Крикопанорама
Крепкий сон сформировал прочные стены, из которых мне было трудно выбраться, даже когда я осознавал, что это всё нереально. Ввиду перемешки химических веществ в моём организме, мозг создавал психоделические сны, как бы намекая, что я – неблагодарная мразь. Имея здоровое тело, гублю его ядами, из-за каких-то фантомных, выдуманных мною же проблем.
Во сне я бегал по подвалам Дыбенко, где сидят наркоманы со стажем, уже не способные бросить свою зависимость, и колются героином. Вены этих людей стали прятаться под глубокие слои уже не эпидермиса, а совсем под мясо, отчего иглы своих уколов они колют в вены, где их ещё возможно проглядеть. Эти места – гениталии. Взгляды этих людей уже абсолютно пусты, будто бы смотришь в улыбки на картины мёртвых людей в старых, заброшенных усадьбах, где-то на окраинах полу вымерших деревень, вдалеке от цивилизации и крупных городов. В голове заиграла песня «Quiet internal rebellions» исполнителя «The Caretaker», как никогда подходящая под перетёкший сон от видений наркоманов, в приятную атмосферу старых лет.
На входе в дом видишь уже ржавый на прилавке замок, выломанный вандалами до твоего прихода; тапочки, в которых когда-то кто-то ещё ходил, впитавшие пот этих людей, законсервировавшийся в них навсегда. Внутри дома пыль и паутина, гуляющий со свитом ветер по трещинам стен и сквозным отверстиям между брёвен старого дома. Запах мха, сырости, старой одежды, и её еле чувствующийся аромат духов прошлого столетия. Не доведённые до конца рисунки детишек на комоде, грязные кружки после выпитого компота из подполья. Не застеленная кровать с периной, открытая и пустая банка из-под консерв, куда кошкам клали еду. Шершаво играющее радио или проигрыватель пластинок с композициями джаза тридцатых годов двадцатого века, в которых играли духовые инструменты, клавиши фортепиано. Когда-то стены этого дома были наполнены огромной семьёй, дружно вечером сидящих и разговаривающих друг с другом, слушающих музыку. Детишки этого дома смотрели в окно, забитое тряпками и утеплителем по краям, наблюдая за ночной зимней метелью, еле видимой из-за света, идущего во тьму на улице, ожидая Новый год. Сейчас стены этого дома наполнены незнакомыми, посторонними людьми, так и норовящих пошариться в истории династии незнакомой и чужой им семьи, посмотреть в глаза мёртвых, когда-то жителей этого дома, украсть нечто ювелирное, чтобы потом продать за три рубля какому-то барыге. Говноеды.
Вперемешку с этими видениями мне снился Джек Торренс из моего самого любимого художественного фильма «Сияние», который с топором бежал за мной по теплотрассам. Местами я бежал вперёд по ходу труб, местами я проползал по узким местам и крайне сильно видел приближающуюся смерть, представленной в человеке позади меня. Всё это время продолжали играть старые мелодии. В этом эпизоде играла «It's just a burning memory» из того же исполнителя «The Caretaker». По пути я встречал облёванных, иногда уже мёртвых бездомных, собачьи семьи, в которых были и котята. Вперемешку всё происходящее во сне, нагревало сильнее моё тело, находящееся уже и так под алкогольным градусом, своими сюжетными переплетениями, в одном из которых на моём пути появился грёбаный трансвестит Джонни Байма посреди теплотрассы, который всегда меня пугал в различных видео из интернета. Он что-то свистящим, хриплым и неразборчивым голосом пытался донести мне, фронтально стояв на моём пути. Ситуация оказывалась абсолютно патовой, когда я, встретив его, не мог идти навстречу и не мог идти обратно, ибо по моим следам, ковыляя, бежит маньяк с топором. Джонни, несмотря на свою страшную и чуждую здоровому человеку фигуру, безобиден, поэтому он без вопросов отошёл, когда я подбежав к нему, крикнул на английском «Go away! Near us.. Как его бл*ть… Maniak… Killer, yea… Follow me, else you will die». Несмотря на то, что он меня пугал, моя эмпатия во сне не угасала, отчего мне стало его жаль и я позвал его с собой, чтобы его не убил Джек. На самом деле мой страх к нему не был подкован ничем, ибо мне не угрожал, не хотел меня убить. Меня просто пугала его форма тела и лица. В моих глазах он был не человеком, а гуманоидом. Во сне я переборол страх логической цепочкой мыслей, что он – безобиден, ведь я знал его биографию. У него была мечта быть известным артистом, выступать на сцене, но врождённая болезнь обрушила его планы на светлое будущее. Тем не менее он не сдался и достиг успехов, несмотря на свои патологии, хоть и был в образе фрика на выступлениях, но всё же желаемая им известность не прошла его стороной. Прежде чем ныть о том, что у тебя ничего не получается, спроси себя, что именно ты сделал, чтобы успех заметил тебя? Достаточно ли ты трудился, осваивал ремесло, или просто хотел конечный результат?
