****
– Эту же и… или! – Покривлялся парень и, вернув ноги, сразу же скрестив их под собой и сев еще на них, как и руки на родину, левой рукой вновь начал, но уже и именно перебирать черно-белые ворсинки ковра, правой же, облокотившись на это же колено, просто придержал-подпер голову. – С виду же он такой… весь из себя! Не трещит по швам и не бьется… Все проносит на себе и переносит в себе же… Никому не показывает и не показывается… Держится камнем и, без малого, скалой… Молодцом, в общем! А на деле? На деле – никак не может смириться со своей… Как он это называет? – И, бросив свой задумчивый янтарный взгляд ненадолго вниз, он с минуту-две подумал, а затем щелкнул пальцами все той же свободной от груза и пока что левой руки и, едко ухмыльнувшись, вернулся к своему старому делу, поглядывая мельком и на девушку же все перед собой. – У-часть-ю! Ну… ты и сама уже это, наверное, заметила. Как и поняла! Видела же еще – и по той же все самой своей сетке… Весело, да? Будто и не сам же соглашался! В смысле… нет, конечно, не соглашался. «Не хочешь, а надо»: это же и как раз и про него ведь тоже! И чуть больше же все, чем и про тебя… Но ведь и жертв своих уже и сам именно выбирал! Подбирал, ага… Разборчивый, блин! И придирчивый… больно. А вот и у кого же участь так участь – так это у Никитоса. Да… И вот ему бы как раз таки же и топить всех нас в своих же все… всевозможных и не… жидкостях за это! А и не тому… Но вот и только почему-то именно Егорка у нас: молодец. А Кит – детский сад, штаны на лямках! Поучился бы лучше у него бодрости духа и позитива… несмотря ни на что. Чем и… все же вот это! Да и при вечных же все при этом и своих же двадцати семи! Когда и у малого – всего ничего: двадцать один-два года… А и живет же – как в первый раз рождается. И пусть еще и умирает… так же. Но ведь и перерождаясь же… из разу в раз. Обновляясь! А Егич же – просто болеет… Так и не лечится же еще, сучонок! Не заживляется… Помирает же все, ага. Умирает и… совсем! Принимаю, говорит, как данность… Не отделяюсь и от коллектива! – Спародировал его ернически он и грубо, достаточно и глубоко же еще при этом сглотнул, закашлявшись. Будто уже и набрав слюны во рту, и хотел только буквально сплюнуть и растереть, как вспомнил – где находится и с кем и пришлось принять весь удар, всю едкость и кислоту, всю желчь и яд ее на себя и в себя же. – А я считаю: массы. Серой же еще, ко всему! Дали – так уж и пользуйся! Будь рад и… счастлив, елки. И благодарен же еще будь, в конце-то концов! Что ты выбран и… избран. Да, и конечно, возраст вопрос не решает… И в большинстве же своем, как и случаев – разницы особой нет: кому лучше – раньше, кому – позже. Но вот и если брать их двоих… и их же ситуации в целом… у одного же все и все же – тишь да гладь, а у другого и прямо же – выбор без выбора. Как отрезать и сжечь! Стереть все и… забыть. А он же еще мог… и до двадцати же трех-четырех жить себе да жить… и горя ведь не знать! В основном, да… А так – и раз-два в месяц. Но и… все же! По образу же и подобию… Мы ведь и так же можем… не дорастать. И так же… нас легко и просто сломать, не дав достигнуть определенного возрастного рубежа! И пусть по Никите этого особо и не скажешь… А я вот особо и скажу – у него забрали часть жизни! Да и, что уж там, жизнь. С детством, не с детством… Отрочеством… Юностью… У кого ведь и жизнь-то вся бывает – в и один же из этих этапов всего… И его же – забрали! И почему-то же я прям уверен, что у него она так и чувствовалась – детством. И чувствуется же… до сих пор. Так сказать и уже, за то время. Но… и нет же! Драма – не у него, конечно. Подумаешь… Взрослый внутри и ребенок снаружи… А Егор – ребенок что там, что этам… Везде! – И, больше же и именно в этот раз простучав под дробь же своими пальцами по ковру всю добротную же часть своего монолога, будто и расстреляв же ими того и другого, так еще и поставив-расставив