Портрет знакомой женщины

Через две минуты Лена вынырнула из переулка с правой стороны, между трёхэтажным из белого силикатного кирпича зданием железнодорожной ментовки ЛОВД (а её дом как раз за этим ЛОВД), с левой – железный забор с какой-то мутной организацией при железной дороге, в светло-коричневой кожаной куртке с капюшоном. Куртка грязная, Лена тем более. Грязная той грязью сильно, ежедневно, годами пьющей женщины, постепенно опускающейся, и уже этого не замечающей. Морда опухшая, помятая без макияжа – страшная такая ненакрашенная. Один карман у куртки оторван. В другом Лена чего-то мнет рукой. Вполне вероятно сигаретный бычок. Бля-я-ядь! Я посмотрел на Лену тогда непредвзятым взглядом. Готовая без пяти минут бомжиха! Алкашка, которую пора на помойку оттаскивать! Вот это, маэстро, у тебя «дама сердца»! Если вот так сравнить какая дама сердца у Леонардо ди Каприо! Или у герцога Кентерберийского. Я ебать не хотел! Кому показать – позорище! Если б она жила со мной, типа жены. А когда-то была красивая баба… (Да она и сейчас ничего, когда не пьет… Дня три-четыре.) Но это было давно и неправда. И рядом бежит собака – крупная чёрно-рыжая овчарка Дина. Сучка. (А некоторые бабы собак-сучек называют – « девочка». Нашли тоже «девочек». Это типа по аналогии с собой сравнивают. Дескать, мы тоже «девочки»… после 10-ти абортов.) Собака умная и добрая. Не то что Лена. Эта далеко не умная, и не всегда добрая. Особенно, когда с похмелья. Собака машиниста-садиста бывшего боксёра в отставке, который Лену колотит почём зря, а та с его собакой гуляет и кормит её, машинист эту обязанность на неё свалил, та за ней и бегает. Во всяком случае так она мне рассказывает. Хотя я Дину в пальто из натуральной собачьей шерсти видел не раз сидящую на задних лапах под балконами хрущевки- пятиэтажки на углу, где Эксплуатационный проезд, напротив хитрого рынка; там магазин продукты, аптека и кондитерский отдел. Её кто-то из жильцов – прямо с балкона кидает ей кости. Частенько я её вижу там сидящей. С поднятой к балкону мордой. Лена пьёт, машинист тоже, когда не в поездке – пьют на пару. Какое уж тут гуляние и кормёжка. Хорошо что не бьёт, как Лену. Дина подбежала ко мне, ткнулась мокрым носом в карман куртки. Сама тоже вся шкура на ней мокрая. Шерстинки слиплись, блестят от влаги. Посмотрела умными глазами. Дескать, не ругайся на эту дуру. В смысле Лену. Я её погладил – собаку, хоть она и была мокрая. Дина от радости хвостом завиляла. А Лену я хуй погладил. (Такая фраза двойственно-смысловая.) Ещё гладить эту кошёлку нахуй! Не заслужила. Дина хоть и не моя собака, а заслужила, чтобы её погладили. А Лена не заслужила. Хоть и не собака. Пьяная баба выглядит хуже любой бездомной собаки. Такая неожиданная мысль пришла мне в голову. И не поцеловал, когда она полезла, дескать, «здравствуй». «Здравствуй, здравствуй – хуй мордастый!» В конкретном случае – пиздаствуй. Здравствуй-здравствуй. Лене за такие косяки – не целовать её, а по рылу надо было стукнуть. Как я позже начинал догадываться, когда вошёл с Леной в более плотный контакт, почему её все мужики, с которыми она жила, как с мужьями, поколачивали. И не всегда это было беспочвенно. Не считая явно склонных к садизму субъектов типа машиниста…

– Пошли к Еноту, – говорит Лена, – он тут рядом живёт.

Я уже понял, что из этой затеи член чего получится.

«Пошли» – говорю. Шалава ты привокзальная.

