Хмыкнув и опять же себе же под нос что-то похожее на «Зазнайка!», он наконец повернулся лицом к ней самой и улыбнулся теперь уже и ей лично, правда уже и чуть больше и шире, чем до этого, одновременно улыбаясь еще и глазами, так еще и с ее же очередной испуганной реакции на него, его же улыбку без насмешки, ухмылки или оскала, да еще и ей и его же, так еще и увиденный ей впервые, чистый, а и главное настоящий цвет глаз, да и так еще близко к ней самой. И пусть же это был все тот же синий, как и все то же море с галечным и илистым дном у скал же и леса на них, но и буквально же вышедшее сейчас из берегов, поднявшееся по ним, достигшее и его верхушки и вдруг замерше-замерзшее, словно бы ледяное море и лес арматуры в одном флаконе: как если бы соленая вода могла замерзать и не в своем природном положении – не горизонтально, а вертикально. И хоть и тут же еще при этом пригретое и прогретое же солнцем, пусть и весьма редким из-за тех же все и свинцовых туч, но и все-таки же пропускающих его светло-желтые, почти что и белые лучи в и через себя, как в и через прямо-таки и километровый же лед, стальные стволы, скалы и остальные уже виды дна, но и не до конца же. До конца эта синева никогда не была теплой, сколько и София же себя помнила и его же при этом еще знала, а уж и тем более уютной, как и та же все серость глаз Александра, становившаяся же порой еще и прозрачной, почти что бесцветной и даже невидимой. Но и как же все говорится, никогда не говори «никогда» – если уж они и не стали в мгновение ока теплыми, растаявшими, а там и горячими, то и от улыбки действительно стали вдруг светлей, заставив ее резко передумать о том, что что-то все же пошло не так и подумать о том, что все пошло и прошло именно так, но и что было же еще хуже: ведь голодный и сытый демон – далеко не одно и то же. А если же еще учесть, что она не видела ни того, ни другого, как со стороны и другого или чужого, а уж тем более самого Егора такого и не и только лишь представляла, воображала и фантазировала на тему, то градус напряжения уже и не просто поднимался и поднялся, а прямо-таки и подскочил, хотя, казалось бы, уже некуда, но и как все с хуже – главное же откуда. И пусть все-таки же еще и оставалась малая, но ведь и надежда, как и прежде же, собственно, на лучшее и в худшем: что ее же собственный мозг ее же саму мог вполне и обмануть, сыграть же с ней злую шутку и выдать что-то нереальное, недействительное за действительное же или же наоборот, как плохое же за хорошее и тут же хорошее за плохое, ничего не сказав и не объяснив, не разъяснив же все это и ей же самой уже и хоть как-то при этом, даже и не намекнув. Но и он же до сих пор молчал. Как и сердце, что было и, казалось бы, впервые полноценно за него. Да и как тот же все, что и, будто бы зная все и подыгрывая им, себе, как и играя же против нее самой, сейчас же сидел напротив и тянул резину ожидания, играя на нервах и беся. И ведь ничего не поделаешь – фишка семьи, есть фишка семьи: уж ей-то это и не знать.
– Ты слишком хорошо меня знаешь… – прищурился парень и облокотился уже на свою, только уже и левую руку зеркально ее же и всей позе напротив. Правой же в это самое время продолжая водить по ее ногам и не без тихого смешка отмечая, как ее же сиреневые волны с небольшой влажностью, будто и только-только после дождя, но и при этом же еще с легкостью и свободой озона, сначала вроде бы еще и пытавшиеся брыкаться в недоумении, расстелились по помещению, уже почти и неощутимо вибрируя, лишь подрагивая рядом с ним: в уже какой-то своей неге и таком же удовольствии-удовлетворении. – Я стал посредственно-предсказуемым или уже повторяющимся?
– Все получилось? – Перевела тему брюнетка, отвечая почти что, как и он же сам, хладнокровно, так еще и на его же вопрос своим, стараясь не вестись на его же развод-провокацию и переход на личность, даже если вопрос изначально таковым и не являлся: ведь он и в любой же момент мог им стать. А у нее и уже не было никакого желания это и вновь же рассусоливать, тем более же, что хотела и могла, она высказала ему еще ранее.
