ПАЗЗЛ (Работа над ошибками)

Глава 2

У Алексея было уже все приготовлено для осуществления печального плана. Рано утром он сходил «на рыбалку» и спрятал в кустах на берегу пакет со сменной одеждой и старыми кедами. Нашел и подходящее бревно, выброшенное когда-то рекой и теперь высушенное и вылизанное солнцем добела. Подкатив его поближе к реке, Алексей поймал пару плотвичек «для отчета» и зашагал обратно в деревню. Хотелось в последний раз увидеть родню и «попрощаться» со всеми, да и «купаться» рано утром, когда еще совсем не жарко, было бы несколько странновато.

Вернувшись, он с удивлением обнаружил, что дома никого нет. На столе лежала записка: «Лешенька, сегодня наша очередь пасти коров. Паша с Лизой пошли со мной. Кушай, что найдешь в холодильнике и в печке. Я в обед прибегу. Тетя Вера».

«А ведь вчера говорили о коровах! – с досадой вспомнил Алексей. – Все у меня из головы вылетело, совсем соображать плохо стал Ну что ж, придется отправляться «в дальний путь» в обед. Жаль только, – подумал он, – с племянниками не увижусь больше. А может, это и к лучшему – как я посмотрю в их чистые глазенки?»

До обеда Алексей просто валялся на диване. Делать ничего не хотелось. Не хотелось даже думать. Да и все уже было продумано и передумано тысячу раз.

Около полудня пришла тетя Вера. Она увидела, что еда так и осталась нетронутой, и спросила, качая головой:

– Чего же ты ничего не кушал-то, Лешенька? Ну разве так можно?

– Да не хотелось, тетя Вера, жарко, – уже волнуясь от предстоящего прощания, ответил Алексей. – Я лучше искупаться сейчас сбегаю, а потом поем.

– И не думай даже! – взмахнула руками тетя Вера. – Сейчас я суп разогрею, картошку… Поешь, тогда и ступай. Я специально из-за тебя и пришла, ребят одних оставила, знаю, что ты хуже ребенка малого.

– Тетя Вера, не сердись, – обнял он ее за плечи. – Ты у меня самая хорошая! Давай, я пока в магазин схожу.

– Опять за водкой, поди? – исподлобья посмотрела на племянника тетка.

– Да нет же, с водкой покончено! – резко сказал Алексей. – Больше вы меня пьяным не увидите. – А мысленно добавил: «И трезвым – тоже», но вслух произнес: – Я хлеба куплю, или чего там еще надо – сахару, печенья…

– Все есть, ничего не надо, – махнула рукой тетя Вера. – Ну, если хлеба только, пару буханок… И конфет грамм двести ребятам возьми… – Тетя Вера полезла доставать из сумки кошелек, но Алексей лишь укоризненно покачал головой.

По дороге в магазин он вспомнил вдруг, что совсем не продумал, как бы оставить тете Вере деньги – их оставалось немного, тысяч восемь, но все же, – так, чтобы она взяла их без угрызений совести. Придя из магазина с покупками, он протянул тете Вере все свои оставшиеся деньги и сказал:

– На вот, спрячь у себя, если боишься, что я буду пить.

– Не нужны мне твои деньги! – сердито отмахнулась тетя Вера.

– Теть Вера, возьми! Так и мне надежней будет, чтоб не потянуло лишний раз, и тебе спокойней. А перед отъездом отдашь… если пригодятся.

– А ты че, – насторожилась тетя Вера, – удумал что ль чего?

Досадуя, что сболтнул такую глупость, Алексей стал переводить разговор на шутку:

– Удумал, конечно. Я у тебя жить останусь. Насовсем.

– Жить! – засмеялась тетя Вера. – Что ты делать-то тут будешь?

– Как что? – продолжил он «разрядку обстановки». – В школу вон пойду, учителем русского языка и литературы – я ведь журналист, как-никак!

– В школу!.. Там своим учителям делать нечего стало, на три-то ученика.

– Да шучу я, шучу. Через пару недель домой поеду. А деньги ты возьми, и трать, не стесняйся, мне на дорогу рублей триста оставь, и хватит. – Он сунул тощую пачку разномастных купюр в карман тети Вериного халата. Тетка вздохнула, но спорить больше не стала.

Алексей приканчивал тарелку вкусного, сваренного в русской печи супа, как дверь в избу распахнулась. На пороге стоял бледный, взъерошенный соседский Колька. За руку он держал потухшую, с опущенным взглядом, Лизу.

– Там… это… – запыхаясь, пытался объяснить что-то Колька. При этом он тряс второй рукой и бешено вращал глазами.

– Что случилось?! – ахнула тетя Вера. – С Пашенькой что-то?

– Не-ее! – замотал головой Колька. – Пашка там, с коровами… Там это… прилез кто-то… голова – чик! – и в костер. Мы бежать! А Лизка – вот…

Только сейчас тетя Вера заметила, что внучка выглядит неестественно. Она тут же бросилась к девочке и принялась ее тормошить, приговаривая:

– Лизонька, доченька, что с тобой, милая? Погляди на меня! Смотри, это я, твоя бабушка!

Лиза продолжала стоять, молча уперев в пол взгляд. Тогда тетя Вера перестала причитать, резко выпрямилась и стала куда-то собираться.

– Леша! – сказала она категорично, без тени паники в голосе. – Я побегу с Лизой к Агнии. Она умеет заговаривать, поможет. А ты беги к Павлику! Если меня до пяти не будет – ведите коров домой сами. Сможешь? Вон и Колька вам поможет.

Тетя Вера при этих словах кивнула на стоявшего столбом парнишку, но тот вдруг резко побледнел и замотал головой:

– Не-ее! Я туда не пойду! Я это… Давайте, я вам Лизку отвести помогу, она меня слушается.

– На кой мне твоя помощь! – рассердилась тетя Вера. – Иди, говорю, помоги Алексею с коровами управиться!

Мальчик неожиданно заплакал. Размазывая слезы по щекам, он стал быстро-быстро причитать:

– Я не пойду туда! Там голова!.. Там деревья красные!.. Пальцы, как червяки!.. Там еще кто-нибудь прилезет! Я не пойду туда! Тетя Вера, я не пойду туда больше!

Алексей, вновь услышав галиматью про какую-то голову, помрачнел и, тревожась, сказал:

– Тетя Вера, я побежал к Павлу. Вы не переживайте, мы справимся!

Он быстро натянул кроссовки и бросился к двери. Потом все же обернулся ко все еще всхлипывающему Кольке и спросил:

– С Павлом точно все в порядке?

Мальчик быстро-быстро закивал.

Алексей бежал быстро, как только мог. С непривычки у него закололо в боку, в горле застрял железного вкуса комок, который бился в такт строчащему как пулемет сердцу. Частые вдохи стали походить на всхлипывания, и только когда уже и глаза стала затягивать темная пелена, он перешел на шаг. Ноги дрожали. Сердце колотилось о ребра. Легким не хватало воздуха. Восемь с половиной месяцев почти ежедневного пьянства и выкуривания до двух пачек сигарет в день давали о себе знать весьма ощутимо.

«Ничего, теперь уже недолго осталось…» – отрешенно подумал Алексей, приходя понемногу в себя. Он стал прислушиваться, надеясь по мычанию отыскать стадо. Но ничего, кроме обычных летних звуков – шелеста травы и листьев, жужжания насекомых, далекого тарахтенья трактора, – слышно не было.

Он уже прошел большую поляну, над которой струился дымок дотлевавших углей. Но до костра было далеко, а подходить ближе не имело смысла, поэтому Алексей не заметил странного круглого предмета у самого края кострища. Зато вскоре увидел блеснувшую из-за кустов полоску реки. И ему показалось, что оттуда слышится мычание. Алексей прибавил шагу.

