Источники света

Пастораль вторая

В крестьянской лачуге Тома и Анна. Снаружи идет дождь. Вода капает с потолка в плошки, тома мастерит пращу, Анна что-то варит в котле на очаге.

Тома. Ты слышала, женщина? В деревне объявился мальчишка из Клуа.

Анна. А где это?

Тома. А черт его знает.

Анна. Не поминай дьявола. В Мэре итак нечего есть, а нищие бродяги все прут и прут… Отец Базиль у себя тоже приютил какого-то бородатого разбойника…

Тома. Мальчишка говорит, что ему являлся сам Сын Божий. Анна. Вот тебе на…

Тома. И дал ему письмо для нашего короля…

Анна. А письмо мальчишка показывал?

Тома. Да, показывал. Красивый пергамент с дорогой печатью… Анна. Дорогая печать? Может, тогда действительно от Сына Божьего?

Тома. Мальчишка говорит, что Сын Божий благословил его вести новый Крестовый поход против неверных, представляешь?

Анна. Не говори мне про Крестовые походы… От них одни беды. тома. Что ты там бубнишь? Что ты там возишься? Я же с тобой разговариваю, Анна! Мальчишка хочет вести Крестовый поход!

Анна. Я, между прочим, варю бульон!

Тома. Из тех же свиных костей, из которых ты варила бульон вчера?

Анна. И позавчера! И позапозавчера! Во всяком случае, эти кости у нас есть! А кроликов, которых ты собираешься добыть этой пращой, я в глаза не видела! Да и когда ты с пращой умел управляться?

Тома. Вот увидишь, будет кролик…

Анна. Если люди графа увидят, как ты только замахнулся на этих кроликов, тебе поджарят пятки! Или повесят! (Плачет.) Что я буду делать одна с ребятишками?!

Тома. А что мне делать? Что? Нам нечего продавать! Козу задрали волки! Блёз мне не помощник! Джоргет не за кого выдать замуж – вокруг все нищие! Или, может, мне сделать как Эдвард-Хорек из Веселого яра?

Анна. А что сделал Эдвард-Хорек?

Тома. А ты не слышала? У его жены недавно родился четвертый сын. А сейчас Хорек говорит, что мальца украли эльфы из колыбели и подменили поленом. А жена его ходит и плачет, даже не разговаривает, того гляди и бросится в колодец. Но зато их старшие сыновья порозовели, а то лежали без памяти от голода…

Анна. Что ты говоришь, Тома?

Пауза.

Тома. Заткнись, баба! Вари свой бульон!

Анна возвращается к очагу.

Графу сейчас не до кроликов своих… У него же брат из Святой земли не вернулся. Горюет. Черные знамена на замке, говорят…

Анна. Расскажи лучше про мальчишку…

Тома. Мальчишка смышлен… И с руками все в порядке, он себе такой знатный посох склепал, с крестом, ходит как епископ, ей-богу. (Пауза.) Он… добрый христианин. Поделился с Блезом и Джоргет остатками своей снеди…

Анна. Он дал моим крошкам поесть?

Тома. Да на наших крошках пахать можно! А они все играют… резвятся на лужайке… (Анна с укором смотрит на Тому.) За что меня Господь покарал девчонкой и калекой! Ты бы видела руки этого мальчишки, Стефана из Клуа… Руки настоящего мужика – жилистые, крепкие, как ольховые корни, под ногтями – земля. Они знают соху, они знают пастуший посох, они знают нож. Волосы у него черные, как у меня. Он сильный, как бычок… Он смелый – какой еще крестьянский мальчишка пустился бы черт знает куда по большаку?.. Я бы хотел… такого сына…

Анна. У тебя есть сын…

Тома (не слушая Анну, продолжает). У него, правда, многовато дури в голове… Поход на неверных… Иерусалим…

Мальчишка залез на сухую грушу у кузницы и все травил про свой Крестовый поход, говорил, что в него пойдут только безгрешные дети, что они не возьмут оружия и что, мол, неверные станут перед ними на колени. Кажется, что-то вроде этого. И как-то он так травил об этих делах, что я даже… ну, как будто прямо увидел этих неверных, как они ползают перед ним, как свиньи, если им задние ноги отрубить… Но мужик должен думать про землю, а не про дела благородных… Если бы он был моим сыном… я бы повыбил из него эту дурь…

Анна. У тебя уже есть сын, Тома…

Тома бьет Анну по лицу, Анна плачет.