Ну, так вот. Я позвал его с собой, на что он пялился холодным взглядом на меня, будто не понимал моих слов, хотя я сказал на доступном ему языке. Без вопросов, я мог бы его оставить там, чтобы его убил Джек, уже вот-вот достигшего нашего местоположения, но я зачем-то схватил его за тонкую, холодную и белую руку и поволок за собой. Спустя пару метров он стал сопротивляться. Я повернул голову, и не успев спросить в чём дело, его рука выскользнула из моей, и крепко впиваясь острыми и тонкими пальцами, вцепилась в уже мою руку. На его лице начала образовываться с большим трудом дрожащая улыбка с всё тем же пустым взглядом, а ногти впивались в руку всё сильнее и сильнее. Фонарик Джека стал проявляться сквозь толстые трубы, идущие вдоль всей теплотрассы, а крик «Buddy! Where you, my childy?» с задорным голосом, ввёл моё тело, уже в настоящей жизни, в дрожь. Я настолько растерялся, что даже ударить это хилое существо, держащее меня, я не додумался, а просто кричал «Сука-а! Отпусти меня бл*ть!». Сразу после крика надо мной, на бетонной поверхности сверху, будто что-то упало и заплакало. Голос, чей плачь активно разыгрывался, начал говорить: «А-а-а! Я упал на этой дурацкой бетонке», на что в ответ полетела фраза: «Нечего было там бегать. Сам виноват. Иди сюда, посмотрю». Эти голоса были ужасно знакомы мне, будто родные. С секунды на секунду я осознал – надо мной, на бетонке, бежал маленький я. В детстве я часто бегал по бетонным основаниям, ограждающим трубы теплотрасс. Я часто падал на них, но не сказать, что с сильными травмами. Но в один из случаев, моё падение повлекло ободранную кожу на предплечьях, локтях и коленях. Именно тогда я заплакал, а мама строго говорила, что во всём виноват я сам. Страх, испытываемый мною в тот момент, было невозможно передать словами. Помимо того, что я бегаю в каких-то катакомбах от маньяка, на пути встречаю заклятого врага моей нервной системы, в виде этого трансвестита, так ещё я теряюсь во временном континууме, встречая себя самого в детском возрасте.
В один момент я понял, что всё в моих руках, поэтому я ударил Джонни кулаком в лицо, на что он никак не отреагировал, будто бы привык к избиениям. Выбраться из его кандалов было невозможно, он будто бы припаялся к моей руке и забился гвоздем в землю, потому что и оттащить его было проблематично. В конце концов пришёл Джек, поблагодарил Джонни, пожал ему руку и сказал мне по-русски: «Ну что же ты убегал, сынок?». Пока Джонни еле стоял и улыбался мне в глаза, Джек толкнул меня на землю, с энтузиазмом смотря мне в глаза, поднял вверх топор, замахнулся и воткнул топор в хилое тело Джонни, который стоял рядом. Кровь из груди брызнула мне в лицо, я не понимал почему он решил убить его, когда конечной целью был я. Кровь брызгала фонтаном на мою голову от того, что вынув топор из тела Джонни, он ударил им его вновь. В концов я вытирал кровь с лица и медленно уползал от них, пока Джек был занят не мной. Я двигался в направлении вдоль теплотрассы и неожиданно упёрся в стену. Фонтанирующая кровь вновь стрельнула мне в лицо, даже на расстоянии десяти метров. Рука непроизвольно начала вновь вытирать кровь с лица, на что мне прилетела пощёчина из неоткуда, а за ней крик «Проснись!».
Я проснулся от крика моего приятеля, вокруг которого стояли ещё ребята, пялящихся с недоумением на меня, иногда насмехаясь. Покрывало, на котором я спал, было насквозь пропитано потом моего тела. Видимо кошмары сделали своё дело, благо до мочеиспускания не дошло. Не так я представлял свой уход из этого мира.