Выйдя на песчаный берег, он сразу же увидел стадо. Половина коров стояла по брюхо в воде, остальные, уже напившись и охладившись, развалились на берегу. Пашка, обхватив колени руками, сидел на песке рядом с коровами, словно ища у них защиты. Впрочем, мальчику и впрямь было страшно находиться здесь одному, а коровы давали хоть какую-то иллюзию безопасности.

– Павел! – еще издали крикнул Алексей.

Пашка вскочил на ноги и бросился к нему навстречу.

– Дядя Леша, наконец-то! – с облегчением выдохнул мальчик. Он даже вытянул руки, будто собирался обнять дядю, но тут же убрал их за спину.

– Ну, что тут у вас приключилось? – спросил Алексей, обрадованный, что племянник жив и здоров.

– Тут приключилось такое!.. – Глаза мальчика вспыхнули, и он с жаром принялся рассказывать о недавнем таинственном происшествии.

Алексей выслушал племянника, ни разу не перебив. Но когда Пашка замолчал, вопросительно заглядывая в глаза дяди, тот невольно отвел взгляд в сторону. Он не поверил Павлу. Не то чтобы Алексей не доверял своему племяшу – он просто не мог поверить его рассказу! Того, что рассказал Пашка, просто не могло быть! Но что-то ведь было. Недобрая догадка вспыхнула вдруг в голове Алексея.

– Павел, скажи честно, – начал он, неуверенно подбирая слова, – вы ничего тут не курили, не нюхали?

Пашка вдруг вздрогнул, и у Алексея екнуло сердце. «Угадал, чтоб его!..» – мысленно ахнул он. А Павел опустил голову и промямлил:

– Я не курил, дядя Леша…

– А кто курил?

– Я не курил! – уже твердо повторил Павел и открыто посмотрел в глаза Алексея.

– Значит, Колька курил, – уверенно констатировал Алексей и, видя, как Павел вновь опустил голову, понял, что попал в точку.

– Так он, значит, и Лизе дал покурить? – вспомнил Алексей странное состояние девочки. – Где же он достал травку?

– Какую травку? – снова вскинул голову Пашка. Он явно не понял вопроса и сказал: – Лизе он не давал сигарету, он мне давал, но я… отказался.

– Сигарету? – переспросил Алексей. – Или косячок с травкой?

– Не с травкой, – снова не понял Пашка. – Самую настоящую сигарету с табаком! Он не баловался, по правде курил.

Алексей мысленно выдохнул: мальчик определенно не знал иного значения слова «травка».

– Только вы не говорите никому, – попросил Пашка. – Колька подумает, что я болтун и предатель.

– Не скажу… – задумчиво ответил Алексей. Все его объяснение происшедшему летело к чертям. Оно, конечно, и к лучшему, что дети не занимались страшной дурью, но что же тогда с ними случилось?..

– А может, вы нанюхались чего-нибудь? – предпринял он последнюю попытку. – Клею какого-нибудь или бензина?

– Да ничего мы не нюхали! – вспыхнул Павел. – Вы что, мне не верите?!

– Извини, брат, но как-то не могу, – честно ответил Алексей.

– Тогда идите за мной, – обиженно буркнул Павел и зашагал к поляне.

Глава 3

В жизни каждого человека бывают порой моменты, когда жизнь, казавшаяся до сих пор понятной, или по крайней мере привычной, делает вдруг такой неожиданный вираж, что все понятное и привычное летит в тартарары. Все уже кажется совсем не таким, как было до этого момента. Бывшие еще совсем недавно важными проблемы становятся вдруг никчемными, не заслуживающими внимания; цели, к которым упорно стремился, превращаются в совершенно ненужный, бесполезный пустяк. И человек иногда отчетливо понимает, а порой лишь интуитивно догадывается, что жизнь его перешла на новую ступень – для кого-то высшую, для кого-то низшую, а для кого-то – в той же плоскости, но все равно другую. А ступень, на которой он стоял только что, уже рассыпалась в прах, который тут же унесло ветром.

