Чтоб вытащить из-под неё всё барахлишко, пришлось поднапрячься: пот так и тёк со лба, и по рукам и телу. Но справился быстро. Зато два тела туда вошли очень даже спокойно. И после того, как заложил их снова всеми этими циновками, коврами, узлами со шмотьём, и мешками с какими-то крупами, получилось отлично. Натекшую из ягодицы лужицу затёр подошвой афганки: не видно. Потому что пыль.
Не видно и моих гавриков.
А когда их найдут, надеюсь, меня с заложником здесь уже не будет.
Правда, тянуть с его освобождением и транспортировкой сюда смысла не вижу.
Поскольку если прилетит высоконачальственная сволочь, и допрос не сложится… Ну, или америкос посчитает, что военный советник унижает его достоинство или грубит, запросто может моего друга и – того! А мне это ни к чему. Следовательно, плевать на яркое освещение – буду пытаться сделать всё в «обеденное время».
Потому что приём пищи в любой армии мира – это – святое!..
Достаю снова из кармана мобилу того, «шейха». Нажимаю красную. Точно: вот оно местное время. Четырнадцать тридцать девять. О – уже сорок! Стало быть, осталось двадцать минут. Нормально. И мне для настройки «внутренних часов» – достаточно. Кладу сломанную мобилу прямо на пол, у проёма. Мне она не нужна: чтоб какой-нибудь идиот, позвонив на него в самый неподходящий момент, выдал моё местонахождение?! Дудки. Ну, а «шейх» купит себе другой.
Высунув нос наружу, только огромным напряжением воли удержался от того, чтоб не засунуть его вместе со всем остальным организмом обратно. Потому что если в хибаре ощущалось как градусов пятьдесят, то тут – все семьдесят! Хоть яйца куриные в песке вари. Вкрутую. Кстати – насчёт песка тоже угадал. Вся улочка покрыта именно им. И имеются здесь следы от колей машин, и, кажется, даже танков: вон они, характерные отметины от траков. Но уже полузанесённые вездесущим песком и пудрообразной белой пылью. Которая, несомая обжигающим порывистым ветерком, сразу же начинает набиваться мне в ноздри и рот, и омерзительно скрипеть на зубах. Вот теперь понятно, зачем на чалмах оставляют полосы материи: прикрывать рот и нос!
Улицей, собственно, эту штуку можно назвать с большим натягом. Вся она – кривая, и извивается, словно тот, кто составлял план кишлака, ну, или архитектор, страдал идиотизмом. Или любовью к зигзагам. Впрочем, о чём это я: не бывает тут «архитекторов». Каждый строит из чего может, располагая свою халупу так, как считает нужным, и втыкает эту несчастную мазанку на «улице» туда, где найдёт незанятое место!
Два ряда этих самых мазанок из самана, сделанные как моя, или даже ещё попримитивней, тянутся куда-то на вот именно – север, оставляя между домиками без окон пространство не шире десятка шагов. Я невольно снова вспомнил горный аул. Где побывал только недавно. (Вчера?!) Только там ширина была метра в три-четыре, и стены саклей были сложены из плитняка, а тут стены сделаны по-другому. Пространство, ограниченное рамами из тех же голых белёсых стволов, а в нём – доски-обрешётка, заложенные крупными обломками из глины, и обмазанные той же глиной. Не фонтан. Впрочем, мне здесь не жить. Надеюсь.
Не могу не порадоваться тому, что окон, выходящих на саму улочку, нет. Всё верно: я – точно в Афганистане. У них менталитет такой: все окна и дверные проёмы смотрят во внутренний двор. И там же и происходит вся «сложная и многогранная» жизнь. Ну как сложная: отец семейства по весне отбывает, и следит за плантацией опийного мака. А когда тот созревает, делает насечки на бутонах, и собирает скребком сырец… Который затем продаёт перекупщикам (Если ему повезло!), или сдаёт Хозяину – если в долговой кабале.
Что куда чаще.
Выползаю наконец на свет Божий полностью: никого на улице нет. Встаю во весь рост. Нет, и правда – никого. Пригибаясь (Наверное, чисто по привычке!), быстро двигаюсь вдоль стен мазанок к другому концу аула. Три (!) раза оглядываюсь, чтоб уж точно запомнить, где расположена моя мазанка. Порядок.