все точки и одновременно забив гвозди в крышку гроба же самой девушки, если она что-то вдруг не поймет, а уж и тем более – захочет спросить, он и именно показал ей уже и тем самым, что может быть и что-то похуже в ее же собственном случае, чем и после же обычного «спросить» в больнице, «темная», разбор же тела по частям, например и закрытый цинковый гроб как отдельный же круг, котел и вид же искусства и только лишь пока для задних парт на последнем уроке или паре, откуда бы на «Вопросы есть?» следовал бы и именно грехо-порочный ответ «Да!». А для верности, чтоб уж и наверняка такого не было, еще и в нее ткнул и так же все пока одним лишь своим указательным пальцем. – И как раз же вот ты в этом – его копия! – А напоследок я скажу, так сказать же. Уже и вовсе же таким образом не намекая на угрозу, как и на принадлежность ее к ней же самой. Вешая таким образом еще и табличку на нее же саму и с ее же ко всему собственными инициалами под «RIP». Все серьезно и по максимуму! И пусть не до конца же пока прямо и по правде. Но зато и уже в сухом остатке и с апломбом на момент. Без шуток-прибауток и хихонек да хахонек. Не размениваясь уже ни на что и более: ни на улыбки, ни на подтрунивания, ни на последующие же и тычки хоть и в тот же все нос и грудь. Только факт. И пусть же обидный, но и главное же: факт. Ведь он, как и правда, добрым, а уж и тем более лестным не бывает. Лишь и за редким исключением, ну а здесь же все – правило. – Только… в юбке. Хоть и… в штанах. Ну… ты поняла, короче: женское его олицетворение-воплощение! Ведь и на что же еще копия, если и не на это, как и не оригинал? Да и ты ведь хотя бы… пусть и немного, не так явно, но и благодаришь же! Как и благодарной же остаешься… И пусть я так и недочитал твой имеющийся же и на момент у нас сейчас черновик… но почему-то же и уже уверен, что там… не все так и плохо у тебя, по крайней же мере, не как и у этой же все… уже и именно нашей с тобой… блонды!
– Не все так плохо – это еще ведь слабо сказано! – Подметила София, подавляя параллельно и в себе же самой свой первый и за этот же все прямо-таки уже и бесконечный вечер, а там и такую же ночь зевок, после чего и зевая же его в себя вместе и с его начавшим еще успокаивая, уже и усыплять шалфеем и принакрываясь же, а еще и оборачиваясь-утыкаясь же по всем своим бокам лавандой. – И в его же разрезе все. Как и его же проблем… Хорошо! И это явно. А он – так и вообще же уже лучше всех. Учитывая же еще, что мы столько времени говорим все о нем и о нем, когда могли бы несколько раз рассказать друг другу о себе и столько же раз пересказать друг о друге, нормально и дознакомившись уже! Без прошлого и будущего… Разве что и лишь с отсылками. Но и в настоящем! Давай… сначала, еще раз, но и уже до конца, не прерываясь ни на кого и ни на что… Только – упоминая. Расскажи же мне все да не все, но уже и лишь о себе, Влад!
– О-о-о… – протянул он, тут же еще и заразившись ее зевком, как назло. И, довольно оскалившись затем, принял уже и лежачую позу на ковре: на правом боку, лицом же все к ней и, согнув правую руку в локте, уложил уже и на ее раскрытую ладонь свою пока только потяжелевшую, но еще и не совсем тяжелую для сна голову. Теперь уже и сам держа и держась же изо всех своих уже сил за ее сирень, правда, и в качестве скорее же именно мягкого запаха и чистого воздуха вместе с озоном. Под себя же, и уже наоборот, как раз таки будто и подложив ее сучья и ветки, чтоб слегка укалываться и колоться, но и только же окончательно не вырубиться. По крайней мере – не раньше ее самой. Меж губ и зубов же вместо сигареты, хоть и не хотелось пока так сильно курить, но и зубочистку так еще никогда не носив, вообразив травинку. – Эта тема мне куда больше нравится… Не по телу же, а прям по душе! Располагайся поудобнее, Софи. И будь готова встречать рассвет! Если и не закат… следующего дня. Здесь мы и с этим – надолго!
