Край Света. Невероятное путешествие к Курильским островам через всю Россию и Азию

17 апреля
Капан

– И туалетной бумагой обязательно надо запастись, кроме шуток! Чё вы ржете, я серьезно – минимум по рулону на каждого, в Иране хрен найдем! – закончил брифинг Вова.

Другое важное дело – добыть армянских денег. Накануне мы проели все, что оставалось, и не нашли ни одного работающего банка или обменника. В результате в гостиницу «Голден Капан» нас на ночь глядя заселили под честное слово, что все оплатим утром. И вот утро настало. В солнечном свете Капан предстал маленьким городком в маленькой долине, окруженной большими горами. Панельные многоэтажки, которым не хватило места внизу, заползли вверх, на склоны. Все цвело, журчали речки, благодать. Единственная неприятность – по случаю воскресенья не работали банки. Следуя указаниям прохожих, пошли с Вовой к цветочным магазинам. И в первом же попавшемся спросили у сидящего в полутьме продавца:

– Здравствуйте. Не подскажете, где можно деньги поменять?

– Отчего ж не подсказать? Подскажу, – ответил он, доставая пухлую пачку армянских драм. – Здесь и можно.

* * *

Еще несколько десятков километров по серпантинам автостопом. Когда наш очередной водитель закладывал крутой вираж, не снижая скорости, я успокаивал себя тем, что вот-вот мы пересечем Кавказ, горы закончатся, а с ними и эти безумные горные гонщики. В целом пока это единственный успокаивающий момент. Две недели, что мы в пути, проходили в максимально комфортных условиях – все вокруг говорили по-русски, а где-то нас даже ждали знакомые. Неумолимо приближающийся Иран же представал белым пятном на карте. Как мы приспособимся, что будем делать…

Да даже где мы уже сегодня будем ночевать и как туда добираться – на эти вопросы не было ответа. Это вызывало одновременно и чувство тревоги, и какой-то восторг – ясли кончились, начиналось настоящее приключение.

Часть 2
Иран

Все еще 17 апреля
Армяно-иранская граница

Миновав таможню и пограничника, талантливой пантомимой показавшего, что бухать здесь запрещено, мы вышли на пустынную дорогу. Вокруг безжизненный каменистый пейзаж, невысокие горы разных оттенков желтого и коричневого. Ну, почти безжизненный пейзаж – трое парней, сидевшие в сотне метров, завидев нас, начали кричать и махать руками, подзывая. Подойдя к ним, мы получили по куску сочной дыни – ребята устроили пикник на обочине. Языковой барьер полнейший. Если не считать нашего скудного набора фраз на фарси – стандартных туристических «здравствуйте-спасибо-как-пройти-в-библиотеку», единственное средство коммуникации – улыбка. Немного перекусив, попрощались и, повеселевшие, пошли по дороге. Общественного транспорта не предвиделось, четкого плана на день тоже. Тут только автостоп, куда он нас заведет, там и заночуем. Первая же машина, появившаяся из-за поворота, остановилась рядом с нами. Внутри англоговорящая семейная пара, отправившаяся путешествовать по стране – Али и Сара.

Али вышел, чтобы помочь убрать в багажник наши рюкзаки, но поместился туда только один, а два остальных пришлось взять с собой в салон. «Извините, что у меня такая маленькая машина», – улыбнулся иранец.

Вскоре мы уже вовсю болтали, попеременно делая кучу ошибок и порой выстраивая предложения на манер магистра Йоды. Но главное – понимали друг друга. Супруги собирались сегодня ночевать в маленьком приграничном городке Джульфе и предложили нам присоединиться. Мы только «за». Правда, сначала у них какие-то дела, и в Джульфе пути наши на некоторое время разошлись – иранцы уехали, а мы отправились бродить по паре улиц на окраине, поглядывая то на закат, то на прилавок с мороженым. Закат скоро закончился, и у мороженого не осталось конкурентов. Однако понять, сколько оно стоит, было не так просто. Дело в том, что в Иране помимо реальной денежной единицы – риала – есть еще и виртуальная – туман, которого вроде как официально нет, что не мешает все цены писать в нем. Не сумев разобраться самостоятельно, мы просто протянули продавцу пачку денег, чтобы он сам выбрал из нее нужные купюры в нужном количестве.

