Эта же… блондинка… могла в любой момент поймать что-то… Не кого-то! Хотя… Кто ее там знает, верно? В общем! Какой-то сигнал из космоса… или самой уже Вселенной… и исключительно же еще при этом свой… собственный… и кинуться… обниматься или целоваться! Или даже, а и тем более порой… кусаться! Да-да… И такое бывало. А какое – не? Никакое! Не мы такие, жизнь такая, ага… И она же не такая – со своим же все неожиданным вопросом-непредложением перед этим: «Можно я тебя укушу?». Хорошо, что спрашивает, да? Определенно! А периодически еще и дополняя, за что именно и конкретно: чаще – за плечо. Какое – ближе к ней. Не за шею – уже же что-то свое. Да, come on… Кто еще кого косплеит! Я тебя умоляю… Кто еще и какая именно курица это самое яйцо на свет божий… точнее тьму дьявольскую… родила. Ага! Хотя менее забавно и странно от этого не становилось и… не выглядело же таковым совсем! А что уж говорить и о наших с ней и Кариной прогулках… Которым стоило только перейти с асфальта дороги на такую же гальку с продресями или плитку со стыками пешеходной дорожки, как следовало ее громогласное «Лава!» и понеслись… мы и наши же прыжки через эти же самые пустоты меж камней и плит! И вот не дай же тебе… бог, а там и дьявол… увидеть это со стороны, воочию и вообще же – лично поучаствовать, встав случайно или неслучайно на них… специально или не и оступившись… столкнувшись с мимо проходящими людьми и не… или запнувшись о себя же или, на худой уже конец, воздух, подавившись им же от бега… тут же ведь встаешь на руки на ширине плеч, обратившись же вниз головой к жерлу, и стоишь так ровно столько, сколько скажет лишь она сама! Скажет… А затем поймает еще второй приход раунд и начнет… толкать тебя. Да! И будто бы – исподтишка. Будто бы… Сначала – одним пальцем одной руки. К примеру, указательным и правой… После, перебрав так же все оставшиеся пальцы по отдельности и в совокупе, уже всеми ими… Затем – всей этой ладонью и всей же рукой… Потом – подключив к ней левую… И в том же порядке! Следом – проделав все то же самое, но уже и обеими руками… Ногами! Боками… Да и уже вовсе не стесняясь… если вообще стесняясь и стеснялась когда-либо… всем телом! Так и параллельно же еще бегая и прыгая вокруг тебя, лишь повторяя что-то наподобие: «Падай, доминошка: мне нужна вся картинка!». А у тебя – засеченное время! Стоишь минуту. Две, три… пять! Последний раз максимальным было – десять. Но стоишь! Стоишь и ждешь. Терпишь это! И это ж еще ладно, если у тебя одежда цела… на тот момент. И да, я про отсутствие модных дырок в ней! Если она… и заметит что-то такое… вроде тех же порванных коленей или мелких, выеденных молью, дырок то там, то тут… пиши – пропало… мелким почерком… как и любые письма… с фронта… при свете ночника… свечи или лампадки… спички на крайний случай, своего ж огонька она так просто не даст! Да… Она ж им и сама еще наподдаст! «Раунд номер три» же уже здесь. Не в здании! И это… «Крючки». Игра, как она же это извращенно-издевательское действо и называет, где она зацепляется и прямо-таки цепляется со всей имеющейся нехилой, хоть и в молодом и женском организме при этом силой за нитки этих самых дырок пальцами и тянет их на себя: буквально еще больше же их разрывая и вовсе отрывая, порой и с кусочками самой ткани! «Сыграем в Крючки?». Тебе же и в ужастиках… в страшных снах такое не привидится и не приснится! Без маски, трехколесного велика… И без куклы… Да. Но! Ужас есть, и он… уже здесь! Не приехал, а пришел… Лично! Без души, но в душу. И там уже, как хочешь и можешь, а молись всем. И кому стоит. И не стоит – тоже. Тем более! Чтобы не целая и целая одежда – осталась таковой до конца: не имея дыр изначально то там, то тут и не приобретя же их впоследствии там же! И нет, я не думаю, что тебя стриггерит треск ткани… Но куда уж мне и об этом говорить – с триггером-то и на подобное, но в разрезе уже мягких тканей. Да-да… Как от тюрьмы и от сумы… Не зарекайся. Все близко находится! И даже, а и тем более… если поначалу кажется, что это никак не взаимосвязано. Кажется!
Стоит ли как-то подытожить и подвести черту под всем этим? Под это и… эту? И нет, я не пытаюсь выяснить, на какой секунде и повторе… твой глаз не просто дернется, а окончательно задергается и… оба же, друг за другом и в такт, как два сломанных светофора рядом: для пешеходов и машин. Вот это… дискотека… кхм… века. Была бы! Просто подтверждаю тем самым, что ей никоим образом… не принципиально, что и когда же за сим идет какое-либо продолжение: в виде характеристики пола, вида, цвета волос или глаз, что и когда – нет. В разговоре или… в тебе. Да и что, собственно, иногда почти же одно и то же. Думаю, нет! Ведь она – куда проще и легче меня… на подъем: просто потому, что она… Полина. Определенно… Да… По-ли-на. И да, это и оно – как уже имя не только собственное, а и нарицательное. Да и… Ди-аг-ноз! Хотя же в представлении моем и при первом же представлении нас друг другу Женей она была… спокойнее и адекватнее, что ли. Да! Представь себе… Какое первое впечатление, оно же и обложка, однако обманчивое. Особенно – для меня: его перерабы́ и недослуги́. Но кто и не без маленькой лжи в кармане и рукаве сейчас, правда? А и особенно – когда пытаешься произвести первое хорошее впечатление. Да и тем более – когда ты не кто иной и иная, как… Полина! Которая сначала дуется, что Карина первой разгадала ее имя из разбросанных по белому ватману вразноброд букв из яркой и блестящей цветной бумаги среди наших же совместных полароидных фотографий, моя задумка, и еще каких-то наклеек и картинок, как бонус от самой же Карины, после – из-за того, что ей не нравится ее же это самое полное имя, а вот уже потом и затем, что я же беру его в оборот и за привычку только так и никак иначе ее им же называть! И конечно, совсем не потому, что ей не нравится. Долго и упорно называю… Почти довожу ее же им до ручки. Почти… Ведь все ломает момент ну, а кто не любит крутить нервы и доводить другого хотя бы периодически и в неделю раз со спокойствием в остальную пятилетку за три года, где она узнает, что я так же полно называю Александра: его полным же именем. И пусть ему не нравится… Не совсем нравится, лучше скажу так. Да и из двух зол же – ему куда труднее было выбрать. Но он с этим смирился и сжился… И ничего вот – живет-бывет. Отличается от всех… Возвышается даже! А она что, рыжая что ли? Нет. Но и не русая. «И что?». Верно. Она – блон-дин-ка. И именно поэтому… Нет. По этой же логике и что выбирать-то особо и не пришлось, не из чего и не из кого, она наконец признает за собой ту же стать и власть… Без малого же – силу! И уже позволяет мне… дозволяет называть ее именно так. И уже от себя – никак иначе! Возвращая гранату бумерангом фашисту.
И, что называется, пока кто-то там вычищает и вылизывает свои перышки – при первом знакомстве представляясь чуть ли и не великим из великих и могучим из могучих… А кто-то – Полина! С и так уже донельзя чистыми и вылизанными четырьмя средними белыми крыльями с мягкими и закругленными полноценными концами их перьев, но и в противовес тем же своим же все фиалкам – с голубым оттенком на белом, а не с белым на голубом, и так же – по их краешку, к середине – лишь наполовину, а к последнему ряду – и вовсе становясь полностью голубыми и с белыми же облачками-пушинками наверху, уже как и на их же плечах! И пытается скорее, да и на первых лишь секундах, не палить свой счастливый билетик из троллейбуса или автобуса. А ты ждал браслетика из дурдома, да? Нет. Его нет. На руках, да. И во всех же смыслах… Он же – уже давным-давно вклеен в такого же, как ты, но уже и ее. Опять же, друга или подругу… С какой-нибудь подписью… в ее же стиле: «Я люблю ромашки»! Понял, да? «Ро-маш-ка». Не понял. Название… Дурдома! Эх… и вот вновь же в полку обидевшихся и обиженных прибыло. А она обидится! Если и уже не обиделась… Наверняка! Прочитав же это… когда-нибудь. И оставив еще «эту» на десерт. Не хуже, а там и лучше, как и кому посмотреть, Александра… Жени. Да и… хлеще! Но… Иначе же я просто не могу описать этого светлячка… с каким-то искусно, не искусственно, внутренне-внешним светом: изнутри – наружу и снаружи – вовнутрь! И дотягиваясь им даже до самых дальних уголков тела и души… Светом, являющимся и влияющим на все, всех и вся… Высветляя… и порой же вовсе слепя… но и светясь же вся и всей собой… каждым участком своей кожи и ее по́рой!
Да и если Влада я еще могла описать, как… Ну ты помнишь! То с ней – будет ну слишком жестоко так обойтись и поступить, назвав… пришибленной. Хотя сама она так нередко себя и называла. Да и называет же еще до сих пор… периодически! Но и, наверное, все же это как-то иначе же слышится, когда исходит от кого-то, а не от себя… снаружи, не изнутри. Да и степень близости – имеет суть… смысл и вес! Что-то вроде же и когда ты ругаешься с и на своего друга или подругу, называешь его или ее по-всякому… и это нормально… для вас, по крайней мере и в разрезе же все вашего круга и манеры общения… пусть, да, и не в хорошем окрасе… но и без злобы, личной выгоды и умысла… а вот когда кто-то другой так же делает… со стороны… а там и чужой… вот это же уже – совсем другое дело, как бы тавтологично это и ни звучало, ведь только вы, оговорив заранее, имели на это полное право в отношении же друг друга, знаете и как, за что и почему это было, как и конкретно как звучало и должно было отозваться, а они – нет: и либо пусть придумают что-то чужое и свое же, либо идут дальше и лесом… Без проблем!
И все-таки… Полина. Да! А-пол-ли-на-ри-я… Прекрасная девушка! Не столько и не только для Жени, сколько и… вообще. В принципе! И да, хоть она и была пусть уже и не так, как с Егором, и все же в какой-то степени – тоже его копией и прототипом… Но и не сказать же, что с ней я обсуждала больше, чем с тем же все самым Женей. Тем более – Егором. Или… с кем бы то ни было. Вообще же – не сказать! Да и в этом же плане – была жесточайшая уравниловка, ведь и знает один – знают все. И речь не о свиньях. Не сейчас! А не знает никто, таким же образом не знают все. Никаких исключений! Только – правило. И да… среди семьи! Карина же, как ты уже прекрасно понял, была в этом плане надежном, как швейцарские часы тем самым исключением… И не потому, что не была семьей. Была! Но… другой. Оттого и исключение. Ввиду исключительности же и такого же статус-кво! Да и то же… еще и потому, что мы волей случая и судьбоносного несения одних и тех же тягот пола… переодевались вместе. Как, собственно, и ночевали – переодеваясь друг перед другом… так или иначе. И даже, а и тем более отворачиваясь. Отражения же – никто и никогда не отменял! Несправедливо отменив в то же время все тонкое, короткое, светлое и открытое… «А смысл?». А он есть? Жирно же только справедливости быть в изгнании, несущественности, отсутствии и… одиночестве. Пусть уж будет четыре слова на «с» – персоны нон грата и «иа»! И прямо-таки – уже «взрослое кино»: «мультики с осликом» закончились давно. А вот накрылись медным тазом окончательно и официально – лишь недавно. Никакого тебе рок-н-ролла! Только хардкор: «Work hard. Play hard…». Обидно, досадно, но… Но она обещала молчать! Молчать – пока я сама не начну эту тему… Сама не захочу сказать и рассказать… все. Или же пока все не дойдет до того, что я сама же не смогу начать… сказать и рассказать… а она уже сможет и сделает – до меня и за меня. Но я надеюсь… надеюсь… такого не произойдет и… я все же успею! И все же – успею. Как и сама!
Почему же Полине – нет? Я бы ей сказала, если бы… Ну да, опять это «если бы да кабы…». Творцу же вечно всё и все, вся мешают – вот и мне тоже! А и изначально же еще – сама я. Никто и не говорил, что будет легко… Да и тем более – со мной же! До беременности, в общем. И до того же, как они с Женей бы съехались! А подставлять ее таким образом, так еще и сейчас, вынуждая молчать… а еще и врать? Беспокоиться и нервничать, нося уже под сердцем ребенка? И ведь не столько же важно количество, сколько качество… Это было бы… и есть же до сих пор… слишком! Для нее и… для меня же самой! Хотя и стоит признать – до этого… до этих самых моментов… мы с ней и писались, переписывались и созванивались… общались и делились! И пусть и не всем и не всегда, но… Да! Хоть и… опять же… в основном втайне от того же все Жени! Кстати, в тот же раз… и тот же самый раз… был первым, когда она меня не поддержала. За тот еще мой-его… своеобразный выкинтош. Но и не из дома! А из жизни… И лишь более-менее узнав нашу с ним мать… Она же, Роза, прямо-таки и не заменила ей ее, ведь они похожи. Не сестры и не по разуму… Скорее же – и по его же отсутствию, как и души… На пару. Но и в разной же направленности. А и точнее – не и именно наплевательности! Была согласна! Хоть и так же все: более-менее. Не во всем и не как ревнивая невеста-жена, что и, ко всему же, еще эгоистична и лицемерна, все бы подальше от мамы и поближе же к себе, это была бы скорее и та же мать, не она, но да! Ей было и самой – поспокойнее и посподручнее не видеть никого, кто не хотел видеть ни ее, ни его… ни их.
И это же еще Роза не в курсах, что они поженились и на свет скоро появится их любовь в объективизации и на практике… Прямо-таки – и вторая я! Или второй… А может, и тот и та сразу… кто знает. Но и уже ребенок или дети… на два фронта: меж миров и их же войн. Это будет… занятно! Да и если она вообще когда-нибудь об этом узнает, а там и увидит. Учитывая же еще, как не конкретно его, меня или ее, Полину же, а там и их ребенка, детей… уже не выносит, как и не выносит всех таких и не, кроме все и себя же любимой! Ну а стоит ли еще говорить о том, что с такими, если все же урвал шанс и сбежал из-под не крыла и не крыши, разговор должен быть коротким – если уж не выбирать, то и ни в чем… ни в ком и никак. А и тем более – остаться или уйти. Ответ – очевиден! Как и в вопросе лучшего человека и не в этом же конкретном разрезе… тот, которого не было. Однозначно! И пусть же все это заблаговременно и безоговорочно для той или того, а там и тех, кого еще нет… Но чем и не исключительный момент, когда можно и спасибо сказать? И если и упрекнуть, то только – за позднее решение сбежать!
И без нее справятся. Да и вообще – сами! Если уж и решат – ни без кого… Сообща. Я почему-то точно уверена в этом. Все-таки – и у него был некий опыт со мной… Такой себе, как с ребенком, конечно… Но и… Какой-никакой! Как, собственно, и у Полины… И в сравнении же уже в этом с которой – Женя явно преуспел. Но и, как говорится, разделяй и властвуй: кто-то зайдет и подойдет на ранних стадиях, кто-то – и на поздних. Ну, а там – и к Александру обратиться можно, если уж и не к моему отцу: что у того, что у другого – опыта явно побольше в этом плане! И ведь в который раз убеждаюсь, как и убеждает он же сам меня… да и всех… как же хорошо, что он у нас есть. А у Полины – уже мы все! Бонусом – к ее же собственной врожденной простоте и теплоте… бескомпромиссной заботе и свету… безвозмездной поддержке и мотивации… Любви, в конце-то концов! Она-то же мне первая и посоветовала начать писать! Да… Ты бы вот со своими сестрами и братьями – так бы и пылился, будучи подарками Александра и с причитающимися в комплекте плюшками от Жени в том злополучном шкафу. Недолго, да, правда. Но и не весело! Как и долго же все… впоследствии. Живя и… Совсем. Да и как счастливо, в общем-то! Мазохистка тут из нас двоих – только одна я. Не забывай! Хоть и мне как-то гореть заживо, ты знаешь, не по нраву. Если бы не она! Припомнив еще мне и мой же ребус с ее же именем, как видеть то, чего не видят другие и видеть же это в том, что другие не замечают или чему просто не уделяют особого внимания и не придают такого же значения совсем, не как важному и значимому, а лишь как должному… И что я… именно я… должна это делать… и делать дальше, дольше и глубже! Как для себя, так и для всех остальных…
****
– Поймаю с этой дрянью еще раз… и сам… склею губы клеем! – Дернувшись от хриплого мужского голоса, раздавшегося от входа в кухню и буквально прорезавшего незамедлительно тишину, повисшую после ухода девчонок ненадолго и вырвавшись из собственных же мыслей, София и забыла, что до этого преспокойно сметала муку со стола и просыпала всю ее на пол и себя, угодив тут же и сразу же еще не только под его морскую волну и ее же пену с солью, но и из той же самой белой муки, погрузившись в одну из них с головой, а в другую еще и до ног своего черного однотонного спортивного костюма, в который она переоделась только недавно в душе, сняв в нем сразу и тот, в котором спала и, видимо, слишком рано, ведь тогда бы, не успев это сделать, пришлось бы вместе с по́том отстирывать и белые пятна, но и с одного комплекта вещей, а теперь же вот – с двух: если, конечно, не хочется убеждать затем всех, а перед этим еще и убедив себя, в заблаговременно придуманном и запланированном, хоть и неожиданно же появившемся при этом и именно же сейчас белом горошке на нем, а там и светлых звездах на темном ночном небе, а ведь и не хочется – куда уж там да и еще с утра-то пораньше и плюс же при этом к недосилам найти еще и желание на какую-либо, а и тем более сию же лирику. Прописав же практически всю ночь – она спала от силы час-два, не более, но хоть и не менее, а после же, сейчас, еще и готовила на всех так полюбившиеся Полиной блинчики и, как итог, здесь же еще и убирала их возможные, но не случившиеся клоны, их собратьев и сосестер, можно сказать, что и уничтожала улики от них: улики геноцида. Удачно? Весьма. Но и до того, опять же, как «как всегда кстати» появился же здесь и сейчас сам Егор. Да и мало еще того что с угрозой, так еще и со смешком от ее неосторожности и пугливости в одном, будучи вполне себе чистым и опрятным, свежим в своей темно-серой тенниске в черную тонкую горизонтальную полоску и в светло-серых джинсах на черном кожаном ремне в отличие от нее же все и во всем же мешковатом, хоть и удобно-свободном при этом, но и мешке же от муки и с ней же внутри ни дать ни взять, да и кто ж не пробует то, что и пока лишь готовит, так еще и грязная, будто еще выпила, выпала и упала, просыпав все самое ценное, свое и на себя же, а и чего далеко ходить-то? Тем более что все белые пятна, а ныне и разводы, еще один геноцид и в копилку же горошка – от попыток смахнуть и стереть его на скорую руку, были налицо и лице же, как и самой же одежде, руках и ногах ее. Но вот что благо и спасло его от ее же бурчания-рычания после его же уже смеха в голосину, так это вновь же отсутствие всякого марафета, как и маникюра на ней, как ни крути, а спасение утопающего – дело рук самого утопающего, в данном же и конкретном ее случае – в его же отсутствии: не сделав с собой с утра ничего, она не сделала их же наличием на себе все только еще хуже, хотя и, казалось бы, куда еще, собственно, как и лучше, хотелось же как – получилось всегда, ведь улики убрать с места преступления до их обнаружения не удалось, да и самой же убраться – тоже. Спасли бы ее мазки муки поверх неярких, да и даже ярких, хоть и каких-нибудь уже, но и иных, кроме белого, цветов и тонов в композиции, будто и пройдясь морозными же рисунками по стеклам окон с яркой пленкой изнутри? Навряд ли. Как и то, что грим – гримом вышибает: скорее – дошибает и добивает. Как клоуна и помидорами же за несмешное выступление – не упал же на банане. И плевать, что в конкретно этом моменте – это и была мука. Запорола же? Запорола! Тут же и лирики ей расхотелось вовсе, хоть какой – лишь бы только он поскорее ушел, как и пришел: и не пришлось бы ей его «уходить». Что и, скорее же всего, а там и не скорее же, точно обернется против нее же самой, просто отзеркалившись, ведь и как гадина эта сюда еще вползла, обратно она так же уже не выползет: только с набитым желудком и для переваривания уже в своей комнате, после припугивания, обхода, отхода и броска. Первый шаг – уже был сделан. Осталось – еще три. И время же, как назло для нее и на радость для него, будто замедлилось, ведь и все ради и для нее же одной: так и не ответившей ему, собственно, как и на свои же еще более ставшие грузными мысли, горько выдохнув, а там и почти досадливо и надсадно простонав от всей сложившейся ситуации в частности и своего же конкретно же сейчас положения в целом и, закинув свои ставшие так же почти что и черно-белыми же волосы более-менее чистой и свободной же пока правой рукой назад за спину, начала же все сначала, решив пока оставить пол, как и стирку своей же одежды на потом, уже ведь и так испачкалась – если вдруг что-то еще и будет-падет сверху, то уж точно это уже не будет лишним. – Тебе нравится игнорировать и бойкотировать меня – я знаю… – хмыкнул он, проходя внутрь самой кухни и тут же притворяя за собой дверь, следуя затем, как не неожиданно ни для кого из двоих здесь, маршрутом по кругу, вокруг столешницы и по правой же ее стороне, медленно приближаясь к самой брюнетке и обходя еще тем самым ее же со спины, но и по возможности стараясь попадать на более-менее чистые следы на полу, ступая где полной стопой, а где и нет, от ног же ее и девчонок до, как и оставшиеся после них. – Но я тебя предупредил, мелочь! Еще раз – и…
– Я даже спрашивать не буду – что, о чем, откуда… и при чем тут я! – Развернулась к нему лицом и всем же своим корпусом, став правым боком к столу и опершись на его крышку своей правой же рукой, София, продолжая держать в сжатом ее кулаке красную фибротряпку, поздновато, правда, оценив риски с ней и самим же местом встречи, собравшись бычить на того же самого быка, но и ничего уже не поделаешь и не попишешь – нужно уже было работать с тем, кто и что есть: если она, конечно, хотела поскорее от него избавиться и вновь остаться одна, а она и хотела, но о чем и чего же, конечно, не мог сказать тот же самый его-ее громо-грозовой перевал, только появляющийся из-за его же гор, но и приближающийся же при этом буквально со скоростью света и звука, орошая уже все вокруг себя ее озоном. – Слишком самонадеянно было думать, что хоть что-то здесь можно спрятать. Имею в виду – свой мир и среди этого, как и… иных миров. И не говоря же уж за здесь, как… здесь, сейчас и в вашем же доме. Да и я ведь не прятала – просто положила на видное место… Хотя и опять же, да, кому как! Спрошу-уточню лучше кое-что другое: «И что? Правда, что ль, склеишь?».
Вместо ответа на первых пора́х, как пролог да и некая прелюдия, последовал все тот же его смешок и не менее насмешливый взгляд серо-зеленых глаз, хоть еще и с расположением к ней – с небольшой лишь их синевой, прошедший от ее же головы до ног и обратно, подмечая буквально каждую белую соринку, развод на теле в одежде и седину непокрытых волос то там, то тут, и только после уже их – на лице, лбу и скулах, теряющихся незаметно, но и явно же не для него с внимательным прищуром за белыми крошками в трещинках ее сухих и пухлых губ, на которые он обратил особое внимание, долгое и почти дотошно же их рассматривая. Что и ей невольно, а там и как посмотреть – от страха ли, неуверенности пришлось смочить их слюной, пройдясь по ним же кончиком своего языка. И что и он сам повторил тут же за ней. Заставляя ее уже и непроизвольно дернуться вновь от старой и доброй уже галлюцинации – в виде раздвоенности языка, да и быстроты же его появления и исчезновения в темной полости рта и за узкими губами, пусть и без шипения, зато и с закусыванием нижней у левого уголка в усмешке, не злорадной все еще, скорее играючи и весело, завлекая, гипнотизируя ее в этом моменте.
– Склею… – спокойно кивнул головой Егор, вставая ровно напротив нее и почти зеркаля ее позу уже с левого своего бока, не касаясь особо, как и прежде, грязных поверхностей, в данном же случае стола и скрещивая руки на груди. – Если только Женя или Ксандер… а там и Сергей… не сделают этого раньше и… вместе! Ну а после уже – и я подключусь: надо же будет проверить… удостовериться, что в самый отважный и ответственный момент они не сжалятся, струсив, над тобой и не используют ПВА – тут же явно понадобится «Момент» и клей-пистолет… И это я не про количество, а качество!
– Скажи же мне то, о чем я либо еще не догадывалась, либо что я уже не знаю… А и точнее: они! – Фыркнула брюнетка, вновь отворачиваясь от него и продолжая убирать муку со стола, сметая ее тряпкой в свою левую ладошку и выбрасывая тут же ее в раковину, не ведясь уже и заранее на его провокации, как и на то, как его же космическое тело так же тихо, как и всегда, сменив свою орбиту, медленно, но верно начало приближаться к ней и ее, так и вторгаясь в ее зону комфорта и личного пространства, начав с самой большой амплитуды и такой же незащищенной траектории – со спины. – Да и откуда тебе, на самом-то деле, знать, что это мое и что это же была я? Ни я ведь не произнесла досконально ни сам факт, ни само же преступление, а уж и тем более подтверждение их… ни ты. А на понт, как и прежде, ты меня так просто не возьмешь – на провокации я не берусь, не реагирую и не откликаюсь! А…
– Н-да? – Хмыкнул блондин со спины и в ее же левое ухо, опуская обе свои руки по обе же стороны от нее на уже чистый островок стола, блокируя ее таким образом в ее же вертикальном положении тела у него, чуть надавливая еще и прижимая же сзади своим, фиксируя и удерживая на месте, буквально что и как перед самой же своей морской пучиной и на скале: где за спиной – непроходимый густой лес, по обе стороны, как и внизу – обрыв в темную же бездну, вверху – черное беззвездное небо, а впереди – такая же безлунная неизвестность. И где она же – лишь в шаге от того, чтобы упасть или пропасть. А он – чтобы подтолкнуть или оставить. – А на что еще ты не откликаешься? – И не успела она хоть как-то воспротивиться, как в одно движение ее разбросанные по плечам всклокоченные и меловые волосы были собраны его правой рукой в подобие низкого хвоста и перекинуты на ее же правое плечо, а левое же – оказалось занято его головой с упертым в него же угловатым подбородком. И на что ей только и оставалось по факту – лишь вздрогнуть и уже повторно покрыться мурашками от макушки до пят снаружи и внутри, стоило только его правой руке вновь упереться в стол, мазнув слегка по ее такой же кисти, так и зависшей над крышкой столешницы с тряпкой, а левой – лечь на ее левый же бок в области талии, слегка ту сжав. – Точно – ты же убегаешь! – Усмехнулся он и, коснувшись кожи ее мочки губами, только собирался ее ими сжать, а там, может, и прикусить зубами, как она встрепенулась в его руках и дернулась от него, но он ее вновь сдержал, уже и прямо-таки полноценно вжав собой в рабочую поверхность. – Попытка номер два? Хм… Следующий твой рывок до двери – и ты за ней. В углу. Вместе же со мной! И ведь как удачно, что она открывается вовнутрь и скроет все, что нужно видеть нам и не нужно другим, знакомо? – Тем временем и правая его рука отпустила стол и перекочевала на ее же талию с правой стороны, чуть приподняв кофту, отсоединив ее черную резинку от такой же, но уже с завязками – штанов. – В твоем же разрезе и стиле!
– Руки… – толкнулась вновь назад девушка, но тут же была прижата к столешнице сильнее: теперь уже и вместе же с кистями рук, спрятанными так удачно под спущенными в мелкой их потасовке рукавами, на которые тут же легли его руки поверх, – …убрал!
