Секретарь

Помедлив, тот осветился снова – и серо-стальной имперский дирижабль с белеющей под брюхом гондолой поплыл заставкой рабочего стола. На цельнометаллическом, усеянном заклепками каркасе с мелодичным звуком возникли разноцветные ярлычки программ и приложений.

Дирижабль звался «Das Reich».

Эх, Лёшка не отказался бы от полёта на таком монстре. Стильные обводы, простота и целеустремленность. Моща!

Ладно. Бумажки – в сторону, он их после досмотрит.

Вызов окошка интернет-соединения, заедающей «мышкой» курсор на кнопку «соединить», нажимаем, проверка пароля-пользователя, поехали.

Файрфокс автоматом загрузил страницу с торрент-сайтом.

Лёшка пробежал взглядом столбик свежих и относительно свежих релизов. Какая-то лажа всё. Кто-то от шибкого ума ещё додумался разом штук десять аудиокниг выложить. Так они и шли, Достоевский за Шолоховым, Пьюзо за Хейли, Сара… Сарамаго за Толстым. В столбик. И ведь качают эту фигню…

Так, новая страница.

Лёшка забил «хельманне» в строку поиска. Ввод. Побежала по кругу полоска обработки запроса. Ждём-с.

Скорость интернета была аховая, маманя раскошелилась лишь на минимальный тариф, и то он месяца два упрашивал. Ещё и провайдер попался дохлый, то есть связь, то нет, фиг ли, на таком тарифе. Ничего-ничего, прищурился на медлительную полоску Лёшка, будет и на его улице праздник.

О-па! Вниз экрана наконец-то поползли ссылки.

Увы, «хельманне» в длинном списке не было. Зато присутствовали Хуан Хельман, аргентинский поэт, Мартин Хеллман, американский криптограф, и писательница Лилиан Хеллман. Ещё имелся майонез Хеллман, логистическая контора, алгоритм и, кажется, модельер.

Похоже, о костяшке никто ничего не знал.

Лёшка поменял поисковик, но и в «яндексе», и в «бинге» с «хельманне» было туго. Может он все-таки расслышал не так? Да нет, с дикцией у господина Мёленбека всё было в порядке. Хельманне. Это не жи-ши и не «парашют» какой…

А камзол, конечно, на дядечке чудной, подумалось ему, словно из шестнадцатого или семнадцатого века. Тронуться можно, если господин Мёленбек в таком платье на автобусе в центр ездит. Впрочем, вряд ли он пользуется общественным транспортом. Люди его типа передвигаются исключительно на представительских авто. «Ягуар», мерс эс-класса, бэха седьмая.

Правда, даже разбитой «лады» ни во дворе особняка, ни на обочине у ограды замечено всё-таки не было.

Лёшка поколупал на мониторе застывшую каплю кофе. Интересно, конечно, чем дядечка занимается. И что ему нужно в нашем городке, какой-такой бизнес. Вдруг получится в долю войти? Тем более, мужик, видно, серьёзный. Холодное оружие имеет.

Лёшке вспомнился блеск легко извлечённой из трости шпаги. Рука сама потянулась к горлу. Ощупала – даже царапины нет. Кстати…

Он забил в строку поиска «Мёленбек».

Через минуту оказалось, что название Мёленбек носят несколько городков и деревенек Германии и Бельгии, а также два футбольных клуба, только с «о» вместо «ё» – Моленбек. Голяк, в общем. Наверное, если и есть информация о Мёленбеке и хельманне, то не всякому хрену с горы она доступна. А кто надо, тот знает.

Лёшка зевнул. От вглядывания в мелкие буковки на мониторе стало здорово клонить в сон. Он переполз обратно на кровать. В сонном мозгу закрутилось: хорошо бы тысяч пятнадцать для начала получать, а потом и двадцать. И через месяц прибавки попросить. Наверное уж не обувью с нашей обувной фабрики торговать будем.

Конечно, если костяшками, то ну его нафиг. Костяшки, блин, счастья.

Задремать получилось всего на час – Динка, видимо, досыта накормив свинку Гошу (чтоб он лопнул!), вернулась домой и на полную громкость врубила телевизор.

– Посмотри, какая у меня скорость!

Мультики.

Феи. Пони. Лилипуты. Говорящие медведи, пингвины и дельфины. Плюс Винни Пух. Спасибо милым кабельным каналам.

– Это я просто пошутила!

Лёшка нахлобучил на голову подушку, но тоненькие голоса персонажей сверлили мозг почище дрели. Он повернулся на один бок, на другой, вынырнув, посмотрел, закрыта ли дверь в комнату. Закрыта. Обить, что ли, звукоизоляцией?