Теперь – к дому почтенного Рахим-бека.
Добрался быстро: всё селение не длиннее ста шагов. Но вот со штурмом…
Придётся повременить.
Потому что всё верно мне рассказал мой «язык»: стены, огораживающие пространство с три-четыре теннисных корта, из нормального кирпича. По верху – штыри с колючей проволокой в три ряда. По диагонально противолежащим углам – две вышки. Высотой метров по шесть. На каждой – по гаврику в камуфляже с характерной «пустынной» расцветкой и винтовками М-16. Точно: америкосы. И нагло-пренебрежительного, словно у верблюдов, выражения на обгоревших нехудых рожах не скрывает даже густая тень от широких пирамидальных навесов-крыш и кромок касок.
Незамеченным не подберёшься. И пулю получишь раньше, чем перелезешь – стена, и правда, метра в три с половиной. Да и ток, небось, пропущен – вон изоляторы…
Ворота. Нет. Глухие, стальные. С узкой прорезью на уровне глаз, и калиткой.
А что самое обидное – от ближайших строений кишлака отделяет усадьбу добрых сорок шагов пустыря. Подстраховался чёртов Рахим-бек. Видать, продал свою шкуру с потрохами. За нехилые бабки. Да и …рен с ним. Мне так и так придётся выжидать хотя бы с полчаса – пока там, внутри, эти придурки, гарнизон, не усядутся за свой «армейский стандартный».
Вот и жду, не забывая оглядываться, и прислушиваться. А не зря.
Потому как через минут пятнадцать услыхал подозрительные звуки: едет по моей улице какая-то бандура. По звуку мотора – джип. Мощный. Ну, а поскольку я оказался в Афганистане «эпохи» америкосов, нетрудно вычислить, что это – Хамви. Блинн!!!
Похоже, сама Судьба дарит мне шанс!!!
И не воспользоваться будет верхом глупости! И пока не выехало это замечательное транспортное средство из-за ближайшего угла, мне нужно срочно придумать, как бы сделать так, чтоб он притормозил.
Отбегаю как можно дальше назад – чтоб меня невозможно было увидеть с вышек. Кладу в пыль посреди дороги тряпку, срочно снятую с головы, и нагребаю прямо ладонями возле белого лоскута холмик из пыли. Оставляю на нём «ясно различимые следы от пальцев». После чего кидаю рядом ещё и один из магазинов от АК – теперь не проникнется «подозрениями» только совсем уж полный дебил. А они тут, скорее всего, уже учёные.
Сам срочно скидываю за углом наземь белеющие шмотки и даже афганки, и остаюсь снова нагим. И прячусь ещё дальше – в узком проулке между двумя мазанками.
Не подвела моя придумка. Затормозил джип, не доехав до моей кучки шагов двадцать. Вначале ничего не происходило. Но через левое боковое бронестекло трёхтонного монстра вижу я, как офицер, сидящий на переднем сидении рядом с водителем, что-то говорит в чёрную коробочку с антеннкой – рацию. Похоже, за пару минут все вопросы улажены. Он поворачивается к заднему сиденью. Раздаёт указания. Потому что открываются задние дверцы, и вылезают три солдата. У одного в руках штырь миноискателя, к концу которого он на ходу прицепляет кольцо, вставляя в уши наушнички.
У двух других – М-16. И, понятное дело – полный обвес. Всяким барахлишком. Таскать его, знаю, тяжко: двадцать кэгэ, плюс каска и бронежилеты… Не то, что у меня!
Но к делу относятся серьёзно. И пока тот, с миноискателем, не прошерстил всё вокруг моей чалмы, и пыльного холмика, обратно в Хамви они все не залезли. А уж о том, что не утрачивали бдительности во время поиска, хмуро и злобно пялясь во все подозрительные дыры, в том числе и мою, можно и не говорить. Как и о том, что меня не обнаружили.
Вижу я, как сапёр со своей дрюковиной вернулся к дверце босса, и что-то ему деловито объясняет, оживлённо жестикулируя. Слышу только «дети!» и «опять шутят!». «Вообще ничего!». Что ему отвечает офицер из машины не разобрать даже с моим отличным (Тьфу-тьфу!) слухом. Затем этот офицер что-то говорит в рацию, после чего прячет её.
Вот и наступил решающий момент. Два балбеса, уверовав, что прикрывать некого и не от чего, и что всю эту хохму опять подстроили местные сопливые балбесы, любящие поприкалываться над погаными оккупантами, пытаются залезть в машину. Парень с миноискателем отсоединяет колесо от палки и тоже собирается влезть внутрь джипа. Пользуюсь тем, что дверца, открытая двумя прикрывавшими, как раз распахнута настежь.
Мужика, взявшегося за поручень у неё, снимаю метко брошенным кинжальчиком: входит он ему точно в шею за ухом, под каску, но повыше бронежилета – это вообще моё самое любимое место! Второго, ещё развёрнутого ко мне лицом, угощаю ещё одним брошенным магазином от калаша: угодил он ему прямо в переносицу!
Теперь нырнуть в освобождённый проём широченной двери и разобраться с теми, кто сидит внутри, труда не составляет: офицера прикончил вторым кинжалом, остальных двоих, включая сапёра и шофёра – ударами рук. Первого – пальцами в горло, второго – рубящим ударом ладони – по шее.
Не хочу показаться злобным сволочем, или, там, расистом каким. Мне просто не нужно, чтоб в самый неподходящий момент какая-нибудь мразь из этих «миротворцев» очухалась, и сорвала мои планы. Поэтому безжалостно добиваю всех. Ударами второго кинжала в горло. Поскольку до сердец, находящихся сейчас под жилетами, не добраться.
Запихиваю трупы горе-прикрывальщиков на заднее сиденье. Офицера оставляю на его месте. Сам переодеваюсь в шмотки шофёра, и даже каску напяливаю. Шофёра, оставшегося в нижнем белье, отправляю тоже на заднее сиденье. (А вернее – под него, на пол.) Туда же кидаю и их оружие. Кроме пушки, которую позаимствовал из кобуры босса – похож на Глок, но всё-таки не он. Дурацкие и ненадёжные М-16 мне без надобности, а свой верный АК устраиваю поближе – чтоб был под рукой! Подобрать запасные магазины из пыли не забываю.
Разобраться в управлении армейским вездеходом может и младенец. Двигаю вперёд. Но – медленно. Не проходит и минуты, как я у ворот. Нагло и долго сигналю. (Ох и гнусный у Хамви клаксон!)
В воротах открывается планка – только для глаз. Офицера рядом с собой я постарался пристроить так, словно он жив, и даже смотрит вперёд. За себя не переживаю: я в каске. Да ещё делаю вид, что жую жвачку: шофёр и правда так делал. Похоже, офицера узнали, да и то, что он только что что-то про «ложную мину» говорил, действует. Ворота открываются, и я въезжаю.
Ну всё, дальнейшее, как говорится – дело техники.
Подвожу армейский вездеход к навесу, имеющемуся в конце двора – ставлю на пустое место между двумя другими джипами: ещё одним Хамви, и чёрным Гранчерокки с тонированными, и тоже наверняка бронированными стёклами – для начальства! Глушу мотор. После чего с самым невинным видом направляюсь прямо ко входу в блокгауз, на который похож практически кубообразный по форме дом. Сделанный, кстати, тоже – из кирпича. Явно привозного. (А небедно, похоже, живёт уважаемый Рахим-бек. Только вот как бы его не забили камнями свои же, когда штатовцы отсюда отвалят. А они – отвалят.Уж я-то знаю…)
У входа – парень с любимой М-16. Пялится на меня во все глаза – пытается узнать. Но когда глаза часового недоумённо раскрываются, равно как и рот – для дикого вопля! – «успокаиваю» всё тем же верным кинжальчиком. Отлично он сбалансирован, и подходит для метания: я как раз на таких (Да и на любых других!) тренировался. Бдительный парень с торчащей из раззявленного рта рукояткой оседает на пол, балбесы, расположившиеся на вышках, хоть мой подлый поступок и видят, но среагировать, развернув во двор турели стандартных пулемётов-пятидесяток, не успевают, потому что я ныряю в проём двери.
Некрасиво убивать людей во время трапезы.
Но именно так и приходится делать, проскочив сходу что-то вроде кухни, где торчат три растерявшихся афганца в традиционно белых прикидах, и сквозь дверь в её торцевой стене – прямо в столовую. Опустошаю магазин калаша за пять секунд – стрелял сразу длинными. За пару секунд меняю, но оставшиеся в живых пятеро раздолбаев успевают нырнуть за укрытия: кто в углы, а кто – и за шустро перевёрнутый стол.
Поможет это, как же! Пуля у АК мощная и тяжёлая, потому как это – не новомодный, пять сорок пять, а тот, старый АК. Ещё сорок седьмого года образца. Семь шестьдесят две. Легко прошивает и столешницы, и тела…
Чтоб с гарантией добить всех, пришлось вставить и третий магазин.
Бегу в имеющийся в боковой стене проём. Точно: коридорчик. Теперь – наверх. На лестнице укладываю выскочившего из своих «апартаментов» на втором этаже местного офицера. Явно брезговавшего есть с рядовым составом. А затем – и его охранника. Или кто он там – не знаю.
Обегаю весь второй этаж, пинками открывая двери, оказавшиеся запертыми. Чёрт! Можно было догадаться. Никого больше здесь нет. Даже Рахим-бека.
Спускаюсь вниз как раз вовремя, чтоб успеть оказать достойный приём прибежавшим с вышек и из будки при воротах раззявам, и ещё одному рядовому – судя по перепачканным смазкой рукам он чинил какой-то агрегат. Может, электрогенератор?
Имеем в активе ещё четыре трупа. И во мне – дырку. К счастью – сквозную и не опасную: опять в левом предплечьи. Заговорённое оно у меня, что ли?..
Плевать. Захожу в кухню. Говорю на английском трём поварам, забившимся почему-то в угол, вместо того, чтоб мирно слинять отсюда к такой-то матери:
– Убирайтесь из этого дома. И из усадьбы. – пальцем указываю в сторону ворот.
Старший по возрасту, с шикарными усами и перекошенным потным лицом, говорит, запинаясь и мямля:
– Господин… – он кивает в ту сторону головой, – Ворота… Они заперты!
Достаю из подсумка противопехотную гранату. Кидаю ему. Говорю:
– Попробуйте замок открыть – вот этим!
После чего провожаю их, недвусмысленно указывая дулом автомата на дверь. Провожаю и до ворот: мне сюрпризы в виде коварно нанесённых в спину предательских ударов вовсе ни к чему.
А умеют, оказывается, тут все, от мала до велика, обращаться с гранатами и замками стальных ворот. Через минуту замок распылён на атомы, ну, или в пыль, если вам так больше нравится, на его месте полуметровая дыра, ворота открыты, и мои прятавшиеся в будке привратника повара выбираются оттуда, и бодрой рысью, оглядываясь на меня, сваливают к такой-то матери…
Закрываю ворота. И хоть замка в них теперь нет, готов поспорить на свою шляпу, что никто ко мне сюда из местных не сунется.
Возвращаюсь в обеденный зал. Трупы мирно лежат – ну правильно: им-то что сделается…
Произвожу несложный подсчёт. Пятерых я обезвредил в Хамви. Ещё восемнадцать (Сволочь «телохранитель»! Наврал-таки!) тут, внизу. Плюс двое на лестнице. И на вышках. И в будке. Заложника ни на первом, ни на втором этажах нет. Зато нашёл я на лестничной площадке типа люк – открыв, обнаружил и лестницу. Сырую, вонючую, и ведущую в темноту. Блинн…
Значит, ещё кто-то наверняка меня поджидает с оружием в руках! Там.
Ну и чего тут удивляться: пленников, врагов, и сексуальных рабынь (Ну, это касается маньяков!) всегда держат в подвалах!
Прячу офицерский Глок за пояс, за спиной, и с АК в руках не торопясь иду по обнаруженной узкой цементной лестнице – вниз, «к новым приключениям»…
А правильно я вычислил: тут внизу имеется узкий коридор, жутко воняющий плесенью и нечистотами. Не убирают они за пленником, что ли?! Дальняя дверь в ряду трёх таких же, открыта. Из-за неё торчит дуло всё той же М-16, направленное на меня, и держит её весьма ощутимо дрожащая рука безусого сопляка лет двадцати – почти моего ровесника. И вижу я, что перед ним стоит, удерживаемый только рукой америкоса, явно в полубессознательном состоянии, какой-то коренастый мужик лет пятидесяти. Небритый. Весь в синяках. На месте правого глаза – пустая глазница. Руки связаны. Одет в форму, но погон на ней никаких нет. Но похож он, вот именно, на нашего. На русского.