– Всё в порядке? Живой? – спросил меня приятель.
– Да, всё норм. Говно всякое во сне видел, – ответил я.
– Ну как обычно короче, – насмехнулся он, привстал, позвал ребят и ушёл из комнаты, где я спал.
Мимолётный шок от увиденного во сне сразу исчез после этого разговора. Состояние было терпимым до момента, пока я не встал. Ноги ощущались скрученными ватными дисками, которые вроде держали форму, но не сказать, что на них можно положиться. Мне требовался свежий воздух, отчего я направился к балкону, но, не дойдя до него, учуяв запах горелых сигарет уже в коридоре, в голову пришла мысль о тупости этой идеи.
С трудом найдя свои ботинки в куче кроссовок ребят, что были в квартире, я надел их и дёрнул ручку входной двери, чтобы уйти отсюда. В подъезде царила атмосфера безнадёги, ввиду русской «думерской» эстетики. Лестничная площадка освещалась лишь отдалёнными огоньками уличных фонарей у дороги и тусклым светом луны, а этажи были покрыты мерзким жёлтым цветом, шатающихся в пространстве лампочек, висящих на обгрызенных проводах, которые так и просили, чтобы из них сделали петлю. Кнопка лифта прожалась под давлением моего пальца, и одновременно с нажатием, меня начало шатать. Понятия не имел абсолютно зачем и куда я направляюсь, что собираюсь делать, и какие у меня планы на сегодняшний день.
Ночь я мотался по улице, дыша воздухом, в котором уже не витали выдохи людей. Каждый мой вдох перетекал в кашель и стуки пульса в висках, отчего эта приятная свежесть не давала мне покоя. Я глядел в незашторенные окна людей, наблюдал за обстановкой их квартир, за обоями с безвкусными узорами. Всматривался в их лица, смотрящих на улицу, которые пропитывались безнадёгой, которой также пропитан был я.
Ощущение отчуждённости в этом мире мне не давало покоя всю юношескую молодость. Безбашенное поведение в младших классах отпугивало всех, что не отпугивало меня, ведь, видимо, с тех пор я был панком. Однако с возрастом всё приобрело противоположные окраски – гиперактивность стала тускнеть, по разным причинам, а отношение к мнению окружающих стало другим. Если раньше мне было плевать на то, что скажут остальные, а их внимание для меня было бесполезной валютой, то в последние года внимание стало важной частью моей жизни. Обесценивание меня и того, чем занимаюсь. Отчуждение моей персоны, благодаря уже сформированному мнению моими приятелями и знакомыми, породило мысли о кардинальной смене обстановки. Тем не менее, наряду с этим, компания с самим с собой мне не переставала нравиться.
В этот день голова вновь начала процесс переработки всех воспоминаний, прокрутку этих же мыслей в ещё более острой форме. Стало просто невыносимо внутри, а в симбиозе с умирающим здоровьем, принято судьбоносное решение.
Несущий отщепенца
После прочитанного мной, я вновь восхитился этим чтивом. В прочитанном только что отрывке, я будто наблюдал своё будущее, но отрицал это. В квартире всё так же спали обблёванные пьяные ребята, через которых я аккуратно прошёл и направился к двери. Выйдя в подъезд, я будто видел Игната, который совсем недавно шёл здесь. Корреляция между мной и ним была неимоверной в моей голове. Читая книги, ты представляешь себя главным героем, который двигается по местам, по которым движешься ты. Проходя через главы с подъездом, я видел именно эти стены, эти лампочки, этих же людей. Я специально застыл в этом месте, чтобы побольше проникнуться историей этого человека. Духовная связь, ощущаемая мной с ним, не давала покоя, оттого было страшно читать последние страницы книги. Постояв какое-то время там, я направился вон из этого дома.
Выйдя из дома, я вкусил свежий воздух носом. Поры кожи впитывали солнце, которого уже не было давно. Надев наушники, я пошёл гулять в парк. Проходя по пустому, без людей, лесу, я наслаждался каждой секундой единения с собой, но всё равно чего-то мне не хватало. Какой-то малой крупицы, недоступной мне сейчас для полнейшего комфорта, но это не вызывало особого недовольства, ведь я радовался хотя бы тем, что лишних людей около меня не было. Я часто перематывал моменты своей жизни, что является для меня нормой, ведь рефлексия это то, чем я живу. Зачастую голова погружена в пучину мерзких воспоминаний, печальных историй, однако в это прекрасное утро, плавно переливающееся в день, я вспоминал самое лучшее, что со мной было. Прекрасных людей, приятные воспоминания, интереснейшие случаи, порой происходящие спонтанно. Романтические вечера, разговоры по душам, искренние вспышки любви, потухающие уже через несколько часов, откладывающиеся вновь на неопределённый срок. Всё это обволакивало мою голову поперёк и вдоль. На таких приятных эмоциях, я отправился на причал, который согревался ярким солнышком, вышедшего из отпуска.