Нет, не вытерпел.

– Ты, блин, малолетка! – Прошаркав в зал, Лёшка отвесил сестре подзатыльник. – Чё, глухая совсем?

Он вырвал пульт из пальцев у Динки и, давя на кнопки, убил звук в ноль.

– Дурак! Отдай! Там у Пинки Пай проблемы! – Динка заскакала вокруг него, пытаясь схватить за руку.

– Вымоешь посуду, отдам, – Лёшка сел на диван и переключил канал. – Поняла?

– Урод!

Динка неожиданно больно ударила его кулачком в живот.

– Блин! – рассердился Лёшка. – А если я так?

Он швырнул сестру в угол комнаты, к промятому креслу – только ноги мелькнули.

– И куртку сними.

– Сам сними!

Динка сложилась у кресла и заплакала.

Лёшка сделал вид, что подвывания его не касаются, и принялся гонять обеззвученные картинки. Комбайны. Площадь. Паучок на паутине. На душе было противно. Не, ну доводит же! Маленькая, маленькая, а костяшки острые. Сама сначала нарывается…

Он посопел.

– На свой пульт. Только звук убавь, ясно? Я вообще-то спал.

– А я знала?

Зарёванная Динка встала с пола и, всхлипывая, взяла пульт. Мутная слезинка, щекоча кожу, застыла на щеке. И не смахнет ведь.

– Но посуду вымоешь, – сказал Лёшка.

– Я уже вымыла давно!

Динка зло освободила одну руку из рукава. На экране телевизора вновь забегали разноцветные большеглазые пони.

– Что случилось?

– Нет времени объяснять…

От придурочных голосов Лёшка утопал на кухню. Карликовые лошади, казалось, напевая, скакали по пятам. Очень хотели дружить.

Его миска лежала в раковине с девственным кантом, обозначающим изначальный уровень, по который был налит суп.

– Эй, что за дела? – крикнул Лёшка. – Ты не всё вымыла!

– Это твоё! – отозвалась из комнаты сестра.

Точно, блин, вырастет телезомби с понями в голове. Вот маманя намучается. А к посуде он принципиально даже пальцем не притронется. Не мужское.

Лёшка поискал глазами оставленное на столе хельманне.

Костяшки не было. Прикольно. Он заглянул под стол, охлопал куртку на стуле, подвигал сметану, солонку и сахарницу.

Так, он ел, значки рассматривал.

Лёшка крутнулся на пятках. У плиты нет, под крышкой, поварёшкой нет, в хлебнице нет. Куда ещё он мог засунуть?

В брюках… в брюках нет.

– Дина!

– Что?

– Где? – Он влетел в зал, сжав пальцы в кулаки. – Где костяшка?

– Какая?

– Блин! – Лёшка развернул сестру от телевизора. – Не ври мне! Лежала на столе.

– Такая желтоватая, как половинка монетки, с выступом? – прищурилась Динка.

– Сейчас как дам по лбу! – замахнулся Лёшка.

– Дурак! – Динка втянула голову в плечи. – Я же просто убедиться.

– Где она?

– Выкинула. В мусорное ведро.

– Какого же…

Лёшка кинулся обратно на кухню.

Мусорное ведро, вынутое из-под раковины, показало непрезентабельное нутро. Конфетные обёртки, комья спитого чая, мятые салфетки, сосисочный целлулоид, пустая упаковка из-под сока, картофельная шелуха.

Лёшка брезгливо отогнул жирную газетную страницу, перепачканную непонятно в чём. Смотри, не смотри – нет костяшки. Не на дно же Динка её затолкала? Хотя из вредности…

Наклонив ведро, он постучал по боку.

Мусор, мешаясь, перетёк. Мелькнул осколок разбитой маманей чашки. Остро пахнуло скисшим молоком.

– Блин!

Лёшка, передёрнувшись, швырнул ведро на место.

Руки – под струю горячей воды. Каплю «Фэйри» растереть, чтобы слабый яблочный запах напрочь перебил молочную кислятину.

Бэ-э-э. Так ведь и блевануть можно.

А была ли там вообще хельманне? Говнюшка, блин!

– Дина, убью сейчас!

Он появился в зале, злой, с мокрым лицом. С телевизора, казалось, за ним с интересом наблюдала фиолетовая пони.

Динка сунула руку в карман куртки.

– На!

Хельманне стукнула Лёшке в грудь и упала в ладони.

– А по балде? – подскочил он к сестре.

