Мягкое лязганье кофемашины, а затем энергичное бурление готового напитка известило Арефьева о том, что можно приступить к любимому ритуалу и тем облегчить страдания измученного организма. Дмитрий поставил перед собой на стол толстостенную керамическую чашку.
Поверхность густого коричневого цвета наполовину была покрыта жиденькой пеной и маслянистыми пятнами. Это означало, что кофе удался. Лёгкий пар, не поднимавшийся выше краёв чашки, напомнил дымок гаснущей сигареты, и Арефьев тут же закурил. Он не признавал ни сахара, ни молока в кофе. Из добавок только сигарета, изредка коньяк. Причём, в изрядной дозе, и, по сути, это был уже другой напиток. Крепкий аромат бодрил дух. Для бодрости тела необходимо было сделать хотя бы пару глотков, но сначала Арефьев в несколько глубоких затяжек вытянул чуть не половину сигареты и следом залпом осушил половину чашки. Посидел несколько минут, задумчиво глядя в окно, как будто забыв о горящей сигарете, затем повторил все свои действия ещё раз и на этом закончил кофейную церемонию.
Единственным стимулом отправиться на работу в данный момент могла служить лишь вторая чашка кофе, но только уже в конторе. Арефьев встал, прошёл в коридор, где после недолгих раздумий надел ветровку и вышел. Уже на ступенях подъезда похлопал себя по карманам, проверяя сигареты, документы и ключи от машины.
* * * * *
Погружённый в темноту дом титулярного советника Гофштауса спал. Сквозь занавешенные окна лунный свет падал на широкие подоконники, освещая горшки с геранью и колючими стрелами алоэ. Едва слышно тикали настенные ходики.
– Мама, мамочка, – раздался жалобный девичий голос, и тут же в глубине дома послышались скорые шаги босых ног. Ещё через мгновение дверь распахнулась, и в тёмную спальню вбежала простоволосая женщина в едва наброшенной на плечи тёплой шали.
– Что, моя девочка? Что, Лизонька, опять? – спросила она, опускаясь на колени перед кроватью. На постели сидела юная девушка, совсем подросток, с заплаканными глазами.
– Опять? Он что-то тебе сказал наконец? – переспросила мать. Девушка отрицательно покачала головой.
– Не бойся доченька, это всего лишь сон. Ну, хочешь, я посижу с тобой до утра? – спросила женщина, поправила на себе шаль и попыталась уложить дочь на постель, и та, не сопротивляясь, покорно прилегла.
– Я не боюсь, маменька, – ответила девочка, уже лежа под одеялом и улыбнулась. – Он совсем не страшный, он красивый, а доктор сказал, что это не болезнь и скоро пройдёт.
Женщина дождалась, когда дочь уснёт, затем прилегла на короткий кожаный диван и тоже задремала.
Наутро вся семья собралась за завтраком. Сам хозяин дома, мужчина весьма зрелых лет с окладистой бородой расправил на груди салфетку и сердито принялся поглощать завтрак. В столовой повисла напряжённая тишина, и только титулярный советник продолжал бряцать вилкой, как будто не замечая, что домочадцы так и не прикоснулись к трапезе.
Наконец, он нервно вытер губы салфеткой, бросил её на стол и внимательно посмотрел на младшую дочь. Девушка в чрезвычайном волнении теребила край скатерти, низко опустив голову. В полной тишине спокойный голос главы семейства прозвучал угрожающе:
– Елизавета, твоё упрямство уже становится неприличным. Изволь собраться и после завтрака немедленно отправляйтесь с маменькой к знахарке. Доктор сказал, что это единственная возможность избавиться от ночных кошмаров.
Сказанное было понятно всем сидящим за столом. Неясно было только упрямство Лизы, которая упорно отказывалась ехать к целительнице.