Тёмные воды

Слез я с автобуса. Потный как шимпанзе в тропиках. Еще бы – такая духота. Кинотеатр с ортопедическим названием « Прогресс» выглядел как всегда скучно и паршиво, даже в солнечный день: вся в облезлой зелёной краске, старая физиономия фасада этого трехэтажного, вышедшего из моды лет 180 назад, здания с такими же облезлыми полинявшими от дождей, колоннами, где на каждой висели сверху гроздья синтетических ананасов в качестве приманки на дневной сеанс, напомнила мне время когда мы с Алисой – после знакомства я её повел смотреть какой-то фильм в голографическом изображении и, как по заказу, это был фильм про вампиров; моя девочка, как у неё заблестели глаза и участилось дыхание, когда она увидела первую сцену пития крови на экране, который можно назвать условно ведь это происходило как наяву, герои фильма разыгрывали киношную трагедию, а я, расценив её реакцию неправильно, подумав, что она такая впечатлительная, сжал ей руку, обнял и даже осмелился поцеловать, сказав перед этим: « Не бойся, это всего лишь кино!» – « А я и не боюсь, – ответила она, изогнувшись как кошка прильнула ко мне, и жадно впилась мягкими губами в мои, и это было так неожиданно и волшебно, что у меня закружилась голова, и внутри всё затрепетало, готовое оторваться нахрен. Она после весьма долгого поцелуя, что у меня не только звенело в голове и вибрировала во всем теле какая-то сладковато- изнурительная волна, и сказала, как-то странно усмехнулась, таким жутковатым смехом, и от её улыбки мне стало не по себе: « А что ты скажешь, если я как и эта героиня из фильма попрошу тебя подставить мне вену… И тут же добавила: – Не бойся, тебе понравится! Я всего лишь чуть- чуть! « – « Без проблем, моя дорогая! – ответил я тогда не задумываясь, – да пей хоть всю, для такой потрясной девчонки крови не жалко после такого восхитительного поцелуя.

«Ты не пожалеешь!» – подбодрила она и мягко и нежно впилась зубами в мою шею. Я так реально прибалдел: всё оставшееся время сеанса просидел как в тумане. Эти вампирские клыки я тоже тогда увидел в первый раз, она мне показала, прежде чем погрузиться в расслабляющую душу и тело нирвану.

И всё началось – наши головокружительные отношения в этом кинотеатре на просмотре глупого, если разобраться по существу, фильма, но чувство к девушке в моей душе уже начало зарождаться, ещё когда мы на вертолете пролетели почти над самым жерлом вулкана в тот момент, когда вместе с пеплом этот грозный природный исполин выплюнул груду массивных камней, и один чуть не попал в хвост вертолета, и я инстинктивно, тогда в первый раз сжал её руку, привлёк к себе и прошептал на ушко, чтобы она не волновалась, всё будет о'кей, хотя один нервный господин заместитель продюсера, как мне потом сказала Амалия, не выдержал, психанул, заметив, что огромный булыжник, выброшенный вулканом, летит прямо в верто-крылую машину, с криком « караул!» выпрыгнул из вертолёта.

Все эти фрагменты пронеслись в голове, когда я сошёл у этого кинотеатра.

Помню, когда мы вышли после сеанса, уже было темно, и всё мне тогда казалось новым, ярким и преувеличенным; чувства обострились, я словно был под утончённым, неизвестным доселе медицине кайфом: и ночь, словно сгустившийся бархат наброшенный на плечи, осторожно прикасаясь ко мне, казалась загадочной и томительно – нежной, и звёзды в небе крупнее и гуще, и даже я видел новые без всякого телескопа, и не только отдельные звезды, но и целые галактические образования, разноцветные и разнообразных форм, как на увеличенной голографической карточке. Усилились ночные запахи и ароматы. Помню, когда пересекли улицу наискосок и не по зебре, проехал автомобиль и пахнул бензином, и этот запах мне так понравился, что я чуть не крикнул водителю какой он классный чувак, развернись, прокатись обратно, я еще нюхну бензинового кайфа, а моя девчонка, которую я обнимал за талию, прижав к себе, засмеялась: « Милый, люби меня и ты будешь счастлив!» Таких уверенных аннотаций я ещё ни от одной до этого более- менее знакомой женщины – мне не доводилось – чтобы так уверенно говорили, все только и ждали, чтобы я сам сказал чего- нибудь в этом ракурсе (плане). Но ещё больше ждали, чтобы дал в денежных знаках хотя их уже успешно перевели в виртуально- биткоиновую программу… И когда мы шли по улице, освещенной фонарями и рекламными неоновыми огнями из стеклянных витрин магазинов – на улице не было ни души – и мне начало казаться что уж больно мне стало хорошо, так в реальности не бывает, я её спросил: " Ты много у меня крови-то выпила? Что-то я себя чувствую как-то необычно! Прямо как крылья у меня растут, сейчас взмахну ими, улечу в ночное небо навстречу звездам!»