Опять к Еноту-обормоту. В данном случае подпольному бутлегеру. Теневому конкуренту государства. К нему прямо на дом. Живёт – и в самом деле две минуты идти. Прямо напротив своего сарая окна его хибары из-за деревянного забора выглядывают. (К слову, у него тоже собака. Здоровенный мощный ротвейлер. Он с ним по утрам на площади перед вокзалом гуляет. Енот хоть и сволочь – травит народ бодягой, однако, собаку свою держит в довольстве – не бегает она у него голодная под дождём.) А рядом в этом же деревянном доме живёт машинист. Эти дома такие длинные как бараки, на две -три семьи. Два-три барака тут. А дальше одни привокзальные строения. Они как в деревне, в этом уголке деревянных домов при вокзале все рядом живут. Енота нет, куда-то сделал капитальный съёб. То есть смотался, не оставив точных координат своего местонахождения. Его ротвейлер в окно морду высунул, залаял.

– Ну, давай, – говорю Лене, злой, как Мудрый Каа на бандерлогов, подождем до половины одиннадцатого, собираясь идти домой. Поняв, что с мытьём посуды и минетом я пролетаю. Как лист кровельного железа над Антверпеном.

Лена чего-то подумала в своей глупой но хитрой голове: Дина не отходит, крутится рядом, несмотря на дождь. А дождь и не перестает, правда несильный, но на нервы действует: мулит и мулит – мелкой, надоедливой, холодной, густой каплей. Аргумент с ним, с дождём, я под зонтиком, а Лена с угара, ещё и не протрезвела полностью, ей этот дождь, как до пизды пряники, она его и не чувствует и, вполне вероятно даже не замечает. Ведь всякому более- менее пьющему алкоголику известно, что в таком состоянии давление в организме повышается, кровь циркулирует дурью, алкоголику и не холодно: « … обняться с бурей был бы рад…«* как написал поэт в позапрошлом веке. По этой фразе можно сделать вывод, что его поэтический герой тоже был с угара – не чувствовал природного негатива, сидел на скале смотрел в море, как нарисовал Врубель.

– Пойдем, говорит, Лена, – я знаю одну точку.

– Далеко идти-то?

– Нет, недалеко, около девятиэтажки.

Около какой девятиэтажки тоже непонятно. Лена конкретно никогда ничего не скажет. Значит, не рядом, боится сказать, вдруг я «залуплюсь» и не пойду.

– Пошли- пошли, говорит Лена уже с нетерпением и скрытым раздражением в голосе, – тут рядом.

Я удивился сколько в бабе наглости бывает, когда выжрать невтерпёж.

И пошёл.

И правда, оказалось недалеко: прошли дворами, миновали девятиэтажку, там ещё рядом три стояло, пересекли дорогу, идущую на хлебозавод» Муромский пекарь»… Я иду под этим дождём хоть и под зонтиком, – Дина рядом бежит ко мне жмётся, – злой на Лену, таскает по всяким злачным точкам, где токсичным бухлом торгуют. А с другой стороны – чего ты злишься? какую тебе ещё манду ивановну? Когда она не сильно пьяная, очень даже классная женщина, и приготовит, и обслужит как женщина мужчину, и всегда весёлая. Когда выпьет. Ещё чем-то недоволен. … «Припариваешь», – иногда даже очень эффективно, и это после пяти жён (двух официальных в Москве, и трёх гражданских в Муроме, да вот она почти как жена гостевая, несмотря на наличие очередного «гражданского мужа» – машиниста), чего тебе ещё надо, «какую дыру», как говорила моя бабушка, – уже не совсем чтобы молодому, наполовину седому, без тридцати минут «пенсионеру с плоскостопием, несущим вязанку дров на пятый этаж», по аналогии с сатирическим номером Аркадия Райкина… Более- менее регулярно – два-три-четыре раза в неделю, и даже совсем нехило, – на четверочку с минусом, когда Лена в настроении, а в настроении она, когда слегка выпивши, на подъёме алкогольной эйфории, а в остальном – на троечку секс с этой дамой. Конечно, это не Дао Любви, но для провинции сойдет… Хотя несколько раз было очень хорошо… На четвёрочку с плюсом и даже на пятёрочку… Раза два-три… Например, на 8 Марта, когда я ей подарил духи и цветы, Лена заплакала: «мне никогда никто цветов не дарил!» Ни хрена, столько мужиков было: и здесь в Муроме, и у чёрта на куличках, типа Александрова, где она успела пожить после отсидки, когда зарезала второго сожителя по пьяни, и даже в Москве… А уж если быть объективным, несмотря на то, что она алкашка, попа у неё хорошая – круглая, гладкая, твёрдая, глаз радуется, когда она стоит в догги-стайл на её попу, и половой орган сразу твёрдый становится, так и просится между этих круглых гладких половинок – вогнать его по самый корень… Я и вгоняю… хоть какой-то прок от общения с этой дамой… И вот парадокс: баба никогда никакими фитнесами не занималась, мать двоих детей, самой под сорок, а попа, как у девочки по гладкости кожи и твёрдая как у фитоняшек, усиленно качающих ягодицы в тренажёрных залах, и рядом лысый инструктор стоит гоняет рукой в штанах» лысого»: «Галя, теперь вот сюда ставь правую ногу, а левую согни в колене», и как бы невзначай поглаживает Галю по выпуклой, накачанной «булке». А то, что она грязная приходит с похмелья, я её сразу в ванну, «иди, сучка, мойся»; а она любит в ванне отмокать, и чтобы спинку ей потереть, – тоже мне принцесса привокзального округа, а уж после ванны она и на женщину становится похожа, уже и ебать её можно в «догги- стайл», и в рот давать, и «михрютку» она побрила в прошлый раз моим лезвием, которым я брился, не хватало ещё новое лезвие давать – тратить, а своего у неё бритвенного дамского станка нет, а какие бывают она их то теряет, то у ней подруги-алкашки воруют, она говорила… Свои пизды, что ли, лохматые пьяные брить? Ну, умора! Для кого, интересно? Я после её рыжей лохматки его выбросил, когда увидел рыжие волоски на лезвии… Чудесно, когда у женщины гладкая, приятная на ощупь главная женская для настоящего мужчины, игрушка, когда в горсть её возьмешь, сразу внутри пробуждается что-то светлое, сразу мысли приходят, что жизнь ещё не полный отстойник рухнувших надежд, и в ней есть заманчивые, интригующие, волнующие душу и тело моменты. Правда, не так уж и много этих моментов… Но когда дама синячит* почти каждый день, это очень раздражает и злит, особенно когда сам трезвый. Вы со мной согласны, парни? Или вас это не раздражает? Синячите на пару?

И нырнули опять в частный сектор. Тут уже полпереулка, он был заставлен конкретно деревянными домами, как в процветающем поселке. И Лена там в частном доме, огороженным высоким под два метра металлическим забором, «подожди меня здесь, я сейчас приду», взяла бутылку самогонки: я ей денег дал. Вот я и говорю: Лена в привокзальном секторе бытия все негосударственные точки по продаже дешёвого крепкого алкоголя – они ей известны. С такой дамой не пропадешь, если будешь с похмелья, а денег – кот наплакал.

Значит, Ленка приказала – не поминайте меня членом – долго жить.

Да, эту «даму» я знал уже с 2002-го года, но хорошо её изучил за последние три. С 2016 по ноябрь начало декабря 2018-го. Она приходила ко мне всегда по необходимости, то есть если называть вещи своими именами – с похмелья и когда у самой не было ни денег на бухло, ни самого бухла и « пассажира», который бы ей его купил, благо жили мы рядом: я уже написал в каком деревянном доме, добавлю – даже был свой участок со сломанным штакетником, где у неё росли три сливы и две яблони, и в трёх- четырёх минутах ходьбы от меня, если выходить от неё; сначала идёшь по тесной улочке, как в деревне, влево, мимо этого пункта приёма металла, и домов где живут её гражданский муж, Енот и т.д., поворачиваешь и выходишь прямо на улицу Дзержинского с шоссе и автомобильным движением от пятиэтажного брежневского кирпичного дома, через дорогу, где левее расположен супермаркет» Пятёрочка», о каком я написал в самом начале, за ним девятиэтажный дом рядом, где жил я, в доме, стоящем во дворе за пятиэтажкой, расположенной прямо на улице – и это уже полноценная городская улица. А влево, если идти то попадаешь в типа площадь с берёзами, лавочками и памятником Гастелло перед железнодорожным вокзалом, фу, наконец-то разобрался в электромагнитных волнах зимбабве; ведь ты уже не маленький, пора повзрослеть для понимания майской диффенбахии, род вечнозелёных, семейство ароидные, среда обитания – тропики Южной и Северной Америки, соседка завела ради интереса, она потом разрослась соседям житья не стало, написали жалобу в ЖЭК… Тем более, если никогда не сталкивался с семипалатинским янычаром…

