Тень Бенциона Шлеймана

– Нет… Хотя, да… Не знаю. Я просто не знаю, как дальше жить, и что мне делать. Я не знаю, кто я есть и чего хочу. Моя голова просто раскалывается от вопросов! Да еще этот ворон, – Бен махнул рукой в сторону разбитого окна.

– О каком вороне ты говоришь?

– В последние дни меня постоянно преследует черный ворон. Куда бы я ни пошел, он всегда рядом. Сегодня целый день бился ко мне в окно – я не выдержал и запустил в него стулом. Его крики сводят меня с ума.

Сергея встревожили слова Бена. Он подошел к другу и внимательно посмотрел ему в глаза.

– Дружище, похоже, что это духи нигредо следят за тобой.

– Духи чего? – Бен встрепенулся.

– Нигредо – это термин из алхимии. Дословно переводится, как «чернота», а черный ворон является его алхимическим символом.

– Но…

– Слушай меня внимательно. Это никакая не мистика – термин «нигредо» используют и в психологии тоже. Им обозначают психологическое состояние человека, характеризующееся умственной дезориентацией и негативным видением себя и окружающего мира. Самокопательство, возникающее у человека на этапе нигредо может вызвать серьезное помешательство и помрачнение ума, потому что непрофессионально занимаясь самоанализом можно прийти к таким личностным проблемам, о которых ты раньше даже и не подозревал.

В нигредо, например, человеку кажется, что его мир разваливается на части; будущее видится ему смутным и беспросветным, без надежды на избавление от пустоты и одиночества; во снах и фантазиях ему видятся образы смерти, упадка и тьмы. Алхимики часто называли нигредо меланхолией – миром, где темно и жутко, где царят мрачные уныние и тоска. – Бен сокрушенно внимал словам Сергея. Все его мысли и чувства приходили в резонанс с услышанным. – Карл Юнг говорил, что нигредо – это начальная стадия трансформации личности: ты можешь, перегнив, превратиться в нового человека, а можешь оказаться на самом дне черной преисподней, навеки лишенный своего «Я». Кстати, Юнг связывал нигредо с архетипом тени.

– Тени? – напряженно прошептал Бен. – Снова эта тень:

… And my soul from out that shadow, that lies floating on the floor

      Shall be lifted – nevermore!⁷*

– Мне кажется – ты излишне драматизируешь. Ты же рациональный человек! Ты должен осознавать, что с тобой сейчас происходит, а главное – ты должен понимать, почему это с тобой происходит; в чем лежит корень всего этого бреда, вызванного твоей деперсонализацией?

Бен вопросительно поднял глаза на Сергея.

– Пришла пора… – Коваль старался как можно осторожнее подбирать слова. – Пришла пора тебе выйти… из тени своего отца. Пора отпустить его и начать жить самому.

Бен снова опустил глаза к полу и, закрыв лицо руками, заплакал. Сергей положил свою руку ему на плечо:

– Ну что же ты такой сентиментальный, прямо, как еврей у Стены Плача?

– Я не еврей! – глотая комок в горле, прокричал Бен. – Я, Бенцион Шлейман, не еврей. Понимаешь?

Сергей недоуменно смотрел в глаза своему другу. Он был так ошарашен, что не мог найти слов для ответа.

– Донат Исаевич Шлейман не был моим отцом, – Бен глубоко вздохнул и, немного успокоившись, начал свой рассказ. – Моя мать, Надежда Кирсанова, ненавидела своего мужа: еврея-меланхолика. Она жила с ним только из-за денег и часто изменяла ему, а он все равно ее любил. Однажды, от одной из своих сторонних связей мать забеременела. Муж знал, что ребенок был не от него, но он ее так сильно любил, что готов был все простить. Шлейман не хотел воспитывать чужого ребенка, но и убивать его в утробе не позволил – он считал аборт страшным грехом – поэтому, они планировали отдать меня в детский дом. Они… строили планы на жизнь… А жизнь, она… – Бен еле держал себя в руках. После небольшой паузы он продолжил, – Во время родов мать умерла, и всю свою неуемную любовь Шлейм… отец решил подарить мне. Посвятить мне всю свою оставшуюся жизнь.

– И когда ты узнал об этом?

– Перед самой смертью он решил мне обо всем рассказать. Он хотел перед встречей с Творцом снять последний камень с души. Эта тайна мучила его все 30 лет. Черт… лучше бы он унес ее с собой в могилу.

Друзья сидели какое-то время в скорбном молчании. Каждому из них было над чем подумать.

– Нет, – нарушил тишину Сергей.

– Что нет?

– Твой отец правильно поступил, что рассказал тебе.

– Правильно поступил? Ах, значит, правильно поступил, разрушив всю мою жизнь… Да? Предав все, во что я верил…

– Опомнись, глупец! Он освободил тебя!.. от всех предрассудков, довлевших над тобой. Он подарил тебе возможность, взглянуть на свою жизнь еще раз, переосмыслить ее, избавиться от всех детских комплексов разом! – Бен молчал. – Кризис среднего возраста делает из нас безумствующих Дон Кихотов, борющихся с «ветряными мельницами» – несуществующими проблемами, которые мы сами же себе и создаем. Взгляни вокруг: несчастные сорокалетние мужики бегают и рвут на себе волосы, не зная, где источник всех их проблем; не зная, что явилось причиной, развалившей их прежний привычный мир. Тебе же, выпал уникальный шанс! Ты имеешь дело с реальной и объективно решаемой проблемой – справившись с ней, пережив это сейчас, ты обезопасишь себя от всех последующих в будущем кризисов. Ты у истоков, дружище. Ты, можно сказать, родился заново и можешь теперь двигаться в любом направлении; расти, куда захочешь; формировать себя, как сочтешь нужным. Главное – определиться с вектором, а в этом уж, я тебе как-нибудь помогу.

Еще долго Сергей сидел с Беном, терпеливо рассказывая ему о предстоящей жизни, полной возможностей. Он, переходя то роли назидательного учителя к вдумчивому слушателю, старался развеселить Бена и обнадежить, подобрать стоящие мотивы и вселить в него уверенность. Всю ночь они провели, горячо споря о том, стоит ли покупать квартиру; сжечь ли Бену его походный рюкзак; вернуться ли на прежнюю работу или решиться поступать в медицинскую академию и о многом другом.

Окончательно выговорившись под утро, уставшие друзья по-прежнему сидели в комнате Бена. Сергей поднялся и, немного размявшись, подошел к окну – солнце уже щедро разливало свой свет по серым городским улицам. Он улыбнулся, слепо щуря глаза:

– Может быть, выйдем на солнце – проверим, появилась ли у тебя снова тень?

Хлопнув себя по коленям, Бен резко вскочил:

– Ну, вот что ты наделал?

– В смысле?

– Ну, вот ты опять взял… и спас мне жизнь. Если так и дальше пойдет, то я тебе долг вообще никогда не верну.

Друзья взглянули друг на друга и через мгновение вместе расхохотались.

Глава 7

Из дневника Бенциона Шлеймана

В одном маленьком индейском племени Кри жил-да-был молодой охотник, которого звали Ико. Он был самый сильный и самый ловкий мужчина в племени. Жена его была самой красивой женщиной в племени. Дети его были самыми храбрыми и смышлеными в племени. Вигвам его был самым красивым и прочным во всем племени. Конь его был самым выносливым и быстрым во всем племени. Каждый день индеец Ико возвращался домой с охоты и приносил тушу убитого зверя, и каждый день его семья гордилась им, а племя восхваляло его. И был индеец Ико абсолютно счастлив и не ведал грядущей беды.

Однажды на охоте индеец Ико потерял свою тень, а вместе с ней потерял он и покой. Со временем Ико перестал ходить на охоту, потому что постоянно был занят поисками своей тени. Он перестал быть ласков с женой, потому что постоянно искал свою тень. Он перестал воспитывать детей, потому что думал только о своей тени. Он больше не следил за своим вигвамом, потому что не видел свою тень. Он больше не кормил коня, потому что без тени все для него утратило прежний смысл.

Соплеменники смеялись над ним: «Глупый-глупый, Ико! Ты потеряешь всю свою счастливую жизнь, гоняясь за собственной тенью. Тебе станет нечего есть, потому что ты перестал охотиться. Твоя жена уйдет от тебя к вождю, потому что ты больше не обращаешь на нее внимания. Твои дети вырастут глупыми, потому что ты ничему их не учишь. Твой вигвам развалится, потому что ты за ним не следишь. Твой конь умрет, потому что ты его не кормишь. Зачем тебе вообще нужна эта бесполезная тень, хотя раньше ты ее даже не замечал?» Но упрямый Ико каждый раз отвечал им: «Не нужны мне ни охота, ни жена, ни дети, ни вигвам и ни конь, потому что без моей тени никогда мне не быть впредь счастливым.»

