Дайка Бедоносова. Или приключения геофизиков

Это известие прозвучало, как гром с ясного неба. Только Шурику было наплевать на традиционную пьянку. Он был человек почти святой, и спиртного почти не употреблял. Но Сиплый с Митяней святыми не были. Они конечно мирились с сухим законом во время полевого сезона, но на отведенные традицией часы рассчитывали. Еще не было в их геофизической практике таких случаев, чтобы когда-либо Командир отменял причальные или отходные.

– Командир, мы же готовились, – Митяня тут же изменился лицом и стал вдруг очень жалким и смешным. – Грешно нарушать традицию. Счастья не будет.

– Счастья не будет, если не успеем. У нас неделя срока, а работы на месяц. Уже половину дня мы потратили на всякую ерунду. Не маленькие же, должны понимать. Сделаем работу ко времени, тогда одним днем и приезд, и отъезд отпразднуем.

Старик укоризненно посмотрел на Сиплого, словно тот был в чем-то виноват. Сиплый развел руки – а я-то тут при чем, самому больно.

– Эх! – Митяня досадливо махнул рукой, влез в будку и лег на свой лежак.

Из зарослей появились запыхавшиеся и раскрасневшиеся Рыжий и Виталик. Командир строго посмотрел на обоих, но ничего персонального им не сказал.

– По коням, – вяло приказал он, а про себя подумал: «Отвесить бы по хорошему лещу каждому».

– С почином, Практикант, – сказал Сиплый, когда машина сорвалась с места. – В нашем полку оглоедов и паразитов прибыло. Правда, дед?

Дед молчал. Переживал.

Сиплый подвинул Виталику котелок с остатками холодной похлебки, сунул луковицу, ломтик хлеба. Виталик молча принял все это, не поднимая ни на кого глаза.

– Кушай, детка, поправляйся.

– Спасибо, – почти шепотом ответил тот.

– Видал, старик, тонкости какие? Спасибо и пожалуйста люди говорить еще не разучились. И манеры аристократические не позабыли. Может вилку дать?

– Дай парню пожрать спокойно, балаболка неуемная, – не выдержал старик.

Половину пути проехали только к четырем часам дня. Пришлось сделать еще одну вынужденную остановку – у милицейского поста, который остался на этом отрезке шоссе с более благодатных времен. Машин на трассе было мало, и гаишники развлекались, как могли. Проверили документы, изъявили желание сделать осмотр, на предмет чего-нибудь запретного. Седоусый лейтенант не поленился залезть в будку.

– Здорово, дядя, – сказал ему Сиплый.

– Здорово, родственничек, – ответил тот и кивнул на бочку. – Это у вас что?

– Самогон, – не задумываясь, ляпнул азиат.

– Не слушай ты его, – поспешил встрять старик, – он у нас вроде дурачка со справкой. В психушку сдавать жалко, вот и возим с собой…

– Я спрашиваю, что это у вас?

– Топливо для нашей машины. Про запас везем.

– А огнетушитель и ведро с песком имеется?

Огнетушителя у них отродясь не было, песка тоже.

– Не порядок, – сказал лейтенант и вылез из будки.

Хотели составить протокол и оштрафовать. Командир вступил в диспут. Слова не помогли. Пришлось откупиться десятью литрами бензина. Пока Рыжий искал шланг, пока протягивали этот шланг через окно к бочке, пока подсасывали и плевались проглоченными каплями бензина, время без зазрения совести уходило в вечность. Все реальнее вырисовывалась перспектива подъема по крутому серпантину в темноте. Рыжий чувствовал свою вину и вжимал педаль до упора, но старенький ГАЗ-66 был хоть и надежен, но не всемогущ. Быстрее он ехать не мог.

Командир тщательно изучал карту. Шоссе в этот момент как раз делало большую петлю, огибая предгорья. Эту петлю можно было срезать. Для этого нужно свернуть в ближайшее ущелье и по нему добраться до отмеченной на карте пунктиром грунтовой дороги. Что это за дорога – непонятно. Скорее всего – очень древняя. Такие сквозные дороги местное население использовало для перегона своих бараньих стад из одной долины в другую. Был риск, что проехать по ней невозможно, и тогда придется возвращаться обратно на шоссе. С этими горными дорогами может всякое случиться. Тектоника здесь неустойчивая, часто случаются обвалы или оползни. С другой стороны, если проехать по ней все же можно, то экономилось почти два часа пути…

Командир не то чтобы не любил риск, но он не любил неопределенность, которая обычно с риском связана. Хотелось найти что-нибудь понадежнее, однако ничего другого придумать уже было нельзя.