Пропитанный хорошим настроением, я написал друзьям, которые находились в онлайне последний раз только ночью. Зайдя на страницы лучшего друга и Лизы, я обнаружил, что только они уже светились в сети утром, совсем недавно. Догадки, мысли о чём-то недобром, стали вновь приползать на цыпочках ко мне. Почему всё так? Может, я просто действительно скучен? Постоянные проекты, в которые я погружаюсь полностью, откидывая личную жизнь в сторону из-за нехватки времени, убивают меня?
Нет.
Но убивают ли они интерес Лизы ко мне?
Скорее всего.
И дело не в том, что я не уделяю ей время. Скорее всего всё состоит в снобизме, отсутствию «реального» удовольствия, которым пропитана она и куча других ребят. Алкоголь, наркотики, беспорядочные половые связи, клубы, прожигание денег, проведение молодости в безбашенности. Я не хотел всего этого, даже при условии, что могу потерять её. В этот момент мне хотелось забыться, но не психоделиками и прочими отравами, а, например, эмоциями от парка аттракционов.
Звонок друзьям из театра вновь, чтобы позвать их с собой в парк, кончился плохо. Они все говорили, что ночь не спали, якобы готовились к экзаменам. Сейчас отсыпаются, чтобы вечером пойти на какое-то дело, о котором мне не следует знать. Моё лицо покрылось пеленой ненависти и отчаяния. Казалось, что меня все предали. Я включил песню «Могилам II» «Славы КПСС» и начал погружение в грусть, которой так давно не было. Агрессивно смотря на солнце, стараясь выжечь склеры глаз, а зрачки обесцветить, я просил тучи вновь прийти на это небо, чтобы вновь меня поглотил полнейший нуар. Мольбы дошли до небес – полные воды облака сменили жёлтую звезду на небе.
Слушая эту песню, я скрупулёзно прочитывал каждое слово в своей черепной коробке, проговариваемое Славой, и видел в каждом из них себя. Я вдруг осознал, что эта песня стала очень сакральной для меня. Очень круто, когда существуют песни не просто для фона, а над которыми можно подумать, пораскрывать метафоры, вложенные автором. Тяжелейшие эмоциональные терзания, в течение недавнего периода жизни Славы, стали идеальной подоплёкой для конвертации их в эту песню, которая воздействовала на меня с каждым разом при очередном прослушивании всё сильнее и сильнее.
Очень неожиданно мне стало неприятно находиться здесь, поэтому я, взяв рюкзак, поднялся с мокрой от дождя скамьи, и пошёл домой, чтобы хорошо поспать, ибо этой ночью я потерял время для этого.
Идя домой, я смотрел на улицы, по которым когда-то давно ходил с друзьями в период школьных лет, и будто голограммой представлял себя маленького, ещё искреннее смеющегося с каких-то незатейливых вещей, над которыми смеялись все, кого я видел рядом с собой. Этот же причал был приятным местом всегда. Несколько лет назад на нём я улыбался, сейчас же это место эмоциональных похорон.
Поспав пару часов, погода не сменилась обратно на светлую. Мне не хотелось находиться дома в пасмурную погоду на улице, поэтому я надел чёрные штаны, чёрную кофту и вышел наружу. Идя по улице и смотря в никуда, я снова неосознанно пришёл к качелям, но уже к тем, что были в другом месте. В наушниках играла «Old Age» «Нирваны», а на меня лил мелкий дождь. На качелях я провёл около пятнадцати минут. Первые ощущения оковывались душевным равновесием, а добрые мысли превалировали над злыми.
Качельки, в симбиозе с приятной музыкой, создают для меня сеанс медитации, в отличие от Игната. Включение телефона в беззвучный режим, высокая громкость музыки в наушниках, закрытые глаза – и вот я духовно не на этой мерзкой планете, вне людей, наедине с чем-то не тактильным, погружён в пучину чего-то мягкого, проваливаясь
бесконечно вниз, деформирую телом этот огромный кусок ваты, на котором лежу и отдыхаю от мыслей.