Тома (как ни в чем не бывало). А все, кто из наших собрался, уши развесили… Даже Люк-кузнец выполз из своей кузницы. Весь черный, не то с голодухи, не то из-за своей бабы… Слушал он мальчонку и, клянусь пальцем святого Бернара, заревел! Не то чтобы совсем заревел… но у него слеза прямо вот тут! Что за баба! Баба, а не кузнец! Слушал мальчишку и ревел! Мальчишка горазд болтать… Но если бы мальчишка был моим сыном, никогда бы я ему не позволил залазить на груши и болтать оттуда глупости про Святой Поход… Срублю, к дьяволу, эту грушу!

Анна. У тебя уже есть сын…

Тома замахивается рукой на Анну. Та защищает руками лицо.

Тома. Сын? Что мне толку от сына-урода? Никогда я с ним не вспашу ни одной борозды! Он ничего не умеет!.. За него даже замуж никто не пойдет! Он сопреет под твоей юбкой! Верно отец Базиль говорит, что женщина – сосуд порока! Может, Блёз – и не мое семя?!

Анна. Что ты такое говоришь!

Тома (надвигается на Анну). Может, ты нагуляла его с дьяволом, пока я был на поле, почем мне знать? Твою прабабку из Лузи на вилы подняли за колдовство! Может, и ты… Отчего у него сухая рука, отвечай, ведьма?!

Анна кидается на шею Томе, целует его.

Анна. Тома! Мой любимый! Любимый! Не бей меня! Я только с тобой была! Только ты! Бог свидетель!

Тома. Так это значит, от меня родился урод?!

Открывается дверь, вбегают веселые раскрасневшиеся Блёз и Джоргет. Они застывают в нерешительности, тома чертыхается и садится за пращу, Анна, утирая слезы, возвращается к очагу.

Анна. Скоро будет похлебка.

Джоргет. Мы нашли гриб!

Блёз. А я его срезал осокой!

Джоргет. Это нас Стефан научил! Он сказал, что если срезать, а не вырывать, то потом на этом месте будут еще грибы. Он такой умный, этот Стефан!

Блёз. И благородный!

Тома. А ну закрой рот, Блёз. Благородные в замках живут. А этот Стефан – из наших.

Джоргет. Мама! Стефан такой красивый! У него волосы золотые, как у святого отрока Франсуа с ярмарки!

Блёз. А что ты делаешь, папа?

Тома. То, с чем тебе никогда не совладать.

Анна. Джоргет, давай мне ваш гриб…

Джоргет. У него руки тонкие и красивые, он, когда рассказывает про Святой Поход, который он поведет на Иерусалим, руками так красиво делает, что прямо плакать хочется, представляешь?

Блёз. Папа, это праща?

Тома. Да, Блёз, это праща! Но тебе-то что?

Блёз. Я могу… научиться управляться с ней. У меня левая… рука сильнее…

Тома. Ты даже козу, когда она у нас была, не мог подоить своими тростинками, щенок! Куда тебе праща!

Джоргет. И когда он сказал: «Господь выбрал самых чистых чад своих для Похода, идите за мною, отроки и отроковицы!» – он так на меня посмотрел… Мама, ты слышишь, так посмотрел!

Анна. Слышу. Помешай в котле.

Блёз. А что ты будешь делать с пращой, папа?

Тома. Я буду метать камни.

Блёз. А в кого?

Тома. В кроликов.

Блёз. Папа, можно я пойду с тобой?

Пауза.

Можно я с тобой поохочусь на кроликов? Научи меня обращаться с пращой!

Джоргет. Мама, а Жак обзывает Блёза «сухоручкой». Анна. Вот паскудник! Брось в него грязью в следующий раз. Джоргет. Хорошо.

Блёз. Папа, а Жак обзывает меня «сухоручкой».

Тома. А это так и есть. (Пауза.) Никакого от тебя толку. Иди хотя бы воды принеси из колодца. А я пойду поищу этого Стефана. Где вы его видели в последний раз?

Джоргет. Он искал отца Базиля у часовни!