– Останови машину на обочине, поговорить надо, – приказал Командир.

Вообще-то он редко советовался с коллективом. В геологии в целом, и в геофизике в частности демократический строй не приживался. Всегда господствовала тирания различной степени жесткости. Но бывали моменты, когда Ткач позволял себе устроить некое подобие новгородского вече. Всего три раза такое бывало в его практике, и однажды на кону стояла жизнь человека. Человека тогда спасли, но как раз потому, что Ткач поступил по-своему и не стал никого слушать.

– Вот она, – Ткач медленно провел иголкой циркуля по пунктирной линии на карте.

Он сидел на камне у обочины, разложив карту на коленях, а остальные склонились над ним и следили за его рукой. Горячий июньский воздух обжигал лица. Ярко раскрашенная птица, размером побольше воробья, нагло скакала прямо по середине дороги.

– И что это такое? – недоверчиво спросил Рыжий, глядя в карту.

– По-моему, это баранья тропа, – ответил Командир.

– Хорошая задумка, Командир, – тут же согласился Митяня. – Лучше скосить угол, чем его объезжать. Тут по прямой до Карадона получается километров на сто меньше, чем по шоссе.

– На сто тридцать четыре.

– Как раз часам к шести будем. Может, и линию растянуть успеем.

– Может даже еще что-нибудь успеем, – хитро намекнул Командир, и от этого намека на сердце Митяни и Сиплого потеплело. Идея Командира сразу показалась им супергениальной, а риска окончательно застрять они теперь в упор видеть не хотели.

Сомнения были только у Рыжего. Он еще чувствовал свою вину, но все же рискнул высказаться.

– Ты уверен, что машина проедет по этой тропе? – спросил он. – Она же баранья.

– Вот же, бестия рыжемордая, – тут же накинулся на него Митяня. – Командир, наверно, лучше тебя понимает. А? Ты еще у мамки сиську ртом искал, когда он по этим тропам ездил.

– Не лезь, дед, не в свое дело. Не тебе по этой дороге ехать. Ты будешь в будке дрыхнуть, а я…

– Ах, ты шмакодявка сопливая! – старик завелся не на шутку. – Сначала машину водить научись, потом будешь рот свой разевать. Копыта бы пообрывать и перьев в задницу навтыкать, чтобы летал и кувыркался. Как только права на машину таким оглоедам выдают? То дернет, то шлёпнет, то пыхнет, то ляпнет. А мы тут, как дрова на подводе, бренчим и молчим.

Сиплый смотрел на старика с любовью в плутоватых глазах.

– Чего ты вылупился на меня, балаболка нерусская?

– Красиво говоришь. Прямо, как Пушкин.

Ткач сложил карту и убрал ее в планшет.

– Все равно другого варианта у нас нет, – сказал он. – Попытка не пытка. По коням!

Переехали небольшой каменный мост, свернули с шоссе и поехали вдоль бурливой речушки. Скоростью пока пришлось пожертвовать. Дорога в ущелье была узкая и ухабистая. После дождя по такой дороге только на танке ехать.

– Что-то мне эта идея тоже перестала нравиться, – произнес Сиплый, глядя в окно.

С обеих сторон от дороги поднимались вверх зеленые склоны. Справа, за рекой, склон был густо покрыт деревьями, слева – несколько покруче, с короткой травянистой щетиной. На нем только кое-где можно было увидеть одинокую сосенку или разлапистый дуб, раздавшийся вширь от избытка света и отсутствия конкуренции. Чем дальше уезжали они по этой дороге, тем глубже становился каньон. Река от поворота к повороту бурлила на порогах громче и злее, и все теснее прижимала дорогу к левому склону. Скалы иногда нависали так низко, что, казалось, вахтовке никак не протиснуться под ними.