Искать причины таких переходов, как правило – дискретных, скачкообразных, наверное, бесполезно. Может быть, это прихоть судьбы, воля бога, решение каких-то высших сил. А может быть, это просто сбой некой программы: неведомый программист изменяет ее алгоритм, делает правку в коде – и вот он, пресловутый скачок, ведущий, увы, не всегда, куда бы хотелось.

Многие из нас, прокрутив мысленно ход свой жизни, наверняка вспомнят пару-тройку подобных скачков, а у кого-то их будет и больше. Даже если такие переходы завуалированы кажущейся постепенностью, так сказать, «аналоговостью» сигнала, все равно при желании можно найти, вычленить точки перехода из «до» в «после». Надо только суметь это сделать. Впрочем, возможно, и не надо.

Алексей, особо не напрягаясь, мог бы назвать как минимум два события в своей жизни, изменивших ее на корню. Одним из них стала гибель Ларисы, а второе произошло только что, когда он увидел в потухшем костре ужасно вонючее доказательство правдивости рассказа племянника.

Сначала, когда Пашка подвел его к кострищу и, остановившись в безопасном отдалении, сказал: «Вот», Алексей не сразу понял, что же значит это «вот». Но, подойдя к потухшим углям ближе, он заметил среди них, ближе к краю костра нечто, что сначала он принял за большую головешку. Однако, приглядевшись, Алексей вздрогнул и даже попятился: прямо на него из нетронутой огнем стороны «головешки» смотрел светло-сиреневый глаз!

Он подобрал валявшуюся рядом ветку и осторожно перевернул ужасную находку. С обратной стороны круглый предмет пострадал меньше. Теперь Алексей и сам видел, что это действительно голова. Но что это была за голова! Какое исчадие ада могло носить ее на плечах?

Со стороны, не тронутой огнем, голову покрывала бугристая, серая кожа. Ее бесформенные складки напоминали слоеное тесто, только замешенное не из муки, а из влажной серой глины. Некое подобие мягкого носа, скорее – хобота, свисало до грубо вырезанного отверстия рта, в котором не было зубов, зато виднелось штук десять отвратительно толстых, сизых языков. Один глаз – на стороне, попавшей в огонь, – вытек и запекся тошнотворной желто-фиолетовой коркой. Другой же был словно не посажен в глазницу, а выпирал прямо из мерзкой морды и имел размер и форму половинки куриного яйца, разрезанного поперек. Он оказался светло-сиреневым, с пурпурным зрачком, и, если не знать, что это действительно глаз, и не видеть всего остального, можно бы было принять его за отшлифованный аметист и даже залюбоваться его красотой. Но сейчас он вызывал этим еще большее отвращение.

Голова была полностью лысой, только сверху, вдоль черепа, толстая складка кожи образовывала безобразный гребень, лохматящийся по краю подобием корост и нарывов.

Алексей, вновь пошевелив веткой, повернул к себе голову разрезом на шее. Тот был удивительно ровным и гладким, словно сделанный остро заточенной бритвой. Матово поблескивающая зеленовато-бурая кровь запеклась на срезе.

И еще – от страшной находки не менее страшно воняло! Запах был столь нестерпимым, что, вкупе с самим видом чудовищной головы, вызвал-таки у него непреодолимый приступ рвоты.

Отдышавшись вдали от кострища и придя немного в себя, он обратился к племяннику:

– Пашка, ты говорил, что были еще пальцы…

– Были, там, в траве. – Павел ткнул пальцем за кострище, но подходить ближе не стал.

– Ладно, все равно нужно этот «подарочек» забрать, – сказал Алексей. – Есть какой-нибудь пакет?

– Там, где пальцы, должна быть наша сумка, – удивленно ответил мальчик и переспросил: – Вы хотите это забрать? Зачем?..

