тебе, наверное, видны были только пошло-сальные картины, что вставали в мозгах этих придурков?
– Ну… Да. Да.
Меня до сих пор воротит, как вспомню!..
– Докладывайте, Марвин.
– Слушаюсь, Ваше Преосвященство. – Марвин оглядел белые капюшоны, и обтянутые кожей бритые черепа под ними, что сейчас были обращены к нему впалыми глазницами. Но вот глаза…
Глаза членов Комиссии сверкали поистине нечеловеческой страстью. Страстью к убийствам! Собственно, чего другого можно ожидать: Конклав назначил членов Комиссии из бывших священнослужителей. А таким привычна мысль о «святой» Инквизиции.
– Собственно, суть доклада можно изложить в двух словах. Наша основная цель достигнута. Женщина забеременела!
– Хе-хе… Кто бы сомневался, что вы обрюхатите и эту, – на него сверкнул прищуром единственного целого глаза человек, сидящий по правую руку от Главы Комиссии, кардинал Риган, – насколько я понимаю ситуацию, вы ведь можете по собственному желанию направлять в нужное место и свою сперму! Будь ваш, простите, похотливый …ер – даже в другой комнате!
– Не нужно иронизировать, Советник Риган, – Марвин старался сдерживать эмоции, понимая, что за него сейчас только то, что Конклаву до сих пор не удалось предложить никакой действенной альтернативы его плану, – Для качественного осеменения мне приходится прикладывать все свои силы. Надеюсь, я уже привёл достаточно аргументов в пользу того, что план, предложенный мной, является пока единственным реально перспективным. И работающим.
– Да, чёрт его задери, он работает! Малютка Паола действительно указала нам место, где прятались потомки и члены Правительства Бельгии. Ну и где она теперь?!
– Вы абсолютно правы, Советник Гирей, она мертва. Но если вспомните, – Марвин скрипнул зубами, и так вцепился в край стола, что доски затрещали под сильными пальцами, – это именно вы настояли, чтоб мы приказали ей напрячься. И это именно я был категорически против использования ребёнка, которому ещё не исполнилось четырёх лет! – последние слова Мартин почти выкрикнул в самую морщинистую рожу, мерзко щурящуюся близорукими подслеповатыми глазками из-под клобука.
– Тише, господа. – Глава Комиссии не повысил голоса, однако в комнате мгновенно наступила тишина: словно собравшихся окатили бассейном ледяной воды. – Незачем вспоминать прошлые ошибки. Сейчас нам нужны гарантии того, что новая генерация дальновидящих не окажется столь упрямой, и морально неустойчивой. Может ли ваше подразделение, господин главный Селектор, дать нам такие гарантии?
Мартин откинулся на спинку своего стула, и на секунду прикрыл глаза:
– Нет, господин Председатель. Наше подразделение пока, – он выделил это слово тоном, – не может дать таких гарантий. И дело не в том, что у детей способности напрямую зависят от эмоционального состояния и наследственности их матерей.
Дело – в воспитании.
Напоминаю: дальновидящие – сверхвосприимчивы. Сверхчувствительны. И чуют, видят малейшую фальшь в словах и поступках тех, кто обслуживает Ясли, и занимается их обучением. Вопрос таким образом сводится к тому, что нам вначале нужны соответствующим образом обученные, и надёжно заблокированные ментально, воспитатели. Которым мы уже потом смогли бы доверить воспитание и обучение сверхдетей. О том, с какими сложностями это связано, и какие методы и меры я предлагаю, я уже Комитету докладывал.