Привел её ко мне Санёк Низов, спившийся к тому времени окончательно и бесповоротно, одноклассник, с которым мы в школе были типа друзьями. Санёк на то время, когда он ко мне привёл Лену, с батей проживали в «общаге» – тесной, грязной, вонючей комнатушке на улице Механизаторов в двухэтажном кирпичном, со старой, отваливающейся штукатуркой на фасаде, доме коммунального типа. Длинный проходной коридор, – по бокам комнатушки, общая кухня на несколько семей, а так же туалет и душ в конце коридора. (Сказать к слову туалет там более чем в плачевном состоянии).

Санёк, до того как спился окончательно, имел такую же, как у меня двухкомнатную квартиру в «хрущевке», даже расположение комнат одинаковое: крохотный коридорчик, зала проходная, спаленка, совмещенный санузел, на кухне, тоже весьма скромных габаритов, газовая колонка для нагрева горячей воды. И то эти колонки установили в начале 80-ых, когда я служил в Армии, а когда учился в школе в семидесятые годы, Лёнька – тогдашний генсек рулил страной со своей кодлой блатных и нищих – политбюро ЦК КПСС, не было колонок, стальной титан: маманя топила по субботам в банный день. Но правда, ванна была, да, и даже добротная чугунная, не то что сейчас выпускают пластмассовую хренотень. И собственный дом был у Санька на Собачаевке. (Это так называется у нас район, примыкающий к Казанке, а Казанка, это – улица Московская; при Брежневе она называлась улица Жданова. Собачаевка – почему её так прозвали, как я понял, – в основном, когда идёшь по улице мимо частных домов из-за заборов на тебя злые собаки лают, почти в каждом дворе, как я иногда не попадал в этот район, идёшь, обязательно собака залает а остальные подхватывают: по моему такое объяснение… я у знающих людей не спрашивал. У Санька в своём собственном доме на Собачаевке, откуда его выгнала жена Шурка, тоже была собака, на цепи в будке сидела – цепной кобель из породы немецких овчарок. Я как то по пьяни полез его погладить, он меня цапнул – руку на запястье – до сих пор шрамы остались. (Об этом эпизоде я расскажу позже.) Эта Собачаевка в советское время славилась особенно агрессивной и хулиганствующей молодёжью. Постоянно они с кем-то дрались: с Казанкой – то есть с нами, с Вокзалом – погонялово привокзального района, с Централкой – район по правую сторону улицы Владимирская, если смотреть от перекрёстка; по левую – сосновый парк им. 50-летия Советской Власти… Этот парк с другой стороны от улицы Владимирская, виден из окна квартиры, которую я обменял, там до того, как начался миллениум, располагались спортивные площадки: волейбольная, мини- футбольная с досчатым полом, огороженная металлической сеткой, с деревянными, выкрашенными красной краской, длинными лавочками… Эх, как давно это было!.. Так давно, что кладбище на Вербовском успело покрыться могилами с памятниками одногодкам и парней моложе, когда я приезжаю на могилу к маме, они сразу бросаются в глаза датами рождения и смерти на глянцевых мраморных и других из дешёвого материала, плитах.

Немного расскажу о Саньке Низове.