– Ты что, не понимаешь, что это сенсация? Да это для науки почище находки австралопитека! Это вообще нечто невообразимое! – В Алексее проснулся журналист. Он быстро пошел в сторону костра, зажав нос пальцами.

За кострищем он действительно нашел матерчатую сумку с остатками продуктов. Но сколько он ни прочесывал траву вокруг сумки, ничего, даже отдаленно напоминающее пальцы, не нашел.

– Может, они в землю зарылись? – сказал подошедший ближе Пашка. – Они как червяки ползали.

– Скорее, их птицы склевали, – ответил Алексей. – Хотя как можно клевать такую гадость?

В итоге он закатил все той же веткой голову неизвестного чудовища в сумку, осторожно, а скорее – брезгливо, взял ее в руку и сказал:

– А теперь, Паша, ищи крапиву.

– Это еще зачем? – удивился мальчик.

– Ты знаешь, что в жару опытные рыбаки заворачивают рыбу в крапиву, чтобы она дольше не портилась?

– Нет, – помотал головой Пашка.

– Так вот, знай. У нас, конечно, не рыба, но я думаю: хуже не будет. А то вон как солнышко печет, а наша «рыбка» и без того воняет, как протухший слон.

Пригнав коров в село и загнав тети Верину Зорьку в родной хлев, Алексей с Пашкой зашли в избу. Тетя Вера уже переоделась, чтобы идти доить корову.

– Что с Лизой? – первым делом спросил Алексей.

– Тише ты! – шепотом «прикрикнула» на него тетя Вера. – Спит Лиза. Агния сказала: испуг был у нее сильный. Теперь все нормально будет, заговорила ее Агния и травки выпить дала. Спит теперь Лиза, не будите.

«Опять травка, – невольно подумал он. – Как все-таки много смыслов у такого простого слова!»

– И чего ее так напугало? – пожала плечами женщина, продолжая собираться в хлев. – Колька ерунду какую-то про голову отрубленную треплет! Что там было-то, Пашка? – обратилась она к внуку.

Алексей заранее договорился с Павлом, что правду они пока рассказывать не будут, чтобы не напугать пожилую женщину и вообще не посеять раньше времени паники и слухов. Хотя, похоже, слухи уже распространились, хотя бы от того же Кольки. Поэтому он не дал ответить племяннику, а сказал сам, шепотом:

– Тетя Вера, что там случилось, пока непонятно. Тут бы ученые нужны… Не подскажете, кстати, где можно похранить в холоде одну очень вонючую и скоропортящуюся вещь?

– Что еще за вещь? Рыбы что ль наловил? Так положи в холодильник!

– Нет, не рыбу… – Алексей решил не пугать пока тетку страшной находкой. – Так, экспонат один, для науки очень важный. Но он воняет – жуть! В холодильник его нельзя.

– Ну, не знаю тогда. – Тетя Вера задумалась. – В погребе – холодно, но тебе ведь, поди, не такой холод, тебе лед нужен?

– Да, лучше бы лед.

– Не знаю… У Митрича погреб глубокий, с ледником. Только он, пьяница старый, без бутылки не пустит.

– Да хоть две бутылки! – обрадовался Алексей, но тут же вспомнил, что отдал деньги тете Вере. А та уже подозрительно нахмурила брови:

– Опять тоску заливать собрался?

Пожилая женщина, много повидавшая и пережившая на своем веку, не любила и не умела хитрить и лукавить. Она очень жалела племянника и понимала его. Но уже сколько раз она видела в жизни, как горе ломало и не таких мужиков. Горе и водка. Правда, она видела и то, что Алексей перестал тянуться к бутылке постоянно, как к единственному утешению. Но парень вообще стал другим в последнее дни. Он словно бы успокоился. Только она-то видела, что это не так, что его боль никуда не ушла, лишь спряталась внутрь. А племянник что-то удумал. Что-то нехорошее, это Вера Васильевна чувствовала своим женским сердцем. Уж лучше бы пил да плакал. Может, и впрямь, напьется, да выбросит из головы то худое, что в ней сейчас бродит?