– Весьма… скромно. Но и многообещающе же при этом! – Хихикнула она, повторяя тут же и почти что его позу, только и на своем левом боку. – Готова! Поехали…
Глава 15
**
…Интересно, а обиделся бы еще тогда да и уже сейчас Александр, узнай он до конца о том, как именно я использовала его платок? Не по назначению. То есть, не совсем. По назначению, да, но… И не для того, для чего он мне его на самом деле тогда дал! Я же, и правда, тогда так не хотела портить его и пачкать грязью, что… так и унесла же его чистым домой! Принесла, а уж там… И за испачканную одежду… И за лишние траты-расходы… Ее, конечно же, именно ее, Розы, и все же – на меня… Испортила же и испачкала все же собой? Испортила и испачкала. Да! Не обиделся бы, наверное… Да и не потому, что… Расстроился бы скорее! Как и все же, кому я врала… вру и буду врать. Противно! Им всем же: противно. От меня. Да и… что уж там. Мерзко! Мне же и самой противно от себя! Но… Кому это нужно, да? Тебе? Тебе! Лишь и только же… тебе. Спасибо, что ты есть! Что слушаешь… А и самое главное – слышишь! И пусть, конечно, не отвечаешь, не подтверждаешь и не опровергаешь, не говоришь… и в том самом понимании, в которым бы это было надо, требовалось и следовало и где бы все тебя понимали… пусть и не до конца еще при этом… и так же еще принимая… что и на самом-то деле – не. Но и… к чему нам они, да? И со своей же еще должностью… Ты, да я, да мы с тобой – это все, что нам действительно надо, требуется, следует и должно! Спасибо! Да. Еще раз и еще… много-много-много… очень много раз. Опять. И снова. И просто… просто спасибо. И не только же – за все, как и всех. За тебя, меня… В принципе! Да и я же нечасто тебе это говорю, так что… Вот. Ну ты же и так… и без этого… все знаешь! Я бы не вела тебя дальше, если бы не была благодарна. Хоть ты уже и не первый… Но и точно же еще не последний… средь своих. Но и тут же ведь последний – средь других и чужих! Кто терпел… и терпит… меня по сей день. Как и то, что я… грязню. Пачкаю тебя и… своим же все бесчисленным потоком мыслей! Своим… изливанием души. Своей же душой и самой собой! Через и с помощью все тех же ведь синих стержней шариковых ручек… Цветных маркеров и карандашей… Фломастеров… А ведь где-то вначале еще были… такие же, но еще яркие и блестящие наклейки, помнишь? Стикеры. И закладки… Еще же… и от Жени. Но а ты же… ты же – от Александра! И как бы… Как и что ни посмотри – все от Александра и Жени! А я же – неблагодарная им и благодарная же тебе-дневнику овца… Говорящая, нет, блеющая тебе и молчащая же все им… Доверяющая неодушевленному предмету-объекту больше, дольше и дальше, глубже… нежели все и одушевленным не и людям-субъектам. Но да… И в этом же – вся я! Не желающая смотреть ни в какую в их глаза и видеть их же жалость к себе, сострадание и скорбь. Зато же – яро желающая… прям и за благу душу… поносить их! За спиной, не за спиной… В принципе! Прочитают же все это… когда-то. И будет уже – при всех. И за всех же… За родину и… так далее! Хотя… в чем они в действительности виноваты? В чем виновата так же… я? А может, в ком? А ты, лишь вынужденный понимать и насильно принимать это, как и меня же саму, в чем виноват? В чем виноваты – все мы? Или все же – в ком?..