В такие моменты мне абсолютно не хочется думать, и это желание становится материальным. Когда же музыка становится более позитивной, чем просто приятной
я начинаю терапию хорошего настроя, посредством фантазии о том, что всё, к чему я иду, будет моим уже совсем скоро. Все мечты, даже совсем фантастичные, обязательно сбудутся. Я не видел горя. Я не испытывал грусти и злобы на что-либо. Мгновение подлинного счастья, не испытываемое мною уже давно, доставляло огромное количество удовольствия.
Кончавшаяся «Old Age» в плейлисте с «Нирваной», сменилась песней «Where Did You Sleep Last Night», которая сменила вектор мыслей на Алису, и будто трогала безымянным пальцем струны моего сердца. Улыбка закрытых глаз сменилась силуэтом стиснувшихся зубов. В голове был конструктор, который выстраивался любыми цепочками в мысли о ней, в геометрию её лица и тела, в незабвенный характер. Моя родная меланхолия навестила меня и этот вечер.
Прекрасные и радостные мысли под приятную незатейливую музыку сменились такими же прекрасными, но уже кричащими о боли мыслями об этом человеке, под рвущую руками душу песню, с брызгающимися вместо крови слезами на одежду, раздражая холодную и обветренную кожу лица и губ, которые всегда коптились вожделением ласки того единственного человека, способного понять, полюбить меня и принять мою моногамную любовь. Вспоминая всё пережитое с ней, я не представлял, что, на самом деле, могу потерять её в любой момент, вдруг она влюбись в кого-то, пока меня нет рядом. Ночные пятичасовые разговоры по телефону, встречи рассвета наедине, откровенно болтая о чём-то тёплом, неожиданные сюрпризы, иногда ссоры, капризы, всё это – не Лиза, а Алиса. Трудно себе признаться в таком.
Я возненавидел каждую её деталь в своей памяти.
Её ключицы, потому что только о её ключицы я мог поцарапаться, ибо именно они охраняли лелеемое мной её сердце, но всё равно продолжал к ним тянуться.
Её улыбку, потому что только в ней видел искренность посреди пластмассового, полного подхалимами мира.
Её запах, текущий будто горный ручей, волос, обволакивающих каждый уголок нервов головы при вдохе, вызывающих буйство возведённых в абсолют эндорфинов, всегда опьяняющих меня.
Я не искал этот запах в других, который уже находил не единожды. Не искал, потому что знал, что он не вызывает никаких чувств, потому что сочетается идеально только с ней.
Я ненавидел её глаза, потому что искал похожую искренность в очах других девчонок, но всегда упирался в пустотность, снаружи которой был узор свиду тоже красивых глаз.
Ненавидел её мимику, потому что только её мимика была столь же милой и откровенной, как у моей матери. Настолько родных людей – очень болезненно терять.
Я возненавидел себя за то, что не замечал этого ранее.
Мысли были сильнее в схватке с чувствами. Воспоминания с Алисой боролись с желанием попробовать восстановить бессмысленные отношения с Лизой. Сильно раскачивающиеся качели, на которых был я, идеально отображали моё внутреннее состояние и борьбу с собой. Тяжелее всего признаться себе самому, что именно ты виноват в потере человека. Именно ты напортачил, не ценил имеющееся, не был рядом, в нужные для неё моменты. Когда я расстался бы с Лизой, я пошёл бы искать другую девчонку, потому что я – человек. А человек слеп. Мы никогда не видим и не замечаем тех, кто относится к нам хорошо. И в один прекрасный момент она найдёт того, кто начнёт её ценить, а я потеряю, наверное, то счастье, которое мог возыметь.
Когда-нибудь у нас появятся семьи, дети. Но каждый раз, закрывая глаза, циклично вспоминания молодость, первой ассоциацией с ней – будет она, как прекрасное олицетворение потерянного времени.
Мне надоело качаться, посему я направился домой. На моё удивление, я даже не включил музыку пока шёл, потому что активно обдумывал свои отношения с Лизой. Всю свою жизнь я был моногамен, и пускаться в интрижки, мне было мерзко. Нужно было обозначить для себя, с кем я хочу связать сколько-то лет своей жизни, ибо плутать в постоянных непониманиях, изменах, мне абсолютно не доставляло бы радости.
Оказавшись в своей квартире, мне было нечем убить своё время, и поэтому я решил уже дочитать до конца книгу.