Тетя Вера скрылась на минутку в своей спаленке и вернулась с деньгами в руке.

– На, держи. Да смотри, Митрич хоть и старый, а любого молодого перепьет. За ним не гонись, а то свалишься.

– Тетя Вера! Да не собираюсь я пить! – убежденно зашептал Алексей.

– А ты выпей! – сказала вдруг Вера Васильевна, и по ее тону он понял, что тетка не шутит.

Глава 4

Митрич считался в Никольском мужиком странноватым, «не от мира сего». Он появился в селе лет двадцать назад. Было ему тогда пятьдесят с хвостиком, а может, и все шестьдесят. Михаил Дмитриевич был нелюдим и молчалив, а таких на селе не особенно любят. Даже то, откуда он прибыл, любопытные бабки узнали не сразу, а узнав, разинули рты. Оказалось – из Санкт-Петербурга, что и вызвало удивление: обычно мечтают выбраться из села поближе к цивилизации, а тут – из самого Питера да в глушь!

Митрич, как окрестили его сельчане, купил у одной женщины, собравшейся уезжать к дочери в город, старый домишко и тут же начал строить себе новый. Деньги у мужчины, похоже, водились, и он, хоть и был одиноким (разведенным или вдовым – так и не удалось узнать), выстроил, помимо избы, добротный хлев, срубил баню, купил корову, поросят, кур. Чувствовалась в нем крепкая хозяйственная жилка. Но, кроме всего прочего, Митрич сделал то, о чем жители Никольского и не помышляли – по инертности ли мышления, из-за лени ли… Так, он приспособил к колодцу электронасос и снабдил жилье водопроводом. Туалет он тоже обустроил на городской лад – не холодный нужник во дворе, а добротный, в теплой пристройке к избе, и даже с унитазом. Этот факт особенно потешал деревенских мужиков и баб. Вырыл себе Митрич и особенно глубокий погреб – такой, что на самом дне его круглогодично не таял лед. Огород приносил урожая больше, чем остальным сельчанам. Новосел и журналы какие-то сельскохозяйственные выписывал, и книги по огородничеству читал. Даже картошку сажал и окучивал по книгам. Все видели, что у Митрича картофель и крупней, и больше его, чем у них, а все равно хохотали-потешались. Мол, чего там читать-вычитывать, деды-прадеды неграмотными были, без книжек обходились, и мы уж картошку-то как-нибудь без учебников посадим! Вот именно, что как-нибудь…

Однако, несмотря на всю свою хозяйственность, Митрич слыл на селе пьяницей. Действительно, не реже раза в неделю он покупал в сельском магазине бутылку водки. А если кто обращался к нему за помощью, такса у Михаила Дмитриевича тоже была одна – бутылка. Правда, таким же платежным средством пользовались и все остальные сельчане, да и спиртным отоваривались в магазине не реже, а кое-кто и почаще Митрича, но… Пьяница, и все тут! В отместку, видать, за его скрытность и непохожесть на всех. А между тем, откровенно пьяным Митрича никогда и не видели. Вот такой парадокс!

К нему-то, купив две бутылки «беленькой», и пошел Алексей арендовать ледник для хранения головы.

У Митрича, в отличие от большинства сельских жителей, было заперто, хотя старик явно был дома: из печной трубы валил дым. А рядом с дверью имелась кнопка звонка – вещь для села совсем чуждая.

Алексей позвонил, и вскоре дверь отворилась. На пороге стоял пожилой мужчина – в футболке и застиранных джинсах, что странно сочеталось с его абсолютно лысой головой и марксовской седой бородой с усами.

– Здравствуйте, Михаил Дмитриевич, – поздоровался Алексей.

– Здравствуйте, Алексей Романович! – ответил старик.

Алексей растерялся: он и не думал, что Митрич знает его отчество.

– Проходите, чего же вы? – вывел тот его из невольного ступора.