**
– Ты сейчас серьезно, Александр?! – Уже даже и взъерепенилась София, перепрыгивая только лишь и из стадии негодование сразу же и в ярость без прелюдии злость, а заодно еще и в безумство, куда более и именно же не плавно миновав психоз: в разрезе повтора одного и того же вопроса с одной и той же надеждой получить уже и именно другой ответ. Не обращая уже абсолютно никакого внимания на удивленный голубой взгляд притихшего от греха же подальше еще и чуть ранее таксиста: темноволосого парня-человека, восемнадцати-двадцати лет, среднего роста и худощавого телосложения, брошенный в очередной же раз в зеркало заднего вида на нее из-под таких же широких бровей и меж весьма пышных ресниц скорее бледного, нежели и смуглого угловато-прямоугольного лица с высоким лбом и под стать же ему острыми скулами, с вздернутым носом и стянутыми у угловатого подбородка в узкую тонкую полоску губами. Одетого достаточно просто, но и при этом довольно комфортно и легко: в темно-синюю кофту и серые потертые узкие джинсы, почти и заправленные в его же черные низкие кроссовки. И везшего ее сейчас как раз таки из «пункта А», ее дома, в «пункт Б», дом названного ею же мужчины, на желтой машине последней же модели Toyota и под небезызвестными черными шашечками, с таким же кожаным салоном внутри и с полностью отсутствующей тонировкой окон снаружи. За счет чего уже и перед ними же обоими открывался цельный, а главное и красочный вид на окружающее их по ходу движения пространство. Заставленное как на подбор да и вкус и цвет частыми магазинами и кафе, ресторанами и барами, жилыми и не домами. И пусть еще и редкими, но и все же – зелеными насаждениями: с мелкой травой и цветами, средними кустами и высокими деревьями. Так и заставляющими же ее хоть и пусть пока глазами и ненадолго, но и отвлечься от разговора по телефону в левой руке, сиреневого ежедневника с синей шариковой ручкой же внутри на коленях, цветного тканевого рюкзака с коралловой кожанкой в правой и обратиться к ним, осмотрев их все перед собой и дальше, дольше и глубже, как и проходящих же, пробегающих и проезжающих же мимо: считывая про себя лишь названия, фирмы и логотипы и сокращая их до заглавных букв, по привычке уже играя в «Угадай», игру, которую однажды придумал и сам же мужчина по ту сторону, любящий и сам кататься, выезжать и вылетать, выплывать куда-то, будь то центр или загород, другой город или страна, так еще и приучивший к этому ее саму, развлекая же ее таким образом по пути и лишь в моментах – разрывая начинающую уже и тяготить тишину. Что как раз сейчас и старалась уже и одна провернуть и она же сама, только бы чуть успокоиться и не дать тому же все водителю никакой надежды и такого же интереса с ее же стороны и к ее же все персоне, если уж и не к ее же манере общения и обращения: и какое ему вообще дело, как и разница – как и кого она называет? – Нет, не серьезно! Ты прямо-таки уже и издеваешься надо мной. Я не пойду… к нему… без тебя!
– Не к нему, а за кофтой… – грузно выдохнул тот да и так, будто и прямиком в ее же левое ухо, находясь же при этом еще рядом, а и не через телефон. Добавляя тем самым и к ее уже прямо-таки и кипящей сирени параллельно своего же жара от масла и кукурузы. Стараясь теперь уже и сам с концами не сорваться и как можно спокойнее расшифровать ей то простое и понятное, на его же все взгляд, но и сложное же как никогда, нигде да и ни с кем – на ее, что он как раз и хотел ей и до нее же донести. Готовый уже даже и позвонить ей вновь, но уже и именно по видеосвязи, приняв правила их уже второй игры «Покажи и расскажи», раз уж никак не доходит. – Егор просто отдаст ее тебе и… все. И нет, я не издеваюсь. Но и да, более чем серьезно, если и ты еще дорожишь своей вещью, как и покоем! Ведь она пахнет тобой и… достаточно неплохо. Прямо-таки и фонит. Если говорить в разрезе и все того же Влада, который не знаком с тобой лично, но и вполне сможет так найти тебя и сам. Не раззадоривай его. Кто знает…
– Так, может, проблема и не в кофте, а как раз таки и в том, что вы меня сами так с ним лично и не познакомили, а там и вовсе же: не хотите?! – Напомнила ему брюнетка, закатив несдержанно глаза и так же резко-негодующе цокнула языком в конце, слыша затем тихий смех водителя и хрип, почти что и рык на том конце. – Ой. Ладно. Знаю я! Зна-а-аю: лезу вперед паровоза. Бу-бу-бу! Но ты же наверняка и сам ее спрятал после… за все двери, так еще и закрыв так же – на засовы и замки… в шкафу своей же мастерской! Давай я приду за ней… когда ты уже и будешь дома? Или Ник? Ну… пожа-а-алуйста!