– Что тебе еще не нравится? – недовольно отозвался Митяня на слова Сиплого.

– Да вот это. Как может в таких камнях образоваться какая-то тропа? Разве динамитом ее прорубить.

– А ты лучше не думай ни о чем, профессор. Твое дело солому кушать и хвостом махать. За тебя Командир думать будет.

Виталик, глядя в окно, тоже испытывал угнетающее чувство, словно бы оказался наглухо замурованным со всех сторон. Эти скалы, покрытые местами серым лишайником, эта бурлящая под колесами река, одинокие убогие деревца, растущие прямо из камня – таких пейзажей ему не приходилось видеть в своей жизни. Это ли и есть тот самый Кавказ, стихотворения о котором заставляли заучивать на память в школе. Восторгаться этим нельзя, этим можно только ужасаться. Он покосился на Шурика. Тот, закрыв глаза панамой, продолжал шевелить губами.

Прошло достаточно времени, а желанная тропа так и не появлялась. Даже такой тихоходной скоростью они уже давно должны были выехать на нее.

– Может быть, карта врет? – осторожно спросил Рыжий.

– Это серьезный документ, а не рисунок маслом, – резко ответил Ткач. – Ее еще при Сталине составили. Тогда за каждую черточку отвечали головой. Если здесь обозначена тропа, значит, она должна быть.

– Но по спидометру мы ее уже полчаса назад проехали…

– Давай, ты лучше помолчишь.

Рыжий притих. С Командиром, когда он такой, лучше не связываться. Может врезать без предупреждения. Синяка не будет, но звездочек в глазах на американский флаг хватит.

Уже во всю вечерело. Горы багровели в лучах заходящего солнца. Того и гляди, за следующим поворотом появятся заснеженные вершины первых трехтысячников. Как назло, по пути не попадалось ни одного селения и ни одной встречной машины. Хоть бы спросить, правильно едем или нет. Зачем тогда эта дорога нужна, если никто здесь не живет, и никуда она не ведет?

Ткач выругался про себя от досады. Если сейчас поворачивать обратно, то к ночи даже до устья Карадона не добраться. Двигаться вперед тоже было бессмысленно. Просто чертовщина какая-то прет весь день…

– Еще метров пятьсот проедем, тогда встанем и осмотримся, – решил он.

Они остановились на небольшой поляне в излучине реки, где росло несколько молодых березок. Здесь скалы немного отступали и давали простор для того, чтобы развернуть машину в обратном направлении.

– Куда это нас прибило? – первым делом спросил Сиплый, вылезая из будки.

– Тебе не все равно? – сквозь зубы осадил его Ткач. – Сидишь в машине и сиди. Зарплата не за выработку идет.

Сиплый переглянулся с Рыжим. Тот сделал страшное лицо. Сиплый все понял и кошачьим шагом пошел к кустам у речки. Там уже рядком стояли Митяня и Шурик, а чуть поодаль скромно расположился Виталик.

– Ты чего от коллектива отбиваешься? – крикнул ему Сиплый. – Не стесняйся, у меня все такое же и в том же количестве.

– Что говорит Командир? – спросил его Митяня.

– А ничего не говорит. Злой наш Командир. Рыжий даже пикнуть боится. Я так понимаю, мы снова вляпались. Вот до чего доводят всякие эксперименты. Ехали бы по шоссе, уже сейчас к Карадону подъезжали бы.

– Твое дело ишаков пасти, а не Командира обсуждать.

– Обсуждай, не обсуждай, а до места мы сегодня не доберемся, – Сиплый осмотрелся по сторонам, застегивая ширинку. – Лучше бы уж здесь заночевали. Места вроде бы неплохие. Тихо и вода рядом.

– Хватит болтать, пошли к машине. Командир без нас разберется.

– Ты иди, а я еще постою, пейзажами полюбуюсь. Свистнешь, если что.

– Я тебе свистну, я тебе так свистну, что оглохнешь на два уха.

Вместе с сумерками в ущелье опускалась вечерняя прохлада. От бурлящей реки подуло свежестью. Сиплый лег под деревцем, со скрипом вытянул травинку из корневища, засунул ее в рот, всосал в себя сладкий сок.