Жилище старика, в котором Алексей был впервые, поражало своей непохожестью на прочие сельские избы. Снаружи это был хоть и добротный, но вполне обычный бревенчатый пятистенок. А вот внутри… Внутри это была городская квартира типичного интеллигента. Недорогая, но современная мебель: шкаф для одежды вместо обычных гвоздей и крючков у входа, навесные шкафчики «под дерево» на кухне, мойка из нержавейки, стол, стулья – не дешевые и пошарпаные, а настоящий столовый гарнитур, пусть, опять же, и не из самых дорогих. Но, самое главное, – обилие книжных стеллажей и полок. Особенно много их было в «кабинете» Митрича, куда тот сразу провел Алексея. Хозяин уселся в удобное кресло за шикарным письменным столом, а гостю показал на небольшой уютный диван.

– Слушаю вас, – очень серьезно произнес Митрич.

Алексей сидел на диване, сжимая ладонями лежащую на коленях сумку с двумя бутылками водки и завернутой в полиэтиленовый пакет головой. Он растерялся в этой неожиданной обстановке и чувствовал теперь себя по-дурацки.

– Видите ли, Михаил Дмитриевич, – начал наконец он, – я бы хотел вас попросить об услуге… Не могли бы вы на несколько дней, максимум на неделю, разрешить мне воспользоваться вашим ледником?

– Вот как? – поднял брови Митрич. – И что вы собрались там хранить?

Алексей замолчал. Идя сюда, он даже не думал о подобном вопросе. А ведь тот должен был возникнуть у любого, в чьем погребе кто-то собрался что-то хранить.

– Что же вы молчите? – спросил старик. – Или это нечто запретное? Взрывчатка, наркотики? – Тут он едва заметно, одними глазами, улыбнулся.

– Нет-нет! Это некий экспонат… Я полагаю, он имеет научную ценность. А на улице жара, сами понимаете… До приезда ученых он вряд ли сохранится.

– Экспонат какого рода? – вновь задвигал бровями Митрич. – Биологический объект, насколько я понимаю? Не позволите взглянуть?

Теперь Алексей растерялся окончательно. Не показывать находку хозяину погреба было бы уже просто неприлично. Развернуться и уйти? Еще более неприлично! Показать? А вдруг старика хватит удар? Впрочем, судя по обстановке и манере речи, Михаил Дмитриевич был далеко не обычным пьяницей или выжившим из ума старым дедом. Напротив, чувствовалась в нем некая интеллигентская жилка, а в слегка прищуренных, молодо блестевших глазах, был виден свет образованности и ума.

«Наверное, так будет даже лучше, – подумал Алексей. – Расскажу ему все, отдам эту голову, пусть вызывает ученых, если сочтет нужным, а у меня есть дело поважней… Что-то я так рьяно взялся за все это, будто причину нашел, чтобы оттянуть развязку. Кого обмануть-то хочу? Себя? Не выйдет, друг! Обратной дороги нет. А с загадками всякими пора завязывать. И так уже день потерян».

Митрич, видя его замешательство, усмехнулся в густые усы:

– Я, конечно, не настаиваю, молодой человек, только ведь и я в некотором роде ученый. Правда, бывший.

– Вы ученый? – поразился Алексей. – А… в какой области?

– В разных, мой любопытный и чересчур откровенный друг, – слово «откровенный» старик особо подчеркнул голосом: мол, сам что-то скрываешь, а я перед тобой исповедоваться должен!

– Да вы не думайте, что у меня от вас какие-то секреты, – забормотал Алексей. – Просто все это… как-то… неожиданно и странно… – Он полез в сумку, чтобы достать пакет со страшной находкой, но в последний момент заколебался и посмотрел на старика: – Михаил Дмитриевич, а у вас…

– Крепкие ли у меня нервы? – догадался Митрич. – Не бойтесь, повидал на свете всякого. Сердчишко тоже пока стучит исправно. Так что давайте, доставайте свой экспонат!