– Как думаете, он нас обсчитал?

– Ну, я бы обсчитал.

Поразмышляв несколько минут, мы уже абсолютно уверились, что представляем собой эталонных «глупых иностранцев», с которых грех не взять лишнюю монетку. Что, в общем-то, никак не отменяло желания выпить кофе. Заказав у того же прилавка три чашки, мы снова протянули пачку купюр. Но продавец улыбнулся и только махнул рукой – бесплатно, мол, угощайтесь.

Вернулись Али с Сарой, и мы все вместе отправились заселяться в гостиницу. Первый предложенный вариант выглядел вроде неплохо – большая комната на цокольном этаже, разделенная перегородками на отсеки. Вот только что-то уборной не видать. Оказалось, что в этом номере туалет не предусмотрен. И не то чтобы существовал общественный на этаже или что-то вроде того. Он отсутствовал как класс, не иначе предполагались хождения в поля. Хорошо хоть, что поля эти начинались сразу за дверью – гостиница находилась на самой окраине Джульфы. Другой вариант парой этажей выше – просторная квартира из нескольких комнат, застеленных коврами. Тут и остановились. Али с Сарой разулись перед входом и оставили обувь снаружи. Мы повторили за ними. Супруги заняли одну комнату, мы другую. Мебели в спальнях не было вовсе. Али извлек из кладовки матрасы – их нужно раскатать на полу. Вот и начался национальный колорит. Еще немного колорита притаилось за дверью уборной. Вова не зря стращал нас накануне. Иранский туалет представляет собой, грубо говоря, дырку в полу, какие у нас еще можно найти иногда на вокзалах, но, конечно, не столь ужасен. И бумаги действительно нет – заменить ее призван шланг с водой.

Нам остался еще один квест – добыть еды. Поехали втроем с Вовой и Али. Только за нами закрылась дверь, Сара скинула с головы платок и призвала Настю последовать ее примеру – «Релакс!».

Али же устроил небольшое соревнование. Оно заключалось в том, чтобы успеть заплатить за наши покупки, прежде чем это сделаем мы. Что в пекарне, что в овощной лавке, подойдя к кассе с продуктами, мы слышали неизменное «не беспокойтесь, я уже заплатил за это».

Заметка на будущее: стучаться, заходя в номер. Наше возвращение несколько всполошило Сару, которая со скоростью света вернула на голову платок, стоило мне лишь открыть дверь. Насте потребовалось больше времени, но у нее еще несколько недель для практики.

18 апреля
Окраина Джульфы

В иранской письменности сам черт ногу сломит, но если очень захотеть, то можно догадаться, что именно из этих закорючек на стаканчике йогурта отвечает за срок годности. Это примерно половина маршрута до знания.

Цифры в Иране тоже другие. Ноль, например, выглядит как маленький ромбик. А пятерка похожа на перевернутое сердечко. Перевернутое сердечко, в свою очередь, похоже на задницу, и в момент, когда впервые это осознаешь, ты навсегда перестаешь видеть в цифре пять перевернутые сердечки.

Между тем я завершил процесс декодирования – срок годности моего йогурта истекал весной 1395 года. Тут впору задуматься, как же тогда вышло так, что это я ел его, а не он меня, или почему мы до сих пор не порабощены Великой Бифидобактерией. Дело в летоисчислении. В Иране оно начинается с переселения пророка Мухаммеда из Мекки в Медину в 622 году. Так что сейчас тут совершенно официально XIV век.