На погустевшем небе зажглась первая звезда. Когда Сиплый был маленьким, он любил лежать на стогу и смотреть в черное небо. Отец с братьями ложились под телегами, чтобы ночной дождик врасплох не застал, а он забирался на стог свежескошенной травы и подолгу смотрел на густые крапинки звезд. Какие мысли тогда были в голове, сейчас уже и не вспомнить. В памяти осталось только вот это удивление бесконечностью времени и пространства. Ему тогда казалось, что и его жизнь будет безграничной, как это звездное небо.

– Лучше бы уж здесь заночевали, – вслух сказал он.

На душу накатило вдруг лирическое настроение. В голову, как всегда в такие минуты, полезли строки из любимого «Евгения Онегина»:

Меж гор, лежащих полукругом,

Пойдем туда, где ручеек,

Виясь, бежит зеленым лугом

К реке сквозь липовый лесок…

Сиплый знал всего «Евгения Онегина» наизусть, чем не раз приводил в изумление жителей поселка. Даже в свои запойные годы, в самом безобразном состоянии он мог вдруг брякнуть цитатой из поэмы, причем очень подходящей к случаю. Из его испитого рта эти строки звучали как нежная бетховеновская соната из мусорного бака. Собутыльников это очень веселило. Декламации Сиплого они воспринимали, как фокусы циркача. Зато Митяня почему-то приходил в ярость, когда Сиплый вдруг начинал говорить пушкинским ямбом. Он считал это надругательством и над русским человеком и над самой природой. Люди, подобные Сиплому – с монголоидным лицом и арестантскими манерами, – способны разве что на похабные тюремные песни. Таково было мнение старого ворчуна.

– Монгол! – позвал Митяня через несколько минут.

Сиплый продолжал лежать, закинув ногу на ногу и мечтательно глядя на единственную звезду.

– Монгол, шайтан в твою душу! Иди дрова собирай.

Сиплый приподнял голову.

– Остаемся, что ли?

– Остаемся. Командир сказал, что рано утром поедем обратно.

– Вот это отлично. На ночь глядя, что за дорога, – он подскочил и выплюнул травинку. Поэтическое настроение тут же улетучилось.

Командир понуро сидел на походном брезентовом стульчике и мысленно подводил неутешительные итоги. Сегодняшний день они фактически потеряли, завтра потеряют еще как минимум половину. С учетом предусмотрительно отведенного резерва времени еще можно рассчитывать на то, чтобы сделать полноценных тридцать профилей, но для этого надо сильно постараться. И еще для этого нужно немного везения, с которым у них сразу что-то не заладилось. Если вдруг в оставшиеся дни зарядит дождь, а этого исключать нельзя, то мечты Зиновия Федоровича о светлом будущем поселка, останутся лишь мечтами, потому что в дождь вообще работать нельзя. Пока, конечно, паниковать рано, но надо было разработать какой-то план на случай если придется, сокращать объем работ. От количества профилей зависит качество информации. Если оруденение дайки локальное, то разреженная сеть профилей может не уловить аномалии – она просто ускользнет, как рыбка в слишком крупную ячейку невода. Следовательно, надо наметить какой-то предел, ниже которого опускаться ни в коем случае нельзя. Например, двадцать профилей. Командир расстегнул планшет, достал карту, блокнот, карандаш, сделал быстрый расчет. Получалось, что расстояние между каждым профилем составит около двухсот метров – это вполне допустимо при таком масштабе съемки. Можно даже заложиться на семнадцать профилей, пятнадцать, но никак не меньше. Еще можно пожертвовать частью крайних пикетов на профилях, которые вынесены за пределы самой дайки. Правда, при этом теряется часть очень важной приграничной информации. Можно было бы для сравнения взять трехреченскую дайку – Ткач захватил материалы по ней – но там оруденения вообще не обнаружили, поэтому сравнение не очень корректно…

Остальные члены отряда суетились вокруг увлекшегося расчетами Ткача. Практикант доставал походную посуду из машины, Шурик разматывал антенну для рации. Из-под днища машины торчали босые ноги Рыжего. Митяня заломал одну из березок и обсекал ее от ветвей. Сиплый, как всегда, от работы отлынивал.