Как ни хорохорился старик, но все-таки вздрогнул, когда уставился на него пурпурный зрачок сиреневого глаза с опаленной бугристой серой морды. Но Митрич быстро справился с невольным испугом, а в глазах его загорелся азарт настоящего исследователя. Он по-молодому вскочил с кресла и подлетел к дивану, на котором сидел Алексей. Старик буквально выхватил из его рук находку и, не обращая внимания на исходящую от нее вонь, принялся лихорадочно разворачивать, а затем, взяв чудовищную голову прямо голыми руками, стал поворачивать так и этак, разглядывая со всех сторон. При этом он радостно причмокивал, удивленно присвистывал, по-стариковски охал, – короче говоря, производил впечатление страстно влюбленного человека, обретшего наконец давно потерянную возлюбленную.

– Что вы молчите?! – закричал он вдруг фальцетом. – Скорее рассказывайте, где вы взяли это?!

Митрич слушал Алексея очень внимательно, не перебивая и не выпуская из рук свое «сокровище». Когда рассказ подошел к концу, он вернул голову в пакет и вышел с ней из комнаты. Стукнула дверца погреба, затем раздалось старческое кряхтение. Вскоре дверца стукнула снова, зажурчала вода из-под крана, и наконец старик вновь вошел в «кабинет», вытирая полотенцем руки.

– Вы, я вижу, что-то еще принесли? – кивнул он на торчащие из забытой уже Алексеем сумки водочные горлышки. – Это, надеюсь, не экспонаты для хранения?

– Совсем наоборот, для изучения их содержимого на вкус.

– Тогда прошу в столовую!

«Столовая», она же кухня, была, как и в большинстве деревенских домов, большой комнатой с русской печью. Украшением ее, как уже говорилось ранее, являлся столовый гарнитур, состоящий из стола с четырьмя стульями. Судя по тому, что три стула выглядели почти новенькими, а один – слегка потертым, можно было сделать вывод, что гостей Митрич принимал нечасто.

Старик достал из печи чугунок с тушеной картошкой и мясом, из холодильника – пару банок шпрот и лимон, еще раз спустился в погреб и поднял оттуда в два захода банки с солеными огурчиками, груздями, рыжиками, затем принес с огорода свежих огурцов, толстый пук лука, несколько пучков укропа и петрушки.

– Извините, помидоры еще не дозрели, – глянул он весело на Алексея. – Обойдемся?

– Конечно, обойдемся, – ответил тот. – Зачем вы вообще из-за меня так хлопочете?

– А я не из-за тебя, – неожиданно перейдя на «ты», покачал головой Митрич, продолжая накрывать стол. – Я для себя. Я старенький, мне витамины нужны!

Наконец Алексей с Митричем сели за стол, и старик на правах хозяина разлил «беленькую» по рюмкам.

– А вот водочку-то мы с тобой забыли охладить, – огорченно вздохнул он и протянул непочатую бутылку: – На хоть вторую положи пока в морозилку.

Выпив пару рюмок, Алексей почувствовал себя раскованнее и свободней. Да и Митрич оказался не тем человеком, каким представлялся ранее. Правда, старик по-прежнему ничего не рассказывал о себе, зато еще раз подробно расспросил обо всех деталях странного происшествия. Но, поскольку Алексей не был его непосредственным свидетелем, а пересказывал все со слов племянника, Митрич сокрушенно мотал головой, когда тот не мог пояснить какой-нибудь момент. Наконец старик твердо и совершенно трезво сказал:

– Сегодня уже поздно, а завтра утром пойдем на место происшествия. Неплохо будет, даже очень желательно, если с нами пойдет и Павел. Надеюсь, он не откажется рассказать мне подробно о явлении, свидетелем которого стал?

– Думаю, не откажется, – пожал плечами Алексей, а сам подумал: «Завтра, похоже, опять срывается мое дело…» Странно, но при этом он не почувствовал раздражения или сожаления. Напротив, ему стало вдруг интересно: что же действительно произошло сегодня близ Никольского?