******
– Ну больно же! – Гумо отдёрнул руку и с ненавистью посмотрел на бабку. Та терпеливо подняла упавшую траву и целилась в его руку опять. Бабка лечить любила.
– Ты бы лучше дрался меньше! Ишь какой! Как шкуру свою рвать, так первый. А как мясо нормально донести, да по хозяйству работать – так…
– Ну хватит уже, бабка! – Гумо почти трясло – бабка его нервировала. Она об этом знала, и делала будто ещё назло. К тому же, было неловко перед хозяином. Тот сидел у окна, глядя на озеро, Гумо покосился на него. – А мяса я ещё принесу. Сколько надо?
– Прыткий какой. Мяса он принесёт. Сначала свое нарасти – вон как разодрал.
Бабка собрала свои корешки с листьями и вышла. Гумо пару минут ещё раз рассматривал и ощупывал свои раны: здесь ударил Бек – первым, как обычно. Удалось увернуться, поэтому на щеке остались только царапины и небольшая припухлость, а в боку болит от того детины, что стоял справа, это он свалил Гумо и начал бить ногами. Бабка сказала, что сломано ребро. Остальная куча царапин и синяков неизвестно от кого.
Первым заговорить Гумо не решался, но и время тянуть уже больше не мог. В очередной раз осмотрев раны, он собрался с духом. Нацелившись глазами в проём двери и сделав взгляд как можно отстранённее, начал.
– Болит…
Хозяин не шелохнулся. Он мог сидеть на этом месте долго, размышляя о своем. Внутри Гумо поднялась волна недовольства. Захотелось выпалить ему всё, что думает. Что дети пропадают не просто так, что молчание хозяина вместе с его ежедневными прогулками незнамо куда очень на этом фоне подозрительны, что встречи с детьми эти его дурацкие, что дождя уже не было долго, и в городе даже это готовы на него повесить. А Гумо за это отдуваться, потому как хозяину в лицо никто в городе, даже десятитысячник, ничего сказать не могут. Вскоре, едва родившись, эта неприятная волна злости быстро спала.
– А правда, что там, откуда вы, никто не болеет?
Вторая попытка оказалась успешнее. Хозяин посмотрел на Гумо, улыбнулся и покачал головой отрицательно.
– Не правда, Гумо. Я же тебе уже рассказывал, а ты веришь болтовне на базаре. У нас тоже болеют, почти тем же, чем и вы. А есть другие болезни, которых у вас нет. Просто есть ещё и много хороших трав.
Гумо пропустил ответ мимо ушей.
– Они скоро придут, – сказал он, не отрывая взгляд от двери – не хотел смотреть на хозяина.
– Я знаю, Гумо. Они обязательно придут. Но не сегодня.
У Гумо вновь появилось ощущение, которое преследовало его почти с самого знакомства с хозяином. Оно то пропадало, то становилось настолько сильным, что Гумо принимался вслушиваться в себя. Это было неприятное чувство, будто всё вокруг происходит не с ним.
– Ну ладно, пошли искупаемся!
Обычное предложение хозяина на этот раз Гумо не обрадовало. Он отвлёкся от этих липких и тягучих мыслей, представил, как будет спускаться с холмов, а потом идти к берегу через заросли облепихи, и неосознанно поморщился. Бок давал понять, что такого обращения не потерпит, пока ограничиваясь лишь лёгкими толчками под дых.
– Пойдём, пойдём! Тебе это будет полезно. Солёная вода хоть снаружи подлечит.
Хозяин взял свою дурацкую шапку. Дурацкую, и не иначе, это Гумо для себя решил давно: никто по своему желанию такие шапки носить не будет – с глупо торчащей над лицом тряпкой.
Чтобы пройти к озеру, нужно было спуститься с холмов. Тропинка петляла между ними, подкидывая боку Гумо серьёзные испытания – чтобы не сорваться на бег, нужно было идти в неудобной позе, что причиняло боль. Он ругался про себя, подсознательно стараясь направлять гнев не на хозяина, а на то, что попадалось на глаза. Небольшой камень на дороге получил увесистый пинок и отлетел в сторону. Ноющие рёбра на это ответили негодованием. Затем досталось сухой колючке, но тут Гумо уже был умнее – без рывков аккуратно придавил стебель к земле, наступив у основания.