– Слышь, старый, – азиат стрельнул плутоватыми глазами в сторону Ткача. Вид у него был заговорщицкий. – Может, разведаешь у Командира насчет причальных?

Митяня замялся и тоже посмотрел на Командира. Тот, не видя никого, черкал в блокноте карандашом и при этом шевелил губами, совсем как Шурик, читающий молитву. Предложение Сиплого было и к месту, и ко времени, и к всеобщему интересу. День все равно зря пропал, так уж пусть вечер с пользой дела пройдет. Завтра еще неизвестно, сколько в машине трястись. Пока до Карадона доедем отрезвиться успеем. Но, как-то боязно было подходить с таким вопросом к Командиру. Бедовый сегодня день получился. Настроение у Командира непредсказуемое. Он там про свою поляризацию думает, формулы какие-то решает, а мы тут к нему со своей водкой…

– А ты сам подойди, – предложил старик.

– Если я подойду, то он точно не разрешит. У тебя какой-никакой, а авторитет. А я для него кто?

– Это точно. Авторитета у тебя никакого. Одни сопли на палочке.

Старик еще раз глянул с опаской на Ткача.

– Может, Шурика попросить? Командир его ценит.

– Давай уж тогда сразу Практиканта, – разозлился Сиплый. – Чего ты, дед, как маленький? Не хочешь выпить, так сразу и скажи. Мы что зря ее вчера покупали? Я, между прочим, на это дело последний чирик выложил. А зачем, спрашивается? Когда в Карадон приедем, все равно он нам выпить ни грамма не даст. Так и привезем обратно в поселок.

– Настоится, слаще будет.

– Слаще будет, – перекривлял его Сиплый. – Ну и сиди трезвый, раз так хочется. Я тоже перебьюсь. Мне, что ли, одному надо? Я могу по полгода в рот ни капли не брать.

– Это ты Практиканту будешь брехать. Твои полгода самое большое на неделю тянут…

В это время Ткач вышел из своего заторможенного состояния и быстро осмотрелся вокруг, словно та учительница, которая только что внимательно изучала классный журнал и вдруг подняла глаза над очками только для того, чтобы приструнить пару двоечников на задней парте.

– Вы чего там шушукаетесь? Сиплый мигом дуй за дровами, а ты, дед, помоги Шурику растянуть антенну. Сейчас связываться с поселком будем.

– Будет сделано, Командир! – по-армейски гаркнул Сиплый и подмигнул Митяне. – Давай, не теряйся.

– Постой, – Митяня хотел схватить его за рукав, но тот увернулся и пошел к реке.

– Гром гремит, кусты трясутся, что там делают!?… – заорал азиат во всю глотку, продираясь сквозь заросли приречных кустов.

– Охальник басурманский, – проворчал ему вслед Митяня, хотя такие стишки от Сиплого он готов был слушать с большей охотой, чем Пушкина.

– Ты не порти анекдот, там медведь малину рвет! – продолжал орать Сиплый, прыгая по камешкам к противоположному берегу реки. Там растительность была богаче и сухие ветки найти легче.

Старик подошел к Шурику. Тот молча разматывал антенный провод и подсоединял его к клеммам рации. Вид у Шурика был сосредоточенный, губы шевелились сами по себе, руки – сами по себе. Разорвись поблизости бомба, он бы, наверно, и не заметил. В этой панаме, да с черной бородой он был похож на басмача, а не на ревностного молитвенника и большого знатока радиоэлектроники.

– Разматываешь? – с деловым видом спросил Митяня.

Шурик не ответил.

– Ну, разматывай.

Старик по шажку медленно приближался к Ткачу, который по-прежнему что-то изучал в разложенной на коленях карте и периодически черкал карандашом в блокноте.

Митяня робко кашлянул у него за спиной. Старику очень хотелось сегодня выпить. Ради этого он готов был даже на маленькие жертвы.

– Ты чего крадешься, дед? – не поворачиваясь спросил Ткач.

– Да ничего. Я просто так, словечком перекинуться. Погода сегодня замечательная. В такую погоду хорошо с удочкой сидеть на тихой речушке и пивко попивать. Ты как думаешь?

– Если что-то конкретное спросить хочешь, то спрашивай. Если нет, иди, займись делом.