Напротив меня Али доделал бутерброд с местным сыром и протянул его Вове. Али был смугл, кучеряв, слегка пузат, как мужчина, проведший в браке уже несколько лет. И постоянно улыбался немного растерянной улыбкой, будто не уверен, правильно ли он что-то сказал или сделал. Сидевшая рядом Сара, которую он называл «хазбэнт» – вероятно, последствие дословного перевода, – выглядела спокойней. Несмотря на то что мы находились в комнате, ставшей на прошлую ночь нашим личным домом, ее волосы закрывал платок. Настины, впрочем, тоже. Здесь строгие правила женского дресс-кода, о чем всех желающих попасть в страну предупреждают еще при получении визы. Длинные рукава, длинные штанины. И платок. Это все в обязательном порядке. Забивать камнями, положим, не станут, но приодеться заставят. Излишне упрямые туристки будут отправлены домой. Излишне упрямые местные будут сопровождены полицией в отделение, где им останется дожидаться кого-нибудь с более подходящей государству одеждой.

Надо сказать, что таким, каким мы знаем его сейчас, Иран стал относительно недавно – после Исламской революции 1979 года. До этого тут было вполне себе светское государство с шахом Мохаммедом Пехлеви во главе, со стюардессами в мини-юбках, с барами и ночными клубами. На волне притока доходов от нефти шах решил экспрессом перетащить Иран из Средневековья в современность, развить промышленность и ослабить роль религии. Получилось так себе. Духовные лица и так от Пехлеви не испытывали особого восторга за его дружбу с США и особенно с Израилем. Иран вообще единственный из исламских стран поддерживал с Израилем хорошие отношения. Дружба эта была настолько крепкой, что иранскую кровавую гэбню ^[7] под названием САВАК ^[8] тренировали инструкторы МОССАДа. Против всех нежелающих идти в светлое будущее монарх использовал закручивание гаек и репрессии, вплоть до казней, что тоже не прибавляло ему любви и обожания. Любая оппозиция запрещена, многие ее лидеры убиты или бежали из страны. Таким образом, чуть ли не единственной силой, открыто противостоящей шаху, осталось духовенство под идейным предводительством аятоллы Хомейни. Сам Хомейни к этому времени находился в изгнании в Париже, откуда писал речи и проповеди, тайно распространявшиеся в иранских мечетях. Духовенство традиционно опиралось на самые бедные слои населения, а они к шаху имели свои вопросы. Например, как так вышло, что в стране сильная засуха и не сегодня-завтра начнется голод, а высоких гостей на официальном приеме угощают тонной осетровой икры? К концу 70-х годов иранские города бурлили протестами. Их жестоко разгоняли, почти всегда после этого кто-то переезжал на кладбище, но волнения только усиливались. Тогда, не в силах исправить ситуацию, Пехлеви попросил военной помощи у США. Но за океаном уже мало кто верил, что Иранскую революцию можно предотвратить. К тому же открытая поддержка шаха, которого за жестокость с оппозицией активно утюжила мировая пресса, могла подорвать рейтинг президента.

Тогда Пехлеви назначил премьер-министром лидера сопротивления Бахтияра и покинул страну, рассчитывая вернуться, когда все поутихнет. Народ ликовал, срывал со стен монаршие портреты. Бахтияр распустил САВАК, назначил выборы и пригласил Хомейни вернуться в страну и участвовать в создании нового правительства.

Тот вернулся и сразу же заявил, что не будет «участвовать» в создании нового правительства, а создаст его единолично. А Бахтияр, если не желает быть брошен в тюрьму, должен убраться из страны. И вообще – все это временное правительство отныне вне закона.

К этому моменту, пытаясь решить проблемы малой кровью и идя на компромиссы, Бахтияр растерял практически всю поддержку, тогда как за Хомейни шли в буквальном смысле миллионы людей. Две недели страна стояла на пороге гражданской войны – то там, то тут вспыхивали вооруженные столкновения. Но когда Генштаб заявил о нейтралитете армии, у Бахтияра не осталось шансов. Бывший премьер покинул Иран и отправился во Францию, где продолжал оппозиционную деятельность, пока агенты Хомейни не убили его двенадцать лет спустя.