Анна. А обед?

Тома. Воды я могу попить и из ручья.

Блёз. А зачем тебе Стефан, папа?

Тома. Я возьму его с собой на охоту, сухоручка. Научу его обращаться с пращой.

Пастораль третья

Часовня отца Базиля. Снаружи идет дождь. Капли падают сквозь худую крышу в подставленные деревянные кубки. Ночь, отец Базиль со свечой, куском сыра, куском хлеба и бутылкой вина устраивается за столом. Он собирается знатно отужинать. Как только Отец Базиль начинает трапезу, снизу раздается стук, священник раздражен.

Отец Базиль. Ну что еще, ваша светлость?

Голос Годфруа. Святой отец, я согрешил…

Отец Базиль (устало). Ваша светлость, вы же сидите у меня в подполе, один, ну, может, с парой старых благочинных крыс, в темноте… Как вы ухитряетесь там так грешить, что исповедуетесь по семь раз на дню?

Голос Годфруа. Простите, простите меня, отче, что тревожу вас… Но мне не дает покоя моя изгаженная грехами душа… Скажите, могу ли я подняться хотя бы для исповеди?

Отец Базиль. Ну что вы, что вы, ваша светлость… Копейщики вашего брата рыщут вокруг деревни, неровен час, кто-нибудь из них заглянет в окно, и пиши пропало, зря я укрывал и выхаживал вас, исцелял ваши раны…

Голос Годфруа. О, я недостойный… Я поступил бы так же на его месте… Я был недостоин его помощи… О чем же я думал! Мечтал, что разбогатею в Святой земле… Мечтал, что осыплю и брата и себя золотом и каменьями, что его величество дарует мне замки и титулы…

Отец Базиль (встревоженно). Но ведь несколько алмазов, вы говорили, у вас есть?

Голос Годфруа. Да, камни из глаз языческого идола, что стоял когда-то на месте Вандомского замка. Наш предок проклял их, запретив держать сатанинские камни в сокровищнице. Они перепрятывались, пока наш дядя не закопал их в тряпице перед предпоследним Крестовым походом…

Отец Базиль. А вы не вспомнили, где?..

Голос Годфруа (самозабвенно, после паузы). Как я виноват перед братом… Он дал мне своих солдат, меч нашего отца, лучшего коня и провизии на два месяца… Брат обнял меня на прощание, проводил с герольдами… Знал ли он, что я вернусь униженный, как вор, безвестный, с гниющими язвами, убогий, нищий, сирый… (Успокаивается.) Могу ли я подняться на несколько минут?

Отец Базиль. Ну, ваш брат пока не знает, что вы вернулись. Но наказал своим людям вас искать. Слыхал я, что задумал граф Вандомский вам кожу с пяток содрать за своих арбалетчиков и капитал, что сгинули в землях неверных… Зачем вы хотите подняться?

Голос Годфруа. О, как он прав, как прав… Пожалуй, незачем, посижу и здесь, я уже привык за эти две недели… Отец, а не будет ли у вас для меня немного пищи?

Отец Базиль. Только духовная, сын мой. В графстве голод, ваша светлость… И ваша вина в том тоже есть.

Голос Годфруа. Но я чую запах сыра, отче…

Люк в полу приподнимается, отец Базиль тут же ставит на него стул.

Отец Базиль. Прячьтесь! В окне только что мелькнул факел… А что до запаха сыра, то, скорее всего, это дьявольское наваждение… Это сатана… Запах сатаны…

Голос Годфруа. Но разве сатана пахнет не серой, отче?

Отец Базиль. Серой. Но существуют и иные… э-э-э… духи зла… Духи-искусители. Сырные бесы.

Пауза.

Завтра я постараюсь для вас добыть немного хлеба, ваша светлость…

Голос Годфруа. О, как вы добры, отче… Выслушайте меня, недостойного, прошу вас…

Отец Базиль. Встаньте на колени, сын мой… Встали?

Голос Годфруа. Встал… Хотя тут это несколько неудобно…

Святой отец, я согрешил…

Отец Базиль. В чем твой грех, сын мой?