Она засмеялась:

«Это кино, что ли на тебя так повлияло?»

«Нет, моя радость, это ты так на меня влияешь! У меня такое чувство что я тебя знаю 150 тысяч лет! Сейчас, если чего захочешь, я могу для тебя сделать! Звёзд стрясу с неба, прыгну с крыши вот того небоскрёба!»

«Да здесь нет никаких небоскребов, милый!»

«Всё равно спрыгну!» Вот в каком я был тогда экстазе, а сейчас моя девочка томилась в земле, а меня не было рядом! Хуже того, я собирался поступить как малодушный мозгляк, бросив её решать самой свои недетские проблемы!

Все эти грустные картинки из прошлого, какие нам любит подсовывать наше подсознание иногда совсем не к месту, пришли мне когда я уже шагал через стеклянно – компьютерный диснейленд, созданный на месте бывшего парка отдыха. Вокруг, прямо в пространстве, происходили виртуально- компьютерные битвы, какими управляли из кабинок юные и, не очень чтобы, носители пластмассовых матриц под черепом. Вышел к террасе, выложенной терракотовыми тёмно-серыми плитами, нависшей прямо над крутым склоном, спускающимся к пляжу из мелкозернистого светлого песка, местами заросшего кустами ивняка и растениями с широкими мягкими листьями, кучкующимися густыми пятнами по всей полосе пляжа, растянувшегося на километр с гаком от моста до заброшенной трикотажной фабрики имени Гваделупа фон Бишопа, основанной бельгийским фабрикантом ещё в позапрошлом веке, на которой работала мотальщицей нервов ещё моя прабабушка. Они – работницы, наматывали эти нервы с обритых голов супервайзеров на автоматические катушки, расставленные по всему цеху в шахматном порядке. Спустился справа по едва заметной тропинке, – кто про неё не знает тот вообще не заметит, – и пройдя метров двести, нырнув в просвет между кустами, оказался на пляжном пятачке, закрытом с трех сторон густой, буйной, высокой, прибрежной растительностью: это был наш с Антуанеттой пляжный уголок, где мы, укрытые от посторонних взглядов, купались, загорали и занимались любовью, если была к тому охота, а она чаще всего и была при условии, конечно когда это местечко было свободно, и из воды, прямо с самой середины реки, где была самая глубокая глубина, не торчали перископы подводных лодок, наблюдающие за загорающими- купающимися, в основном за девушками и женщинами, которые постройнее и посимпатичнее, когда такие присутствовали на пляже, особенно в укромных, как этот, местечках, и загорали голышом: перископы прямо все торчали в сторону таких дам… Кстати, моя малышка тоже любила нежиться на песке в неглиже, в тени ивовых кустарников (на солнце-то ей нельзя было загорать; слишком её бледно-молочная кожа болезненно реагировала на солнечный перманент – сразу могла сгореть, даже солнцезащитный крем не помогал, а я её предупреждал, что зря мы его купили, если ты – вампирелла, то любой крем от солнца для таких изысканных девушек, как ты, всё равно что мертвому компресс из верблюжьей шерсти на пятки…