Хомейни же начал претворять в жизнь свою мечту о религиозном государстве. Исламизировались все аспекты жизни общества – политика, экономика, культура. Запрещены азартные игры и алкоголь. Необходимо было также исламизировать и само общество, потому что объединявшая его до недавнего времени ненависть к шаху утратила актуальность, а столкновения со сторонниками Бахтияра наглядно показали разрозненность бывшей оппозиции. Снова закрутился маховик государственной цензуры и пропаганды. На смену САВАК пришел Корпус Стражей Исламской революции. Женщины, которые, кстати говоря, активно участвовали в свержении монархии, потеряли множество прав. Беспощадно уничтожались пособники шахского режима, а также любая оппозиция. Среди прочих была расстреляна Фаррухру Парса ^[9] – министр образования, первая женщина-министр Ирана. При монархии она добилась права голоса для женщин. В своем последнем письме к детям Фаррухру писала: «Я – врач, поэтому смерти я не боюсь. Смерть – всего лишь мгновение и не более того. Я скорее готова встретить смерть с распростертыми объятиями, чем жить в позоре, будучи насильно укрытой покрывалом. Я не покорюсь тем, кто ждет от меня раскаяния в моей полувековой борьбе за равенство мужчин и женщин. Я не готова носить чадру и шагнуть обратно в прошлое».

* * *

После завтрака нашим путям пришла пора разойтись. Али снова включил альтруизм и предложил заплатить за ночлег.

У языкового барьера обнаружился неожиданный плюс – перейдя на русский, мы могли обсуждать что угодно в любой момент, словно были одни. Вспыхнуло стихийное совещание – Вова с Настей совсем не возражали против такого щадящего отношения к нашему бюджету. Но мне показалось, что Али не очень хотел это делать на самом деле, но хотел быть хорошим хозяином.

– Думаю, что это у них так принято, но я по лицу вижу, что он не хочет. И они уже и так много для нас сделали, – сообщил я друзьям свои догадки.

Выслушав, Настя приняла этот аргумент. Вова пробурчал, что раз предлагает – значит, сам виноват, но, оставшись в меньшинстве, был вынужден согласиться. Быстренько и не поведя бровью придушив жабу, мы отказались от предложения, говоря, что очень благодарны им с Сарой за все. Кажется, я успел заметить на лице Али быструю тень облегчения.

* * *

Позже я узнал о таком понятии, как «таароф» ^[10]. Это масштабная и весьма запутанная форма персидского этикета. Примером как раз может послужить ситуация, когда одна сторона что-нибудь неискренне предлагает, а вторая вежливо отказывается. Причем предлагающему предписывается настаивать – повторить еще один или два раза, а отказывающемуся – все это время стоять на своем.

Так как согласие второй стороны в данном случае этикетом не предусмотрено, то предлагаться может вообще все что угодно. Не удивлюсь, если порой это приводит к неудобным моментам, особенно если кто-то, как и мы, про таароф ни сном ни духом.

* * *

Подкинув нас до трассы, супруги уехали по своему маршруту, а мы остались ловить попутку в Тебриз. Похоже, что автостопщики тут редкое явление. Желающих везти нас особо не находилось, а вот жаждущих пообщаться начала набираться маленькая толпа. Человек, знавший по-английски хоть что-нибудь, бежал с этим знанием к нам. Но и человек, говоривший только на фарси, тоже увлеченно о чем-то рассказывал. Выяснив цель стояния на обочине, новые друзья начали активно помогать тормозить машины. Результативность стремилась к нулю, и я все больше убеждался, что нестройный отряд наших помогателей отпугивал потенциальных водителей не хуже пулемета Гатлинга ^[11]. Вежливо отправить их восвояси не получалось, а невежливо не хотелось. К счастью, эта моральная дилемма не успела привести к человеческим жертвам – рядом все-таки остановилась машина, и водитель согласился добросить до Тебриза. К сожалению, «Тебриз» – единственное общее для нас слово.