Обстановочку я оценил. Мирно и спокойно говорю:
– Отпусти заложника, и останешься жив. Обещаю.
Этот гад отвечает дрожащим от не то – злости, не то (Что куда вероятней!) банального страха, голосом:
– Нет! Это ты положи автомат на землю, и подними руки, чтоб я их видел! И тогда я не пристрелю этого сволоча!
Отвечаю:
– Хорошо.
И прежде, чем придурок успевает что-то сообразить или сказать, действительно быстро кладу АК на бетонный пол, выпрямляюсь, показываю пустые руки, и вздыхаю. Потом, видя, что балбес на секунду онемел от моей странной покладистости, выхватываю Глок из-за спины, и стреляю.
В центре лба бедолаги появляется третий глаз. Он медленно оседает наземь, утягивая за собой и моего заложника. Тот, очевидно, сильно ударившись, хрипло шипит:
– Да чтоб тебя, …дарас вонючий!
Точно – наш!
Подхожу. Окидываю взглядом его конуру. Для этого пришлось щёлкнуть выключателем у двери. На потолке бетонной клетушки два на три загорелась голая лампочка ватт на пятьсот – настоящий прожектор. Небось, рассчитано на то, что пленника будет слепить, и нервировать…
Нет, никого в комнате больше нет. Ну, порядок. Будем надеяться.
Подхожу вплотную к лежащему, помогаю подняться на ноги. Достаю верный кинжальчик, перерезаю его верёвки. Подсовываю плечо под довольно увесистое, но явно обессилевшее от пыток и невзгод тело. Мужик шепчет:
– Я знал…
После чего вполне буднично и мирно теряет сознание.
Да что же это за!..
Мне тут долго рассиживаться вовсе не с руки. А ну – как какое-нибудь высокое начальство начнёт вызывать местный контингент, да и что-то заподозрит, поскольку вряд ли им кто ответит. И пришлют кавалерию. В виде Апачей…
Поэтому напрягаясь изо всех сил, и подхватив по дороге с пола любимый калаш, волоку тело мужика на закорках к лестнице, а затем – и по ступенькам наверх.
Вот это пропотел так пропотел! Нужно будет всё-таки поработать. Над выносливостью. И силой. А то при моей тщедушной конструкции волочить на себе семьдесят с чем-то кило – проблематично! И ноги трясутся. И ведь не поволочёшь его вот так – по улице!
А, чего я парюсь. У меня же есть Хамви!
Кладу мужика в столовой: на один из устоявших на ножках столов. Вливаю ему в рот чего-то из стакана, чудом уцелевшего на соседнем столе. Сработало. Мужик закашлялся, захрипел, и очнулся! Делает попытки повернуться на бок и сесть. Говорю:
– Нет. Лежите вот прямо так. Сейчас я подгоню машину, и мы уедем. Хорошо?
– Хорошо?! Да это просто за…бись, мой юный спаситель!!! Ты, кстати, кто?
– Боец Ривкат.
– А фамилия твоя как?
– Это не важно. Просто лежите здесь, и ждите. Я постараюсь побыстрее.
– Хорошо. – по глазам вижу, что понял он. Но спрашивает ещё, – А что с гадами?
– Порядок с гадами.
Вижу, понял и это. И увидел. Киваю, и ухожу.
Завести Хамви и подогнать всё к тому же заднему выходу нетрудно. Пока протаскивал понятливого заложника к офицерскому креслу, мужественный мужик даже не стонал. Зато когда увидел трупы на заднем сиденьи, которые я так и не удосужился убрать, посчитав, что некогда, да и не мешают они, присвистнул:
– А ты, боец Ривкат, крут!
На этот раз моя очередь криво усмехнуться:
– Стараюсь. Да и работа такая.