Голос Годфруа. Позвольте, расскажу… Я сошел с корабля в Испании и отправился в путь. В Бесалу местный папский нунций узнал меня, он дал мне немного денег взаймы и подорожную со своей печатью, чтобы я добрался до Вандома беспрепятственно. Когда я был уже во владениях его величества, проезжал мимо какой-то деревушки, меня настиг лукавый дух. Я поддался искушению и испил вина в тамошней харчевне…

Отец Базиль ест со скучным видом.

Я испил вина, и… еще испил вина… и… наутро оказался без коня и денег, в одной рубахе на дороге. Единственное, что мне оставили разбойники – это письмо нунция, в котором говорилось, кто я и что я нахожусь под защитой нашей матери-Церкви. Но тогда мне было все равно. Я был в отчаянии. Я побрел с этим письмом на север, ужасно страдая от голода и непонимания…

Отец Базиль. Так в чем же грех, сын мой? За винопитие – три «Pater Noster», и ладно… Покороче, уже поздний час…

Голос Годфруа. Отче, простите за мою многословность, я уже близок к сути. Грех мой – в гордыне… В страшном грехе гордыни… Будучи в ужасном положении, я повстречал мальчика, смерда, пастушка…

Отец Базиль. За пастушка-двадцать «Pater Noster», и ладно…

Голос Годфруа. Отче, да что вы такое говорите!.. Он меня от голодной смерти спас! Это был очень добрый мальчик и очень, очень благочестивый… Я был в одной исподней рубахе, измучен, и мое лицо тогда густо заросло щетиной… А мальчик был очень впечатлительный… Мальчику привиделось, будто я… будто я…

Отец Базиль. Ну?

Годфруа рыдает, отец Базиль делает скучное лицо.

Голос Годфруа. Будто я – Иисус Христос… И рассудок мой помутился. Я не стал этого отрицать… Сказал, что я послан этому пастушку, дабы… Я плохо помню, что я ему говорил… Нес какую-то чушь про детей и Крестовые походы, нарек его пророком, лишь бы он нашел для меня еще еды… А глаза его открывались все шире и шире… Такие чистые глаза… Я даже отдал ему письмо нунция – якобы для короны от Сына Божьего… Он смотрел на печать нунция, как на чудо Господне, и поверил мне… Мальчонка отдал мне корзинку с маслом, булочками, медом и окороком… Я… я очень грешен, отче…

Отец Базиль. А как звали того мальчика, ваша светлость?

Голос Годфруа. Я плохо помню, отче… Кажется, Стефан…

Отец Базиль. Стефан из Клуа?

Голос Годфруа. Кажется, так, отче. А откуда вы знаете?

Отец Базиль (озабоченно). Да так, ваша светлость, я слышал, как вы называли это имя во сне…

Голос Годфруа. Отпустите мне этот грех, отче Базиль…

Откуда-то снаружи раздается шум. Отец Базиль прислушивается.

Ибо он гнетет меня денно и нощно…

Отец Базиль. Ч-ш-ш!

Голос Годфруа. Когда я просыпаюсь, то спрашиваю себя: «Годфруа, какой самый тяжкий грех твой?» И отвечаю: «Гордыня…»

Отец Базиль. Ч-ш-ш-ш-ш!

Голос Годфруа. Отче?

Отец Базиль. А ну тихо, ваша светлость… Кто-то вошел в храм…

Отец Базиль изо всех сил толкает тяжелый сундук, чтобы прижать им крышку люка.

Грех ваш тяжек, ваша светлость, но не непреодолим. Двадцать «Патер Ностер», десять «Аве Мария», и вы прощены. Ин номине патрис, эт фили, эт спиритус санкти, амен…

Отец Базиль берет свечу и идет наружу.

Пастораль четвертая

Церковь. Слышен шум дождя. На распятие и в поставленные тут и там чаши падают капли с потолка. На одной из скамей сидит человек, закутанный в плащ.

Отец Базиль. Кто тут?

Виктор. Почему в этой церкви всегда так холодно?

Отец Базиль (осторожно). Господь радуется, когда наше тело страдает, а душа крепнет…

Виктор. Меня же тут крестили… Я помню этот холод… А ваше тело, отче Базиль, давно страдало?

Отец Базиль. Я… я сторонник разумного усмирения плоти… Кто вы? Я всего лишь бедный монах…

Виктор. Ну, допустим, не такой уж и бедный… (Смотрит на отца Базиля.)