Однажды, в году 1994-м я случайно встретил Санька на улице – еле узнал, так он сильно изменился. Выглядел как натуральный бомжара: в грязных дешёвых спортивных брюках синего цвета из синтетики китайского или корейского производства, которыми, типа как спортивной одеждой, был завален в то время рынок – торговали китайцы- корейцы прямо с раскладушек ещё советского производства, стоптанных дырявых туфлях и такой же футболке. Ещё хуже чем состояние одежды, в какой был одет Санёк (отнюдь, не граф Монте-Кристо) от него шёл убийственный запах помоек и канализационных труб, словно он только что вылез оттуда. Характерный миазм бомжей, появившихся, как опята после тёплого дождя, на волне ельцинских перестроечных реформ. Он мне рассказал свою печальную историю, что с ним произошло за последние несколько лет, когда я его пригласил в «Лигу» – низкопробную дешёвую забегаловку, типа закусочной с пивом в разлив и, не только.

Сначала у Санька умерла мать Капа (полностью это женское имя – Капитолина?), за этим горем на него посыпались, как из рога изобилия несчастья: Санёк запил на две недели, после чего его выгнали со Стрелочного завода – он там работал мастером, – по 33-ей «волчьей стате за» прогул без уважительной причины. Тогда была такая жёсткая статья в Трудовом Кодексе. После неё устроиться на хорошую работу было весьма проблематично. Надо отметить, что Санёк начал увлекаться алкоголем ещё в школе класса с 9-го. Его родители гнали самогон для себя, не на продажу. И после уроков Санёк своих друзей – меня, Бена моего тогдашнего лучшего друга, с которым мы дружили с детского садика где и познакомились, с первого по десятый класс сидели за одной партой, и еще пару тройку товарищей из класса – все они жили в одном доме с ним, в такой же четырёхэтажной хрущевке. Мы – в основном дети рабочих, все в таких жили, и в домах рядом в «Спутниках» – микрорайоне недалеко от школы, – приглашал к себе в гости выпить самогонки и поиграть в карты, пока его родаки* на работе. Самогонка у Санька стояла под сервантом в трёхлитровых банках – крепкая, настоянная на апельсиновых корках. Лучше любого иностранного дорогого пойла, какой сейчас продают в пятёрочках, магнитах, красных-белых и бристолях. Правильно, для себя то всякую алко-дрянь гнать не будешь. Мало того, что она была крепкая – не менее 45-ти градусов, ещё и с ароматом апельсина, – прямо в банке плавали апельсиновые корки. Правда, не будучи по рождению алкоголиком, даже такая замечательная вещь вызывала во мне после употребления кратковременное отвращение, чего уж говорить о самогоне, какой пришлось пить в дальнейшем после Армии, купленном у безсовестных хабалок на квартирах! И, какой базар про алкоголь, купленный в магазинах в перестроечную эпоху, не говоря уже об откровенно токсичных спиртосодержащих жидкостях, типа спирта «Рояль», заливших Россию в 90-х годах уходящего тысячелетия. Так что сравнивать было с чем.