Весь путь до «моей» хижины молчим. Выгрузились, правда, не без проблем: опять мой мужик попытался потерять сознание. Привёл его на этот раз в чувство глотком воды из фляги «моего» шейха. Вот теперь он очухался настолько, что флягу из моих рук забрал, и до дна опорожнил. Ага – стало быть, жаждой пытали, твари…
Зато когда вошли в проём халабуды, вопросы о «транспортировке» сразу отпали. Вселенная вокруг нас раскалывается с треском рвущейся материи, в глазах – искры, и такое впечатление, что меня осёл лягнул по голове! Причём – куда сильней обычного.
Прихожу в себя на чём-то мягком. Один.
Точно: татами. Снимаю визиоочки. Тренер подходит, смотрит. Говорю, встав:
– Разрешите доложить. Боец Ривкат задание выполнил. – однако ощущаю, что ноги всё ещё трясутся, как у паралитика какого. Блинн… Это уже тоже становится как бы традицией – как и получать дыры в левую руку!..
– Вас понял боец Ривкат. Подтверждаю: задание выполнено. Если есть желание, можете переходить на четвёртый Уровень.
– Есть желание, сэр. Разрешите приступить?
– Разрешаю.
5. А природа-то – не такая уж «девственная»!..
Кусать меня чёртовы блохи, похоже, всё равно не переставали и во время сна, потому что всё тело, когда очнулся, дико чесалось.
Но проснулся, понятное дело, не от этого.
А от того, что кто-то наглый и большой пытается, пыхтя, сердито взрёвывая, и царапая стены и пол, влезть ко мне в нору!
И поскольку вокруг царит темень – хоть глаз выколи, приходится действовать наощупь, чтоб найти свои «грабли». А в случае с врагом – и наугад. Вот и втыкаю изо всех сил самый острый зуб своего немудрёного орудия в то место, где у пришельца должен быть нос. Ну, или просто – передняя часть тела. Оснащённая, как это обычно и бывает у всех хищников, самыми нужными при поиске добычи, сенсорами. В виде глаз и ноздрей. Чувствую, что попал. И попал – хорошо. От души. Да и по «косвенным» признакам понял, что «хорошо»: вот это рёв! Такое впечатление, что земля с потолка пещеры сыплется!
Морщусь, но уши ладонями не закрываю: всё-таки – не тираннозавр-рекс!
Туша начинает, сердито взрыкивая, подвывая, и сопя, весьма шустро упячиваться, и вот уже проход расчищен, и на меня грозно рычат снаружи. Типа, приглашая подлого и трусливого обитателя норы на смертный бой.
Ага – нашли дурака.
Сижу себе в норе, и даже огрызаться не думаю. Да и смысл: голос у меня всё равно пожиже, чем вылетает из этой, явно лужённой и большой, глотки! А биться «не на жизнь а насмерть» я всё равно предпочитаю при свете. И на «своей» территории. Так что если хочешь меня уделать, глупая тварюга – милости прошу снова вниз!
Монстра однако тоже не лыком шита, и лезть вот именно – ко мне, не спешит. Но взрёвывания ещё с десяток минут продолжаются, и обладатель свирепого баса некоторое время явно ходит, наматывая круги вокруг входа в моё убежище. Хоть вниз и не суётся: впечатлил, стало быть, я его.
Нагло ложусь спать, поскольку ноги почему-то всё ещё трясутся, и даже позволяю себе проигнорировать попытки со стороны обиженной мной животины (Правда, весьма слабые, и безуспешные.) расковырять окружающие вход камни, или подкопаться сзади. А что: засыпал я и в худших условиях!
Выспался неплохо.
Как ни странно, на этот раз меня даже, как это обычно происходит при засыпании, не унесло назад – в зал с татами.
Странно, да… Непривычно. Или начальство посчитало, что больно мне будет хорошо, если я одним столь «дохленьким» ночным «приключением» в это прибытие отделаюсь? Или решило дать, вот именно, прийти в себя после перетаскивания тяжестей?..
Внимательно оглядываюсь и прислушиваюсь. Но в норе пусто. И никакого рёва снаружи больше нет. Сквозь узкий лаз входа проникают тощенькие лучики света, в которых, словно мальки в луже, плавают редкие пылинки. Ничего: мне освещения как раз хватает, чтобы закусить остатками того, что приготовил себе вчера.
А нормально. В-смысле – вполне подходящий завтрак. Пусть и из одного мяса.
