В 1993 году мене в руки попал CD диск с паспортной базой Санкт-Петербурга. В то время такие диски продавались на каждом углу. От нечего делать я стал искать адреса своих школьных и институтских друзей и, до сих пор не знаю зачем, решил найти и Наташу.
Компьютер мгновенно нашел ее. Фамилию она не изменила и проживала в квартире вместе с еще одним человеком. Я подумал, что с мужем, но рука сама ввела запрос и я чуть не упал со стула. Ответ гласил: «Юрий Игоревич…. Дата рождения … 1977 года». Быстро отняв от даты рождения Юры девять месяцев, я понял, что это мой сын, поскольку был уверен, что в самый расцвет наших отношений ни с кем другим Наташа не встречалась, да и отчество было мое, а фамилия была Наташи.
На следующий день, взяв отгул на работе, я с раннего утра дожидался Наташу в сквере, у ее парадного.
Прождав минут сорок, я увидел, что она вышла из дома и пошла мимо меня по скверу в сторону остановки. Наташа практически не изменилась, только вместо длинного «конского» хвоста обзавелась модной короткой прической.
Я окликнул ее: – Ната!
Она посмотрела на меня и на ее лице быстро промелькнул целый каскад эмоций: удивление, растерянность, сменившиеся твердой решительностью.
– Игорь! Как ты меня нашел? Давай отойдем подальше!
Она схватила меня за руку и быстро отвела вглубь сквера, где стояла скамейка закрытая от дороги высокими кустами. Мы сели на нее. Наташа нервно теребила ремешок сумки и выжидательно смотрела на меня
– Ната, Юра это мой сын? Сразу спросил я.
Наташа на несколько секунд задумалась, было видно, что внутри нее происходит борьба, но потом резко встряхнула головой и решительно сказала: «ДА».
– Как ты могла уехать и не сказать мне о беременности?
– А что бы я могла сделать? Я что могла сказать маме от кого у меня будет ребенок? От шестнадцатилетнего подростка, школьника, которого соблазнила развратная учительница? Она настояла бы на аборте, а я твердо хотела сохранить его.
– Что же ты ей сказала?
– Я сказала, что ребенок от моего жениха, студента, альпиниста, который погиб в горах ничего не зная о моей беременности. Это же я сказала и Юре.
– Но я хочу, чтобы у ребенка был отец! Я сейчас же пойду к нему и все расскажу.
Тут выражение лица Наташи с растерянного и даже немного жалобного резко поменялось на какое-то злое и отчужденное и она почти закричала:
– Ты никогда не сделаешь этого! Я буду все отрицать и никогда не позволю тебе видеться с ним.
Так мы препирались около десяти минут, затем я согласился и дал слово, что не расскажу ничего Юре, но, однако, вытребовал возможность бывать у нее дома на правах старого друга, с которым на время потерялась связь и с которым случайно встретились на улице.
И я стал бывать в доме Наташи. Сначала раз в три, четыре месяца, затем чаще. С сыном мы быстро подружились, особенно на почве взаимной любви к шахматам. Сначала мы играли только тогда, когда я приходил к ним в гости, затем стали играть по две, три партии в неделю по телефону. В несколько лет наши отношения прошли стадии «Игоря Михайловича», «дяди Игоря», а затем и просто «Игоря».
В 2001 году Юра, женился и в результате новых разменов уехал жить с женой в отдельную квартиру, а Наташа осталась одна.
Все прошедшие годы у нас с ней были теплые, но чисто дружеские отношения. А тут я предложил Наташе попробовать вновь сойтись. Во-первых мне казалось, что я по прежнему люблю Наташу, а во-вторых, что может быть самым главным, я думал, что официально войдя в семью сына, решил бы большинство наших проблем. Она согласилась, и мы стали жить вместе, пока, правда, не афишируя это перед сыном ни перед моей мамой. Однако мы скоро поняли, что ничего путного у нас не получается – в отношениях осталась нежность, теплота, чувство долга, но ушло что-то, что называется «настоящая любовь».