– А-а-а! – заныла Динка. – Я не думала, что это твоё!

Собираясь защищаться, она отклонилась и согнула толстенькие ноги в коленях. Серые, вытертые пятки колготок нацелились ему в живот.

Вот действительно дать бы ей!

Лёшка постоял над Динкой, медленно наливаясь злостью. Сестра жмурилась, ожидая экзекуции. Из-за одного этого скукоженного личика хотелось её ударить. Я же тупой, как она тут сказала. Значит, сила есть, а тупизна – пофиг.

Лёшка выдохнул, поймал Динку за ногу и скинул с дивана на пол.

– Мама! – пискнула та.

– Ешё раз, – наставил он на неё палец, – и мама тебе не поможет. Ясно?

– Дурак, – Динка осталась сидеть на полу. – Я всё расскажу.

– Давай-давай.

– Я тебя не боюсь.

– Неужели?

На Лёшкином лице появилась хищная улыбка. Он наклонился к Динке и шлёпнул ее ладонью по голове. Даже палец отбил о заколку.

Сестра снова заревела.

Это справедливо, подумал Лёшка, возвращаясь к себе в комнату. Она сама дура. Делает всё назло, а потом ревёт!

Её пони, наверное, учили же не воровать?

Хельманне оказался измазан в одном месте шоколадом. Лёшка, поплевав, счистил пятно валявшимся на полу грязным носком. Ну вот, нормально. Он поискал глазами, куда бы засунуть костяшку – между книжек, на колонку или в шкаф. Тайники были сомнительные. Между книжек видно, в шкафу маманя вечно роется, прибираясь, да и вообще комната, пожалуй, не самое надежное место. Такие вещи, как и деньги, носить нужно на себе, во внутренних карманах или в поясной сумке.

Но в сумке, блин, тоже как напоказ.

Лёшка выдвинул ящик стола, свалил туда бумажки. Был бы, конечно, у ящика замок… Ха, подумалось ему, чё я парюсь? Принесу на работу, оставлю там. Хрен кто возьмёт подарок хозяина. Сразу шпагой в горло!

Он повозил «мышкой» по коврику, выводя монитор из спящего режима. В «Баттлу» что ли погонять? Всё равно делать нечего. Сейчас вроде подтормаживать не должна, это вечером фиг на сервера пробьёшься.

Или во двор? Взять на сотку пива, найти Жижу, потрепаться обо всём. Под пиво разговор лёгкий. Хотя сотку жалко, подкопить бы.

Эх, «Баттла»!

Тёмка-то, наверное, в «Дум» -третий рубится. Или в «Адские врата Лондона». Или в приставочную какую бредятину. Но круче командной баттловской зарубы все равно ничего нет. Не придумано просто.

Лёшка прислонил хельманне к основанию монитора – на удачу.

Режим «Assault». Свободный немецкий сервер. Зимняя карта. Ожидание. Понеслась!

До прихода мамани ему удалось набить под сотню фрагов, самому умереть раз семьдесят, одной гранатой прихлопнуть троих, проклясть неожиданный фриз и четырежды за заход шлепнуть одного и того же чела. Нереальный ржач! Лёшка подумал: во чел где-нибудь у себя в Германии бесится!

Маманя притаранила с работы торт, не бог весть какой, в смысле, местной кондитерской фабрики, но зато полуторакилограммовый. С розочками из крема.

Динка, конечно, сразу под крылышко и жаловаться, что и бил её Лёшка, и мультики смотреть не давал, и миску в раковине оставил. Банку варенья и бочку печенья ей за это. Ну и подзатыльник получит в будущем.

Маманя, впрочем, в этот раз спустила дело на тормозах, вздохнула только, посмотрела на Лёшку, притопавшего на кухню, взглядом «Когда ума наберёшься?». А он чё – морду кирпичом, плечами пожал, за стол сел и тарелку к торту подвинул.

Затем и чайник вскипел.

Маманя торт нарезала, разложила. Динка сразу в крему умазалась, ну чистый Винни-Пух в гостях у Кролика. Сидит, лыбится.

Маманя позвякала ложечкой в стеклянной чашке. Чаинки взвихрились и осели.

– Ну, рассказывай. Куда взяли?

Лёшка как раз рот набил.

– На Феффова…

– Куда?

Лицо у мамани сделалось как мешком огретое. Морщинки прорезались. Одна, озабоченная, возникла над переносицей. Не поняла маманя Лёшкиных слов. Так тут ведь прожевать дать надо. И запить.

Протолкнув кусок в горло, Лёшка хлебнул чая.

– На Шевцова.

– Это на бывшую швейную? – всполошилась маманя. – Там разве что-то?.. Я думала, закрылась она. А кем взяли?

– Блин, мам! – раздражился Лёшка. – Что я, швея что ли? И нет там на фабрике никого!

– Швея! Швея! – показала пальцем Динка.

– А куда же? – растерялась маманя, механически шлепнув сестру по руке.

– В особняк. Где раньше контора была пенсионная.

– И что там?

– Не знаю, – сказал Лёшка. – Я по объявлению в «Горожанине» пришёл, там ремонт, мужик-иностранец в кабинете принимает, Мёленбек фамилия…

– Швед?

– Не понятно. Ну, он меня посмотрел и взял.

– Кем?

– Секретарём. Личным.

– Мама, мам, – заканючила Динка, – а дай салфетку, у меня все руки липкие…

– Дина, что ж ты такая… – маманя, привстав, выдернула белый бумажный квадратик с пластикового стаканчика. – Тебе уже надо самой…

Пока сестрины пальцы оттирались от крема, Лёшка дохомячил свой кусман, и тот тяжело опустился в желудок. Уф! Добавить что ли? Правда, чая на самом дне. Кто нальёт? Вставать как-то влом, честное слово.

– Ну, всё, – маманя отпустила Динкину руку, – беги.

– Я с вами хочу!

– Тогда молчи, – маманя погрозила Динке пальцем. – Лёш, что-то мне не верится. Как-то так сразу раз, и взяли.

– Блин, – сказал Лёшка, – ты же сама хотела, чтобы я устроился.

– Далеко… – маманя задумчиво подпёрла щеку ладонью, как-то странно посмотрела на Лёшку, улыбнулась вдруг. – Повзрослел.

– Я тогда второй кусман возьму? – спросил Лёшка и, не дожидаясь разрешения, полез к торту ложкой.

– А сколько платить будут?

– Завтра выясню. Думаю, прилично.

– У тебя ж опыта нет.

– Говорю же, что подошёл. Мёленбеку может такие, как я, и нужны. Я ж головастый. Там ещё, возможно, кормить будут и до выходных комнату дадут.

Маманя недоверчиво качнула головой.

– Какой-то счастливый билет.

– Ну! – сказал Лёшка.

– Так, – маманя хлопнула по столу ладонью. – С первой зарплаты половину на общее хозяйство.

– Ага, разбежался!

– Лёш, это не обсуждается. Тебе обувь нужна? За свет, за квартиру, за интернет твой как рассчитываться будем? А продукты? Ты думаешь, всё это из воздуха возникает?

– Это мама покупает! – крикнула Динка.

– Ага! – заорал в ответ Лёшка. – Накинулись! Раньше-то как-то справлялись! А тут стоило только сказать…

– Лёш, – примирительно произнесла маманя, – мне и так трудно…

– Ещё бы! Отца выперла!

Маманя моргнула.

– Лёш, что ты…

– Ничего, – Лёшка схватил блюдце с тортом. – Я у себя поем.

– И торт тоже мама купила! – крикнула Динка.

Защитница, блин.

Денег ещё нету, а они уже поделили – свет, газ, унитаз. Лёшка хлопнул дверью комнатки. У него вон – компьютер. Мобила в планах.

Уродство.

Было противно и тошно. Так и виделось, как маманя в конце, зажмурившись, склонилась над чашкой, а Динка, обнимая, прижалась к ней сбоку.

А ведь это ему как раз следовало бы обидеться!

Но женщинам же надо уступать, вперёд, вперёд, только после вас, сначала вы, потом мы, вы же слабый пол…

Лёшка куснул торт.

Сладость склеила губы и едва не вызвала спазм в горле. Чашка осталась на кухне, вода – там же, но хрен он туда потащится.

Ничего, можно и всухую. По крему проскользит.

Лёшка посглатывал липкую слюну, затем, давясь, доел торт. А вот назло! Чтобы знали, что он и без воды проживёт. И вообще без всего. Обижайтесь, сколько хотите, кисните себе на кухне. Ему это без разницы.

Отрыжка чуть не разорвала рот.

– Ыр-ра-а.

Лёшка вытер руки о лежащую на стуле футболку (всё равно не первой свежести) и снова забрался за компьютер. Прислушался, работает ли телевизор в большой комнате. Ну, понятно, работает. Ещё бы! Важно же показать, что он не прав, а потом можно и сериалы посмотреть дебильные, и новости.