Собираю свои немудрёные пожитки, вооружаюсь грабельками, и осторожно вылезаю наверх.
А не повредила осторожность.
Потому что в пяти шагах от выхода на земле лежит мордой ко мне весьма грозно выглядящая буро-коричневая туша. И даже лёжа она возвышается практически почти в мой рост. А когда красавец, напоминающий самого банального медведя, поднимается на все четыре могучих лапы, становится видно, что в холке он меня даже повыше. И в длину – шага четыре. Гигант, туды его в качель.
Но вот правый глаз у мишки не открывается, и под ним явственно вижу я дорожку из крови, уже застывшей, а самого глаза попросту нет. А молодец, получается, я.
Попал куда надо. Пусть и инстинктивно.
Поэтому когда злобно на меня косящий единственным оком местный крутой «венец пищевой цепи» раскрывает пасть, куда свободно влезет микроволновка, и направляется ко мне, недвусмысленно облизываясь и выставив огромные зубы явно не в приветственной улыбке, я даже ухом не веду. И в свою нору, как, может, этот лохматый идиот надеялся, продемонстрировав мне отличный набор белейших и острейших штырей-зубов в добрых три дюйма длиной, совсем не собираюсь нырять!
Подпустив шага на три, делаю вид, что собираюсь упятиться, но вместо отступления резко бросаюсь вперёд, оттолкнувшись от камня ногой. И втыкаю в оставшийся неповреждённым глаз заострённый и прокопчённый на костре колышек из дерева, который на всякий случай хранился у меня в шкуре кабанчика, и который держу в левой руке, правой размахивая для отвлечения внимания чудища зубастым рогом кабанчика.
А поскольку кол с пару ладоней длинной я прятал за своим предплечьем, такой подлости мишка явно не ждал!
Ну, после этого осталось только пригнуться, увернувшись от удара могучей лапы с пятидюймовыми лезвиями-когтями, да заскочить наверх: на макушку трёхметрового в высоту валуна, под которым располагалась моя нора. Какое-то время у могучего монстра уходит на то, чтобы выковырять из глазницы отлично там засевшую дрюковину-занозу. Воет он при этом уже, скорее, жалобно. Даже жалко придурка. А ты не лезь к мирно спящему человеку со своими претензиями, зубами и когтями!..
Потом неуверенно, ощупью двигающийся монстр тонны на полторы, начинает пытаться забраться ко мне – наверх. Ворчит, щерится, пасть разевает…
А упрямый. И злой. И мстительный.
Как, впрочем, и все медведи. Они, по отзывам дрессировщиков, как раз этим и отличаются: жуткой мстительностью, упрямством, и коварством. И дрессировке если и поддаются, то – только до тех пор, пока дрессировщик не повернётся к ним спиной…
Я однако спиной поворачиваюсь. И тихо и мирно, и по возможности бесшумноспускаюсь с камня на его противоположную сторону. После чего иду себе дальше – туда, куда наметил ещё вчера. А именно – вниз по течению, по берегу реки, держась шагах в пятидесяти от воды. Пить пока не хочу. Да и берег уж больно болотистый. Мне бы песчаный.
Пройдя шагов двести, и оглянувшись, обнаруживаю неприятную вещь: как ни старался я ступать бесшумно, и запутать противника, он обнаружил моё бегство: вон, тычется в землю за валуном рылом, и сердито взрёвавает. Но по моему следу движется. Хоть и медленно, но вполне уверенно. Вот ведь настырный гад… Нужно было просто убить.
Но с таким оружием, как у меня здесь и сейчас, это нереально. Разве что я хочу себе на …опу приключений в виде огромных рваных ран и жутких укусов. Не-ет, тут нужна или винтовка с жаканом, да не одним, или уж – алебарда. С длиной лезвия фута в два.
Меняю свои планы, и подхожу к берегу ближе: благо, здесь и правда оказался участок с песчаным как бы пляжем-отмелью. Бегом направляюсь к воде, кидаюсь на колени, жадно пью – прямо засунув рот в воду. Так же быстро отскакиваю, и бегу как можно быстрее туда, куда намечал, но – по мелководью. Так, чтоб ступни оставались в воде.
Когда удалился от места водопоя на пару сотен шагов, приостанавливаюсь, сделав с десяток огромных (По возможности!) прыжков подальше от воды. Вот я и вдали от русла, на очередном валуне-камне. Ну, что придумает мой мишка?