Употребив по стограммовому стаканчику, – если кто помнит из нашего поколения рождённых в 60-ые, тогда были в ходу такие маленькие из толстого стекла в мелкую грань 100-граммовые стаканчики, – играли в карты. В основном в «сику». «Сика» или ещё у нас её называли – «Очко», игра на деньги – простая до идиотизма, но жёсткая и жестокая. Сдаётся на руки две карты, У кого больше очков тот и выигрывает. Очко, это туз и десятка: 21. С такой картой играющий чувствовал себя королём. Ну, а у кого приходило два туза- что бывает очень редко, если играть честно, тогда можно сказать, что этот игрок родился в трёх рубашках. Потому что неубиваемое очко могут нахлобучить только два туза. То есть, говоря грубо, в «очко» можно засунуть только два туза (Как в «гэнг-бэнге» – такой жанр есть на порносайтах. Это когда два джентльмена пользуют даму в два «ствола» в задний сектор*.). * Конечно, эмфизема, макароническое трансвертирование, правда без деструктивно- морфологических изменений альвеолярных стенок, получилась ещё та. Играли на мелочь – кому сколько родители давали на школьный завтрак. А так как игра «сика- очко» очень азартная сама по себе, да и я когда садился в неё играть меня словно бесы разжигали, становился супер-азартным, да ещё выпитая самогонка распаляла азарт, то однажды проиграл однокласснику Гипнозу – кликуха такая – 40 тысяч рублей и уже планировал после игры идти грабить сберкассу (тогда банков не было), потому что таких денег моим родителям не заработать и за три жизни, но внезапно карта пошла, я отыгрался и, после этого зарёкся играть на деньги. (Мне всегда давали 20 копеек. Если из сегодняшнего поколения, вам смешно – 20 копеек, так вот, – при Лёньке на них можно было купить в школьной столовой картофельное пюре с котлетой, чай и булочку, или пирожок. Пирожок стоил 5 копеек, чай – 2 копейки, второе блюдо, какое я написал выше копеек 10—12…Это не сейчас выкинешь в кафе сотку- две- три за полусинтетическое тезиво – я говорю за наш город, а в Москве ещё дороже, и ни в животе ни в жопе от такой еды. Вообщем, 20-ти копеек хватало, чтобы сытно поесть на большой перемене. А так как самогонка в банках была налита под завязку, под самую пластмассовую крышку, то Санёк, после возлияния трёх- четырёх, а то и пяти человек по 100 грамм – она сразу уменьшалась в банке, посчитайте на сколько, – разбавлял водой. Батя у меня, рассказывал потом Санёк, матери говорит, чего-то самогонка слабая, ты хорошо туда дрожжей и сахару положила? Скажу по совести, несмотря на то, что самогонка добросовестной выгонки для нужд семьи хоть и была супер, пить её, как я уже сообщил, мне не доставляло никакого удовольствия; ещё сопляк 15 лет, 9-ый класс, зима 1978 года, молочко с лимонадом «Буратино» пить, а не водку и самогонку, и совсем не склонный к алкоголизму, не знаю, как другие ребята. Вот и оказалось со временем, что ребята – у всех своя восприимчивость к этой спиртосодержащей мерзости. И были парни в основном из неблагополучных семей, которые уже с восьмого, девятого и десятого класса употребляли алкоголь и, не от случая к случаю, там на праздники – 1 Мая или 7 Ноября, а регулярно и сильно. Вот и Санёк уже в таком возрасте приобрёл вкус и слабость к употреблению крепких и не очень спиртных напитков, и уже в десятом классе завёл дружбу со стаканом, иногда прикладываясь помимо наших дружеских посиделок после школы за картишками, пока родители на работе. Один раз зимой на перемене, Санёк сбегал домой, и меня звал с собой я отказался, так основательно приложился к банке с самогонкой, что прогулял географию, учительница спрашивала, где Саша Низов, я его на перемене видела, (а Саша Низов в это время самогоночку дома дул), пришёл к последнему уроку истории вела Татьяна Алексеевна – классный руководитель, – пришёл уже заметно пьяный. Мы его за школой снегом оттирали, чтобы привести в чувство. Он просидел урок истории, забившись в угол на последней парте, мы ему отличницу- красавицу посадили – уговорили её посидеть урок истории с Саньком, чтобы пустить пыль в глаза классной, Санька настращали, сиди как сурок, классная злая, заметит, доложит директору, потом будут на линейке страмить (как у нас говорят, а не срамить), перед всей школой, родителям скажут, Санёк испугался чуть ли не под партой весь урок просидел, классная