Однако, непосредственным поводом к разрыву послужил один разговор. Я в очередной раз попытался уговорить Наташу все рассказать сыну, она, как обычно, отказывалась. Тогда у меня вырвалось:
– А мне ведь не надо твоего подтверждения, я могу сделать генетическую экспертизу, которая и покажет – кто настоящий отец Юры.
Что тут сделалось с Наташей! Она вскочила, лицо ее стало каким-то злым, чужим, каким я ее ни разу не видел и почти во весь голос закричала:
– Тогда я скажу, что ты меня изнасиловал, а я пожалела тебя и никуда не заявила! И уж после этого ты к сыну вообще никогда не подойдешь!
Тут уже вскочил и я, подбежал к Наташе и в первый, и надеюсь в последний раз в жизни, чуть не влепил пощечину женщине и даже, кажется, замахнулся на нее. Если бы она произнесла хоть одно слово или просто бы попыталась уклониться – я бы может быть и сделал это. Но Наташа молча стояла, не шевелясь и, по-моему, даже не моргая. Я сдержался и только спросил:
– Ты сможешь сделать это?
– ДА!
– Ты сможешь предать нашу любовь? Наши встречи украдкой? Нашу «целовальную» скамейку в Павловском парке? Ту нашу единственную ночь вместе? Во что ты превратилась? Где та добрая, нежная, все понимающая девушка? Я не хочу тебя больше видеть!
При этих словах из Наташи как будто выпустили воздух, она молча села, нет, почти упала, на стул и тихо заплакала.
– Ты сможешь это сделать? Еще раз спросил я.
В ответ, сквозь слезы, прозвучало: «Смогу!».
Я развернулся и молча, медленно пошел одеваться в коридор. Наташа молчала.
– Собери мои вещи в чемодан, я потом заеду и заберу его. Ключи оставлю на столе.
Наташа молчала. Я медленно открыл дверь и вышел из квартиры. Наташа молчала и я закрыл за собой дверь.
Когда через несколько дней я приехал к ней, в коридоре у стены стоял собранный чемодан. На нем лежал маленький листок бумаги с двумя словами: «Пожалуйста, прости». Я положил этот листок на стол, сверху положил ключи, взял чемодан и захлопнул входную дверь.
В течение двух месяцев была тишина. Потом раздался телефонный звонок:
– Игорек, пожалуйста, прости … Но я не дослушал и молча повесил трубку. Обида и разочарование еще были слишком сильны.
А еще через две недели, идя с работы, я застал у парадной Наташу. Она со слезами подбежала ко мне, обняла и сквозь всхлипывания произнесла:
– Прости ты меня, дуру. Я никогда бы не сделала того, о чем говорила, но прошу тебя –давай оставим все, как было.
Мы долго просидели на детской площадке у моего дома, разговаривали, молчали и, в конце концов, решили, что мы опять расстаемся, вновь перейдя в состояние «лучшие друзья», уточнив при этом, что останемся ими даже в случае, если кто-то построит свою семью.
Через два года у Юры родилась дочь, моя внучка, Ирина, Ирочка, и я чуть не стал ее крестным отцом (меня об этом просил Юра), но, слава богу, вовремя узнал, что по церковным канонам ближайшем родственникам запрещено становиться крестными. Пришлось отказаться, сославшись на необходимость длительной командировки.
Когда Ире исполнилось восемь лет, в семье сына начались размолвки, скандалы, Юра подозревал, как потом выяснилось не без оснований, жену в неверности и чтобы уберечь ее от всего этого Наташа взяла внучку пожить себе.
Я по-прежнему часто бывал у Наташи и мы довольно скоро подружились с внучкой, этаким очаровательным бесенком в юбке. Ее не возможно было не любить. Наташа была, что называется строгой бабушкой, (за те годы, пока мы не виделись, она успела заочно окончить педагогический институт, проработала несколько лет учителем русского языка и литературы и в то время работала завучем в одной из самых престижных школ города) перенося свой школьный опыт в семью.
Видимо поэтому Ира инстинктивно потянулась к доброму и отзывчивому «дяде Игорю» часто поверяя ему свои детские секреты. У нас с ней повелось, что во время каждого моего приезда Ира минут на десять-пятнадцать забиралась ко мне на колени и шепотом, на ушко рассказывала мне о своей жизни между моими посещениями Наташиной квартиры. Особенно мы подружились после одного случая. Однажды, когда я был на работе, раздался звонок телефона и Наташа, срывающимся от волнения голосом и чуть не плача попросила меня сейчас же приехать к ней. Оказалось, что во время прогулки она по какому-то поводу поругалась с внучкой и та убежала от нее через проходные дворы. Наташа обегала всю округу, но не нашла Иру. Юра был в очередной командировке и помочь ей мог только я.
Я взял такси и уже через полчаса был у Наташи. Попросив ее сидеть дома, а вдруг Ира сама придет домой или ее кто-нибудь приведет, я бросился обегать близ лежащие дворы и улицы. Минут через двадцать, уже почти отчаявшись, я забежал в какой-то скверик, где обнаружил спокойно сидящую на скамейке Иру. Я схватил ее в объятья, обцеловал всю, а потом попытался отругать. Но этот бесенок, смотря мне прямо в глаза, спокойно заявил:
– А я знала, что ты меня найдешь! Поэтому не пыталась найти дорогу домой сама.
– Почему же ты думала, что найду тебя именно я?
– А кто еще? Отец в командировке, мать вообще неизвестно где, а от бабушки я бы снова спряталась.
Я позвонил и успокоил Наташу, а затем мы долго разговаривали с внучкой о всех ее проблемах, об отце и маме, о «злой» бабушке и ее отношению к ней.
Через год жена все-таки бросила сына, уехав с каким-то бизнесменом в Литву, радостно оставив дочь с отцом, тем более, что и она выразила желание на суде остаться с ним. Наташа с внучкой переехали в квартиру сына и теперь я стал ездить туда и значительно чаще видаться не только с внучкой, но и с ним.
***
Шли годы. Ни Наташа, ни я так и не создали новых семей – она полностью отдалась работе и воспитанию внучки, а я – по другим причинам, о которых скажу несколько позже.
В 2017 году у моей мамы диагностировали рак и в последующие полтора года вся моя жизнь сосредоточилась только на помощи в борьбе с ним. Я практически перестал видеться с Наташей и ее семьей, лишь изредка разговаривая с ними по телефону.
В ноябре 2019 года, в один из приездов в онкологический диспансер на березовую аллею, где мама проходила очередное обследование, я издали заметил Юру, сидящего у кабинета лучевой терапии. Сразу я подойти не мог, так как мама без моей поддержки ходить еще не могла (сказывались последствия побочных эффектов от лечения). Я отвел ее на второй этаж, усадил у кабинета врача и быстро спустился вниз, но у кабинета уже никого не было.
На следующий день, взяв отгул на работе, я дождался, когда Юра уйдет на работу, а Ира в школу пришел к Наташе. Я думал, что что-то произошло с Юрой, но Наташа, грустно улыбнувшись, сказала:
– Нет, с Юрой, слава богу, все хорошо. Он привозил меня, это у меня нашли опухоль в голове, пока не большую, но расположенную в абсолютно не операбельном месте. Но, посмотрев в мое растерянное и расстроенное лицо, добавила:
– Не дергайся сразу, я еще не собираюсь умирать, при нормальном лечении мне дают не менее полутора – двух лет жизни. Я даже Юре ничего пока не сказала, пусть думает, что все излечимо. Дай слово, что ничего не расскажешь ему.
Слово я конечно дал. Мы проговорили несколько часов и, в результате разговора, она согласилась, что когда ей станет совсем плохо, она все же расскажет правду о наших отношениях, что бы я мог как следует поддержать Юру и Иру после ее ухода.