А ничего ему придумать не удаётся. От последовавшей тут же трагедии у меня буквально дыбом встают волосы на коротко стриженном затылке! Потому что едва мой бурый друг подходит к пляжу, на него из воды кидается старший брат моего старого знакомца – бегемото-крокодила. Но от первого он отличается, как волкодав от таксы. То есть – размерами.
Бедолага медведь практически целиком поместился в чудовищной пасти, шириной, наверное, почти с меня! А в длину, как ни странно, этот почтенный представитель пресмыкающихся показался мне всего шагов семи-восьми. Странно, да. Кургузый он какой-то. Впрочем, это не помешало десятитонной по самым скромным оценкам махине почти мгновенно утащить злобно, а затем – жалобно заревевшего медведя под воду…
Вот я и напился, и от настырного преследователя отделался. Что дальше?
А дальше почуяла моя …опа атас.
Поэтому кинулся я, как стоял, лицом вниз – прямо с верхушки камня на землю, поросшую мягкой травкой. И откатился под этот самый валун. И вовремя.
Потому что обиженный клёкот и хлопок огромных крыльев над головой сказали мне, что я опять был на волосок от смерти!
Но поскольку я поспешил отползти чуть дальше, под прикрытие небольшого навеса из того же камня, сердитому орлу пришлось основательно сесть на валун, и пытаться достать меня уже из не столь выигрышной позиции. А крупная у него голова. Да и клювешник – будь здоров. С добрый утюг. И шея длинная. Запросто приводит этот самый клювешник в опасную близость к моему драгоценному телу! Ах ты так со мной!..
Наотмашь луплю орла, грифа, или, там, кондора – не суть! – своими граблями по наглой морде, целясь передним рогом в глаз! Блинн… На этот раз не попал – гриф шустрый, и башку убирает!
Ну а пока она отдёрнулась, вскакиваю, и бью со всего размаху подобранной тут же каменюкой по огромной лапе! Вернее – по её ближайшему пальцу с чудовищным когтем!
Эффект сказался сразу, и оказался именно таким, как нужно.
Птица размером с добрую корову, и размахом крыльев метров в десять, с душераздирающим кличем, похожим на визг попавшего в пилораму гвоздя, снимается с камня, и отваливает к такой-то матери обратно в небеса, продолжая высказывать во всю глотку своё недовольство! Если назвать его столь слабым словом.
Начинаю ломать голову, и чесать то, что положено чесать, недоумевая, где это были мои глаза, и как я такую гигантскую тушу там, в небе, не заметил! То, что следил за медведем, в данном случае – не отмазка. Может, гад скрывался за каким облаком?
Так ведь нет их там, в вышине, ни одного. И чёртово вылезшее наконец почти в зенит солнышко нагло и упрямо начинает прожаривать моё тощее тело своими яркими и горячими лучами… Блинн.
Если оно и дальше будет жарить вот так, мне придётся всё время тащиться по берегу. Потому что пить я буду хотеть постоянно. Залезаю снова на камень.
Хм-м, что это?!
Вон там, вдали, прямо по курсу. Надо же… Напоминает, конечно, развалины какого-то поселения… Но только очень уж сильно, вот именно – разваленные. И невысокие. Словно кто-то разрушил некий город, да и для гарантии приложил по нему ещё и огромной кувалдой – чтоб сплющить все руины в лепёшку.
Да и плевать – хоть какое-то разнообразие после чёртова «заливного» луга с травой, кустиками, и постледниковыми глыбами-валунами.
Выдвигаюсь. Потом качаю головой: нет, развалины сильно в стороне от реки. Нужно напиться, пока я поблизости. Так сказать – впрок.
Вот и мечусь снова к воде, и снова пью с колен. Убегаю. Странно – но никого нет. Никто не преследует. Э-э, чего я придираюсь: не всё же мне тернии и препоны! Можно и спокойно один раз напиться. Для разнообразия. И пройтись. Отдыхая.
Вот и иду. Но перед походом пришлось-таки накинуть на плечи шкуру кабанчика, а всё своё немудрёное хозяйство тащить в руках: иначе точно солнечных ожогов не избежал бы.