Долго искал индеец Ико свою тень. Он искал ее в самых темных пещерах, на дне самых глубоких рек, в гуще самых дремучих лесов, но никак не мог ее отыскать. Совершенно отчаявшись и выбившись из сил, Ико пришел к мудрому шаману, которого звали Ясный День. Он спросил у шамана:

– О, великий Ясный День, скажи мне, навеки потерявшему покой, где мне найти свою тень? Я искал ее в темных пещерах, на дне глубоких рек, в гуще дремучих лесов, но так и не смог ее отыскать.

– Глупый-глупый, Ико, – печально отвечал старый шаман. – Тот, кто занят поисками собственной тени, должен всего лишь выйти на свет и взглянуть себе под ноги.

Глава 8

Валентин Николаевич Коваль, заложив руки за спину, задумчиво расхаживал взад и вперед по своему кабинету. Поминутно он останавливался напротив стеллажа с многочисленными наградами, грамотами и сертификатами и, глядя на свое отражение в стеклянной дверце, обреченно произносил: «Видимо, это конец.» Опустив голову, он снова и снова продолжал свои бесконечные скитания по комнате, как маятник, переходя от одной стены к другой. Валентин Николаевич был полностью погружен в себя, пытаясь сконцентрироваться на одной-единственной проблеме.

Найдя, наконец, в себе силы, он вернулся за стол, надел очки и продолжил оставленное письмо:

«Уважаемый Владлен Константинович. Вы знаете, что мой сын Сергей вот уже много лет страдает от страшного психического недуга – диссоциативного расстройства идентичности – или, проще говоря, от раздвоения личности. В 10 лет он стал свидетелем жестокой националистической расправы над одним еврейским мальчиком – Бенционом Шлейманом. Сергей хотел вступиться за него, но двое подростков избили его, а затем на его глазах убили Шлеймана. Именно это насилие и стресс, перенесенные моим сыном в столь раннем возрасте, послужили причиной его расстройства. Его мозг заблокировал в памяти смерть еврейского мальчика, породив, тем самым, его alter ego⁸. Самого Бенциона Шлеймана не стало на этом свете, но его тень навсегда поселилась в сознании моего сына.

Ситуация осложнена еще тем, что расстройство Сергея не совсем соответствует стандарту множественной личности. Я бы констатировал у него особую форму шизофрении: Бенцион Шлейман не просто иногда захватывает контроль над сознанием моего сына, но еще и выступает, как отдельная его галлюцинация. Сергей представляет Шлеймана, как своего лучшего друга и может временами, проваливаясь в транс, вести с ним содержательный диалог. Мне горько памятен один из первых случаев проявления болезни сына, когда он в бреду, принимая меня за отца Шлеймана, просил разрешения записаться со своим другом на секцию фехтования – при этом он представлял, что Бенцион стоит рядом с ним. Этот и многие другие примеры в большей степени указывают на симптоматику шизофрении. Однако, иногда альтер-личность моего сына получает полный контроль над его поведением, при этом диаметрально изменяя его паттерны восприятия и взаимодействия с окружающим миром. Так, например, Бенцион Шлейман ведет собственные дневниковые записи (почерк разительно отличается от руки моего сына); владеет в совершенстве английским языком, который Сергей нигде специально не изучал; имеет противоположный психотип личности и т.д. Еще более заметны биологические перемены, происходящие в организме Сергея при переходе между личностями: изменяется острота зрения; проявляется невосприимчивость ко многим аллергенам, характерным для него в нормальном состоянии.

На ранних этапах я пытался лечить шизофрению психофармакологическими средствами, но организм сына стал проявлять слишком высокую степень резистентности – концентрация вводимых ему в кровь препаратов уже во много раз превышала допустимые значения. Для здорового человека такая доза стала бы летальной, но на него не оказывала никакого воздействия.

Я пробовал убедить Сергея в том, что Бенциона Шлеймана попросту не существует. Я задавал вопросы о его внешности, об увлечениях, о работе, о семье. Я расспрашивал о нем, пытаясь завести Сергея в логическую ловушку, чтобы скомпрометировать в его глазах бред. Я, как мог, пытался доказать ему, что Шлейман – это лишь галлюцинация, лишь бред его воспаленного сознания, но чем больше я задавал вопросов, тем сильнее укреплял сына в его вере. Его мозг все точнее и естественнее стал рисовать образ этого еврейского мальчика. Жизнь Бенциона Шлеймана начала обрастать такими подробностями, что в какой-то момент я понял, что он перестал быть просто защитной проекцией его подсознания – он стал самостоятельной, цельной, сформированной личностью, укоренившейся в мозгу моего сына. Тень Шлеймана приобрела реальные очертания.