– Ну, слава дьяволу, не всего! – Не сдержал до конца улыбки Егор и тут же вновь поджал губы, но и только лишь на время, словно бы и набрав дыхания для погружения на дно или перехода по канату, мосту-бревну на противоположную же сторону, дабы не совершить лишних нервно-дерганных движений в процессе и никак себе этим не помешать, на деле же, проскочив буквально мельком и почти не касаясь ее левую же сторону тела снизу вверх, коснулся кистью одной из ее темных прядей, оставшейся одиноко-обездоленной на левом же ее плече, когда же все остальные волею случая, а и именно одного маха ее же головой были уже давно переброшены на правое и, вернув почти прежнюю, ведь теперь уже и озорно-хитрую улыбку на свои губы, начал мало-помалу накручивать ее на свои же длинные указательный и средний пальцы. – Не знаю даже и от чего грустнее: от того, что я не смог бы тебя и в любой другой же момент времени хоть как-то удивить или от того, что все же могу, но ты во мне сомневаешься… Во мне же конкретно! Не говоря уж и моей способности помочь и решить-таки проблему до конца, чья бы она ни оказалась и кого бы ни касалась… В принципе. И даже – твою!
– Ты сжег его вместе с моей кофтой?
И тактика непринятия во внимание посредством смены же угла обзора и преломления мировоззрения, как еще и перевода темы в нужное и для одной же все из двоих русло сработала бы определенно, но вот только и когда-то в другое время – не сейчас, где-то в другом месте – не здесь и с кем-то же другим – не с Егором. Его же она, наоборот, только подзадоривала и провоцировала еще больше что от начала и до конца в общем и что ему лишь нравилось, что и в процессе же в частности, что он уже прямо-таки и по-настоящему любил: ведь и чем дольше его не замечали, не уделяли хоть и какого-то внимания, так еще и не придавали никакого значения его же весьма и скромной персоне, будь то еще на словах или уже и в действиях, тем ярче же горел ему зеленый свет на фоне серого светофора, а это похлеще обычного желтого, красного или даже синего пламени свечи и тем дальше же и глубже он шел. И что она же сама лишь только затем поняла – по тем же его все и вновь же загоревшимся, но и не от отблеска камина глазам и раскрывшейся уже и донельзя улыбке. Как и то, что существенно прогадала в этом моменте да и конкретно же с ним. Но хоть и не проиграла же, не до конца и пока, во всяком же случае: еще надеялась, как и прежде, на какое-никакое, но и все-таки же чудо. И пусть не прям в виде милости откуда-то оттуда да и от кого-то же там, что и достучится до него как раз и он же сам уже смилостивится над ней и отпустит восвояси, а что кто-то все же придет раньше, коль не сделал этого до, и до того же, как он сам все, что уже и задумал, судя и по всему, да и допридумает же если что в процессе, завершит, водрузив же это все и собственной же звездой на елке или даже вишенкой на торте. И одному же только богу, а там скорее и именно же дьяволу, кого больше и в нем же самом, известно – что будет гореть ее цветом сильнее: ее щеки с ушами или губы с шеей. На крайние же как раз и из второй партии которых – он смотрит, кстати, уже и не в первый раз, но и впервые же так долго: периодически лишь переводя, чтобы уж и излишне не палиться, но и так нехотя взгляд своих и прямо-таки потемневших уже синих глаз на последнюю и тут же возвращаясь обратно. Обдумывая что-то еще словно и параллельно, на деле-теле же скорее – все так же растягивая и оттягивая удовольствие, пробуя пусть еще и глазами, как и мысленно, но уже и на вкус, обкусывая и обсасывая, обжигая и выжигая ее лицо до мяса, костей и все тело же параллельно до души, как никогда вслух, громко, так еще и буквально же глаголя истину. И что немаловажно – и ее же собственной головы. Жаль только и пока не сердца, но и словно бы отдав ему уже и изначально должное за сработанность и еще ранее с первой – не умея умеючи выделила все нужные и пусть и так же все не ей пока, но ведь и уже да и ему части своего тела, да и не зная ведь, не представляя же еще и то, насколько точно била и попадала же ими в цель. И да, пусть и не v-образным вырезом, да и не дугообразным от плеча к плечу, но и обтягивающей же ткани вполне хватало и хватило, чтобы не только размах и выпираемость ее ключиц оценить, но и все остальное же вполне себе и так и без этого выделяю-выдающееся.
– Все свое найдешь там же, где и прежде… Где и раньше… – сник и почти упал же голосом, как и взглядом по ее же лицу блондин и тут же поднялся слегка по диагонали к ее же левому уху, раскручивая параллельно еще и прядку и, дойдя же вновь до ее кончика, подцепил ее повторно, только и теперь уже пропустив меж своих пальцев, и начал крутить ее ими снова, поднимаясь наверх. Как и возвращаясь своим уже и полностью затемненным, хоть так и не обращенным взглядом к ее губам, так и не дав же ей нормально выдохнуть ранее, а теперь же еще и вновь вдохнуть. Так еще и заставляя же ее буквально мысленно вернуться не только к неровности своих зубов, стесняясь и мандражируя, все еще ведь и рефлексируя на тему, но и к сухости губ с внушительной да и после смыва-то еще косметики на нижней гематомой, а там и к левой же скуле, рассредоточившись и заполонив же все и вся собой как в общем, так и в принципе же своей морской свежестью с пресностью такой же соли. Никак не помогая этим, а и только лишь еще больше мешая: дышать же легче от этого никак не становилось, хоть первое еще как-то и перебивало второе, а будто только и еще тяжелее. Беря еще в расчет же и ее же травянистую кислоту, приторную сирень и его-ее же весьма вяжущую смолу хвои, что как сплелась со всем ее, так еще же и вплелась повторно, возвращая обоих духовно и фантомно к недавнему же еще и их моменту. – И где рюкзак же с курткой твои сейчас…
А и ко всему же – теперь еще и ее ноги были согнуты в коленях и поджаты-прижаты к нему же с неожиданной подачи, как и исчезновением же на мгновение из поля ее зрения его же левой руки, что теперь как раз таки и держала, но и скорее даже пока именно придерживала-приобнимала ее за бедра, придвинув еще перед этим за них и ее же саму к нему, не потеряв, как и далее же не теряя ни на секунду весьма и специфического, ведь и где-то же именно и не, зрительного контакта, надо сказать: где она никак не могла встретиться с ним глазами, а он же с ней – губами. Да и тут же ведь все дорисовывая-дополняя, что он умышленно не держал дистанцию между ними, возведенную им же самим как рамкой-гранью и стеной-углом, но и не пер напролом и не принуждал ни к чему, как и не ломал же через свое же колено, не держал же ее еще и в ее же рвении, если вдруг такое и возникнет, давал ей право самой решить, как и в игре: выбрать одно из развитий сюжета, развилку, ветку или арку, как и, соответственно же, один из их канонных или не финалов. Один же из которых, возможных уже прямо здесь и сейчас, зрительно лишь пока еще его представив и проиграв хотя бы немного и наперед, подрисовав и дорисовав что-то, уже не устраивал ее саму и точно. И, как ни странно, не столько и тот, где бы он в любой момент мог так же все просто и спокойно перевести все в шутку и обсмеять же ее, сколько и тот, где она в глаза ему после смотреть точно уже не сможет, ведь поцелует своего брата. И да, пусть и все еще не родного. Но и все же. Это ведь порушит ее мирок из установленных некогда правил и догматов, скреп! Одной же и главной еще из которых – имя все-таки, и как ни крути, в ее же чистом и светлом, прекрасном разуме: инцест. И пусть и так же все: какой-никакой. Но и что так же, что этак же – все это неправильно и стыдно. Незаконно и пошло, порочно! Да и пусть это даже и всего лишь поцелуй. И разрешение спрашивается при куда более близком и взаимном акте-контакте друг же у друга как минимум, а и как максимум у Совета на свадьбу и рождение же детей. Но и нужно же будет все равно объясниться – не только и перед друг другом уже, но и перед всеми. А если он еще и затем скажет, что: «это ничего не значит»? Вроде бы и средний вариант, золотая середина, не обсмеял и клич не бросил, но и тогда же ведь им обоим уже придется признать, что и наплевать совершенно на то: с кем и как, где и когда, почему и зачем. А с чувствами же – ни он и при всей же своей педантичности ко всему же и всем, а и главное к себе, ни она и при врожденной тихости и воспитанной скромности не играют! Не говоря уже и за меньшее же количество его, как и ее, отношений на стороне, в отличие все и от того же их качества, сойдясь вновь же и на словах Никиты, где второму и второй всегда и в действительности было поболее наплевать и именно на первую и первого, а не наоборот. А значит, не скажет ни он, ни она, и значит – значит. Но будет или не будет, получится ли у них хоть что-то и далее или нет? Наверняка же еще будет искать и если уж не она, то он повтора и встреч: ведь если что-то, а там и на кого-то задумал – тут же исполнял со всей же уже и своей врожденной твердостью-решительностью, как и воспитанной серьезностью-перфекционизмом. И что вот ей тогда делать с этим-ним? Как выкручиваться? Одно же еще пока радовало – не будет требовать чувств насильно, а там и выбивать. Да и тем более: которых нет. Хотя и так ли точно нет или все же нет прекрасней? Ведь и, в конце-то концов, не было бы их, так еще и никаких, и было бы ничего, не значило и все равно – не было бы и мыслей о нем, них, в каком бы и то ни было разрезе. Нет дыма без огня. Что-то чему-то, как и кому-то, предшествует так или иначе.
– Для попавшей в такую простую и глупую, а там даже тупую и пустую ситуацию тогда – ты слишком много и долго думаешь сейчас! – Фыркнул едко и как-то даже пренебрежительно-нахально парень, беря уже и сам все это и в свои же руки, как и ее же саму взял ранее, буквально, но и так же все – не до конца: пока только ее подбородок и в свою же правую ладонь, освобожденную наконец от ее же волос, так еще и для куда более интересного занятия и места, как минимум чтобы изредка касаться пальцами тех же ее губ, а и как максимум держать и удержать, не дать самовольно отвернуться и что-то скрыть от него, продолжая при этом еще придерживать левой ее ноги. Но и так опять же свободно, легко и непринужденно, чтобы и в любой момент иметь возможность убрать ее и сжать всю ее уже обеими руками, ухватившись за тот же ее подбородок или чуть ниже и шею, прижав и вжав ее к себе и прямо-таки в себя, не сильно и не больно, но и достаточно при этом всем крепко, чтобы еще и не сбежала от него раньше времени, пока лишь только медля, основательно продумывая то, что уже и знал практически наперед и оставляя так, как есть: на потом, сладкое и будто бы и все тот же десерт. – Там-то ведь – вообще не думала! А здесь что? Или тебя куда более привлекают мужики, так еще и люди? В каких-то рваных, драных и мокрых тряпках… Еще и пьяные вдрызг! Да и под пятьдесят… пять – ягодкой… на торте. С залысиной и пивным животом… Как и со всем же упитанным телом в придачу! Нет, одежда твоя, конечно, могла меня натолкнуть на какую-то такую… подобную же специфичность и экстраординарно-экстравагантность твоих мыслей… Да и на извращенность даже какую-то. И тех же самых еще все вкусов… Не говоря уж и о цвете. Да и запахе… Но и чтобы настолько все плохо! Да и в симпатии же к противоположному полу… Прямо вот в таком размере и разрезе! Я тебя недооценил… Хотя и на задворках скребет при этом же еще переоценка: будто хотел и ожидал же от тебя… все же… хотя бы… да и в качестве какого-то уже исключения… большего, а получил то, что получил! Ничего и никого… Обидненько, знаешь ли!