Разделся. Аккуратно сложил одежду под огромным типа как у лопуха, листом, закрывающим как зонтиком такую площадь, что два человека без проблем могли укрыться под ним от жестких палящих солнечных лучей. Кстати, под этим растением мы частенько с любимой лежали в обнимку, – она по той причине, о какой я сообщил двумя предложениями выше, а я за компанию – погладить её по гладкой молочного цвета коже, чтобы и ей было хорошо и мне приятно. Тогда перископы из воды наблюдали особенно пристально. Потому что мы не только гладились и целовались но и сами понимаете чего ещё делали. Поэтому « лопух» уже знал нас и приветливо качался от радости, когда мы появлялись на «пятачке». Обычно раздевшись сразу бросались в воду, смеясь и плеская друг на друга пригоршнями теплой хорошо процеженной донными фильтр-генераторами, светлой воды. Девушка моя визжала и смеялась от восторга, потому что любила воду и плавала как русалка, могла под водой находиться до получаса, что меня всегда поражало, а один раз, когда за нами наблюдал особенно наглый перископ, точнее люди смотревшие в него, она нырнула… Долго её не было – минут сорок, что я уж начал беспокоиться, а когда вынырнула в руке держала какую-то штуковину; теперь, сказала, больше не будут за нами подсматривать. Её это раздражало, несмотря на то, что ей нравилось, особенно когда она лежала под лопухом голая на спине. Меня её реактивность внутреннего турбогенератора, не очень-то волновала, я не ревнивый, только беспокоило, как бы не выплыли аквалангисты с того или иного подводного корабля не похитили мою принцессу, либо умыкнули насильно: я слышал у них на подлодках напряжёнка с представительницами прекрасного пола, иногда по полгода и больше не видят вживую прекрасных дам, если только на фотографии в смартфоне и по интернету, правда, я не в курсах там под водой на глубине сотен и тысяч метров интернет показывает ли… К тому же, наверное, командир со старшим помощником запрещают, служба есть служба – тут уж ничего не поделаешь, либо смотри за врагами, где они плавают – за каким кораллом прячется их подлодка, либо на обнаженных красивых девиц в компьютере… Потом сел на горячий песок в одних трусах, достал из кармана брюк портсигар, вынул последнюю контрольную папиросу с легким кайфом в табаке, чтобы обезопасить себя от вполне вероятных физических и нравственных мучений, когда уже не хватит сил работать руками стилем баттерфляй на воде, или каким другим, и уставшее тело начнет погружение, и закурил… С непривычки что не курю, закружилась голова, а от специфического содержания папиросы ещё накатил легкий дурман. И солнце уже не так жгло спину, и затылок, и в теле появилась обманчивая легкость, и мысли прояснились… Однако… Однако, надо было послать эсэмэску девушке, что я и сделал, докурив папиросу.

«Прощай, любимая! Ухожу легко и свободно! Не от тебя, а вообще ухожу из этой помойной жизни. Прости, что поступаю трусливо и легкомысленно, бросив тебя одну. Но уже нет сил терпеть этих тупых, трусливых кривляк – бандерлогов новой волны, мешающих нам жить спокойно и смотреть, как твоя красота начинает угасать под воздействием вредной среды, а не потому что ты сейчас вынуждена лежать в земле, типа там прописалась основательно. Надеюсь, ты понимаешь… Если задумаешь сразу откопаться, можешь жить в моей квартире, ключ у попугая в зобу, не забудь сказать ключевое слово, чтобы он его открыл; в холодильнике еда на несколько суток и несколько пластиковых пакетов с кровью: три с моей, остальные с хирургического отделения, купил у работающего там санитара, даже группа как раз тебе подходит. На несколько месяцев тебе должно хватить, а там сама чего- нибудь придумаешь. Люблю и целую на прощание! Ещё раз прости!»

Минуты через три, когда я уже зашёл в воду по грудь, телефон начал разрываться от звонков и гудков – как быстро она прочитала мою эсэмэску. Я знал, что это она мне написала и догадывался, какого содержания это сообщение. Надо было сразу телефон закинуть в воду – да ну и в пасть голодному гиппопотаму 1399 жирных туристок на сафари!