– Малышка… – осел голосом мужчина и даже не попытался прокашляться, чтобы если и не поднять его основательно и до конца, то хотя бы и стабилизировать до нормы. Уже даже и этим не скрывая свою усталость и потушенность, а даже и именно затушенность, будто и после резкого розжига попав тут же и под воду, и теперь лишь пуская по воздуху свои теплые солнечные волны, но хоть и не дым. – Я и так уже оставил у себя тот свой-твой-свой платок! А он же и так, и без кофты, какой риск – внутренний, коль уж и та носила тебе внешне… Не испытывай его терпение и наши же нервы! Ничего с тобой не станется… Не волнуйся! – И вдруг прохрипел-рассмеялся, вновь поймав и очередную же свою хохму-волну. – Уверяю тебя, он даже не выйдет к тебе: либо скажет где искать, будучи в своей комнате или гостиной, либо вынесет сам и ко входу же, если и уже не вынес… Давай, надо же смотреть своему страху в глаза, а не бегать от него!
– Я не бегаю! – Воспротивилась девушка, нахмурившись и как-то даже нахохлившись, качая еще и головой из стороны в сторону, будто он и мог сейчас это видеть. При этом же еще и вырисовывая какие-то только ей известные и понятные же так же узоры подушечками пальцев правой руки на запотевшем стекле, ненадолго переместив-сдвинув кожаные черные лямки рюкзака и саму куртку вниз – к локтю.
**
…И пусть у природы не было… и нет… плохой погоды, но и никто ведь не говорил… и не пел… о том, что: «она просто, ну, не может не радовать глаз». Может… Еще ведь и как может! Поэтому, видимо, не говорили и не пели… Хотя! И этот момент – как раз и был тем самым случаем на сто тысяч миллионов: «х» и как исключение же из правила, подтверждающее его. И не чем-то, а и именно дождем. Да и что уж там – прямо-таки целым и ливнем. Только-только лишь почти закончившимся, но и до сих пор же продолжающим время от времени накрапывать, сбивая с толку всех и все же сразу – своим же все переприходом-недоуходом! Благо, что и грозы-то не было уже видно… Да и грома же почти не слышно. Только лишь и остатки осадков – серость-пасмурность, редкие капли-брызги как из пульверизатора и озон! Запах озона… Куда же и без него, да? А и особенно – по двум же фронтам-сторонам: от самой же погоды и непосредственно-нескромно же меня. В синхроне и взаимно… Прекрасно! А? Небольшой же и набор в принципе-то отрицательных… негативных факторов. Но и его же хватало, чтобы закрыть всех по домам! Всех. Да… не всех. Не меня! И угораздило же меня забыть кофту после рисования… И ладно же еще: снять! Бежевая же… все-таки. Чтобы только не испачкать ее… вечно же скатывающиеся… до этого закрученные чуть ли и не до плеч в крепкие жгуты, если уж и не до локтей… к ладоням рукава. И если уж не говорить и за всю нее! И даже, а и тем более – под специальным, пусть и обычным черным, но и для таких же все моментов и творцов фартуком… Искусство в искусстве же прям! Да и принцип на все и всю же меня – один: «всегда быть испачканной вдоль и поперек, но и ровно же по краю этой же самой защиты, при этом же еще – не ей же самой и не снаружи, а и всем тем, что и как раз таки под ней! Обычно – черной же майкой или футболкой. Как и черными же джинсами или спортивными штанами. Вместе и с цвет в цвет же – бельем. Конечно! Стоит ли говорить, что цвет – роли не играет? Как и тьма… И что первый ко второй не тянется – тянусь я сама! Да и это же ведь только после вкусного обеда – руки вытирают об соседа. Но и их же не было же так жалко, как ее… И вновь не из-за цвета, как и… света. Из-за стирки и… лишней траты порошка. И вот так просто… оставить! Знала же, что могу забыть и… забыла! Вот поэтому-то и не вытаскиваю большинство предметов из своего же и пусть одного, но и рюкзака! Даже и на короткий срок… А и тем более – на длинный. Ведь и после же – не положу обратно. Просто же – не вспомню… Как и дождь – что обязательно же не вспомнит, просто же и изначально еще не забыв, про меня! А еще же и припомнит, что и именно я не взяла его с собой на прогулку. Была же уже такая практика-проверка теории с собственным же черным зонтом с блестящими и буквально зданиями-достопримечательностями и не раз. Да и что если и не с первого, так точно и со второго же курса тусит у меня и со мной на дне, как и все того же моего рюкзака, не иначе как и именно же талисман-оберег! Ведь и как только же был вынут, раскрыт и убран ненадолго на просушку, оставлен – и на мне! Что называется: «как не неожиданно и неприятно пошаманить, помыв машину, чтобы и именно притянуть-приманить его прям и к себе же как и не прям же на удачу, не иначе»! Да и как на злобу же дня, но уже и сейчас – везучий-Блока-случай! Будто и не дождалась автобуса и пошла пешком от остановки, а он взял, зараза, и приехал, как я уже и прилично отошла. Дождь. Забытая кофта. Без зонта. Это ли не счастье и не удача? Это ли не комбо? Так и Егор дома. Бомба же, прям!..
**
– Не бегаешь, конечно! – И в этот же момент, как и была же до конца произнесена им эта фраза, Софии показалось, что он начал даже и загибать пальцы на какой-то из своих рук, буквально же что уже и объясняя ей это и не только на них. И пусть она этого и не видела, но и достаточно же зато слышала. В отличие же все от него и ее же уже кивков или качаний головой. А еще и время от времени же – закатывающихся глаз. Но и с последним – уже скорее к счастью. Ведь, и скорее всего, так бы она и осталась, будучи случайно или нет, да и какая уже была бы разница, по сути, на- и запуганной же им. Но а уже убедилась и поняла это – по последовавшему за фразой же шороху-шебуршанию на том конце: словно он прижал телефон плечом к уху, скорее всего и именно же левым и к такому же, так как и рабочая его сторона была в основном правой, с которой же он ко всему и все же начинал, а сами же руки выставил, чуть согнув в локтях, перед собой и начал же по пунктам все перечислять, поджимая правые же пальцы, после и сгиба же их, соответственно, левыми как и один за другим. – Только: выбегаешь, сбегаешь, избегаешь, обегаешь, отбегаешь, убегаешь… Но и не бегаешь, да! Будто вот он не знает о твоем страхе, ей… Совет… Соф! Я тебя умоляю… Кто кого раньше и на свет-то родился?
– Хотел сказать: на тьму? – Не смогла не поддеть-подловить его на этом она и тут же закусила свою нижнюю губу, посмотрев вдруг и на эту же самую ситуацию не прямо и от себя, а со стороны и да даже того же самого все водителя и почти же что рассмеялась в голос.
**
…Будто ведь и самый же что ни на есть настоящий ребенок и тыкаю же в зоопарке в нос спящего тигра в клетке палкой с правой же руки, левой же и все еще держа телефон, только лишь желая селфи… прям здесь и сейчас, с ним, так еще и бодрым, ну и, конечно же, в полный рост! А получая же – гораздо больше. Хотя… и как посмотреть. Да и кому… Да, ведь фото. Да, с бодрым тигром… Но ведь и не в полный же рост, а вширь… и его же уже пасти. Со своей же еще и головой меж его челюстей и на языке… Но и с палкой же! Для селфи. Не потеряла… Пусть и отдельно от телефона. И отчего-то уже и именно и в его правой ноздре… Сильно тыкала, видать. Но и не до треска же! Что ее, что и… его носа. А там и его же черепной коробки… Да и пока еще – моей. Да и другой же стороной! И… кошка оказалась пусть и недовольна, но и довольно восприимчива к запаху и все моей же сирени. Как и любым цветам… Нежели и цитрусовым! Перцу, луку, чесноку… Да и что у меня там еще в карманах! Помимо и уже закончившихся же к моменту орешков и сухофруктов. Таких же овощей, грибов, ягод… А с чем еще ходить в зоопарк? Как и в любой лес! Как говорится: «найди и вычеркни лишнее». Клетки! А держатель для телефона на палке же для селфи – киса выбрала за меня. А и точнее – ее же пусть и большой, но и все же еще раздвоенный нос! Зато… и какой бартер-то произошел! Все же остались довольны… Более-менее. Так и почти же что обошлось без вреда для здоровья: что физического, что и морального. Как и жертв… Ведь и никто так и не увидел, как воплощается в жизнь сцена из «Гарри Поттера»… с троллем в женском туалете! За которой и по жанру же «иу» – сразу же следует выплевывание слизней… А замыкает же всю эту жизнеутверждающую цепочку – следование за пауками, а не за бабочками…
**
– Ты поняла меня! – Фыркнул Александр и снова чем-то захрустел на том конце, будто и всеми же своими фенечками с фигурками, как и бусами же с браслетом с крыльями разом. Так еще и вместе же с костяшками пальцев, по очереди меняя их, как и сами же руки. После чего – еще и сжал переносицу правой, размяв ее перед этим, как и после долгой носки же очков. В левую же – снова вернул телефон. На что брюнетка же только улыбнулась, но так ничего и не сказала. Как и на то, что видела его же все эти движения будто и впрямь перед собой. Да и чуть ли не его-своими же собственными глазами, пребывая в этот миг в нем и видя же все это от его же лица – настолько она его уже хорошо изучила за все же это пусть и весьма непродолжительное, но и время же вместе: от всевозможных и не вибраций его жара, зноя и спертого на солнце в зените воздуха до обжигающей сухости зерен попкорна. Где-то между еще при этом, в каком именно моменте его уже прямо-таки и выбешивает, а не начинает и еще бесить: когда уже без тяжких вздохов-выдохов, как и гортанного, грудного рычания – следует ее полное имя и настоящий же рокот, прямо-таки и рев поднебес.
– Он же будет… насмехаться надо мной! – Перешла к тяжелой артиллерии, а и именно подвыванию-нытью девушка, не прося, а уже прямо-таки и вымаливая. – Да и что уж там – смеяться! А я же, наоборот, смущаться и трястись… И еще больше бояться! А он – еще больше насмехаться, смеяться и…
– София! – Рявкнул мужчина да еще и так, что она, и даже уже в принципе ожидая этого, все равно от неожиданности и резкости вздрогнула, так еще и подпрыгнула на месте, на автомате же и машинально ко всему стерев все свои загогулины и каракули на стекле, тут же вернувшись и в ровное сидячее положение – спиной к спинке, будто бы и ее лично поймали за просмотром, а в ее же случае – рисованием чего-то аморального. Но и мысленно же все же поставила про себя и себе же галочку: «достигнуто и зачтено – высшие точки Эвереста и Олимпа враз и в его же собственном нервном пере- и рапряжении официально достигнуты и зарезервированы для и под нее же». – С чем бы, а там и кем бы действительно ни было связано это ваше такое, и лишь только мягко сказать, общение… Которого и вовсе-то и нет, если так посмотреть! Это… – и тут же оборвал же сам себя, гневно скрипнув зубами, – …далеко не повод избегать друг друга. Да и избегать тебе же и его… прежде всего! В конце концов… Ты вновь что, решила ему самолюбие потешить, и так высокую самооценку за- и превышая? Нет! Вот и чеши тогда за кофтой, а не к нему, и не бубни. Не съест же он тебя, в самом-то деле… Или я его сам съем!
– О-о-о… Будто бы и новое прочтение, так еще и с продолжением вне рейтинга «Красной шапочки»! – Усмехнулась София, вновь обращаясь своим, но уже и чуть затуманенным карим взглядом к так удачно уже и размывшемуся почти до конца, так еще и подошедшему же в моменте ему, как и ей же самой пейзажу за окном. – Что-то и от лица уже именно охотника… с волком же после и внутри… переодетым ранее в бабушку… так еще и до с ней же внутри… Персонажная многоножка!