Отец Базиль. О-о, юный граф… Вы меня напугали… Что вам нужно в поздний час в деревушке?

Виктор. Привез еще одну каштелянскую дочку, чтобы вы приняли роды и отпели, если на то будет нужда…

Отец Базиль. Говорите тише…

Виктор (задумчиво). Если на то будет нужда… А что стало с той каштелянской дочкой?

Отец Базиль. Погребена на церковном кладбище под именем Агата.

Виктор. Ее звали Вероник. А что дитя?

Отец Базиль. И дитя с ней.

Виктор. Ну, это не я, она уже была на сносях. Некрещеное дитя?

Отец Базиль. Некрещеное. Говорите тише, ваша светлость!

Виктор. Боитесь, что Бог о ваших нечестивых поступках услышит?

Отец Базиль. Бог все знает и так о моих поступках. И о ваших тоже.

Виктор (смеется). Да, та замковая шлюха Вероник – наш с вами маленький секрет… Один из наших маленьких секретов… Я ваш должник… Она ведь была дочерью свободного человека… Я свалил все на конюха-смерда, так его каштелянские сыновья разорвали поутру лошадьми. То еще зрелище, скажу я вам…

Отец Базиль (устало). Что вам нужно?

Виктор. Нет, мне бы ничего не было, если бы они узнали, ведь мой отец – граф Вандомский. Но от стилета в боку или от толченого изумруда в кубке вина это бы не спасло, верно? Каштелян – хитрейший стервец… Вы видели, как умирают от толченого изумруда?

Отец Базиль. Что вам нужно? Если вы привезли беременную, то несите ее в хлев, сделаю что смогу…

Виктор. А после схороните ее на церковном кладбище под именем Агата? (Смеется.)

Отец Базиль. Говорите тише.

Виктор. А как ваше еретическое предприятие в подвале?

Отец Базиль (медленно). Какое такое предприятие в подвале?

Виктор. Ну, с котлами и кувшинами масла…

Отец Базиль (с видимым облегчением). Как вы себя ведете в Божьем храме, ваша светлость?

Виктор. Ах да, это ведь тоже наш маленький секрет, да? Отец Базиль. Да.

Виктор. Вы мне помогаете с женским полом, а я никому не говорю, на что вы тратите золото, жертвованное на храм… Отец Базиль. Что вам нужно, Виктор Вандомский? Говорите или уходите!

Виктор. Вы меня изгоняете из храма в непогоду?! Отче! Но я же – заблудшая овца! Я пропаду!

Отец Базиль. Не пропадете, если будете ехать по дороге в замок!

Виктор. Но ведь нас с вами не любит Господь, отче! Мы злодеи и еретики! Он оставит меня в пути, и я заблужусь, как овечка!

Отец Базиль. Господу все равно!

Гремит гром.

Виктор. Слышите, он с вами не согласен!

Отец Базиль. А может быть, как раз согласен!

Виктор (смеется). Ну что вы так раскраснелись, отче? Сейчас обделаетесь черной желчью! Я же пришел к вам с благодарностью за все наши с вами маленькие секреты…

Отец Базиль. Благодарностью?

Виктор. Да, в знак нашей чистой дружбы я хочу вам рассказать последние новости из замка…

Отец Базиль. Я слушаю вас.

Виктор. Мой отец через два дня приедет с замковой стражей и сожжет Мэр.

Отец Базиль. Сожжет?

Виктор. Сожжет. П-ф-ф! Но если…

Отец Базиль. Если?

Виктор. Если тот из Мэра, кто прячет моего дядю, его светлость Годфруа Вандомского, выпустит его на свет божий, то сожгут лишь его дом, а Мэр останется цел.

Отец Базиль. Годфруа Вандомский в Мэре? Он же не вернулся из Святой земли!

Виктор. Видели его оборванного, но живого, когда он шел в Мэр неделю назад. Трое пилигримов и один бродячий звездочет его видели. Клялись, что Годфруа Вандомский, только изможденный и со светом в очах, будто святой. А звездочет еще к тому же предложил свои услуги по отысканию тела Вероник, так мне его пришлось втихую повесить, пока каштелян не узнал… Кто его знает, а вдруг бы нашел!

