Неожиданно для себя Семён вдруг почувствовал острую жалость к этому, в сущности, ещё очень молодому человеку. В жизни такое сострадание также не было свойственно Сафронову. Семён Сергеевич поднял парня на руки и понёс. «Ты только живи, Бармин, живи», – прошептал он, двигаясь сквозь таёжные заросли вперёд.
У Сафронова хватило сил, чтобы донести пилота только до костра, который к этому времени уже погас сам собой и теперь лишь струился синим дымком. Нельзя было терять ни минуты. Чтобы спасти парня, Семёну предстояло с тяжёлой ношей на плечах преодолеть около двадцати километров до ближайшей буровой вышки, где была вертолётная площадки. Сафронову даже в голову не пришло ожидать помощи здесь. Он как будто бы знал, что поиски могут затянуться, а время было дорого. Жизнь уходила из летчика вместе с кровью. Охотник, как умел перевязал рану, тряпкой, которая служила ему носовым платком, затем максимально бережно взвалил парня на плечо и пошёл.
За три часа ходу Сафронов не остановился ни на минуту. Пот заливал глаза. Семён уже не понимал, жив пилот или мёртв. Как не понимал, где он сам сейчас находится – здесь в тайге или, по-прежнему, валяется на диване у себя дома? Две реальности существовали одновременно или же не было ни одной? Однако ответы на эти вопросы сейчас не интересовали Сафронова. Чтобы стало легче идти, он под каждый шаг, как молитву, начал шептать: «Жи-ви, Бар-мин, жи-ви»
Примерно через два часа Сафронов выбрался на просеку. Двигаться здесь было проще, но усталость придавила ещё сильнее, хотя он старался не обращать на это внимания. Семён чувствовал, что не успевает спасти летчика, несмотря на то, что, кажется, тот ещё был жив. От мысли, что этот молодой парень может умереть, приводила Сафронова в отчаяние.
Временами слезы поступали к горлу, но именно они придавали энергии, и Семён ускорял шаг, почти ничего не видя перед собой. Сафронов даже не удивлялся той силе, которой он обладал в этом странном и очень реалистичном сне. Семён продолжал, как ему казалось, шагать,