Оттолкнулся от песчаного дна и поплыл. Все ещё нерешительно, словно чего-то ожидая. Телефон продолжал сыпать тревожные сигналы. Не оглядываясь, чтобы не было искушения повернуть обратно, заработал руками энергичнее. Мощно, брасом, как можно резче выкидывая тело на поверхность и широкими взмахами, что с них стекала вода, загребая руками. Чтобы отвлечься, не слышать отчаянного писка телефона как можно быстрее выплыть на опасную глубину, устать и пойти ко дну. Но я был хорошим пловцом. Особенно после того, когда мы с моей малышкой стали ходить на реку. Она то вообще плавала как я уже написал выше. Как русалка, как ихтиандр женского вида, как существо рожденное водой, живущее в воде, и разговаривающее с водой на «ты». Я до этого и не представлял что моя красавица- вампирелла обладает еще и таким необычным природным талантом. Может она до того момента как вышла на подиум в жизни была русалкой, а потом от загрязненной окружающей среди мутировала, хвост отвалился, чешуя сползла с кожи, как снег мартовским утром с железной крыши рефрижератора, сразу шагнув под софиты подав своё совершенное тело на обзор жадной завистливой публики. Мне так казалось… Когда мы с ней заходили в воду, она сразу ныряла в глубину и выныривала метров через пятьдесят и, махнув мне рукой: « Давай, милый, ко мне!» – повернувшись спиной плыла кролем легко и свободно, словно скользила над водой, а я ещё стоял по колено в воде в нерешительности с глупым лицом, наблюдая как она через какие-то три-четыре минуты была уже далеко от меня – метров за двести. Вроде рядом со мной была, и, раз – машет рукой издали, я не могу рассмотреть лица. Но ничего не оставалось делать как плыть к ней, чтобы не ударить в грязь лицом перед девушкой. Тем более если эта девушка была твоей любимой. Но этим дело не заканчивалось: подождав меня чуть ли не на середине реки где самые опасные глубоководные места, кишащие подводными аппаратами, а так же хищными рыбами, как своими, расплодившимися за последние сто лет, так и заплывающими к нам из моря, даже встречались акулы, кальмары и осьминоги, она затевала игру в догонялки, где надо было нырять и плавать под водой. Пять раз я тонул, три раза меня чуть не сожрали какие-то морские твари во время таких игр. Но малышка моя, когда я выбившись из сил и нахлебавшись воды шел ко дну, всегда вытаскивала меня, и на песке, если была необходимость, делала искусственное дыхание рот в рот, а когда я приходил в сознание, склонившись надо мной, спрашивала:» Ну, как ты, в порядке!» – «Всё – чук и банфлайер!» – отвечал я, а перед глазами стояла огромная пасть какой- нибудь хищной рыбины, чуть не заглотившей меня несколько минут назад. « Люблю тебя!» – она смеялась и целовала меня. Фрейдом буду парни, не вру, – всё так и было. Так что после таких водных забав я тоже как пловец был натренирован, могу быть на коротке с любой полномасштабной акваторией, воды не боялся и утонуть, даже по собственной воле мне теперь было сложновато. Зачем я вообще избрал такой способ суицида сейчас мне было непонятно: может, перед тем как пойти ко дну, захотелось напоследок насладиться солнцем, водой и её текучей, мягкой, загадочной, обволакивающей тело обманчивой приятностью и иллюзией единения с окружающей природой. Надо было, подумал я, перед тем как плыть выпить ещё бутылку какого- нибудь крепко-градусного суррогата; не догадался купить по дороге.

Первые сотню метров я плыл легко, даже с какой-то радостью удаляясь от берега и звуков смартфона, которые становились все тише, а потом и вовсе телеф перестал их посылать. Плыл кролем, легко выбрасывая руки из воды и погружая обратно. Чёткие отточенные движения.