Отец Базиль. Как нехорошо… Зачем кому-то его светлость не пускать домой?

Виктор. По мне – так пусть хоть и тысячу лет его ноги в замке не было, но отец его любит… Дядя Годфруа – тряпка, прямо скажем. Его отец отослал в Палестину, чтобы он хоть как-то закалился. Но даже и там… Видимо, приполз без гроша и боится вернуться в замок.

Отец Базиль. Ну что ж, я задам пастве вопрос о неизвестном путнике…

Виктор. Да, задайте. Не то все обыщут и сожгут.

Отец Базиль. Сожгут…

Виктор. Да, и вас это тоже касается. Собственно, в этом и состоит моя благодарность. Стража обыщет все. И вашу сатанинскую машину в подвале тоже могут найти. И тогда вас могут сжечь за колдовство. Поэтому в ваших интересах найти, где прячется Годфруа. Уж очень сильно отец тоскует по брату…

Отец Базиль (кисло). Спасибо вам, Виктор.

Виктор. Вы уже закончили свой дьявольский котел? Судя по тому, как тут крыша протекает, вы уже близки к завершению…

Отец Базиль. Не ваше дело.

Виктор. Вы бы хоть один серебряный подсвечник поставили на алтарь для приличия, отче! Не живет, ой не живет в вашем храме Бог! Я понял наконец, почему тут этот адский холод! Вы же не жжете свечей, отче! Боитесь, что этот ваш медный бегемот взлетит на воздух?

Отец Базиль (сухо). Вы меня предупредили, я это очень ценю, Виктор…

Виктор. Ну не прогоняйте меня… Не прогоняйте… А можете меня исповедать, отче?

Отец Базиль (в сторону). И этот туда же… (Виктору.) Уже поздний час…

Виктор. Отче, у меня такой камень на душе… Отец Базиль (зло). На колени!

Виктор охотно становится на колени.

В чем твой грех, сын мой?

Виктор. Я болен унынием. Мне скучно, отче.

Отец Базиль. Скучно?

Виктор. Мне смертельно скучно, отче. Жизнь отвратительно скучна. Даже охота не приносит мне радости. На прошлой неделе мы с дворней загоняли вепря: стоял шум, пели охотничьи рожки, бряцали короткие мечи на поясах пажей, а я скакал и плакал, отче, ведь раньше эти звуки будили во мне радость, живую страсть. А теперь это был шум, который только раздражал меня… Я ускакал вглубь леса вперед цепи всадников, и вдруг я вышел прямо на него. Зверь нас обманул, он сделал петлю с подветренной стороны, и разгоряченные собаки не заметили его. Я вышел прямо на него. В нем торчали уже две стрелы, но раны были несмертельные. Раньше, когда я встречал зверя лицом к лицу, это было совсем другое… Я клекотал, как хищная птица, мне было весело и страшно. А теперь… Вепрь был так похож на меня, отче… Он увяз в трясине, и его очень быстро засасывало в болото. И он даже не ревел и не хрюкал, а как-то тяжело дышал… И смотрел на меня своими красными влажными глазками. Я тогда подумал: «Неужели вот у меня такие же глазки?» И я смотрел на него, смотрел, пока над ним не чавкнула жижа. И я понял, чем ужасен ад, отче. В аду смертная скука. Да… И все это – тоска…

Отец Базиль. Что «ЭТО»?

Виктор. Все. Пиры. Охоты. Жизнь. Может быть, поэтому я начал придушивать этих девок во время того, как… ну, вы понимаете… Это давало мне какое-то развлечение, но после этой Вероник наскучило и это. Ваша персона тоже некоторое время занимала меня. Такой интересный человек: с одной стороны, подлый безбожник и еретик, а с другой – такой горящий, охваченный непонятной никому идеей… Но и вы скучны, отче… Как же вы скучны…

Отец Базиль. Может быть, обратитесь к добродетели и к Господу?

Виктор. Вы сами-то верите в то, что говорите? Какие тут добродетели… Мне так надоела грязь, трупы у дорог, отче, пухнущие с голоду крестьяне… Танцы. Музыка. Да, думаю, может, танцы могут меня спасти? Я слышал, по графству бродит Мордекай со своими жонглерами. Может, они заглянут и сюда и сыграют свою знаменитую музыку? А мы пустимся в пляс! Отче, вы знаете какие-нибудь танцы?