В конечном итоге это привело к тому, что из машины мы вышли черт знает где, ошибочно приняв локацию за центр. Необходимость беспрерывно общаться без реальной возможности наладить с людьми нормальную коммуникацию вытягивала силы с упорством пылесоса – на часах полдень, а мы выжаты, словно целый день шли с рюкзаками. Зашли поправить силы в кафе-мороженое. За одним из столиков сидели две девушки, судя по виду школьницы старших классов или студентки младших курсов – синие джинсы, кофты с длинными рукавами, черные платки, – и украдкой поглядывали в нашу сторону. Немного передохнув, Настя включила режим «менеджера по связям с общественностью» и отправилась узнать у них, как бы доехать до центра. Девушки проводили нас до остановки, показали правильный автобус и подарили билетик на прощание. Автобус, как выяснилось, раздельный – женская часть в задней половине, и попасть туда можно только через последние двери, куда направилась Настя, мы же с Вовой вошли через передние. Уговорились встретиться в середине – мужская и женская половины разделялись пластиковой перегородкой. Иранская бабушка, увидев Настю, волочившую по проходу рюкзак, подскочила с места и бросилась помогать, игнорируя всякие «ой, я сама» и «спасибо, не надо, спасибо». На нас были устремлены все взгляды. В плотно набитом смуглыми иранцами автобусе не было ни одного иностранца, по крайней мере, светлокожего.

Добравшись до центра, приступили к поиску офиса туристической информации – при отсутствии интернета он казался неплохим способом выяснить что-нибудь полезное. Например, где бы тут бюджетно остановиться. Вы не найдете на Букинге дешевый хостел в Тегеране или квартиру в Тебризе через Airbnb – долгие годы Иран находится под иностранными санкциями и параллельно под цензурой собственного правительства.

Для перечисления всего, что тут не работает, потребуется пара отдельных страниц, а для рассказов о том, как иранцы это обходят, – еще с десяток.

Вертя головой по сторонам, я обнаружил нечто совершенно для себя неожиданное. Что угодно я был готов увидеть в Иране, но только не парня, раздающего рекламные листовки в ростовом костюме зайца. Честно говоря, начитавшись про запреты и ограничения, я предполагал, что отправляюсь в Халифат Хмурых Щей. Но, идя по улицам, мы ловили на себе множество заинтересованных и доброжелательных взглядов, видели, как люди начинали улыбаться, заметив, что Вова их фотографирует.

Мы бродили уже час, но все без толку. Затем попытались найти среди прохожих кого-нибудь англоговорящего и через десять минут опроса всех подряд встретили группу студентов. Их предводитель кучеряв и усат, словно вышел из кадра американского фильма эпохи диско. «У тебя усы, у меня усы. Мы должны помогать друг другу», – сказал он Вове. Еще примерно час наши новые друзья ходили с нами, опрашивая всех встречных людей про офис туринформации, когда наконец мы его нашли.

И вскоре вселились в порекомендованную гостиницу суперэкономкласса. Маленькая комнатка, обшарпанные стены, три кровати. Но тут ловился чей-то незапароленный вай-фай. Медленный, зато бесплатный. Чтобы разжиться иранской сим-картой, потребовалось трижды посетить почту. Каждый раз казалось, что все понятно, но стоило выйти на улицу, как возникали новые вопросы. В основном «Почему ничего не работает?». Интернет в итоге так и не появился. Молодая сотрудница почты очень старалась, но не могла подобрать нужные английские слова. В конце концов махнули рукой. Ладно, хоть позвонить можно кому-нибудь. Пока, правда, некому, но учитывая невероятную общительность иранцев, это ненадолго.

Поиски сим-карты мы совместили с прогулкой по Тебризу. Но то ли наматывали круги по одному и тому же кварталу, то ли все кварталы выглядели одинаково. Всюду мы видели десятки крошечных магазинчиков на первых этажах домов, перемежающихся с такими же маленькими кафе. Везде посетители уплетали кебаб с лавашом и разнообразной газировкой вроде лимонада от Хайникена или чего-то апельсинового от Баварии.

Вечером нас ожидал полуторачасовой поход до вокзала через весь город, чтобы уж точно понять, что он собой представляет. И все полтора часа – крошечные магазины, крошечные кафе. Магазинчики эти зачастую сгруппированы по товару – десяток лотков автозапчастей жмутся друг к другу, потом их сменяет плотный строй всякого домашнего барахла – кастрюли, сковородки и прихватки. Потом опять запчасти.

Настя в который раз раздраженно поправила съезжающий платок.

– Господи, как он достал меня уже! И одежда эта дурацкая. И еще три недели так ходить! Вам-то хорошо – одеваетесь как хотите.

– Не парься. Воспринимай это как маскарад, на который ты пришла в определенном костюме. Кто-то Снегурочка, кто-то Чебурашка. А ты вот иранка.

Настя открыла было рот, чтобы доверительно сообщить, что это полный идиотизм. Но закрыла, ничего не сказав. Задумалась, усмехнулась. Похоже, идея ей понравилась.

* * *

Кассир на вокзале говорил только на фарси. До того, что я хочу купить билеты в Тегеран, мы добрались быстро («Салам. Тегеран. Фарда. Се» [Здравствуйте. Тегеран. Завтра. Три] – «Салам. Тегеран. Фарда», кивок, улыбка). А вот что там насчет времени отправления – это уже проблема, мы совершенно не понимали друг друга. Ко мне подошел коротко стриженный мужчина лет сорока и на отличном английском предложил помощь. С появлением переводчика покупка заняла всего несколько минут. Попутно познакомились – нашего спасителя звали Надер. Вскоре кассир протянул три билета в Тегеран с отправлением через сутки. Скользнув по нам взглядом, Надер засмеялся:

– Тут везде в графе «имя» написано «Турист Андрей».

Он поинтересовался, какой у нас план на завтра. Наш план – пещерная деревня Кандован. Тут же выяснилось, что Надер таксист и с большим удовольствием за небольшие деньги отвезет нас завтра туда и обратно. А пока готов подбросить до гостиницы. Возвращаться пешком полтора часа той же самой непримечательной дорогой не хотелось, потому второе предложение мы приняли сразу, а по поводу первого пообещали подумать. В пути Надер, узнав, что мы из России, много рассказывал о русском следе в Иране. Например, тут очень популярны самовары. А чай так и называется – «чай». Посередине пути он остановил машину и пригласил подойти к памятнику какому-то вагону. Это была конка – вагончик вроде трамвайного, влекомый по рельсам лошадками. На фарси он тоже называется «конка» – первую такую конно-железную дорогу Российская империя построила тут в начале XX века.

* * *

В гостинице, приняв душ и развалившись на кроватях, заговорили о завтрашнем дне. Добраться до Кандована можно и на автобусе, это будет значительно дешевле, чем ехать на такси. С другой стороны, с такси все проще – не надо ничего искать. Сел да поехал. Мы вдруг осознали, что все втроем пребываем в состоянии крайнего отупения – нужно всего лишь принять решение, но нет никаких сил ничего решать. Всем все равно. Хотелось лежать, не разговаривать ни с кем по-английски и уж точно не пытаться говорить на фарси. Время близилось к полуночи, а ситуация с предложением Надера все упорней съезжала на тормозах.

– Ладно, давайте поедем на такси. Чтоб не искать завтра этот автовокзал, да и неизвестно, какое там расписание вообще у них, – предложил я.

– Ну давайте, – вяло поддержали друзья.

Набрал номер Надера – нет соединения. Сим-карта опять отказалась работать. Второй раз, третий, перезагрузить телефон, еще раз позвонить – ничего.

– Ну что ж, вот оно и решилось само, – заключил Вова со своей кровати.

Когда тебе все равно и что-то решается само, иногда вдруг ясно осознаешь, что вовсе тебе и не все равно. Особенно когда решается неправильно. Так что я продолжал бесплодные попытки дозвониться, пока меня не осенило – внизу на ресепшен есть телефон.

– Решили? – раздался в трубке знакомый голос. – Вот и отлично, завтра утром завезу дочку в школу и буду у вас к девяти.