тоже как будто просекла, чего это Саша Низов сидит с Настей отличницей? обычно всегда сидел с Шикуновым- хулиганом, у которого старший брат уже был сформировавшийся алкоголик из ПТУ, и не вызывала отвечать, когда Наполеон начал наступать на Кутузова. В другой раз они с Тагилом (кличка одноклассника из деревни, он у нас доучивался 9—10 класс, у них в Чаадаево только церковно- приходская… восьмилетка, а зовут Володька – низкорослый, плотно сбитый, как будто из чугуна отлитый, невероятной физической силы от Бога, гнул советские пятаки на спор, а не от накачки, весёлый жизнерадостный парень, ему стукнешь по печени, когда на перемене мы обменивались дружескими тычками, он смеётся, бей, говорит, Андрюх, сильнее, зато сам если двинет легонько, играючи – маховики* как кувалды, отлетаешь на десять метров), сложились по рублю; помните, ровесники какие были советские рубли? увесистые, тяжёлые монеты из сплава с изображением Ленина, сразу видно, это – деньги, гордость брала, не то, что сейчас, я говорю про наш рубль – зачуханный, задолбанный, зачморенный долларом, – и пили в парке «полтиннике» (им. 50 Советской Власти) дрянное вино 0,8 бутылка тёмно-зеленого стекла, у нас фугасом называлась, сидя на лавочке, зимой, и наблюдая за проплывающими листами фанеры на Антананариву… Конечно, прогуливали урок- два. В третий раз Санёк после такой затяжной перемены пришёл на физкультуру заметно пьяный (Тагил вообще не пришёл, ему по барабану была эта учёба, сразу после распития «бомбы» уехал в деревню Чаадаево, умный парень, Санёк-то попроще), мы его под матами спрятали в раздевалке, чтобы физрук не заметил. Ещё тогда у Санька проявилась слабость к алкоголю, как и у Тагила. Они и меня не раз звали выпить с ними в парке, между уроками, стимулировать себя на учебный процесс, даже не требуя денег в складчину. Я один раз согласился, домой попал через сутки, маманя вся испереживалась, «ты где был?» Сначала бутылку выпили в парке – им мало, я говорю, хватит парни, пора идти на географию, Кларисса Спиридоновна обещала про Кордильеры рассказать, какие они красивые… " Какая в гваделупу география, – ответил Санёк, – пойдём ко мне самогонку пить, пока родители на работе». Пошли к нему самогонку пить, на Заводской у ЖБК подрались с какой-то шпаной, – их семь человек, нас трое; Тагил их один раскидал, потом поехали с Тагилом на автобусе в его Чаадаево, Санька потеряли по дороге. Володька меня ещё самогоном поил, на закуску – сало деревенское из собственного кабанчика: " закусывай, Андрюх, неделю назад закололи», потом ходили с ним вечером на танцы в сельский клуб, я там с деревенской девушкой познакомился, Зиной звали, танцевали с ней, мне хотели деревенские парни будильник начистить* (настучать по лицу), но видят я с Тагилом. «Вовк, пацан с тобой?» – " Со мной, одноклассник». И оставили эту затею. Я потом пошёл Зину провожать, от перепитого дешёвого вермута, Санькиной самогонки и самогонки Володькиной, блевал за колхозным скотным двором, Зина рядом стояла, смеялась, типа поддерживала меня морально, я же алкашом-то не был, рвотный рефлекс на алкоголь работал отменно, уже стемнело, коровы мычали… Куда делась Зина я не помню, но потом мне письмо прислала, я в почтовом ящике вместе с газетами «Труд» и «Сельская жизнь» – мы тогда выписывали, выписка стоила копейки, помните из поколения рождённых в 60-е?.. очень даже времена были нехуеватые… (это не сейчас инфляционный помойник развели – всё дорого… и через каждые несколько месяцев становится всё дороже и дороже), там письмо лежало без подписи, я открыл, прочитал, такое коротенькое: " Андрюш, ты мне понравился, если хочешь, могу приехать в гости». " Зина из Чаадаево» – приписано внизу под аккуратным ровным почерком, каким пишут скромные в жизни и учёбе девушки… Такая классная, стройная, ширококостная девушка с настоящей грудью размера пятого, – я тогда прикинул на глазок, с русой косой до попы – пшеничные волосы – настоящая русская красавица. Я бы написал, что «приезжай», но мне тогда другая нравилась… Я ещё, когда танцевали, – Пугачёва пела тоскливую песню про айсберги в океане, – прижимал её к себе покрепче… Вот это я – какая внешность была у девушки, и как танцевал, хорошо помню, а проводил до дома или нет – как отрезало. После этого я зарёкся с ними пить, в школе тоже вздрючку получил от классной, к директору вызывали, директор у нас был Виталий Михалыч уже к старшеклассникам относился достойно, пожурил маленько, я ему чего-то наврал типа в Армию провожали двоюродного брата Володьки, а он из деревни, помогать надо было, не знаю, поверил или нет. К тому же, во- первых: тяги не было к спиртному, эту дрянь так называемый вермут, я однажды его перепил на 8 марта на вечеринке, мы всем классом собирались не помню у кого на квартире родителей не было, так я перепил этого вермута- до сих пор помню, как было плохо, сначала блевал в туалете, потом меня одноклассницы тащили до дома, я потом проснулся – стыдуха… И у меня потом на всю оставшуюся жизнь – сразу я приобрёл стойкое отвращение к этому вермуту, после второго раза, как напоролся с Саньком и Тагилом. Такое стойкое отвращение, что сейчас налей мне стакан хорошего вина французского за пятьсот евро – вряд ли я от него откажусь… то есть буду в восторге. Только если от цены. Ну, и в третьих – я не энтузиаст пить в антисанитарных условиях, закусывать карамелькой, хотя и такой расклад пития с товарищами неоднократно имел место в моей жизни. Что и подтвердилось через 15—20 лет на момент нашей встречи – это возвращаясь к Саньку и его предрасположенности к алкоголю, как у футболиста в знаменитой советской комедии. (Режиссёр верно подметил.) Алкоголизм – это не количество и продолжительность выпиваемого спиртного, а генетическая предрасположенность. Один всю жизнь будет пить и не алкоголик, а другой выпил первый раз в своей жизни 50 грамм и – труба дело – клюква прокисла* – готовый алкаш на всю жизнь. Помните фильм « Москва слезам не верит»? Там футболист выпил стопку водки на вечеринке, баба сдонжила: «выпей да выпей за компанию», он сначала отнекивался, как чувствовал, что алкоголь это не его тема, она его всё таки дожала, опрокинул « черпак в Гваделупу» т.е. в горло стопку с водкой и всё – парень в мгновение ока переквалифицировался из футболистов – стал аквалангистом, нырнул в аквариум*, спился, выгнали из футбола, потом его эта баба выгнала из своей же квартиры, он бомжевал по подвалам грязный, сшибал копейки у магазинов на стакан портвейна чтобы похмелиться, или приходил к двери бывшей когда-то своей квартиры, звонил, она открывала, « Галя, дай десятку на стакан, умираю с похмелья». Так, что парни, прежде чем выпить первую стопку водки, стакан вина или пива подумайте хорошенько, какие могут быть последствия. По молодости вы этого не понимаете. Только со временем, особенно после сорока, человек начинает видеть в перспективе те или иные последствия поступков… Да и то сказать – не все видят и после сорока… Кто уже спился окончательно, а кто и лыжи загнул*… Таких тоже – пруд пруди. И уж тем более, как от огня бегите от баб, у которых зависимость от алкоголя, такие дамы мужчин губят, как печенеги кроликов пекут на костре. А сейчас в это ебанутое время – время ебанутых после- миллениумское баб алкашек развелось, пиздец, избаловались, мужья пьют вместе с жёнами, сидят по кухням сосут пиво с водкой, и один сопливый ребёнок ползает под столом в подгузниках, тянет пустой стаканчик – «и мне налейте папаня с маманей!» И есть такие – наливают! «Пей, сынок, будешь мужиком!» А потом удивляются почему население не растёт. А откуда оно будет расти – население, мужики- алкоголики с ослабленной пивом и водкой эрекцией, бабы: « …с ними что-то не так, несмотря на милое личико – алкоголич (и) ки…» как хорошо спел Александр Ревва, внутри порченые табаком, алкоголем и прочими наркосодержащими препаратами – каких они детей нарожают такие дамы? Когда матка и прилегающие женские органы с подросткового возраста пропитаны алкогольным и никотиновым гноищем? Америка с Англией виноваты… Вот и член-то! Все виновники сидят в госдуме… и прилегающих госучреждениях… И по телевизору идёт сплошная пропаганда женского алкоголизма. Некоторые режиссёры сериалов, где идёт откровенное совращение девушек на употребления алкоголя, перебарщивают с употреблением алкогольных напитков. Например, сериал» Измены»*… Или совсем недавно включил ради интереса, какой-то фильм, забыл, как называется, героиня – молодая красивая баба садится в автомобиль, пьёт вино из горла, закуривает сигарету, оказалось – её какой-то чушок бросил – она вся в расстройстве…