Кривясь от сладости на языке, Лёшка проверил почту на мэйловском ящике. Кроме трех писем с «потрясающе выгодными предложениями только для Вас!» ничего на адрес не упало. Письма, блин, сразу «delete».

Зато в мэйл-агенте в статусе «онлайн» была Любка Добрянко, и Лёшка настучал ей на клавиатуре стандартное «Привет! Как дела?». Ответ пришёл быстро: «Всё норм. А у тебя?». Лёшка несколько секунд соображал, действительно ли Любке интересны его дела, затем написал: «Устроился на раб. Прощай шкл».

Любка долго не отвечала, поэтому Лёшка, почесав затылок, дописал: «Скрасишь вечер рабочего человека?». Он не то чтобы пылал к длинноногой рыжеволосой однокласснице какими-то чувствами, но… В общем, не отказался бы, да.

Кино. Кафе. Пососаться.

Глаза большие, губы классные, фигурка уже оформившаяся.

Минут пять он ждал сообщения, затем статус «онлайн» у Любки пропал. Ну, не очень-то и хотелось. С соткой – какое кино?

А вот завтра…

Нет, очень интересно, чем это можно заниматься в их городке, чтобы иметь своего секретаря? Лесом торговать? Оргтехникой? Может, рядышком пройдёт федеральная трасса и надо успеть скупить земельные участки?

Вообще, наличие секретаря как бы подразумевает интенсивную деятельность. Встречи, разъезды, переговоры. Лёшка подумал, что с первых денег может быть придётся покупать деловой костюм. Джинсы и толстовка с образом секретаря, пожалуй, не вяжутся. Тут даже мобильник на второй месяц отодвигается. А ещё, блин, ботинки. Секретарь в костюме и кроссовках – вообще вынос мозга.

Не, мамане с первой зарплаты точно ничего не обломится. Разве что с третьей только. И то не половину, он за себя готов как раз третью часть отдать. А чё, справедливо, семья-то из трёх человек. Вдруг он и столоваться дома не будет.

Засада, конечно, если пахать придётся допоздна, прощайте тогда футбол, пиво, Жижа с Тёмычем, часы у компа. Впрочем, до этого ещё надо дожить. А то какая-то мрачная картинка рисуется. Хрен он перерабатывать за так будет!

Лёшка посидел на сайтах с приколами и анекдотами, засмотрел короткие смешные ролики с животными, поржал. Особенно с обезьян, катающихся на кабанах под «Погоню». Прикольно. Вот обезьянам житуха – чуть что, и на кабана. Нас, пожалуйста, вон до того баобаба. Эх, прокачу! Блин, из какого фильма фразочка?

Сладость одолела вконец.

Лёшка приоткрыл дверь и с грязным блюдцем прошёл в кухню. Маманя даже не обернулась, а Динка, лежащая в пижаме на разложенном и заправленном простынёй диване, покрутила пальцем у виска.

– Рынки замерли в ожидании статистики из-за океана, – бубнил телевизор. На экране дикторшу в районе бёдер протыкала ось ординат. – Акции «голубых» фишек…

Ведь намертво въелось: ось абсцисс – ось ординат.

Миска из-под супа так и лежала в раковине немытая. Ну, всё, блин, холодная война. Напоказ оставили. Ну-ну.

Лёшка добавил к миске блюдце. А вот вам диверсионная закладка, мина.

Он потрогал теплый бок чайника, отхлебнул через носик кипячёной воды, покатал её во рту, морщась от противного привкуса. Постоял, глядя сквозь занавесивший окно тюль в подсвеченный фонарями вечер.

И сдался.

Блин, достали! Он сцепил зубы и включил воду. Как будто я крайний! Понапридумывали обязанностей и сидят там, телевизор смотрят.

Ещё попросят меня, суки.

Лёшка от души пролил губку «фэйри», пожамкал и окунул руку в набравшую воды миску. Пена повалила как манка из сказочного горшка. Он повозил губкой по стенкам, хотя ни черта видно не было. Ну да ладно, пена умная, сама знает, что растворять, что нейтрализовывать. Ещё немного «фэйри» на блюдце, и тоже пусть жрёт.

Подождав секунд десять, Лёшка слил воду.

Почти чисто. Сполоснуть только. Он подставил миску под горячую струю. Повернуть одним боком, затем другим. Всё!

Руки – о брюки.

– За собой вымыто, – сообщил он, направляясь в свою комнату.

Маманя не ответила. И не посмотрела.