Где-то метров через двести, внизу под собой увидел скользящую тень: какая-то водная тварь уже заметила меня и сопровождала с явно нехорошими намерениями. Ещё этого не хватало; если я настроился утонуть, но быть съеденным какой-то не очень крупной подводной гадиной – такая мысль почему мне сразу не пришла, а сейчас, когда пришла – была отвратительна. На живого-то, расплодившиеся в нашей реке с изменённой молекулой воды,  хищницы – мелкие тварюшки, напасть бы не осмелилась: меня удивляло, как их гоняла Августа, когда мы играли под водой. Набрав воздуха в легкие я нырнул и издал в воде звук, отпугивающий таких плотоядных но трусливых обитателей, – меня ему научила Андреа, – тень сразу ушла в глубину, вильнув длинным тонким хвостом. Вынырнув, рефлексируя, лег на спину чтобы отдохнуть, сразу забыв, что сначала хотел плыть до упора, пока не устану, не выдохнусь. Лежать на спине на поверхности теплой воды, было чертовски приятно: как назло, словно сама природа давала мне понять, как много я потеряю если с-суицидальничаю; было необыкновенным наслаждением чувствовать чуть холодноватую воду на мокрой груди сразу согреваемую солнцем; в этом месте и моменте противоположности удачно сходились, – и лицо грело солнце, и воздух после душных городских улиц был приятно освежающий. К тому же, куда меня относило течением, река расширялась и была очень глубока, и теперь я точно знал, что не доплыву до берега, если вдруг смалодушничаю довести дело до конца. В голубом небе приятного мягко-нежного, как кисель, оттенка, на которое, когда гниёшь в городской промышленно- индустриальной помойке, не обращаешь внимания, плыли редкие белесые облачка, как отбившиеся от стада барашки, кричали чайки и бакланы – эти тоже что-то орали и даже местами нецензурное… Кстати, о бакланах: тут ещё ко мне пришло одно воспоминание. Однажды, поздно уже было, шли мы с моей возлюбленной с танцев из парка, сбоку из кустов вынырнули три пьяных баклана, а у тебя, маршан, красивая девчонка, как конфетка, сказал один из них самый здоровый, накачанный анаболиками, и даже перекачанный, и не очень пьяный, но агрессивный и наглый социопатер*, поигрывая чудовищно раздутыми мышцами. Одет в спортивную майку, лосиные трико и разноцветные кроссовки; я заметил что большинство городской мутант-молодежи с лёгкой формой кретинизма, поставленной школьным слесарем- психотерапевтом, летом носят шорты, бриджы или тренировочные как вот эти плунгеры*: остальные двое были под стать ему. Может она нам исполнит песенку про девочку, любящую сосать леденцы, у нас как раз есть что ей предложить по этой теме! И захохотал довольный своей пошлой остротой. Я только собрался ему что-то ответить, заслонив Ангелину, но в этот момент какая-то крылатая гарпия свалилась из-за спины, из темноты, или прыгнула с верхушки дерева – я не понял, всё произошло внезапно. Сейчас ты у меня будешь сосать леденцы, прошипела она опустившись на грудь амбала, свалила его с ног, забила крыльями и начала рвать рельефную, от дутой мускулатуры, грудь, которой этот недоносок гордился сверх меры – острыми длинными когтями; кореша ублюдка сразу растворились в темноте, а накачанный поц заревел как резаный:

«Помогите, помогите!» Но в пустынной аллейке кто тут кому поможет? У меня всё поплыло перед глазами, и к горлу подступила тошнота, когда фантастическая полуженщина- полу-не-поймешь как определить – впилась зубами в глотку своей жертве и вырвала прямо зубами кусок мяса от этого дегенерата.

«Милый, что с тобой, милый!» – услышал я над собой тревожный голос, когда открыл глаза; я сидел прислонившись к дереву в парке и увидел её склонившееся надо мной встревоженное лицо. Никаких бакланов- мутантов здешнего мира не было, может мне это приснилось, ведь на танцах на виртуально- компьютерной площадке где танцевали реальные пары, перемешанные с парами нереальными то есть из матрично- обсцессионной псевдореальности, причем неясно кого было больше, но глядя на некоторые идеальные пары парней и девушек можно было догадаться, если конечно ты не был пьян или под кайфом, что пар из виртуального мира тоже было достаточно… вообще с изобретением компьютерных технологий в конце прошлого века мир теперешний становился все более расплывчатым, нереальным с размытыми краями.

Отдохнув маленько я словно очнулся; мир вокруг меня его природная составляющая был чудесен, если б не проблемы, как удавка стягивающиеся на моей шее, за последние месяцы о которых не хотелось даже думать, и поплыл дальше твердо решив закончить начатое дело.

Проплыв ещё метров триста – как раз середина реки, – я начал уставать: плечи, руки и ноги – будто по ним разливался свинец; наступил момент особенно опасный для ног, что их сейчас сведет в икрах – самая уязвимая часть тела для пловца в воде. Тут из воды, как по заказу, высунулся перископ серебристого цвета: специально, что ли, командир подлодки приказал покрасить его в такой цвет, чтобы издалека казался солнечным бликом. Я знал эту подводную лодку. Это был её участок реки они патрулировали. На перископе сидел акванавт- рейнджер младший научный сотрудник доцент института океанографии матрос Сиванко.

«Чувак, у тебя всё в порядке?» – спросил он меня, покрепче ухватившись за железную загогулину, в том месте где труба переходит в часть, собственно, перископически- наблюдательную.