Я позвонил отцу, давным давно разведшимся с моей мамой и жившему с новой семьей в Тольятти. У него тоже был рак, наши врачи от него так же отказались и он сделал операцию в клинике Израиля, что позволило выиграть несколько лет жизни. Отец созвонился с клиникой, договорился, что врачи посмотрят снимки, которые я направил в их адрес.
К сожалению и израильские врачи не взялись за операцию, сказав, что время упущено, вот если бы три, четыре месяца назад – тогда еще можно было, что-то сделать. Единственное, что они сделали – скорректировали курс лечения, посоветовали новые медикаменты и обещали, что Наташа проживет не менее двух с половиной лет.
Наступил страшный для меня 2020 високосный год.
25 мая от короновируса в Тольятти умер отец, а ровно через месяц 25 июня также от короновируса умерла моя мама. Самое страшное было в крематории, когда за ее гробом шел только я и некому было сказать хоть какие-то слова утешения. Я сам запретил Юре и Иринке присутствовать на этой церемонии, так как опасался, что они подцепят вирус и заразят Наташу, а с ее болезнью и осложнениями – это смерть. Остальные родственники либо были далеко, либо по возрасту и боязни заражения не пришли на церемонию.
Я сидел в абсолютно пустом зале у гроба матери (я попросил ведущую ничего не говорить, а то бы получилось, что она рассказывала мне о моей матери с моих же слов) и не мог даже заплакать, хотя знал, что после этого мне стало бы легче. Видимо вид у меня был совсем паршивый, поскольку ведущая после церемонии на выходе из зала отозвала меня в сторону и дала хлебнуть из фляжки чего-то очень крепкого. Это вернуло мне хоть какие-то силы и позволило добраться на такси до дома.
А дома я впервые в жизни надрался в полном одиночестве, высосав практически без закуски бутылку коньяка. Утром, вернее уже после полудня, меня разбудили настойчивые звонки телефона. Оказалось, что Наташа уже пару часов практически беспрерывно звонила мне и уже собралась послать Юру ко мне: – А то вдруг с тобой что-то случилось. Мы проговорили с ней больше часа, она как могла успокаивала меня. Она говорила, что я не один на этом свете, что у меня есть они, люди которые любят меня и нуждаются во мне и действительно мне стало легче.
Но на этом действие високосного года с повторяющимися цифрами не закончилось и в ноябре от инфаркта умер один из моих немногочисленных, но зато верных друзей (Вообще, друзей много быть не может, много может быть приятелей, а настоящих друзей у каждого человека всегда можно пересчитать на пальцах одной руки).
Шел предпоследний день года, и я думал, что все горечи закончились, но как-бы не так. В восемь утра при входе на работу зазвонил мобильный телефон и Юра каким-то серым, упавшим голосом произнес:
– Игорь, мамы больше нет, она скончалась ночью во сне. Как потом выяснилось при вскрытии – у нее оторвался тромб и перекрыл легочную артерию.
Вот тут меня проняло по настоящему, не помню, как я дошел до рабочего места, сел обхватил руками голову и как-бы отключился от мира, в голове крутился рой мыслей, в которых горе от потери Наташи сочеталось с вопросом:
– А что теперь будет? Ведь она явно так и не написала обещанное письмо, в котором хотела рассказать все о наших отношениях и теперь некому было рассказать правду Юре.
Хорошо, что у одного из наших сотрудников нашлась заначенная бутылка коньяка и кофе, с помощью которых я смог немного придти в себя.
С утра 31 декабря, вместо подготовки к празднованию нового года, мы с Юрой носились по моргам и похоронным бюро, чтобы успеть все оформить до обеда, когда эти конторы закрывались до 3 числа.
Четвертого была кремация. На обратном пути Юра вел машину, а мы с Иринкой сидели на заднем сиденье, и она, уткнувшись мне в плечо, тихо плакала и вдруг шепнула: