– Я все помню и поняла – постараемся уложиться и сделать! – Отрапортовала на одном дыхании та и парочку раз кивнула, не забыв еще и посыпать все это своей кондитерской посыпкой, что и блестками, чтоб не столько и задобрить каждого и всех, сколько и убедить, да еще и себя же саму: ведь Павликом Морозовым, как и Брутом, ей еще быть не приходилось, что уж говорить и за Иуду. – Но и что-то же мне уже подсказывает, что Егор и сам справится с ней и… со всем… без моей помощи-мешания!
– Справится, ха, справился: все уже! – Кивнул на дверь кухни головой Влад и тут же смачно ругнулся себе же под нос, давая еще и сам же себе невидимый подзатыльник, так как был буквально собою же и пойман за подслушиванием и так же всем сдан. Ну, а что насчет недоселфхарма – лучше его же и над ним же самим никто не пошутит, равно как и обругает, и ударит, тем более что и остальные же – только еще хуже: ведь и в их же числе все – сидящая напротив Жени Полина, точащая уже с утра на него не только свои ногти, но и зубы с языком. И при любом ином раскладе это было бы даже мило и лестно, а и при Жене еще и смешно-ревностно, если бы не было так уже изначально больно, стоило лишь глянуть на нее и них, находящихся словно при нем и всегда же – на низком старте и разбеге для прыжка. – Что? Не я же один это знал, да? В своих, как и ничьих из здесь же собравшихся-проживающих комнатах и приуроченных к ним ванных, балконах… их нет. И верхняя их одежда, как и обувь… с сумками и гаджетами… тут. Они из квартиры – не выходили! А это значит… Одно же – интереснее другого: либо они в кладовке, либо…
– Не твое дело – не лезь! – Сверкнула своими сине-голубыми, будто и подернутыми ледяной коркой двумя морями с «горящими айсбергами» на задворках и в их же пучине одновременно, глазами блондинка. – Он, как и ты, может, нам шкуры уже сейчас спасает! И да, пусть все и недостаточно умело пока… Но и надо же руку набивать, в конце-то концов, ошибки параллельно еще и исправляя, как бы это ни звучало и ни выглядело со стороны! Ведь и в случае чего… действительно закрывшись и порвав со всеми нами же по итогу… как и верно же еще ранее сказал сам Александр… с ним она все-таки останется! Не уйдет и…
– Уверена? – Фыркнул рыжий, изогнув весьма издевательски и смеясь, хоть и не злорадно, скорее победно и хоть где-то, так еще и никак не собираясь отдавать саму победу, как и оставлять же последнее слово, оно же и решение, за ней, свои темные брови. – Даже и после того, как оценит весь масштаб трагедии «не похожести»? Я б не простил!
– А не тебе и прощать… – хмыкнула Полина и склонила свою голову к правому плечу, уже именно и злорадно усмехаясь, – …как и решать за нее! А вот относительно твоего же длинного языка, который ты придержать ну никак вот не мог… и все-таки выложил ей свою неполную, оттого и не правду, как и не матку… вперед же его самого… тебе со мной еще ехать предстоит! Так что начинай… и уже сейчас, да, молись, чтобы мне не захотелось выкинуть тебя из машины на полном ходу через крышу! Ну и чтобы за рулем еще в то же время не оказался Женя… Который только сначала прикинет, что ты его друг и брат. Да… Ведь и после уже сопоставит все же это с тем, что мне, его жене и будущей матери его же детей, душно. Нечем дышать… через все же открытые настежь форточки сразу! Именно поэтому и нужна еще одна… И желательно же – именно над головой… Твоей… Так удачно и удобно! И вот… как думаешь… какая чаша весов из нас же с тобой двоих для него… и в нем же самом внутри… перевесит: какую он выберет?!
– Я с удовольствием посмотрю на это! – Улыбнулся Никита, кивая, и практически тут же словил такую же чеширскую лыбу из-за правой ладони Жени, специально до этого выставленную им как барьер между его лицом и Влада, чтобы последний как раз таки этого предательства и не видел. Будто и скрыв же глаза веками пред богом, чтобы тот не увидел греха. Забыв лишь, что он, как и дьявол, все-таки частенько обитает внутри и, как и в обоих же случаях, все и по тому же, но уже и его хмурому виду было и стало же понятно изначально, что это было и не особо нужно ни одному, ни второму, да и не третьему: горячий и прямо-таки подгорающий настрой его и так уже передался по всем и всем же, будь то камин, кальян, «горящий алкоголь», солнце или жареный попкорн с жженым сахаром, а там еще и на радостях же все сбежавшее молоко и истлевшие при обратном и обратной же тяге тра́вы. Да и за шоу, как и зрелище, они все были готовы головы друг другу открутить, если это было бы нужно: какая разница – если все равно очнутся? Правда, и с все той же головной болью. И болью адской! Но и игра же всегда стоила свеч, как и красота – жертв. Пусть и всего лишь на миг. Зато и какой – в вечность.
– Как сделаешь – посмотришь… – не изменяя тона, как и себе, да и не отнимая взгляда от рыжего вовсе, ответила ему блондинка.
– Без Карины – и Никита сладкий? – Брякнул, перебив, вслед и невпопад Влад, но так и не смог, что и вполне же ожидаемо, этим над ней восторжествовать, как и взять первенство в этом же их недоспоре-перебранке, получив затем еще так же ожидаемую и собой же уже реакцию в виде не подавившихся, а так почти и лыбящихся двух парней, только и теперь еще между делом крякающе-каркающих в себя и ладони же свои от смеха и его же прямо-таки и ужасной увертюры-интерпретации халявы и уксуса.
– Могу и огнем тебя из машины выкурить! Как и сейчас, собственно, и из квартиры… – и с этими словами ее же холодное пламя вновь поднялось из дограюще-дотлевающего состояния над серо-черными уже головешками угля по мановению лишь одного ее же правого указательного пальца обратившегося на секунду лишь к камину, как от зажигалки или спички, разгорая не только себя, но и не опуская другое, теплое, питая и поддерживая еще и его, – …да вот и только мы же давно уже отказались от угля и бензина как топлива для них! Впрочем, как и от зимнего времени… Не уверена, что ты так жаждешь их вернуть сейчас. Причем и одновременно! Отопительный сезон… Ночь. Искра. Буря. Взрыв. И… м-м-м… вечная зима! Не ядерная. Без гриба! Зато… и с оранжевыми всполохами на синих. И с синими же – на оранжевых. За секунду до – полнейшей темноты и черноты… Бездны и небытия! Не хочешь, кстати, все же перекраситься? А и точнее: докраситься! С реверансом уже для и в сторону же обоих нас?
– А что, считаешь, я изначально перекрасился из-за него же – Жени?!
– Да ради всего же… не святого в тебе… Влад! – Всплеснул руками уже и сам Женя, вмешиваясь к ним и влезая же меж них вслед за Никитой, продолжая еще меж тем и посмеиваться, но и чередовать эту свою истерику с серьезностью и таким же видом, весьма неудачно, надо сказать, но и как есть и возможно в сложившейся же ситуации – с хрюканьем не только Никиты, почти что и под боком, но и с фырканьем от смеха уже всех же собравшихся здесь: напряженная атмосфера – была разряжена ими окончательно и официально именно в этот момент. – Ты же явно уже не вывозишь: не притворяйся мертвецом-зомбаком на словах – стань им на действиях! Упади уже замертво молча – она и бить-то тебя перестанет. И не потому, что лежачих не бьют, а потому, что устанет вести монолог вместо диалога, имея еще кого-то здесь, помимо и кроме все же… себя.
– А что, из-за себя, что ли? Где ж это видано и в кои-то веки?..
– Раунд! – Выбросил руки вверх Никита и только хотел хлопнуть ими по столу, как был остановлен и так и замер под цепким взглядом загоревшихся недобрым огоньком и тут же так и потухших янтарных глаз, обратившихся в секунду к нему.
– Иди лучше посмотри – что с нашим завтраком! – Смерил его уже вновь тем же своим хмуро-недовольным взглядом темно-коричневых янтарных глаз рыжий. И не менее же строгим голосом продолжил. – Что было, есть и… стало. Да и что вообще осталось от него! И неси тот, что был подальше от той парочки: пусть и не всегда, но хоть и немного.
Встав со стула и даже почти и без снисходительной улыбки кивнув, Никита направился в сторону кухни, уже в спину слыша вновь активизировавшуюся Полину, видимо, все-таки решившую начать претворять свой план заранее и в действие – до молитвы Влада. И несмотря же на то что, предупреждала об этом: а кто ее послушал и услышал? Явно же и не он, да и что еще не знал, что прелюдия, она же экспозиция и пролог, может начаться прямо здесь и сейчас, так и не спустившись и не сев же в машину:
– Ой, что-то мне так душно уже стало!..
После чего раздался легкий хруст ворсинок ковра и скрип ламината пола под шелестом легких и быстрых ее шагов, затем поворот со щелчком пластиковой ручки на раме окна, за ней еще одной и еще. И почти же уже послышался еще один с небольшим еще же и треском ручки двери – выхода на веранду-лоджию, как следом подорвался и взвинченный не на шутку голос Влада, как и сам же его хозяин со своего же насиженного места:
– Женщина, хватит, не трогай больше ничего! Жень, уйми свою жену и… мать своих же будущих детей!
И хотелось бы ему, конечно же, дослушать, а там и досмотреть, чем же это все в очередной же раз приостановится, никогда уже, видимо, не закончившись, но стоило только открыть дверь и войти в поле кухни, как запахи сами позвали его к себе и за собой, не дав обернуться и вернуться: и в выборе же между едой и руганью – победила явно не она, не последняя, собственно, как и всегда и все же с ним.