Лёшка нарочито громко хлопнул дверью. Ну и отвалите все. Он плюхнулся на кровать, содрал с ног носки, распулял их – один в занавеску, другой под кресло. Подумал, неплохо бы на книжную полку еще закинуть. Висел бы, пах, как символ независимости. Впрочем, устраивать стрельбу по корешкам было лень.

Поднявшись, Лёшка вырубил компьютер и, забрав в ладонь хельманне, снова лёг. Пальцы поползли по значкам. Надо будет спросить у этого Мёленбека, что хоть значки значат-то. И вообще поинтересоваться – какая ценность, кому, если что, можно продать. Или это типа медали, молодец, герой, заслужил?

Лёшка зевнул. Потом вспомнил, что завтра ему где-то в семь, нет, в семь тридцать надо встать, и зашарил по кровати в поисках телефона.

Мобильник обнаружился под подушкой.

Лёшка выставил в настройках будильника время и добавил функцию повторного сигнала через пятнадцать минут. Теперь мёртвого подымет. Утром ещё наковырять бы в шкафу что-нибудь поприличнее, тут, конечно, маманя бы помогла, мятое погладила, если что. Но, блин, сунься к ней сейчас, ага…

Лёшка подтянул стул и выложил и хельманне, и телефон на сиденье. Выдрался из брюк. Ладно, на фиг всё, время к одиннадцати, потрындеть не с кем, можно и подушку придавить. Может, он и сам в семь проснётся. Хорошо бы завтра не облом, а то скажет ещё Мёленбек: «Гуляй, мальчик, я передумал», во задница наметится…

Проснулся Лёшка под грохот ударных и горланый крик латиноса.

Телефон надрывался от зажигательной самбы и, кажется, даже подскакивал. Где тут долбанная клавиша-то? Ага…

Лёшка отбросил телефон как дохлую, задушенную тушку и рухнул обратно на кровать. О, блаженство. Блин, снилось же что-то… Нет, сон уходил, оставляя смутное видение то ли пустыни, то ли высохшей равнины. Сухой ветер, былинки. Черная скала вдалеке.

Эх, жалко, если это было что-то героическое!

Дракона – бамс! Орка – тык! И в тревожный закат…

Жижа такие истории любит. По его словам, мы вообще существа многомерные, и живём во множестве параллельных миров копиями, отражениями самих себя. А сны, получается, как бы пробой, случайный доступ к альтернативной жизни.

Ах, чёрт!

Лёшка вскочил, едва не опрокинув стул. В конце концов, не просто так самба играла. Хочешь опоздать в первый рабочий день? Ноу проблем. Только работодатель – мужик серьёзный, вжикнет по горлышку да прикопает за забором. Шпага есть – проверено. Ну и забор тоже есть. Машины нет, потому что хрен знает, какой участок понадобится.

Лёшка натянул джинсы.

Галопом по европам. Комната, коридор… Блин! Туалет, как назло, оказался занят.

– Нельзя! – пискнула оттуда Динка, едва он дёрнул ручку.

Шмакодявка.

То дрыхнет до десяти, то вдруг встала ни свет ни заря… Не удивительно, если даже из вредности встала. Услышала самбу и на унитаз!

– Мам, привет, – сунулся Лёшка в кухню.

– И тебе, Лёша, – безжизненным голосом сказала маманя.

Волосы у нее были собраны в пучок на макушке, от этого открытое лицо казалось заострившимся и сосредоточенно-жестким. Ещё эти пятна на щеках. Маргарин на бутерброды маманя намазывала, словно перерезала им горло. Деловито и без эмоций.

Лёшка даже испугался.

– Мам, ну ты чего? Давай, получу зарплату, тогда и поговорим?

– Хорошо, – согласилась маманя.

Но взгляд её обошёл Лёшку по высокой дуге.

– Мне бы ещё рубашку погладить… которая с коротким рукавом… – сказал он.

– Это ты сам.

– Блин! – сорвался Лёшка. – Что, мне нельзя уже попросить? Что ты меня прессуешь?! Я миску вымыл? Вымыл! Задрали все уже! Всем всё надо. А я? Меня спросили, что нужно мне?!

Маманя, мелко покивав, принялась лепить на бутерброды кружки вареной колбасы. Розовые до невозможности.

– Ты уже взрослый, Лёш, можешь всё сам.

Короткий взгляд – как «наждачка».

Ну, спасибо хоть, что заметила. Не столб, сын всё-таки стоит.

– В футболке пойду! – крикнул Лёшка уже по дороге обратно в свою комнату. – И бутерброды твои нахрен!

Не удержался – грохнул пяткой в туалетную дверь.