– Да нет, ничего, я просто так… Я это…

Ткач оторвался от бумаг и посмотрел на Митяню. Как старик не старался, но его глаза горели предательским желанием. В такие минуты он становился очень потешным – нервничал и не знал, какое выражение придать своему лицу. Краешки губ Командира дрогнули в попытке улыбнуться.

– Ладно, дед, уговорил, – сказал он. – Но чтобы завтра были у меня как огурчики.

– Ты о чем, Командир?

– Простачком только не прикидывайся, дед. Думаешь, я не понял, о чем вы там с Сиплым шептались. Или я ошибся? Тогда, извини, беру свои слова обратно.

– Нет, Командир, не ошибся. В самую точку попал. Значит, я пойду, бутылки в речку положу, чтобы охолонулись?

– Иди, положи. Только учти, напиваться до свинячьего визга, как прошлый раз, я все равно не дам. Понял?

– Конечно, понял. Практикант! – радостно крикнул Митяня в сторону машины. – Захвати авоську с жидкостью, а заодно канистру для воды и пошли со мной к реке.

– С какой жидкостью? – не сразу сообразил Виталик.

– Ты меня, парень, лучше не заводи. Я повторяться не люблю. Там в будке рядом с катушкой авоська в ящике лежит. Она там одна такая приметная. Как увидишь, хватай ее и дуй за мной. Только не разбей, а то за всю жизнь не расплатишься.

Митяня чуть ли не в припрыжку направился к реке. Следом за ним, позвякивая бутылками в авоське, плелся Виталик.

– Алкоголики, – беззлобно произнес Ткач, глядя на старика.

Командир немного взбодрился духом. Еще час назад он чувствовал не просто физическую усталость, а словно какой-то внутренний стерженек внутри него источился. Казалось, что былой кипучей энергии, которая двигала его с молодых лет из одного пекла в другое, почти не осталось. Цель впереди казалась малопривлекательной и не стоящей тех усилий.

«Ничего, повоюем еще. Так оно даже интересней», – подумал он и снова склонился над журналом.

– Александр Иванович. У нас проблема.

Это сказал Шурик. Кажется, он сказал свое первое слово за день. Если Шурик произносил слово «проблема», то ничего хорошего ждать не следовало. Он не умел ни преуменьшать окружающую действительность, ни преувеличивать ее. В последний раз, когда он произносил это слово, у них утонул магнитометр.

Бодрость духа у Командира сразу стала уменьшаться, как уменьшается напряжение на электродах после того, как выключат генератор. Ткач вопросительно уставился на Шурика. Тот сидел на корточках и держал в руках контакты антенны.

– Рация. Что-то в системе. Надо разобрать, – Шурик экономил на глаголах в своей речи.

Ткач отложил бумаги, подошел к рации и щелкнул тумблером туда-сюда. Лампочка напряжения не загоралась.

– Ты питание проверял?

Шурик кивнул.

– Наверно, кабель перетерся на сгибе. Подергай на контакте.

– Привет вам Гильденстерн и Розенкранц! – проорал Сиплый, выходя на полянку с огромной охапкой сухих веток (по всей видимости, Шекспира он тоже когда-то почитывал).

– Дам в рыло, – грубо осадил его Ткач.

– Понял, Командир, удаляюсь.

– Иди сюда, – полушепотом, словно из засады, кликнул его из-под небольшого обрыва у реки восторженный Митяня.

Сиплый бросил дрова на траву и спустился к воде.

– Ты чего так сияешь, дед? Шурупчик нашел?

– Дурилка ты азиатская. Пока ты там непристойные стишки на всю округу орал, я разрешение получил.

– Не шутишь?

– С такими вещами разве шутят.

Монголоидная физиономия Сиплого расплылась в счастливой улыбке, кожа заблестела на натянувшихся скулах.

– Я верил в тебя, Митрий Палыч. Всегда верил.

Он довольно хлопнул Митяню по плечу, тот хлопнул его в обратную. Только что в пляс оба не пустились от радости.

Виталик устраивал между камушков в воде последнюю бутылку. Руки ломило от ледяного холода. Сиплый присел с ним рядом, любовно поправил одну бутылку, переставил другую.