Отец Базиль. Да вы обезумели!

Внезапно в храм забегает, крестясь, промокший насквозь и запыхавшийся, но вдохновенный сверчок. Виктор встает с колен и отходит в тень, чтобы быть неузнанным.

Сверчок. Отче! Прошу вас, отче, во имя Господа нашего Иисуса Христа, Иисуса Христа!

Отец Базиль. Что такое, Сверчок?

Сверчок. Серебро-серебро-серебро! Отче, дайте немного серебра! Не для себя, не для себя! У него нет настоящего креста, лишь посох с перекладиной, а он же посланник-посланник! Так все говорят! У него письмо от Сына Божьего, он всем показывал, он всем показывал! Люк-кузнец ищет серебро! Хочет выковать ему распятие из серебра для посоха, для посоха…

Отец Базиль. Ты тоже обезумел. Ты говоришь про этого Стефана из Клуа? Пастушка?

Сверчок. Пастыря Стефана, что поведет Новое воинство Христово из детей и отроков, из детей и отроков! Чистых душой Господь направит безопасной дорогой, отче! Вы должны понимать, должны понимать! И приведет к граду Иерусалиму, и неверные покаются пред его войском, и святыни будут наши! Наши-наши-наши!

Отец Базиль. Вы что, в деревне все впали в ересь? Поклоняетесь самозваному пророку? Мальчишке?

Сверчок. Нет, отче, не все. Только дети. Только дети. Только дети и я. Я-я-я!

Отец Базиль. Ну, неудивительно…

Сверчок. Дайте немного серебра, отче. Люк-кузнец говорит мне: «Ищи серебро, Сверчок! Ищи серебро и железо, и железо, и серебро!» Чудо прямо тут, рядом, прямо тут, рядом… Это не ересь, это знак, отче… Дайте немного серебра-серебра…

Отец Базиль (по-отечески ласково). Поди прочь, Сверчок.

Виктор из темноты швыряет сверчку под ноги серебряную чашу для причастия.

Виктор. А вот это интересно… Бери свое серебро, дурачок. Правда, не самое чистое… Отче Базиль, видно, приберег слиток чистейшего серебра, который в День святого Антония ему подарил граф, на какие-то более благие цели… А, отче Базиль? А где вы собираетесь со своим Стефаном, дурачок?

Сверчок. Спасибо… добрый темный господин, добрый темный господин… Спасибо, отче Базиль! У колодца! Мы собираемся у старого колодца. Вчера Стефан Богоносный проповедовал со старой груши, но сегодня ее кто-то срубил…

Виктор. Хо-хо, вы слышали, отче? Богоносный! Уходи, Сверчок! Пошел прочь, дурак!

Сверчок уходит.

Отец Базиль. Уходите и вы.

Виктор. Отче! Вы расстраиваетесь из-за этой растреклятой чаши? Да это дешевка, грязное серебро!

Отец Базиль. Это чаша причастия. Может, хватит уже богохульствовать…

Виктор (смеется). Может, хватит уже лицемерить, отче?! Но все равно! Я знал, что Господь меня направил к вам не зря! Спасибо вам! Спасибо! Стефан Богоносный – это явно позанимательнее охоты и танцев! И помните про моего дядю, если его не выдадут… Все сгорит! Два дня! А если найдут ваши котлы в подвале церкви, то можете сгореть и вы… Это, пожалуй, тоже будет занимательно! Если так случится, то обязательно приеду посмотреть! Кто знает, может, ради зрелища и сам попрошу отца проверить подвал? (Собирается уходить.)

Отец Базиль. Вы – птенчик, Виктор. Вас не излечит ни развлечение, ни лжепророк. У вас нет цели. У вас нет искры. Вам страшно посмотреть жизни в глаза. Страшно вырваться из отцовского замка. Вы, как колокольный язык, безвольно болтаетесь и бьетесь о края вашей скудной жизни, производя неимоверный шум.

Виктор. А вы бесстрашны. Что будете делать, отче Базиль?

Отец Базиль. Молиться.

Виктор усмехается и уходит, отец Базиль остается стоять. Капли падают в чаши с потолка.