– Я поняла – ты пьян! – Подвела черту девушка уже даже обойдясь и без закатывания глаз, да и без грузного выдоха. Но и не от страха попасться с этим, как и в недавний же раз у двери, а скорее и от нежелания слушать дальнейшую его ересь перепитого демона, чтобы это для них обоих по-разному и ни значило – каждому же свое: ему – кровь или алкоголь, ей – факт и «Проходку на выход, пожалуйста!». И ведь даже собственная травянистая кислота иронии, почти что пост- и какого-то же даже недосарказма-перепритворства с сухим привкусом сучьев без задоринок и ветвей не дала по мозгам, как и дать заднюю для мягкого и повинного шага назад после и таких-то дерзко-рьяных двух вперед: ведь и незачем – вызвали же только громкий, почти даже и истеричный смех его же и под ее же собственный тихий и как никогда светлый шок. И вот вроде бы, ну куда еще-то: больше – было, хуже – тоже. Даже и откуда – тоже было. Но вот она еще совсем недавно, как и до сих пор же, после еще той его первой улыбки не отошла до конца, а тут ей еще и «На тебе!» – смех. При ней и с ней же. Не над ней. Хоть и по большей же части с нее: ведь она сама не смеется – смеется только он. Но и куда-откуда, спрашивается, еще больше и хуже? Некуда! Ведь еще немного, и она умрет уже не от страха к нему же самому и в разрезе все еще ужаса, шока и паники, а в разрезе его же уже и многогранности, как и -сторонности и неизведанности. И не столько ведь самой его демоничности, сколько и какой-никакой, а человечности: если и взять же все те же самые его эмоции, чувства и ощущения, которые, как оказалось, и даже ему не чужды.
– А ты – все еще переводишь темы и путаешь следы… – просипел наконец Егор, почти полностью уже и отсмеявшись, хоть и продолжая еще при этом тихо хрипеть и сопеть, похмыкивая и пофыркивая в моментах: то ли уже и именно отплевываясь от того же все и своего смеха, то ли и от горечи собственной же морской соли и еловой смолы, а то ли от всего в совокупности вместе с остатком-осадком ее свежести озона на кустах пожухлой сирени и мелкой под ними же кислой поросли, возвращая тем самым еще и себе постепенно какую-никакую, а серьезность и адекватность, пусть пока и без прежней твердости. А она же сама и в это самое же время придирчиво-обиженно поджала губы, расценив этот его и самый же что ни на есть переподкат, как и прямо-таки «проходку в ноги» и ту же самую шутку «Про пьяного и красивую» с аллюзией же еще на «Красавицу и чудовище» и оговоркой, где протрезветь куда проще, чем облик сменить, а Красавица бы все равно бы осталась красивой, будь то утро, день, вечер или ночь, что бы это и ни значило для той же все Фионы из «Шрэка». Ну а когда вполне себе успокоилась и почти выползла уже из своего бункера-раковины, еще больше сморщилась и заползла обратно, поймав, как обухом по голове и половником же по металлическому ведру, бумеранг-квадрокоптер в виде собственной же ему и недавней цитаты, но только теперь уже с отсебятиной и полностью обращенную к ней же самой, так сказать, и наконец-то, все же вспомнил и вернул. – Опять или снова?
И если голос, как и тембр, еще как-то почти и удалось ему вернуть в прежнее русло и на старую же все и добрую свою назидательную стезю, то вот душу с отражающими же ее зеркалами, резко и просветлевшими в моменте синими глазами, нет: ведь и как начали еще и тогда веселиться за здравие его, так и продолжали же делать это, только уже и за упокой ее, полностью уже открестившись от внешнего кислорода в виде и все того же камина, который и так-то был им особо не нужен, да и иных каких-то действий-порывов извне, будь то свои, телесные или не, перейдя теперь полностью на внутренние и как раз таки душевные же аварийные эмоциональные, чувственные и ощущенческие запасы с неплохим таким бэкграундом и фидбэком же от внешнего и всего, как и всего же того, что было ранее запрещено и держалось, как и сам же сосуд, куда чаще и больше, глубже в своих собственных рамках и гранях, углах, под замком и засовом же дозволенно-запрещенного, в ежовых рукавицах, так сказать, а теперь вдруг резко сорвало же стоп-кран и искры похлеще чем и у самого же открытого огня полетели, прыща и пыша жаром во все же стороны – так черти же в демоне решили проверить легко ли возгорится, как и воспламенится, его собственная же скалисто-лесно-морская арматура, риторически же все, конечно. И не только же и потому, что что-то уже прямо-таки и без этого не подсказывало, а и именно даже кричало, что, как и вода может гореть, пусть и в одном лишь случае из ста, а палка – и стрелять раз в год, как и ружье же, до этого преспокойно висевшее на гвозде, так и это чудо природы, заручившись этим же невозможным одним процентом из ста, вполне же может полыхнуть и полыхнет ведь, явно иронично еще и не любя троицу, недюжинным своим огне-пламенем. Ну а пока же это все – были всего лишь искры-домыслы с минимальным же поражением и практическим не отражением тех же все самых и языков пламени камина, она могла еще соизмерить весь масштаб только надвигающейся на нее трагедии, приумножив то, что было конкретно сейчас и домножив же до того, что будет после и его же личного огня, прямо-таки и пожарища-полымя, того самого момента, когда ей захочется именно фрустрации и полного же несовпадения ожиданий с возможностями, а уже затем и самих же возможностей – с реальностью.
– Нет, я не пьян… – продолжил преспокойно и даже как-то дюже легко он, будто и не заметив, а если даже и заметив, то и не обратив особого внимания ни на ее задумчивость, ни на отсутствие ответов на собственные же вопросы да и никак не акцентировав себя и не оценив же этот ее некий даже и над собой же самим стеб, вернув же ей самой таким образом подаренную ей же и ему развеселость, пусть и немного в ином, неком, пост- и уже куда более осадочно-остаточном ключе, но и все-таки же, да и аванс же все же: она оплатила – он отработал, все чин по чину. – Не под градусом, во всяком же случае… И уже! До – да, не спорю, было же дело и… каюсь! Хоть и не сам же… а все и из-за того же твоего му… дака! Долго же фильтровать его энергию в себе пришлось, просто ужас… Кошмар! Но а сейчас же вот – ни грамма алкоголя в крови… Ноль промилле! – Четко очертил, чуть ли и не по буквам, крайнее же свое слово он. Когда и она же еле удержала себя от повтора за ним и отзеркаливания его же. Правда, и все равно была замечена, но уже и именно же за потугой обратного действия, поступления и тяги: будто и находясь же на сеансе у экзорциста, но и на самом же деле просто зевая в себя, что в том же, что и в ином случае – выглядело пугающе. Но и не для него же, оценившего таки ее попытку отмотать все крайне незаметно назад по достоинству и своей же все индивидуально-личностной шкале от улыбки до оскала – ухмылкой как удовлетворительно. – Но я пьян! Вот так… каламбур, да? Ирония в здании! А может, уже и сарказм… Но и так ли важно это? Когда важно как раз таки и то, что и опять-таки: сомнения – твои, а обидка – моя! Да… Ведь и я же мог сказать и куда красивей… романтичней и поэтичней даже… вроде и того, что… пьян и без вина. Но ты ведь никогда не умела… и не умеешь же до сих пор… понимать намеки! Хоть и говоришь же все при этом, что читаешь между строк и зришь в корень… А еще – не умеешь ценить… и не ценишь же себя по-настоящему! Не осознаешь просто, не понимаешь и не принимаешь свое же значение, значимость и… в моменте! Да и на перспективу… Говоря или думая о себе как в общем, так и о себе же в разрезе и своих, других и чужих… и наоборот… в частности! А порой – и не беря же и их в расчет совсем! Потому… что тебя для себя – нет. Почему? Опять же, все из-за своих, других и чужих! Есть ведь они… А зачем тогда вот и… ты? Ладно! Кого спасала-то вновь: кого и от кого? Что сделала? Давай… Рассказывай!
– Ничего особого да и… особенного! Всего лишь показала этому самому… как ты там и сам выразился… му… жику… – отбила-отбрила его с прищуром своих карих глаз София, прямо-таки и наотмашь, не столько и ткнув колоском в нос, пощекотав же еще его и его же мягким хвостом, забыв где-то в процессе и все правила же игры в «Петушок или курочка?», сколько и именно вдруг зато вспомнив про его же недавнее и ей же самой не «Конфеты или жизнь?» и вдарив им, и только лишь затем спокойно продолжила, уже и сама не замечая его манипуляций с собой же, хоть посмотреть и подивиться же там было кому и тут же чему, а и хотя бы, что и без особого желания как-либо отрываться от нее и даже минимально, чтобы только лишь и похлопать ее же дерзости и резкости с собой же, будучи буквально уже и обвязанным вокруг нее же и еще пока лишь сидя, он вновь погладил ее, только теперь уже по бедрам и самому же подбородку, зная прекрасно, что не вызовет так ни смеха, ни урчания, по крайней мере и явно, но и легкого же ее содрогания с последующими же мурашками по коже, как и того же еще послевкусия после и самого же вкуса ему было вполне достаточно и хватило, – …на его же, собственно, и собственном же примере, что девушек, а там и девочек и женщин… в возрасте и нет… людей или нет… зажимать по темным подворотням… переулкам и углам… вечером да еще и под ночь… не столько не надо, сколько и именно совершенно не стоит, равно как и раздевать… со всем же затем и вытекающим! Но он, как и я, видимо, тоже просто не понял… моих же… намеков… зато и прекрасно же перед этим понял ее и не… и взялся же сразу за двоих: за нее и… меня! И пусть она и не была моим заданием… как и он… и я просто проходила мимо… Но и все же – не смогла пройти до конца! И… что бы мне там потом ни сказали за вмешательство в другое и чужое… кстати… так же еще и не сказали… не зря! А он – именно зря. И не жаль же, безусловно! Как и меня же саму… Разве что – ее. И как ты там еще сказал?.. Обидка? Да… Печаль и обида! И как никогда же – на него… и за нее. Но и благо же, что и все обошлось… более-менее!
– За когти и шипы… с молочными же все и зубами… твердая тройка! – Огласил почти торжественно и даже как-то помпезно-горделиво это и ей же самой парень, ведь и при этом же еще и тихим, куда более глубоким голосом, зацепившись и тут же закрепившись наконец вновь своим затемненным синим взглядом за и на теперь уже определенно ее нижней губе, как и левом же уголке с ранкой под застывшей уже и так же вновь, судя еще и по небольшому покраснению вокруг да и не только от вытертой прямо и ранее косметики, но и ее же прямо-таки и любви кусать ее время от времени, а там еще, видимо, и по-мазахистки неровно отрывать ее параллельно, кровяной корочкой. – Нужно будет еще поработать над техникой! А вот за крылья – твердая… – и оборвал же сам себя, вдруг, и все-таки же не сдержавшись, слегка нажав большим пальцем на эту самую «защитную пленку» ее организма от попадания грязи в открытую рану и последующего ее заражения, услышав тут же ее тихий и болезненный стон-скулеж и сам же еще сдавленно прошипел, будто и ощутив это неприятное рваное покалывание-пульсацию под кожей уже и своей губы, и хотел было уже погладить место ушиба, параллельно еще и подув, чтобы успокоить, а заодно же еще и освежить, взбодрить и в какой-то степени даже обеззаразить, но не успел. Она перебила его уже и сама, раньше и скорее неосознанно, на автомате и по инерции попытавшись лишь сдержать распространение уже и по всему же своему телу еще большей боли и спазма от нее, как и последовавший затем, точно и след в след бы стон-вой, вызванные прямо-таки и одним же по количеству, но и точно же не по качеству разрядом тока от одной лишь точки и касания же к ней, и сжала свои полные губы в тугую полоску, запоздало только осознав, как именно это выглядело со стороны для него и выглядит же прямо и для нее же самой сейчас, а и самое-то главное ощущается и чувствуется и какие именно эмоции вызывает. Но и благо же еще что – не успела и не облизала их по привычке, избавляясь от сухости да и не использовала зубы, закусив ими вновь и свою же нежную кожу, убирая таким