Чёрт, подумал я, утонуть спокойно не дадут, но тем не менее, улыбнувшись, кивнул головой и с усилием, подняв руку, помахал, одновременно приветствуя парня-матроса, а тем более младшего научного сотрудника и, этим жестом давая понять, что у меня всё – «чук и банфлайер». Это меня отвлекло от зарождающейся судорожной схватки в ноге и она ушла в стопу, но это не имело решающего значения. Научный сотрудник сказал что-то по водонепроницаемой рации и перископ вместе с ним скрылся под водой. Через несколько минут подо мной медленно проплыла огромная тень подводной лодки. По бокам её стаями плыли мелкие рыбёшки. Блестя чешуёй, видимо по ошибке приняв её за акулу – хищную королеву морей и океанов. И я поплыл уже по течению, чтобы меня отнесло подальше от места, где три минуты назад на дне, как большая металлическая рыбина, лежала подводная лодка братьев Карамазовых: нам один писатель- дворянин позапрошлого века классно рассказал про их жизнь, а теперь вот их потомки лодку приобрели, взяв солидный кредит в бочке. Теперь то она освободила место, но как говорит поговорка – что если оно свято, то пусто не бывает. Хуже будет, если сюда приплывут андроиды в батискафе, по телевизору два дня назад сказали в новостях что их несколько штук сбежали с завода: у нас такой есть, выпускающий синтетически- углеродные экземпляры, работающие на батарейках, для земляных, карьерных и других тяжёлых работ. Опять пришлось лежать на спине – экономить силы, чтобы раньше времени не пойти ко дну, а то точно спасут. Три дня назад они спасли какую-то очень пышную даму – она начала тонуть не доев пирожное, – плавала на надувном матрасе и ела, вместе с мужем, свесив толстые ноги в воду, и увлеклась настолько, что не заметила, как к ней сзади подплыла одна из тех водных, мелких хищных рыб, и цапнула её за подоконник, то есть я хотел сказать – за варикозную икру; дама с испуга, что сейчас разродится 156 троллейбусом на губчатом каркасе, закричала, подавилась пирожным, свалилась с матраса в воду и начала тонуть, а муж этой дамы потолще её раза в два, – для таких толстяков продаются специальные надувные матрасы четыре на восемь, как плоты, – то ли заснул после сытного перекуса, то ли давно мечтал, чтобы с его женой случилось нечто подобное, слабо отреагировал. Женщина успела пойти ко дну, на поверхности остались только крошки и куски пирожного, какие быстро расхватали мелкие рыбешки, и всё бы закончилось драматично для этой супружеской четы, если б каким-то чудом её не спасли с этой подлодки, командир потом и начальник спасательной службы пляжа номер 1465 к каким относится в классификации зон отдыха у акваторий наш пляж, объявил благодарность экипажу за успешную работу; они её рыболовецким тралом еле вытянули из ямы. Хотя таких мамонтих, на мой взгляд, и спасать не стоит: это одна из стада чудовищно-раздутых, по вине которых моя девочка должна испытывать дискомфорт, лежа в холодной сырой земле.

Отнесло меня далеко, ещё метров на пятьсот по течению; в этом месте река более спокойна и, как мне показалось, без всяких крупных подводных обитателей.

Ну всё, пришла мне мысль в голову: приготовься «Спиридон Евграфыч» к самому серьезному и решительному шагу в своей жизни. Все равно в ней кроме любви к этой девушке не было ничего яркого, интересного и захватывающего, одни стремаки, дёргаловки, переживания. Да и любовь тоже, как у приговорённого к казни под страхом дула пистолета. Перевернувшись на живот я опустил лицо в воду: не хотелось бы, когда захлебнусь и потеряю сознание, стать завтраком или ужином для какой-нибудь хищной речной обитательницы и, не обнаружив в глубине ни одной подозрительной тени, перевернулся опять на спину, закрыл глаза, расслабился: прощай солнце согревавшее меня, хотя на сегодня и чересчур твои лучи жарят, прощай небо, всегда казавшееся мне недосягаемой мечтой жука, ползающего в навозе (несмотря на то что жуки, ползающие по корке коровьего дерьма тоже умеют летать, но только не хотят не видят и боятся неба, как и большинство обывателей нашего города. Прощай моя любовь – Андреа Алиса Ангелина Августа Амалия Антуанетта больше не подставлю тебе под клыки свои вены и не приду на свидание под дуб, не разрою саперной лопаткой с острым, как бритва, широким клинком, и не будем мы с тобой пить пиво, закусывая бутербродами и беседуя не спеша…

…и медленно пошел ко дну, перед этим закрыв глаза, и мысленно закупорив энергетической перегородкой нос и рот, чтобы не нахлебаться воды, – уж больно она в нашей реке не отличалась чистотой, несмотря на установленные донные очистительные грязе-поглотители. И то не во всех местах.