– Не грусти, Практикант, – весело сказал он. – Никуда твоя практикантка не денется. Сейчас по сто грамм пропустим, ты и сам ее забудешь. Бросишь к едрене-фене свой институт, останешься в нашем поселке. Тебе в общежитии комнату выделят, будешь с Шуриком псалмы каждый день читать и нам про Третьяковскую галерею рассказывать. Согласен?

– Эй, работнички! – из-за шума реки голос Ткача казался очень далеким.

– Слышишь, монгол? – Митяня предупредительно поднял вверх палец. – Командир зовет. Пошли, а то у него до первой рюмки настроение не устойчивое. Лучше его сейчас не дразнить. А ты, Практикант, смотри за бутылками, чтобы не уплыли.

– Уже идем! – крикнул Сиплый, торопливо взбираясь по каменистому подъему у реки.

Следом в раскорячку поднимался Митяня, скользя сапогами по мокрым булыжникам.

Ткач и Шурик ползали возле машины по земле на четвереньках и шарили руками в низкой траве. Сиплый сначала хотел сказать какую-нибудь шутку на этот счет (на языке опять вертелись строки из Онегина: «Мелькают профили голов и дам и модных чудаков»), но не рискнул и тоже на всякий случай опустился на колени. Митяня к ним присоединился.

– Чего потеряли? – спросил он.

– Кондёр.

– Чего?

– Конденсатор. Маленький такой, кругленький. Стали разбирать рацию, а он выскользнул из рук, я даже не заметил в какую сторону. Не растопчите только, осторожно ищите.

Рыжий сидел на крыше вахтовки и широко улыбался, глядя на эту ползающую по траве компанию. Ему тоже хотелось сказать что-нибудь остроумное, но он еще чувствовал за собой вину за произошедшее сегодня утром и решил промолчать.

Сиплый предложил выжечь траву. Предложение было настолько глупым, что даже Митяня не нашелся, что ответить. Они так проползали с полчаса. Ощупали каждую травинку. Важнейшая деталь была безвозвратно потеряна. Запасной у них не было, а без этой крохотной полупроводниковой штучки рация наотрез отказывалась принимать и посылать электромагнитные волны.

– Теперь хоть голубя в поселок посылай, – Ткач поднялся с колен и обтер руки о штаны. – Брежнев, наверно, места себе не находит. Я с ним договорился, что выйду на связь в пять, а сейчас уже почти семь.

Прежние пессимистические мысли вернулись в его голову. Большой беды в потере рации, конечно, не было. Это скорее беда для Зиновия Федоровича, который там с нетерпением ждет первых известий. Но в этих мелких неудачах чувствовалось присутствие какой-то потусторонней силы. Ткач не привык быть на поводке у событий, он сам всю жизнь эти события создавал и управлял ими.

– Александр Иванович, – снова подал голос Шурик (он единственный в отряде называл Командира по имени и отчеству).– Я попробую перепаять схему.

Ткач посмотрел на него невидящим взглядом.

– Да, да, Шурик… Попробуй… Попробуй.

Виталик по наказу старика нарезал хлеб. Митяня крошил картошку в висящий над костром котелок. Вода уже кипела. Пахло пряностями и чем-то еще.

– Незадача за незадачей, – бормотал старик себе под нос. – Может, Шурик плохо с утра помолился. Прямо бес какой-то водит нас целый день за нос.

– А я знаю, что это за бес, – лукавым голосом сказал Сиплый, который сидел тут же на бревнышке и ничем общественно полезным занят не был.

– Кроме тебя, других бесов здесь нет, – ответил ему старик.

– А ты на Практиканта посмотри.

– Чем тебе Практикант не угодил? Ну, заблудился парень, с кем не бывает.

– Да не в этом дело. Мы вместе уже сколько лет ездим, и ничего такого раньше с нами не случалось, а как он в отряде появился, так все и началось.

– Ну и что?

– А то. Практикант, как твоя фамилия?

– Носов, – через паузу ответил Виталик.

– А может Бедоносов?

Виталик то ли от неожиданности таких выводов, то ли от извечной своей неуклюжести резанул буханку по диагонали, и одна ее половина упала на землю.