Такие мелкие пакости давали эффект: когда они спустились и шли уже по заполненной норами сусликов пустоши, Гумо был почти умиротворён. Пугливые животные, завидев людей издалека, прятались, а затем высовывали голову, чтобы убедиться – точно ли нужно залезать в нору, или можно ещё посидеть на солнце. Гумо это всегда забавляло. Он на пару минут отвлекся от боли и раздумий, вспомнил, как они в детстве выливали сусликов. Так называлась охота, когда к ним в нору заливаешь много воды, пока они не начинают задыхаться и вылезают. Тут нужно было проявить сноровку и не упустить животное. Получалось не всегда: суслики хоть и вылезали полумёртвыми, страх перед смертью заставлял их делать всё возможное, чтобы убежать от двуногих хищников. Только с некоторыми было не так: они не боялись людей, будто видели в них своих спасителей. Таких можно было брать голыми руками.
Когда пустошь оказалась позади, и дорога шла уже через заросли облепихи, хозяин начал насвистывать. Получалось это у него удивительно хорошо, Гумо всегда вслушивался с завистью. Он несколько раз просил научить его так же свистеть, и хозяин даже попытался, но потом сказал, что ничего не получится, что у Гумо много других талантов, но этот не его. Гумо тогда обиделся, но он знал, что хозяин прав, ведь не получалось даже правильно повторить за ним коротенький отрезок мелодии. Хозяин вообще всегда был прав.
Сегодня волны стало слышно чуть раньше обычно. Солёный воздух ударил в нос, когда они еще даже не видели берега. Упругий бриз летел в лицо с другой стороны озера – она была покрыта тяжёлыми тучами. От воды донёсся храп лошади, и Гумо понял, что искупаться одним сегодня им не суждено. А судя по тому, как звенела упряжь, было понятно, что всадник не из простых. Так и оказалось: на берегу сидел Шами – десятитысячник, приближённый хана. Гумо напрягся.
– Я приветствую тебя, Ацтём-оке, – сказал Шами, поднявшись к ним навстречу. Гумо он встретил оценивающим взглядом и больше как будто не замечал, а тот в душе состроил ему гримасу с высунутым языком.
– Ацтём-оке, я заезжал к тебе домой – там сказали, что ты пошёл сюда. Но, похоже, твоя короткая дорога оказалась длиннее моей, – сказал Шами и расплылся в улыбке, явно довольный своей остротой.
Гумо покосился на лошадь – стройная кобылица в дорогой блестящей упряжи ещё широко раздувала ноздри, отдыхая от недавнего галопа. Она будто хотела показать, что на самом деле и не устала даже, вяло ковыряясь в проросшей сквозь песок большой колючке.
– Я рад тебя видеть, Шами-окер. Мне остаётся только позавидовать твоему знанию этих мест и быстроте твоей прекрасной лошади. Я слушаю тебя, – церемониально сказал хозяин и Гумо с гордостью покосился на Шами, будто сам с достоинством ответил ему.
– Пришла весть от хана, – сухо сказал Шами и покосился на сиротливо возвышавшийся над обрывом дворец. – Боги подарили победу, и он скоро выдвинется домой. Гонец добрался за два дня, значит войску потребуется семь. Нужно кое-что обсудить. Наедине.
Последние слова Шами произнёс в пустоту, но все знали, к кому они были обращены. Хозяин взглянул на Гумо, улыбнулся и кивнул, тот подчинился. Отойдя на один полёт стрелы, он предусмотрительно прислушался – не мог ли случайно узнать чужие секреты. Гумо был кем угодно, только не любопытным сплетником. Убедившись, что ничего не слышно, он осторожно, в несколько движений уселся на песок – лезть в воду одному не хотелось.