Сначала я боялся, что река не примет моё теряющее с погружением, чувствительность, тело, не влившись при этом в живот, но мои опасения были напрасны: через несколько минут я достиг дна и даже мне повезло в некотором роде – в этом месте оно поросло мягкой, шелковистой, приятной на ощупь речной водой. Неплохо, мелькнула у меня слабая угасающая мысль: вот теперь и умирать можно даже с комфортом.

Опустившись на шелковистое травяное ложе реки в проплешинах песка, где ползали рачки- отшельнички со стереонаушниками в ушах – любители клубной музыки – я полностью расслабился: в голове поплыли строки не мной придуманные: здравствуй, госпожа Смерть, возьми мою душу, если она у меня еще сохранилась, а ты Река забирай мое слегка изчервлёное алкоголем, сексом и паскудными мыслями, тело, больше не будет оно меня мучить неисполнимыми желаниями в этой реальности, я теперь не при делах – сто пудов аммиака в ноздри шакалам Шерхана, чтобы больше не тявкали в дождливую ночь на синдикат отмороженных вепрей. Теперь мне по барабану все проблемы здешнего мира, ещё не оправившегося от взрыва сверхновой в квадрате GR163y нашего участка на задворках Млечного Пути.

И сознание медленно померкло.

Инстинктивно я вцепился пальцами в донную, густую, травяную массу, чтобы когда совсем потеряю сознание случайно не всплыть – вдруг такое тоже может случиться, а мне не хотелось бы, если меня случайно вытащат из реки, а Алиса, откопавшись, увидит меня в таком плачевном состоянии.

Сознание совсем переместилось за черту, где одна кромешная тьма.

Все, я кажется умер, подумал я. Тут перед моим мысленным взором, как завершающий аккорд – кода музыкальной темы моей жизни встало как живое красивое лицо моей девочки с немым укором в глазах: дескать, что же ты оставил меня одну: я тоже могу совсем отключиться с горя.

Мне её сразу стало жалко, но пальцы хорошо чувствовали траву, что она теперь будет делать: тотчас покинет земляную яму или ещё полежит какое-то время?

Тут совсем неожиданная мысль появилась у меня: если я думаю и вижу грустные картинки в голове, значит я ещё жив и не умер окончательно. И то сказать: в самую критическую минуту, когда я пошел ко дну и задержал дыхание чтобы нечистая отравленная речная вода (в на этом участке реки не было очистительных фильтров) не хлынула мне в горло, сознание каким-то образом переключило тело на автономный режим существования и получается, что я начал дышать каким-то новым законспирированным до этой минуты, органом, спрятавшимся у меня до поры до времени в теле, что даже его не смогли обнаружить все новейшие рентген-аппараты; ещё две недели назад я в больницу ходил, а сейчас этот орган под агрессивным воздействием внешней среды активировался, может какой специальный, оставшийся с древних эпох, позволяющий как рыбе дышать жабрами под водой. То что я жив, я окончательно понял, когда почувствовал боль в левом боку. Проведя рукой я обнаружил что какой-то речной гадёныш присосался к телу. Ничего себе, возмутился я, не успел утонуть как следует а уже начинают меня кушать не мудрствуя лукаво!

Вывернув, сколько позволяла шея, голову я попытался рассмотреть, что за водный обитатель прицепился к моему телу, в том месте, где почка, но не увидел, тогда ухватив членистоногого наглеца, кстати в шипах и колючках, так что порезал ладонь в нескольких местах, я отодрал непрошенного гостя от себя. Вода сразу замутилась: из раны хлынула кровь. Значит, шевельнулась радость у меня – и я весьма был удивлен этому моменту, – я точно не умер, если во мне ещё циркулирует кровь, а не свернулась, следуя внутреннему закону умирания тела. Это был рак-лотофагер мутант, поедающий у утопленников внутренности. Поедал он их своеобразным способом: прогрызал дырку в утонувшем теле, залезал вовнутрь и лакомился с большим комфортом внутренними органами утонувшего бедняги. Больше всего ему нравилось кушать человеческое сердце – он прямо к нему сразу прогрызал тропинку в умершем туловище человека, либо другого млекопитающего. Во всяком случае так говорили все патологоанатомы, к кому на прозекторский стол попадали бедолаги, закончившие жизнь таким печальным образом. Случалось, что лотофагеры- трупоеды съедали все внутренности и когда бедолагу- утопленника в морге прозектор вскрывал далеко не консервным ножом, внутри кроме этих мерзких речных обитателей вообще не было ни одного внутреннего органа. Дескать, смотри сюда, Константин, говорил один работник морга другому, и у этого выели все органы: сердце, печень, почки, селезёнку и т. д. Этого ещё не хватало, подумал я, не успел умереть как следует уже появились любители свежего мясца, так сказать не подпорченного длительным пребыванием в воде. Так, теперь на запах крови соберутся все плотоядные рыбы и водные млекопитающие, успевшие обосноваться в нашей реке за последние десятки лет и я тогда рискую быть съеденным заживо: опять не повезло, даже в таком печальном деле, как собственное самоубийство. Нет, такой вариант суицида меня теперь не устраивал.

Закрыв плотнее рану ладонью, чтобы не текла кровь, я оттолкнулся как можно сильнее ото дна и начал всплытие. Неизвестный активировавшийся внутренний орган работал как новый, во всяком случае при закрытом рте и отсутствии поглощения им воздуха, я не задыхался, а словно дышал всем телом. Метр, два, три, пять, десять… Прямо над головой в толще воды начал светлеть расплывчатый диск солнца. Значит, в этом месте реки глубина была средней и до поверхности осталось несколько метров. Справа, против течения ко мне приближалась тень; я подумал, что это первая речная хищница, учуявшая запах крови и стремящаяся к пиршеству, и приготовился к защите – стукнуть по голове кулаком, когда подплывет на близкое расстояние: меня этому трюку научила Ангелина – самый эффективный способ защиты от таких водных разбойниц – резко ударить кулаком по голове, если конечно под рукой нет ничего существеннее – какого- нибудь тяжелого предмета: дерзкая тварюшка сразу обалдевала и ретировалась. Но это оказалась русалка: она проплыла мимо, ничего не сказала: эти речные дамы не питаются человеческим мясом. В последнее время, после глобального изменения среды обитания в водных акваториях начали встречаться и такие человеческие гибриды; непонятно, откуда они мутировали, из какого первоначального источника. Впрочем, хвостатые дамы вели себя нейтрально по отношению к человеку. Если их тоже не трогали. Большее на что они способны – заманивать простаков в воду, и наблюдать что из этого получится… А меня чего заманивать, я и так считай как полу-утонувший бичун, да ещё и с новым заработавшим в полную силу внутренним органом, не знаю какими ещё функциями он позже может себя проявить… Она только удивлённо посмотрела на меня, что я без акваланга, а ещё живой. И так приветливо, или мне показалось, помахала рукой. Что-то её лицо мне показалось знакомым. Ну да, тут я вспомнил, – она была похожа на жену соседа с четвертого этажа, такая эффектная, молодая, красивая была у того вайфа*. Кажется этот мэн работал в институте по изучению электромагнитных импульсов в мозге человека, принимающих формы иллюзий: в прошлом месяце, говорили, у него жена пропала. Бедняга уж больно убивался, сразу ушёл в запой на месяц, всё сидел на лавочке перед домом, пьяный тосковал, Галя (жену его так звали), куда ты пропала, хоть бы эсэмэску сбросила, что с тобой всё в порядке, если нашла «пассажира», возвращайся, я тебе всё прощу! Но Галя не возвращалась, и в полиции ничего не могли сказать, в смысле, что пока не нашли даже неопознанного дамского тела в лесополосе, изуродованного очередным серийным психопатом, которых в последнее время тоже значительно прибавилось, даже на местной фабрике по производству синтетических дам, сказали что такого материала к нам не поступало.