образом с нее и все же корочки, параллельно еще и снимая таким образом одной физической болью другую и моральную, переводя внимание. Как вот и сейчас же все, к примеру. Перевела же? Перевела. Да еще и без всего же этого. Но вот и только ли так же все свое в этот раз? Нет! Зато и теперь-то уж точно ее шея ушла с концами и поклона же на покой, как и на второй же план, отдав все свое и полное же при этом первенство губам. Не без жертв. Конечно, куда же и без них такой-то красоте? Да и без темного же, хоть и все еще в меру, синего взгляда напротив с расширенными, пусть и так же все в рамках дозволенно-приличного да и каким-никаким, а терпением, но и уже довольно-таки незаметно в сравнении же все и с теми же черными зрачками под прямо-таки и тяжелое, да еще же и больше после потяжелевшее дыхание из чуть приоткрытых и пересохших, как и ее же собственные, губ, так и кричащих ей шепотом-шуршанием своих же все обветренных кожных покровов: «Дело – дрянь!». Но и кому, как не ей же да и без них же еще, было знать это? А и скорее даже уже и понимать, принимая: знала-то и впрямь давно. Хоть и кажется все, что сравнительно недавно. Равно как и эту же самую реакцию его уже тела и на ее. Но вот и только на что он конкретно злился сейчас? Что она опять-таки и уже успела, сделала не так, только недавно поднявшись да и не сойдя же еще толком ни разу с дивана, как и не отстранившись, не уйдя же от него? И да, может, конечно, и поздно поняла, что руку он так легко и просто, как и быстро от нее не уберет, но ведь и он же сам сейчас ее не убирал, как и не убрал же еще ранее, если прям и так сильно хотел ее обратно – не хотел, значит, а так бы и давно еще убрал. Да и вовсе же – выдернул. А там и – вырвал. Не заботясь и о ней. Но и не выдернул же, не вырвал. Заботится все же? Или забыл? А может, и вовсе засмотрелся? Или вовсе – и не на это злится? Да и злился, злится ли вообще? Может, просто и так смотрит? В конце концов, она же и сама в первый же раз видит его так близко, может, и он – так же? Да и, может, это его как раз таки и тот самый – обычный взгляд и такое же обычное, необычное же лишь и для нее же самой, поведение? А он же в это самое время все так же не отводил от нее своего же темно-синего взгляда, как и не сводил же его и конкретно с нижней ее губы, на которой так и продолжала лежать подушечка его большого пальца, сомкнутая меж ней и верхней, продолжая слегка давить на нее, но и скорее даже уже и именно надавливая, попеременно отпуская, будто и массажируя, проминая. Пока и она же все вновь и вновь пыталась понять и принять: если он в действительности не злился, как она еще не думала и пока же еще так же все не думает до конца, мог ли один его взгляд, этот же и тогда и тот же, но уже и сейчас, характеризовать одно чувство и эмоцию, одно ощущение и состояние и на всем же протяжении их истории? Могло ли быть такое, что и в тех же все случаях ранее под злобой – крылось нечто и иное? А она же просто сама же себе врала, наврала и завралась же по итогу вот – до сегодня, здесь и сейчас с ним. Могла ли и тогда же все, как и сейчас, самая грязная злость иметь под собой самое чистое желание, лютая ярость – жаркую похоть, а не искреннее отвращение с неприкрытым пренебрежением – самое искреннее возбуждение и откровенное же вожделение? Как видимо, могла и могло! Ведь и в противном же случае: «хотел бы убить тогда – убил бы давно и подавно». Не в его же правилах ждать со словами, а там и мыслями, и тянуть же тут же с поступками от себя и к ней. И пусть тут же скорее слова и без изначальных же мыслей, но и тишина же перед бурей: вряд ли его устроит одно, так еще и нечетное число, – …двойка! – Грузно и в то же время хрипло выдохнул он, так и не смотря в ее же глаза, будто бы и подмывая же ее тем самым вновь, но уже теперь и сам, да и уже и от начала до конца повторить за собой – не мельком, а уже полноценно и чтобы остаться: щипая своей морской солью в ее яблоках глаз, опуская и склеивая ресницы под тяжестью и липкостью же капель смолы и давя и утягивая туда же и в ту же сторону веки присыпкой пыли, песка и толченого камня. – Почему же ты не лечишься?