– Практикант, твою ж московскую дивизию! – заорал старик. – Кто тебя учил так над хлебом издеваться?!

Когда уже совсем стемнело, они, наконец, расселись вокруг костра. Огонь отбрасывал искры вверх и пек колени жаром. Все пространство мира сжалось до размеров этого небольшого красноватого пятачка. Даже вахтовка осталась вне видимых пределов.

– Двигайся ближе, Практикант, я не заразный, – Сиплый азартно потер ладони. – Бутылка светлого вина, уединенье, тишина…

Виталик робко опустился на землю с самого края, в тени. Горький дым шибал в нос. Увернуться от него не было никакой возможности.

– А ты дулю ему покажи, – предложил вечно ерничающий азиат.

На брезенте разложили нарезанное сало, хлеб, тут же стоял котелок с уже готовой похлебкой, бутылки, жестяные кружки. Все с нетерпением ждали, пока усядется Командир и произнесет первый тост. Так было принято – пока Командир не скажет напутственного слова, даже прикасаться к водке не моги.

Шурик закрыл глаза и одними губами читал положенную перед принятием пищи молитву. Митяня цыкнул на Сиплого, который пытался мимикой передразнить Шурика.

– Ну что, алкоголики, заждались, – Ткач снова казался бодрым.

– Не то чтобы очень, но пора уже и принять, – захихикал Сиплый.

– Тогда разливай по первой.

Митяня махнул Сиплому рукой, но тот и без отмашки с радостью схватился за бутылку и свернул ей горлышко.

– С началом полевого сезона вас, мужики, – Ткач поднял кружку на уровень глаз. – Он у нас немного задержался в этом году, но я надеюсь, что это не повторится. В следующем году, если повезет в Карадоне, и в министерстве дадут денег, то начнем вовремя. Как в апреле уедем, так и до ноября.

Мужики тихонько загомонили, чокнулись, выпили, с чувством крякнули и потянулись ложками к котелку. Даже Шурик для приличия пригубил. Пьяное расслабление пришло не сразу. Ткач все еще думал об испорченной рации, несколько раз он что-то тихо сказал Шурику, сидящему по правую руку от него, и тот с пониманием кивнул в ответ, снова послышалось – «кондёр». Другие тоже до поры до времени не сильно шумели. Эта раскачка длилась недолго – до второго захода бутылки над кружками.

– А ты чего, Практикант, посуду свою отставил, – заметил Сиплый.

Все посмотрели на Виталика. Тот поежился под этими взглядами.

– Он, наверно, не умеет, – усмехнулся Рыжий.

– А чего тут уметь? Опрокинул ее в рот, вот и все умение.

– Не приставай к мальчонке, – одернул его Митяня. – Ему, может быть, нельзя. Здоровье не позволяет.

– От двух рюмок никто еще не умирал. Мы же все в одном коллективе, а он хочет лучше других быть. Ты запомни, парень, у нас таких не очень любят.

– Таких нигде не любят, – поддакнул Рыжий.

– Давай, Практикант, давай. Не позорь наш гвардейский коллектив. Это очень просто. Я научился этому еще в шестом классе. Дыхание задержал, выпил ее залпом и тут же закусил. Смотри как я.

Сиплый рывком плеснул водку в рот, поморщился, выдохнул, лихо занюхал рукавом.

– Это, конечно не мартини, – скороговоркой произнес он, продолжая морщиться, – но если не перебирать дозу, то не смертельно, а даже приятно. Без этого все равно жизнь не проживешь.

– Учительница первая моя, – хохотнул Рыжий.

Виталик взялся за кружку и задержал дыхание. Сиплый поднял указательный палец, дескать, замрите все, сейчас будет смертельный номер.

– Так. Правильно, – комментировал он. – Не гляди на нее долго. В рот одним махом. Пошел!

Виталик зажмурился и выпил, но не одним махом, как его учили, а мелкими глотками. Рыжий скривился лицом, глядя на него. Последняя капля оказалась самой противной. Виталик не удержал ее, выпустил изо рта и поспешно вытер подбородок ладонью.

– Закусывай скорее, – азиат поддел ложкой кубик картошки из котелка и сунул Виталику в рот.

Все рассмеялись. Даже Ткач и Шурик заулыбались.