– Мама! – подала изнутри голос Динка.

– Засеря! – ответил Лёшка.

Приличная футболка у него была всего одна, стильная, чёрная, с рисунком-логотипом из пьяных цветных квадратиков на левой стороне груди. В прошлом месяце выклянчил. Ничего, скоро он сам себе и футболку, и водолазку…

В нижнем ящике шкафа нашлись новые носки, китайские, с иероглифами. Нормально на раз. Под душ бы что ли. И по нужде. Или хотя бы морду лица сполоснуть.

– Э-хе-хейя! – заорал телефон.

Ударные, маракасы, что там еще?

Лёшка торопливо выключил будильник, спрятал мобильник в карман джинсов, в другой карман сунул хельманне. Как бы и всё. Время – семь сорок пять. Пять минут до остановки, полчаса, может, минут сорок автобусом. В общем, он ещё успеет купить молока в ларьке, сотка, конечно, гуд бай, но, блин, так и загнуться от голода недалеко.

С каменным лицом Лёшка шагнул в прихожую, надел куртку.

В туалете раздался клекот спущенной из бачка воды. О, наконец-то! Это ж, блин, пятнадцать минут на стульчаке. Десять-то точно. Торта, зараза, вчера нажралась, куда только влезло. Щеки отъела как у хомяка.

– Брысь! – Лёшка отвесил подзатыльник появившейся сестре.

– Дурак!

Справив нужду, Лёшка сполоснул в ванной руки и поплескал воды на лицо.

– Я, может, ночевать не приду, – буркнул он в кухню.

Маманя пожала плечом.

– Хорошо.

Ну и ладно!

На улице было ветрено. Целлофановый пакет задумал пролететь мимо кустов сирени, но застрял в ветвях и поник, слабо шелестя, белым пораженческим комом.

Обойдемся без бутербродов! Вообще обойдусь без всего.

Лёшка дотопал до угла дома, ёжась от холода, заползающего в рукава и за шиворот. Молочный ларек был открыт, на узкой белой губе прилавка стояли пластиковые ящики с кефиром и сметаной. Полная продавщица бегемотихой ворочалась в тесном пространстве, расставляя товар по полкам.

– Можно молока? – Лёшка запустил над кефирно-сметанным изобилием ладонь с зажатой в пальцах банкнотой.

– Нельзя! – отрезала продавщица, поворачиваясь спиной. – У меня приёмка.

– Мне всего один пакет.

Обведенный сиреневыми тенями глаз, всплыв, оценил размер купюры.

– Сдачи нет.

– Да блин!

Лёшка стукнул кулаком по ящику.

– Молодой человек! – взвыла бегемотиха.

Но Лёшка уже развернулся и в обход дома зашагал к остановке. В голове стучало: эх, надо было опрокинуть, узрела бы, гадина, сюрприз.

Остановка пустовала. Шелестели приклееные к столбам объявления. Рекламный плакат морщился через треснувшую витрину. Лёшка, наклонившись, потёр кроссовок ребром ладони, стирая грязь. Вчера стирал, сегодня… Где пачкаются? Вообще-то, подумал, про одежду и обувь сказано ничего не было, так что нормально. Вдруг тоже этот… камзол выдадут? Он представил себя в камзоле. Еще ручкой так, как у средневековых французов принято. Мадемуазель, же не па… Сильву пле… Жижа слева, Тёмка справа. Шляпа с перьями. Тысяча чертей! Впрочем, не Жижа, а Евгений де Портос, Тёмка – тот, ясно, Арамис, он, так и быть, возьмёт на себя роль благородного Атоса недоутопившего свою графиню де ля Фер.

Автобус, подъехав, пшикнул створками.

Лёшка поднялся внутрь, показал водителю ученический проездной и сел на свободное место, благо, их было до фига. Полупустой автобус покатил через весь город. Растрёпанное, сонное, красное со сна солнце карабкалось в небо по окнам домов. Лёшка смотрел на фасады, на зарождающуюся суету дня, на фигурки людей, которых быстро относило куда-то назад, в прошлое, на вывески и деревья. Записанный на пленку голос перечислял остановки: поликлиника, универсам, улица Революции, кладбище.

Часы на телефоне показали восемь пятнадцать, потом восемь двадцать.

– О! Откуда, чел, и куда?

На соседнее место плюхнулся Димка Шверник, парень из параллельного класса, с которым Лёшка года три назад ходил в шахматный кружок.