И стоило ей только закончить эту нехилую цепочку, как и так же ее и именно обозвать, как вдруг между ними повисла пауза. Прерываемая разве что тихим шерохом-шепотом колес и постукиванием-поскрипыванием самой же машины на небольших ямах и кочках. Но и это же – только с этой стороны, как и конца. С той же и того же как было, так и осталось мертвое, прямо-таки же и гробовое молчание. За которым и только спустя пару-тройку минут возник наконец хрипяще-сипящий мужской голос. И то – будто сквозь недописк-перевизг сдуваемого прямо в трубку воздушного шарика. Но и скорее же и именно – самого мужчины. Что и просто-напросто и так же все вдруг забыл, как дышать: от одновременно тихого внутреннего голосового шока и громкого эмоционального внешнего ужаса после и такого артхаусного-хоррор монолога. Так еще и от лица же своей дочери и в альтернативном же разрезе: «нам не читали сказок на ночь и не сажали за рояль, но требуют манер прекрасных, с хуяль?». И где он-то как раз таки их ей и читал. Правда, теперь уже не понимал: зачем. И так ли это было на самом деле и еще на началах к добру, если в процессе и под конец же уже – все же оказалось к худу? Но и пока не нашел же им до конца и стоящих же ответов – отдал пока не поздно и от греха же подальше все бразды правления кислородом, как и углекислым же газом носу и небольшой щели меж сцепленных меж собой зубов:
– Я искреннее сейчас понадеялся, как и еще же надеюсь на то, что это – не твое личносто-именное прочтение! Как и не очередной же опус «в стол» на тему… А уж и тем более – не эссе и «на»! Чему вас там вообще учат в этом вашем университете и на экономическом? Банковском! Неужто образование настолько сильно ушло в дебри и пропало? Я же тебе сам… и такого… никогда не читал!
– Скорее – слетело! – Брякнула она, ехидно поправляя, и тут же уже даже и сама же от себя не в восторге – за это сглотнула насильно и несколько же раз свою же травянистую кислинку, так и въевшуюся же после в кончик языка, вместо и того чтобы и как раз таки подавиться и закашляться где-то в процессе своего же рассказа, не намекая же и тем самым уже и всем, что лишь набрехать хотела. – И на полном ходу… Поездом! И с рельсов… Проезжая над морем или океаном! А может, и в… Да и под! – И, вдруг тормознув же стоп-краном на этой самой и конкретной же ветке, станции и остановке, она вновь усмехнулась, но уже и себе же, как и своему же сознательному на пару же с бессознательным, что прямо-таки и вновь же вступили в неравный бой друг с другом за приз, но и правда уже и именно в виде первого шага в мягкую комнату в смирительной же рубашке психушки. И, покачав головой уже для себя и себе же как внутри, так и снаружи, уже и тихо рассмеялась. – Ладно! Водный транспорт – это, конечно, все очень здорово и прекрасно… Но и такая же штука прокатывает лишь и только у Миядзаки! А у нас же и оно же, то бишь образование, уже все утонуло… С концами же и камнями погрузившись на са-а-амое дно… Пробив же еще перед этим таких и не – пару, а то и тройку. Но так и не найдя же ни Немо, ни Дори… Ни Губку Боба, ни Сквидварда. Так что… Хуже же что, а там и кто – уже вряд ли может быть! Так уж и быть… Да. Иду я! Иду…
– Вот и умница… Вот и молодец! Отпишись только… Если уж и не по ходу, то и по уходу. А и лучше еще, знаешь что… отзвонись! – И вновь повисла пауза. И пусть же и все так же – с его стороны больше. Но уже и спровоцированная им же: будто бы и в отместку ей и за все же ее прошлое. Угнетаемая же уже и не столько самой собой, как и точно же уже не молчанием и не тишиной, сколько его дыханием же в трубку как и в уже старых добрых ужастиках, а затем и вкрадчивым полуголосом-полушепотом, пробирающим ее каким-то своим, ведь и по-особенному жарким холодом до костей, а там и души. – Писать-то ведь он… и сам умеет. И ведь напишет… От тебя!