****
– Соф? – Дверь кухни из темного дерева распахнулась внутрь, чуть звякнув матовым стеклом при хлопке, и в само же помещение вошел Никита в поисках девушки, которую так и не дождался с едой ни он, ни все присутствующие же как до этого и с ним, так и без него и до сих пор и за которой он уже пришел сам, за едой же все, конечно, не за ней, хоть и ее же здесь и сейчас тоже не оказалось, опять же, не к удивлению, ведь и как, собственно, самого же Егора, которого он даже и окликать не стал, дабы уж совсем не переигрывать: и так же играя в полсилы, больше думая о собственном голоде и еде, нежели о тех, кто сейчас где-то здесь прятались, а и тем более чем тут занимались до и занимаются же сейчас в процессе, ну а там и чем будут заниматься после того, как он сам же уйдет. Ну, а и стоило ли, в конце концов, удивляться тому, что тот таки слово свое, данное же самой Софии ранее, сдержал, как и ее же рот, сжав ее губы и прижав же их к нему своей правой ладонью, не менее плотно прижатой к ним, прижимая ей же параллельно и зажимая саму же ее в том самом уже и прямо-таки многострадальном углу за дверью, держа, в свою очередь, левый свой указательный палец, как и всю же руку с кистью уже у своих губ в просьбе, а и скорее даже требовании-приказе молчать, к чему тут же еще прилагался и его же внимательно-строгий темно-синий взгляд, требующий в таком же добровольно-принудительном порядке полного подчинения. Хотя и спрашивается: зачем? Если все всё и так знали и понимали, если и пока не принимали, не видя же, так слыша, но и отыгрывали же все как по нотам: взрослые – из-за солидарности с возрастом детей и с ними же самими, как и не всем, что, кого и как можно видеть им в таком же их еще шатком периоде и нежном временном отрезке, а дети – такие дети, и хотели бы вроде услышать лично, а там и увидеть все и всех, вся, заглянув под то же все крыло аиста и лист капусты пораньше, да вот и только не в разрезе своих же собственных взрослых. Как и тот же все Никита, что и именно поэтому же здесь и сейчас как мог старался гнать от себя споры топленой еловой смолы на не менее сочных и терпких нотах расцветшей как никогда сирени, безусловно, догоняя, кто, куда и за чем идет и как быстро ему нужно отсюда ретироваться, пока еще его собственная чайная роза весь этот букет, пусть и более-менее, но и не перебивала: добавив вдруг и себе же самой, как и ему же самому, умилительной розовоты, и Софии же застенчивого и прямо-таки уже стеснительного бордо, медленно, но верно уходяще-перетекающего в удушливо-фиолетовую панику и душно-синий страх за его же психику. – Странно… Ну, ладно! Может, к себе пошла… отмываться? – Пожал плечами он, отыграв громко еще и этот свой жест и, обведя своим светло-желтым взглядом комнату досконально, скривился, вдохнув все же за эти несколько минут, что находился здесь, пару-тройку частиц муки, повисших в воздухе еще от скоростного перемещения Егора с Софией и так и не успевших осесть, и следом же еще столько же раз чихнул, следующие уже свои фразы оглашая для всех – ну а для тех, кто еще были в гостиной, тем более. – Ну и бардак же вы тут, девчат, устроили! Вы блины готовили на кухне или саму кухню и себя, как блины?
И, тряхнув своей высветленной головой, то ли еще и чтобы избавиться от той же самой все муки, то ли уже и от перхоти, продуцированной духотой в самой же кухне и жирнотой кожи из-за этого же самого сала, спрятал свою нижнюю часть лица до носа включительно в ворот своей же рубашки, резко хлопнув затем в ладоши – и вся мука, как по мановению волшебной палочки, а и точнее самих же его «волшебных» рук, поднялась со всех поверхностей и зависла в воздухе близ потолка, пока в это же самое время сам он быстро смел весь приготовленный завтрак себе в руки, разложенный уже по белым фарфоровым тарелкам на столе и приборных панелях-тумбах и еще настаивающийся на сером и черном тефлоне сковородок под стеклянными крышками с конденсатом на плите, вместе с приборами для всех, кружками и напитками, несколькими сладкими топингами на любой вкус и цвет и покинул кухню, хлопнув дверью с другой стороны, позволяя еще и тем самым самому белому облаку мучных частиц вылететь во включенную вытяжку с не меньшей скоростью, чем и сам же он пролетел до этого по кухне, тут же ее затем и выключая, будто по таймеру и когда уже через черную металлическую трубу из их квартиры и дома наружу вылетел весь сор, пыль и остатки кулинарного недоискусства.
– Слишком наигранно, клоун! – Проговорил мысленно Егор и так же затем посетовал, что не может закатить глаза и показать это в разговоре: и не только потому, что этого не увидит сам Никита, а еще и потому, что увидит София и начнет расспрашивать, что к чему, а этого ему пока не надо, как и никому из тех, что он уже и так, сам знал и до подслушанного пусть и кусками, но и ранее же их разговора в гостиной, и еще убедился.
– От «клоуна» же слышу! – Отбил Никита, в голос усмехаясь. – Запамятовал, да? Стоит напомнить о чьей-то… «чьей же» вот только… «плохой игре» еще с тех времен – как? Хотя бы и когда мы втроем… с Владом же… ехали к университету, м? Пусть мое поведение сейчас и наиграно… и даже переиграно… да и вообще – «г»… но «говнюком» от и до, не играя, мой брат, был точно не я! Так и кто же из нас – «хуже» по итогу, а?
– Ник! Ну, мы же это уже обсуждали…
– А эт на перспективу… знаешь… глупенький Пьеро! – Прорвался к ним уже названный ранее Влад, довольствуясь хоть здесь произведенным собой эффектом – глухим недовольным рычанием блондина. – Чтоб в следующий раз – неповадно было заднюю давать. Не забывай свои корни – помни! И да, кстати, грим из муки – это, конечно, прикольно и, безусловно, стоит свеч… Как и любая игра «на публику для одного же актера»… Но переместитесь уже лучше в комнату – оставьте в покое нашу еду!
– Вла-а-адик… – пропел-протянул с ехидной синеглазый, как и его же все мятную тянучку, специально выделив одну лишь гласную его имени, делясь тут же с ним еще и получившимся от нее эффектом – чистым и свежим дыханием. – А ты знаешь… ты прав… мы переместимся – в твою: с «твоего» же как раз таки и «позволения»! И да, самого тебя с собой уж и «повторно» – звать не будем. Но и разве же что – в качестве духовно-душной зависти… к общему же коктейлю из наших с Софией чувств, ощущений и эмоций: некой такой перчинкой и изюмом… «Сморщенным» же чем-то дюже, в общем!
– Знаешь что!..
– Егор! – Вмешался уже к ним четвертым Женя: с явным намерением не только прервать очередную их баталию, но и закончить ее, сказав о главном, и прикрыть уже эту лавочку, пока простое и легкое озоновое напряжение Софии от незнания происходящего, но и с явной же уже догадкой при наверняка и сейчас же еще отсутствующем стеклянном и пустом взгляде названного же им не вылилось во что-то куда более катастрофичное, а и тем более рядом с таким еще триггером для нее же самой – в виде него же самого и до сих пор перед ней. – Может, слышал из нашего разговора… По фактам! Мы оставляем Карину с вами – сами все уезжаем. Нужен телефон сестры с фотографиями ее же после «встреч» с Розой! Не захочет давать сама – ее право. И мы его, как и ее же саму, поддержим… Заставлять и требовать – не станем. Как и отбирать насильно – тоже! Но и если уж и не выпросить показать самой… теми же все синяками и ранами… то хоть так, как-то и что-то, увидеть мы должны: нужно ей помочь-подтолкнуть, чтобы уже она – помогла нам наконец понять, с чем точно мы столкнулись и имеем дело! Опять же, потому что сама она может еще долго сопротивляться в ожидании «того самого момента», а времени у нас – уже в обрез: ждать «так долго» мы уже не можем.
– Да, слышал. И да, понял! – Отрапортовал как отрезал Егор, довольно легко переключившись с хиханек да хаханек на серьезный и твердый тон, как того и требовала ситуация, а еще – такой же фактический и без воды тон самого Жени. – Все будет, брат! Вот только… Я бы и сам справился! Или вы мне «уже» не доверяете?
– Еще как доверяем, Егич! – Вернулся в игру и со своим же ироничным сарказмом Влад. – Поэтому-то – и оставляем ее как охрану: что только лишь обеспечит безопасность невинности Софии! Пусть уже и не тела… Лично хоть и не проверял… Но и отталкиваясь же «уже» от твоих же все «чуйств» и «ощущений с эмоциями»… Хотя бы еще и души – тоже немаловажно! Да и тебе как, вообще, не быть «безумно первым»?
– Взаимно, знаешь! Ты ведь тоже не открыл этим самым для меня, да и, думаю, уже для большинства же все из нас, если и не всех еще, Америку. Как и не изобрел велосипед! Да и… Уж лучше быть – «просто последним», нежели тем… или иным. Тобой же все, например, Влад! Братом… Другом… «Никем» – конкретно же и в этом разрезе! А относительно Карины… «Да?». – Так же издевательски осведомился блондин, никак не желая расставаться со своим амплуа хамелеона, довольно удобно и без какого-либо еще расстройства чувствуя себя в нем – при любой ситуации, погоде и таком же оппоненте, не изменяя себя и себе же, лишь подстраиваясь и не беря на себя лишнего, будь то и та же другая или чужая маска, как и не являя же еще чрезмерно себя самого: предоставляя себя же лишь как поле и не только с болевыми точками, но и как в принципе – для проявления почти всяческой фантазии и такого же любого воображения, отзеркаленных лишь только в процессе и обратно. – А кто обеспечит охрану и безопасность – ее и ей же самой, м? Ее же «невинности»! Я, так-то же, и на тройничок согласен! Ну, а там уж – как пойдет…
– Ах ты!.. Черт! Да как ты!..
– О чем ты так долго говоришь? И с… – решилась-таки спросить Егора София, понадеявшись все же и хоть так, если уж и не своим пристальным взглядом вырвать его из мысленного общения и привлечь, как и обратить его же внимание вновь на себя, да вот и только явно не рассчитала свою силу напора и его же скорость как реакции, так и переключения между каналами, за что и поплатилась резким понижением своего же голоса до сипа-хрипа и легкого заикания, стоило только двум маленьким черным точкам-зрачкам его напротив расшириться до полноценного размера и сфокусироваться полноценно вновь на ней и ее таких же уже и от него напротив, – …с кем?
– Неважно… – отмахнулся он, сразу же смаргивая все оставшееся после диалога наваждение и встряхивая от полученной же с переизбытком информации головой, стараясь не казаться, а там и вовсе же не быть загруженным и тут же погруженным под воду этим же самым грузом до такой степени, что и уйдя затем на дно своего же личного неспокойного моря, что почти уже и выдало его с головой, отступая и лишь набирая высоту, как и пенность своим же волнам, но вовремя было прибрано к берегам и устаканено скалистой же породой. – Петухи распетушились, но подраться не решились! Ничего нового… Все как обычно. И да, между нами – мальчиками: Владом, мной и Никитой с Женей.
– Да? – Прищурилась она и толкнулась всем телом вперед: не столько и к нему, сколько от стены и от него же самого, сбрасывая с себя же, как и своего лица параллельно, еще и его руку своими двумя. – А вот мне так – не показалось! Уж не знаю, как с другими, но меня вы не пустили, отгородившись: было бы все так «Неважно. Как обычно. И ничего нового» – стоял бы ты сейчас, как и до этого, здесь, когда мог бы просто выйти и поговорить с ними так же там? Явно же – все это было сделано для того, чтобы я не только не услышала и не увидела, так и не подслушала и не подсмотрела! Что случилось?
– Ничего… – вновь спокойно ответил ей Егор и еще для верности пожал плечами, но и как только увидел ее сменившийся открытый жест с еще руками по швам на закрытый и уже со скрещенными ими под грудью – закатил глаза и грузно выдохнул следом сквозь сцепленные зубы, порционно еще и запуская таким образом себе в легкие ее же сейчас сгустившийся озоновый слой с легким оттенком взбудораженной сирени. – Правда! Просто нам всем сегодня дали вольную. Выходной! И даже Карине… Сюрприз!
– Вот так – с ничего и?.. Так, стоп! Что?! – Голос вернулся к ней так неожиданно для нее самой, как еще и для него, что и перепугал уже их обоих не на шутку: заставив ее подпрыгнуть на месте, а его – лишь слегка вздрогнуть от резкого же его затем ухода в ультразвук и вновь призвать ее если уж и не к молчанию, то к смене тона и понижению его на несколько октав, взглядом, брошенным чуть вбок и за ее же спину – на дверь.
– Вот так. Да… – понизил голос и сам парень, решив дать таким образом и ей пример, и себе же проверить-прозондировать обстановку за: не решил ли кто их прослушать после такого-то ее эмоционального всплеска, но все было глухо и он вновь мог вернуться и посвятить себя же целиком ей. – И с ничего! Ну, бывает у Ксана такое настроение… тебе ли не знать… дать отдохнуть всем: не только себе же и от нас всех, но и нам же всем – от него! Полезно иногда делать перерыв в чем-либо и ком-либо, знаешь… – и почти же продолжил, с чего, а и точнее кого начал, разглагольствуя, но вовремя поймал себя на своей же памятной подсечке и смог устоять, не потеряв ни в одном из равновесий, ни физическом, ни духовном, тут же вознаградив себя за это еще и гордым хмыканьем, и вмиг же затем сбросил его в кашель – под недоуменным взглядом и слегка приподнятыми в удивлении бровями ее. – И момент этот вновь настал! Ну, а Влад же – как всегда… если уж и до конца о петухах… все слышит и все знает… когда не видит… и до всего же ему есть дело! Как и до всех… Захотел же еще и посмотреть – я не дал!
– Поэтому – Никита пришел? – Нахмурилась София, до конца еще пока не поверив, но и не решившись и дальше пилить в лоб, ведь и он не промах в изворачиваниях, решив подыграть и просто зайти с другой стороны вопроса. – Влад его послал разведать… за себя-него самого? Что ж, вполне, ведь еще и так… Не мне же одной показалось, что…
– Тебе и не показалось… – усмехнулся блондин, опуская кисти рук в передние карманы своих штанов большими пальцами наружу, будто хотя бы и так запрещая и телу, если уж и не душе, да и даже пусть и на короткий промежуток времени, касаться ее, хотя и тоже ведь знает, что не факт и не точно, да и вообще же не вариант, не с ней, как и не ее же самой – и с ним же самим: ведь оба врут и вновь соврут прежде всего себе этим, не друг другу, что действительно не хотят. Сколько бы он ни прятал от нее, а она же, в свою очередь, ни открещивалась от него – все одно и все же впустую: палятся, но и не проигрывают, ведь и не теряют, а только приобретают, опять же, лишь друг друга и в этой же все их (бес)проигрышной игре в одни ворота с названием «Любовь (отношения)». – Но и не ему же тебя подобным смущать? Па-ле-вом! Именно здесь. Именно сейчас. И… именно же со мной! Да и не будь же с ним слишком строгой – сделай ему скидку на возраст… дважды! А то и трижды… Ведь он все же еще старался и ради тебя, в том числе: чтоб помидорка окончательно не перезрела и не стала… уж совсем невкусной. Хотя и опять же, кому как!
– Все равно не верю… – качнула головой девушка и вновь облокотилась о стену, только еще и головой, смотря на него теперь перед собой и меж почти сомкнутых своих же век, устав еще не столько и физически, сколько уже и именно морально, так еще и будучи сверху же вымотанной и почти выжатой сразу после его эмоциональных качелей и чувственно-ощущенческих каруселей этими же всеми их утаиваниями от нее всего и вся. – И даже Никиту? Его тоже пустили на вольные хлеба? Этого… перфекциониста-терминатора! Тогда и правда эта твоя очередная… не новая… шпилька мной заслужена по праву – мне не знать. По крайней мере, не в этот раз!
– А он что, не человек? – Склонил голову к своему левому плечу в недоумении он, чтоб и хоть так и чуть побольше видеть ее глаза из-под совсем уже почти и накрывших их верхних век. – Во всех смыслах! Не мог устать? И да, конечно, он больше – демон… Но и не машина же. Как и… не рыжий! Почему бы и ему не отдохнуть? Слишком топо́рно и баянно уже видеть только то, что лишь и видно, тебе не кажется? Как и принимать лишь все то, что есть… И именно же только так, как оно есть! Иные вещи – сложнее, оттого и правильнее… вернее идут от обратного и делятся же чуть больше, чем на три: не по правилу «Увижу – поверю», а по исключению «Поверю – увижу». Это не для клипового и сеточного… тоннельного мышления – не увидел, опубликовал… значит не было!
– Да уж… куда мне-то и до знаний вселенского масштаба времен… когда меня не то что и в планах-то не было – и планов-то самих не было! – Фыркнула брюнетка и отвела взгляд в сторону двери вместе с головой, прекрасно зная – на что, как и по чему именно идет, но и не собираясь останавливать этот нервно-истощенный трип по канату-мосту, а там и свечке с двумя открытыми концами фитиля, горящими по оба же своих конца: эти болезни всегда ходили где-то рядом и было бы слишком глупо не написать одну ручкой и голосом, вторую же отметив где-то на задворках и карандашом, не забывая еще и о сказке про ягоды и лукошко, где одну в него кладут, а вот другую – уже в рот. – Зато – был Александр. И вы… Ты! Сын… И верный ученик хирурга, препарирующий с точностью патологоанатома, перевертыша эдипова комплекса и с ревностной же завистью к брату…
– Ты не знаешь – о чем говоришь! – Шикнул синеглазый, вновь встав перед ней почти что и вплотную, упершись грудью во все так же скрещенные ее руки и уперев свои же по обе стороны от ее головы в стену за ней, во всю теперь уже и широту своих легких, давящих сейчас и буквально же на ее, вдыхая свежесть и кислоту ее только-только еще скошенной, но и уже уставшей травы. – Как и как. И… о ком!
– Не знаю! – Дернулась в его руках София, но и как-то скорее даже больше отрицательно взбрыкнула, не соглашаясь, чем и вновь же собравшись отстранить его и отстраниться же самой. – Точнее – знаю, но… Не от тебя и оттого, возможно, еще и не все! Но и, по крайней мере, то, что я уже вижу, как и видела же еще до… Да и сравнивая же еще это с тем, что он мне сказал вчера о тебе и… себе. И самое-то главное – как… Не до конца еще и будучи уверенной, что он и на самом деле был таким… Влад! Будто же… ты и сейчас – это он и тогда. А он и сейчас – это ты и тогда! Почему ты перестал… быть собой? Да и… ненавидеть! Или же и правда все же больше – по кому и… тогда же.
– Перестал? – Вскинул свои светлые брови в удивленном негодовании Егор, оторопев. – Я и не начинал… В смысле! Завидовал к Ксандеру? Да! Ревную к Владу? Пожалуй, тоже… Но и на это уже есть – совсем иные причины! Недолюбливал тебя же саму? Тоже, возможно… И туда же! Возможно, что и продолжаю делать это и сейчас: не до конца еще отпустив и когда переводя, когда и нет в какие-то шутки и издевки… Но и опять же – все еще довольно адекватно. Без перебора! Но и я же никогда… Нет! Я не ненавидел тебя… Что за чушь? Еще большая же, чем твой же комплекс или… синдром, который явно же и по цепочке ты так и не озвучила! Здесь как не было, так и нет абьюза. Бред какой-то! Ты мукой передышала? Не лечишься, так еще и убираешься своими силами… И не силами же вовсе! Еще немного, и с отсутствием крыльев… их видимости… не только ты, но и все же вокруг забудут, что ты – ангел-демон! Тяжело было сделать так же сразу, как Никита после, хотя бы уж и ими, раз и оного пока нет?
– Не начинал с того, тогда и той, быть собой и не перестаешь ненавидеть ее во мне, так и не отпустив… Для человека чуть ли и не постоянно говорящего свысока и об отсутствии злоупотребления – ты слишком низко паришь… где-то уже и на уровне психоза. Ну и хотя бы не все еще безумства, да: где и с бывшими все же разговор покороче будет, чем и один и тот же бег на дистанцию для иного результата! – Решила воспользоваться его же тактикой, провернутой с ней же недавно, девушка – и пропустила почти все им сказанное ей мимо ушей, выудив лишь нужное и важное же для и себе же. – И я не хочу сказать этим о себе… дабы возвысить… или о ней… чтобы, наоборот, принизить… так и выехать, подняться еще на этом больше! Пусть ты и сделал это еще до меня… и с моим же прошлым… раньше. И да, хоть и не возвысился, а лишь принизил меня и… его. Но ведь и был же… будешь, возможно, еще прав. Как и со своим. Чего я еще пока тоже не до конца знаю… Поэтому-то по большей части – особо и не возникаю! Лишь хочу для себя еще раз подчеркнуть, что… это именно из-за кого, а не чего – моего же какого-то все и ханжества, так сказать, и пряток, уже и с твоих же все слов. Я покажу все, что скрыто! Что мною… и не мною же… спрятано. Я ведь обещала! А раз обещала – сделаю! Но… Но просто – не сейчас! Если я и не лечусь снаружи – это не значит, что мне не нужно лечиться внутри. То есть… Мне нужно к этому подойти морально, понимаешь? Дойти… И я подойду! Надеюсь, во всяком случае… Но и уж точно до того, как судьба, жизнь и карма со вселенной в одном же лице сами приставят к моей голове ствол – уже не прося и предлагая, а требуя, принуждая к этому насильно… прерывая и обрывая таким же образом все мои думы на корню, мотивируя прямолинейно и точно именно к действиям!
– Тогда позволишь и мне кое-что уже отчеркнуть? – Неожиданно даже и для себя спокойно спросил парень, но и скорее даже именно из-за того, что Влад так же все, как и он же сам и остальные, продолжил ей именно намекать, не задавая изначально своего же тона, чтобы ему и им же можно было в процессе подключиться и дособрать по возможности уж если и не основу, то хотя бы и фон всей картины. И, получив от нее кроткое «Да», хлопнул ладонями по стене и отошел на шаг назад, отпуская ее одновременно тем самым из своего же плена и себя же самого – из ее, чтобы не только взлохматить свои светлые волосы руками, но и более-менее собрать все ее слова и свои же мысли на этот же счет в кучу и в какой-никакой, но порядок. – Все, что было от меня к тебе до, есть сейчас и… не знаю, будет ли еще и в дальнейшем… не было лишь от негатива, скорее же… подтрунивая! Я искал в тебе соперника для словесного спарринга, дабы схлестнуться лишь словесно, а нашел – грушу для битья… И да, стоит признать – первое время что я именно и делал: выезжал на этом-тебе, тупо себя же вывозя! Страх ведь – это та еще подпитка… Но и не главная! Затравка скорее и… аперитив. Пре-лю-дия! Что я понял уже после и захотел то, что за ним: твои характер и стержень. Твою же харизму! И пусть еще хоть какую-то… Но и вытащить. Не вытравить! А ты же – лишь все больше забивалась… И это понятно! Как и то, что ты и сейчас не будешь воспринимать ничего от меня, как и меня же самого, серьезно – имея под этим и мной же ту еще платформу и подоплеку… Но я это выправлю! Как и почти в прошлый раз… Только уже и в этот – начну и пойду от обратного… Когда я почти потерял веру! А там еще надежду и… во что-то большее в тебе. Почти что и отступил. Отпустил… А ты наконец… устала! Ус-та-ла! Да. Но и не просто. Ты же… ты и тут вышла и была особенной – по особенному же и устала, когда устал уже и я сам: ты и в этом осталась до конца со мной! Да и кто ж знал, что это твой триггер – дабы избавиться от всего, всех и вся враз? Так еще и начать избавлять… У меня же – будто второе дыхание открылось и такая же жизнь началась… – Вперив еще где-то в процессе его обращения к ней свой задумчивый и осмысляющий, в то же время пустой и стеклянный карий взгляд в стыки плиток на полу, кивая еще же и параллельно невпопад, брюнетка лишь успела размять кисти своих рук в кулаках за крестом и еще теснее прижать их вместе с ним же к себе, скрещивая теперь еще и свои ноги подстать – правую на левую, и облокотиться-опереться таким образом куда более удобно на стену, почти что и всей своей верхней частью тела, как поняла, что он прервался, но и не чтобы набрать побольше воздуха и собраться, а приподнять ее за подбородок одной своей правой рукой на уровень своих-его же прямо-таки уже и иссиня-черных глаз и зафиксировать в таком положении до полного ее осознания и сужения зрачков то ли от шока, то ли интереса, а то ли всего и сразу и пока его же левая все еще покоилась при нем, а он сам же продолжал. – Я не сравниваю вас – вы не одно и то же! Тебе же, равно как и мне, все еще трудно посмотреть и увидеть это все со стороны до конца, я и это понимаю, но… если это все еще выглядит так для тебя, как я уже и ранее сказал, лишь выглядит и именно для тебя. Я же вижу это… чуточку иначе, равно как и то, что если я говорю о ней плохо – это плохо. Нет. Это факт! Не более и не менее. Ведь и в противном же случае – это была бы та самая провальная попытка забыть, вечно помня, а на наш же все манер: сбежать от противного – как и от молнии на щитке с надписью «Не влезай – убьет!», а вдруг и не меня, верно? Ну или как в случае того же все Влада – в попытке сбежать от своего же отца в себе. Или… меня же – и от меня же самого! Как и с «не». Как и с «никогда»… Один принцип: чем дальше ты от позитива – тем ближе к тебе негатив. Его не ищут – он сам кого хочешь находит и найдет! С ним нужно – именно от обратного, что я, собственно, и делаю! Не говоря уж и за то, что как не играл, так не играю и играть не буду… ничем и никем! И пусть даже все так же «выглядит» и «кажется»… Пусть! Не есть – и это главное. Как есть и главное то, что… между нами! Это… Это что-то новое. Иное! Уровень? Да. Этап? Тоже: да. Но и не от издевательств… Да и куда уж там – до чего-то еще более негативного, отрицательного и… отвратительного. Нет! Иное. Это… иное. И определенно – положительное! – Тут же взметнувшаяся же вмиг в воздух ее же собственная взбудораженная сирень так же не дала никаких ориентиров и точек на его и для нее же самой все «настроенческой карте», разве еще больше только разбередила все и всю ее, влетев по носовым пазухам и слизистой до самых слезных каналов и дав все же паре соленых капелек сорваться с ее длинных и черных ресниц, но и не умереть на ее же пухлых губах – на его уже левой кисти, так вовремя взметнувшейся и поймавшей, принявшей этот ее ниоткуда взявшийся эмоциональный всплеск на себя, не хуже и параллельного с ней, выброшенного же уже им самим и в воздух собственного морского бриза, подхватившего таки эти самые раздражители, сиреневые лепестки, и унесшего их, пусть и на время, но и от чрезмерно восприимчивых сейчас рецепторов ее подальше. – Я не смог придумать этому название до… Как и не могу сделать этого сейчас! Просто не знаю еще что, а и главное как должно выглядеть… и в нашем же с тобой конкретном случае! Но и если я что-то уже и знаю, так это то, что может дать мне наводку на правильную характеристику этого всего, а там уже и само же название – извращенное же подобие ухаживаний и конфетно-букетного, не медового месяца, но и лишь пока, периода! Вроде и того, как я больше искал в тебе себя для баталий и битья, нежели тебя и еще же кого-то, чтобы только не сделать тебе больно… Еще больнее, чем уже было, стало и… есть! Можно сказать, что и: «Подобие извращенных отношений брата и сестры – братско-сестринских отношений»! – И только хотел ее еще как-то приободрить, по-своему, щелкнув по кончику курносого носа костяшками своих же пальцев, как отдернул себя и скривился, убрав руку на свое-ее же прежнее место – правый бок. Но и не от воспоминаний о Владе же и с тем же, своей несдержанности или ее пока что безучастности, а от того, насколько «удачно» им же самим был вписан и вплетен инцест в их и так весьма нездоровые отношения. – Что бы это ни было и ни означало… А и тем более… Да и вообще, если убрать сии термины из понятийного аппарата и нашего же с тобой лексикона… в связи с нашей же все непростой и, лишь мягко сказать, ненормальной ситуацией… не беря в расчет и характеристику с названием… то получатся…