Кружок, впрочем, не просуществовал и четырех месяцев. Виктор Сергеевич, дядька хоть и пожилой, но классный, вел его каждый четверг в подвальчике дома у самой школы, но скоро заболел, надолго слег в больницу, а заменивший его то ли студент, то ли аспирант в шахматах был ни бум-бум. Типа, лошадью ходи…

– Привет! – Лёшка хлопнул ладонью по ладони. – А ты куда?

– На сельскохозяйственный, – Димка мотнул головой, словно шею ему стягивала удавка. – За мясом, за треской, за зеленью.

– А я на работу.

– Подработка? А где?

– Ага, подработка! – фыркнул Лёшка. – Постоянка! Взяли по объявлению.

– Без опыта?

– Двигаться нужно, Димон, двигаться.

– И без протекции?

– Я же говорю – по объявлению!

– И кем?

Лёшка выдержал паузу.

– Пока секретарь. А там видно будет. Может, в долю возьмут.

– Не фиг тебе повезло! – восхитился Димка. – За меня словечко не замолвишь?

– И кем я тебя возьму?

– Помощником секретаря.

– Ага, обоих и выпрут. Мне поначалу наглеть никак нельзя.

– В бизнес что ли податься? – с тоской произнёс Димка. – А то денег нет ни хрена. Знакомый пацан шебуршит, до тридцатки, говорит, натекает.

– Ага, это же не мешки ворочать.

Димка скривился.

– Это-то понятно.

Автобус затормозил, створки разошлись, впуская шелест листвы, воркование голубей и шарканье подошв. Бетонное крыльцо у сводчатого здания рынка усердно проливал водой усатый азиат в синем халате.

– Ладно, пошёл я, – подал руку Димка.

Он соскочил на тротуар, створки закрылись.

Лёшка проверил хельманне через ткань джинсов: забыл, блин, похвастаться.

Забор бывшего купеческого особняка был всё также тошнотворно-зелен, зато внутри, за решетчатыми воротами, появился небольшой огороженный загончик, уставленный соломенными, будто для стрельбы из лука щитами, а слева узкой полосой кто-то соорудил клумбу с чёрной, голой еще, без ростков землёй.

Лёшка объявился на Шевцова, 33, на десять минут раньше назначенного срока, звонить не решился и поэтому от нечего делать стал маячить перед окнами, меряя двор шагами. Крыльцо в ширину – четыре шага, дорожка до ворот – двадцать один. И тополевые пеньки – один, два… семь. И никто ведь не выглянет, не позовёт. Господину Мёленбеку, похоже, видеокамеру под козырек пришпилить недосуг.

Лёшка с великим трудом дождался, когда часы на телефоне вымигают восемь пятьдесят восемь. Ну, пока он достучится, пока откроют…

Фух, первый рабочий день!

Он вытер подошвы о резиновый коврик, сменивший тряпочный половичок. Обживается иностранец. В животе нервно зашевелилась какая-то колкая гадина. Костяшки пальцев выбили по дереву затухающую дробь. Услышат? Или сно…

Дверь распахнулась, не дав Лёшке додумать.

Но открыл её не Мёленбек. Несколько мгновений они смотрели друг на друга – Лёшка и смутно знакомый мужчина в широких серых штанах и пропущенной через ремень куртке без рукавов, надетой прямо на голое тело.

Пронзительные серые глаза, костистый нос, ниточка зажившего шрама.

– Проходи, – сказал мужчина так, словно они недавно виделись.

– Я новый секретарь, – сказал, вдруг оробев, Лёшка.

– Я вижу.

– Мне господин Мёленбек…

– Я знаю.

– Обувь…

– В обуви.

Обои в коридоре были ободраны окончательно. Стояли бидоны с краской. Короткий участок стены был уже покрашен в густой желтый цвет.

Лёшка снял куртку.

– Солье! – крикнул мужчина, направляясь в глубь дома. – Здесь твой парень пришёл!

По бедру его постукивал короткий кинжал в ножнах.

Реконструкторы они что ли? – подумал Лёшка. Там трость, здесь кинжал. Любители средневековья? Он двинулся вслед за мужчиной, поневоле копируя его легкий пружинистый шаг.

– Солье!

– Иду.

Господин Мёленбек появился из раздвижных дверей комнаты прямо напротив прихожей. Коричневый камзол он сменил на светлую куртку с прорезанными рукавами, но золотое шитьё присутствовало и здесь, на плечах и на манжетах. Под курткой белела сорочка. Грудь украшала цепь. Узкие панталоны одуванчикового цвета опускались до щиколоток. Обувь Лёшка не рассмотрел. Может, и босиком был господин Мёленбек, с него станется.