Ухмыльнувшись такой ее сноровке и быстроте же реакции-организации в весьма неожиданной и экстренной ситуации, он только хотел было выдать в ответ что-то наподобие «Может, что-то новенькое?», на что, собственно, и намекал, стараясь хотя бы немного, чуть-чуть приподнять эту уже весьма для него чертову и прямо-таки треклятую, надоевшую кофту, но решил все же попридержать коней, ведь если нет – все будет куда серьезнее, чем с курением: тогда же уже точно придется нормально объясняться и изъясняться, а там и извиняться – как, откуда и почему? А и главное – зачем? И еще же отвечать – на несусветную кучу вопросов к ним: про отсутствие прошения от них и ее же разрешения. Так и которая еще явно уже не только остудит его пыл, но и пробудит ее, и пусть же и не новый, но и иной, ядовитый и кислотный, так и к его же желчному и остротному, взрывоопасная же смесь, а если еще взять ее и в разрезе ее же тела, неуверенности и страхов, как внутренних, так и внешних, так еще и с вуайеризмом и сомнофилией в придачу, пусть некоторое из этого и не ново для них, но и это же уже целый коктейль, гейзер, а там и вулкан Кока-колы с бочками, да и цистернами Ментоса в придачу, где и ядерный гриб – подберезовиком покажется. А с этим пока – можно было и подождать, посмотрев сначала, куда может зайти вторая развилка. А вот когда уже она не зайдет никуда и никак – тогда уже ему можно будет продраться через дебри и тернии к первой. И, собственно, что? Разобрать весь этот ее дремучий лес, что еще же и фору же даст его, как и прикурить не одним заводом по производству табака и не одной же тайгой для его же бумаги к чертовой бабушке Розе на спил, обработку, размол, окрашивание, смешивание растительных и химических составляющих, разбавление массы водой, очищение, прессовку и сушку, каландирование, резку, сортировку, упаковку и, в конце же концов, бумагу для ее же ежедневников и стиков!
– Заметь… – хмыкнул парень, выравниваясь и упираясь подбородком в уже ее макушку, нависая тем самым уже немного и над ней же самой и продолжая держать ее в подобии кольца, – …я только держу тебя, чтобы картина маслом, а и точнее мукой «София и завтрак» – не расширилась по оппонентам и до них же самих: с указанием меня же в списке бесславно погибших и жертв, с твоего же понимания героев сюжета!
– Ну да… Или чтобы твое утро не началось вдруг с тряпки по лицу! – Вновь завозилась в его руках она, готовая уже и ногами брыкаться, если потребуется и станет хоть чуть-чуть свободнее не только для ее же сиреневых всплесков негодования и его же смоляных развеселых порывов, но и между ними и между ними же и столом, пока же обходясь лишь своей же вновь растрепавшейся и рассевшейся по плечам и спине гривой. – Или, чего лучше или хуже, как и кому вновь посмотреть, с твоей же расчлененки на этом же самом столе: ножи-то ты тоже где-то и как-то держишь! Вот только, чем и как – мне интересно, если устойчиво стоишь на двух своих ногах и держишь же меня обеими своими двумя руками, при этом же всем еще – и довольно свободно говоря одним ртом!
– Надо же! Смотрите-ка… – присвистнул он, разворачивая ее на сто восемьдесят градусов к себе лицом, но и продолжая все так же удерживать ее за кисти рук за ее спиной и на столе, предусмотрительно же перед этим выкинув весьма уже намозолившую ему глаза тряпку во все ту же металлическую раковину справа от себя и слева же уже от нее. – Шипы медленно, но верно превращаются в иголки, а когти зверя – в когти Росомахи? Так и кто же ты все-таки на самом деле – растение, животное или… мутант, София? Не видел же тебя ни разу в чем-то большем из цветов… да и животных… как кроме комнатного цветочка, розовой розы или фиолетовой фиалки, на подоконнике у Ксандера же или в клетке у него же и кровати, но уже и в виде соловья, канарейки или… колибри… для услады его же глаз и ушей. И тут… на тебе, сюрприз, мать… Женину! Но и опять же все… если там я еще мог как-то закрыть глаза и представить… навоображать и нафантазировать… то вот уж тут кем-кем, а ежом – точно нет. Тем более: дикобразом! Или крысой? Нет. Ты же – не тупая… Мышью? Да и не слепая… особо-то. Серой мышью! О! Это ж – еще куда ни шло…