«Почему она так волнуется?» – думал офицер, и ее волнение передалось и ему.
– Ну, не томите уже, Дарья Васильевна, говорите, что такого случилось.
– Вы когда на фронт?
– Завтра утром, а что?
– Так скоро? Давайте, может, все-таки выпьем чаю, я сама его заваривала, и пирог брусничный, пирог тоже есть, Маша утром испекла, по моей просьбе. Вам ведь нравятся ее пироги?
И девушка принялась расставлять посуду. Поручик молча наблюдал за ней.
– Если бы не время такое, если бы не война, право, я никогда бы не заговорила с Вами об этом. Но война – и она Вас забирает, а я? Я не могу безмолвно наблюдать за этим. Первое, что я хочу сказать, Павел Викторович, что кавалер Вы никудышний.
– Дарья Васильевна!
– Молчите, прошу Вас, молчите, не говорите ничего, выслушайте, пожалуйста, меня, мне нужно Вам сказать, это важно, – и она принялась разливать чай. – Я не знаю, сколько бы все это продолжалось, эти наши с Вами мытарства и наши встречи два-три раза в месяц, и эти Ваши сухие фразы, сказанные на них, которые я потом повторяю и заучиваю перед сном. Наверное, бесконечно долго. Рудневу стало казаться, что это сон. Он и помыслить не мог, что эта прекрасная рыжеволосая красавица с серо-зелеными, словно запыленные агаты, глазами заучивает его фразы. Да и какие фразы-то? С женщинами он всегда терялся, был немногословен и зажат, он и сейчас не подобрал нужных слов, а лишь снова произнес:
– Дарья Васильевна!
– Молчите молчите, прошу Вас, не перебивайте меня! Вот друг Ваш, Игорь Борисович, очень милый молодой человек, всегда любезен, остроумен, и Вам прямая противоположность, разговорчив, и с дамами всегда учтив и обходителен. С Вас же слова никогда не вытянешь, впрочем о чем это я? Девушка протянула изумленному офицеру нож: