– И ты так спокойно об этом говоришь…
– …как и покрывала, да? – Подняла все же на него и свой же вновь взмокший, как и будто опять же посиреневевший взгляд, подливая только лишь и еще больше тем самым масла и в огонь к тому же все дождю и для такого же куста. – Да и до сих пор же так же все и всех покрываю! Ну… я считала это правильным тогда. Да и сейчас же так же все еще считаю… Просто… да, конечно, было… все было и… с неким же и «не», как и таким же порой же перебором… и так же ведь почти что и с «не» же прошло… Но и пока же все сам Совет и с отцом же не скажут точно и бескомпромиссно «нет» – это все так и будет… так и останется… наполовину того же самого все стакана, в догадках и пересудах… Каплей больше, каплей меньше… Чаши весов смещаются… И хотелось бы, конечно, и сразу узнать всю правду… Настоящую правду! И обо всех… Но и по итогу же – это только избавит меня… в физическом плане. А в моральном? Память-то останется… А выдирать же ее как сорняки искусственно и точечно – оставлять пустые места и серые же пятна в системе. На которые же я все равно так или иначе буду натыкаться… Буду думать… Ни к чему не приходить… Уходить… Снова натыкаться… И снова думать… Замкнутый круг. Цикличность сюжета… Если и убирать – то и все. Полностью. И всех! Ведь так или иначе, а и все равно же так же между собой оно связано и мы же все сами связаны… Внутри и снаружи… А я же так не хочу! Это ведь мой опыт. Мои победы и поражения… Мои ошибки и истины… Это все и даже еще чуть больше, дальше и дольше, глубже – я! И пусть же я не хочу и дальше это все и так же продолжать, но… и как же уже сказал ранее тот же Женя: «что произошло, то произошло». Уже ничего не перепишешь и не изменишь… Ни я, ни ты… Ни они же все…
– Я его знаю? – И, вздрогнув скорее от резкого касания к своим же ногам и их сжатия, чем и от такого же голоса и вопроса, София сморгнула свое некое уже и монологичное наваждение в моменте от своих же все вдруг и ставших монотонными без перерыва и перебоя его до этого же ее слов и вновь воззрилась же перед собой пусть и куда же яснее, но и теперь же уже именно на его же руки на себе. – Соф?
– Нет. Пока нет! Но узнаешь… Как и все, полагаю же уже. И так же ведь, как и все же вокруг, но и все же еще – со временем… – поджала губы она и как-то чересчур громко и обреченно вздохнула. Во всяком же случае – как ей самой это показалось. А потом же еще и оказалось. Ведь и даже он заинтересовался этим. – Но и в разрезе же все еще… и уже… его, надеюсь, не раньше, чем и в «судьбах» же его по итогу же уже зачеркнут, перед этим же еще и «там» прозвонив!
– А я вот «надеюсь», что мне сейчас именно «показалась» – и ты же его так же сама сейчас и при мне же самом не защищаешь. Равно… как и не переживаешь все еще за него! Не заботишься о нем… – и только же заметив, как она закусила щеки с внутренних их сторон одновременно и отвела окончательно от него же свой взгляд, закатил глаза, почти срываясь на рык. – София! Ты вот… как Влад совсем недавно, честное слово. На «своих» ошибках учимся, а на чужих нет? Издеваешься, да? Ни разу ведь этим самым не помогаешь: ни себе, ни мне… Ни «ему»! А уж и молчанием сейчас – и подавно… И что же еще это за «нота» такая, что мне уже сейчас хочется найти его… поднять до самого высокого положения… выдрать-вырвать ее вместе со всем же его мироустройством, что внешним, что внутренним разом… и навсегда же забыть тем самым о нем и обо всем же, что с ним так или иначе связано, а и тем более – связанное и связывающее до сих пор его и с тобой как страшный сон! Что? Неужто и правда «синдром», м? Только уже – и к нему! И ведь если с Розой это еще было как-то понятно… и прокатывало же как «принуждение»… То с ним… Опять на те же все грабли романтизм-романтизации?
– Ну, сглупила я, да! И в очередной же раз… Да! А с кем не бывает? Знать бы мне все и всех – и не жить бы вовсе, да? Как и «все». С граблями, да… А что еще делать? Ведь и только так учусь на ошибках. Пусть пока и собственных… Но ведь и «пока». Да и все-таки же и так же… «моих» и «своих»! – Сорвалась София и даже ударила себя по ногам, наконец выходя из сумрака и постепенно же восстанавливая фон и внимание к себе всех. – Но бывают ведь и исключения… – и, глянув внимательно на него в моменте, тут же пожалела об этом, вспомнив сразу же, как так же ранее делал и сделал он же с ней сам. И закрутила затем головой из стороны в сторону. Но и было уже поздно. Ведь и по блеску же уже в его светло-синих глазах напротив она поняла, что и он же все понял. Но и из какой-то же уже врожденной просто гордости и вредности, кои он сам в ней и посадил, не хуже и того же все своего хвойника, решила продолжить говорить, но уже и чуть спокойнее. Чтоб уж если и повышать его и без того высокую самооценку, то и хотя бы сразу же при и удержав ее при этом и на этой же самой все конкретной высоте, как и с этой же все планкой. – И вот за них я как раз и «переживаю»! «Забочусь» о них… И их же «защищаю»! И, может, временами где-то и недоговариваю… Молчу и замалчиваю… Лгу! Но и только лишь чтобы из-за такой… или «не», но и подобной же ей и ему, им грязи… они уже не попали в беду… И сами не встали вдруг на их место – «примера»!
– А где в этом всем, я стесняюсь спросить, они же все, «исключения», м? – Изогнул свою правую бровь Егор, поджав и прищурив вместе с глазом левую и скривил равно губы в усмешке. – Все же ведь опять – «ты»! А «они»? Где все они, когда нужно и нужны же тебе? Почему только так, как им нужно? И почему так же только тот, и именно же «ты», кто им нужен? А и не наоборот: и тебе же – они! Они ведь могут справиться… со своим и твоим… и без тебя. «Могут». И смогут! Если ты… и только же «ты»… «сама» отпустишь их… и так же. Еще и себя же саму отпустив при этом, а и не «опустив» затем… Попробуй же «так»… хоть раз! Ты же и так слишком смелая и сильная… Чересчур просто: «сама»! Попробуй… хоть немного… уменьшить в той же силе, если и не в «смелости»… и притормозить. Перепоручить… Делегировать… Как… вон… и тому же Никите свое же творчество! Отдай что-то… им. Позволь… и самим! Ты же и сама это знаешь, понимаешь, что в этом есть толк, просто и, как обычно же, уже не принимаешь. Не сразу. Но… Всех не спасти! Как и всем же не помочь… Но и тут же ведь это не значит, что «все» – это «ты». Одна за всех и… без всех же за одну!
– Ну, вот и ты… – улыбнулась наконец и точно же, ведь уже и уголками губ вверх София. И не столько же уже и от недоумения, а и затем лишь только от проклюнувшегося все же понимания, к чему они все же пришли, не об этом и начав, сколько и от своего же интереса попробовать это и именно так. Хотелось ведь до этого. Мнилось самой и вначале же самом. Изначально и без него. Так почему бы и нет, в конце-то концов? Так еще же теперь и буквально же ветер попутный был и бил же точно в спину, а и не как обычно и с неправильной же ней – взаимно и в лицо. Так и требуя же уже прямо взять и нестись во весь упор, рассекая-разрезая весь же этот все и самый же что ни на есть морской простор. Под чистым же небом и со свободой же внутри. Оставив твердые скалы и темный лес где-то далеко позади. Вместе с благоухающими кустами сирени и цветастым травянистым полем. Взяв с собой разве что по ветке и пучку соответственно. А там еще и горстке же камней к ним. На память же. И все для истории-сказки же уже их и о том, как все же это было вначале раздельно и индивидуально, а стало и после, еще не в конце, но и так же все не идеально – едино. И с заполненными же до предела озоном легкими как поднятыми во всю же их высоту и так же расправленными во всю же их ширь парусами – двинулось только вперед и к новым же совершениям с лозунгом: «Дальше – больше и лишь вместе». Теплоход все же вернулся и даже забрал. Пусть и запретив при поднятии на и к себе же пить – именно в том самом понимании. Как и пусть же пока и это же самое «вместе» – еще только зачинающееся. Но и как начало же пути и проба пера – проложено и не положено! – Нашли «тебя»! Нашли и… «меня». Где я делю, а ты и не разделяешь… Все в той же пропорции и том же порядке: «Стеб – забота, забота – стеб…».
– Да целуйтесь уже! – Прорвалась вдруг в их мир Карина. Так еще и тем же самым ветром их стороной не обошла. Правда, и теперь уже состоящим лишь из ее же собственного штиля. Без какой и чьей-либо подмоги. С таким же еще чистым молочно-кислородным коктейлем, как и сахарным петушком в глазури. Но и это ведь еще хуже, чем и будь она с яблоком в карамели. Параллельно же еще и повторно при этом подтолкнув-боднув Софию к Егору. За что и почти тут же получила «матрешку-домино» и бумерангом же возврат своего удара обратно. Как и самой же брюнетки на свои же ноги вновь, только уже и со всего же ее размаху. Приложившись уже не только и не столько к ним и ней же головой, сколько и всей же верхней заднею частью-поверхностью своего же тела. – Ма-а-ать… До чего же ты тяжелая-то, а!
– Будешь в следующий раз знать, как лечить меня моими же лекарствами после и того же все как ударила моим же оружием! – И, громко рассмеявшись от поступившей тут же и по адресу в ответ щекотки, закрутилась в руках шатенки как уж на сковородке. Стараясь теперь же еще при этом параллельно и на ее же собственные к ней тычки-толчки – вытолкнуть с машины уже ее. Но так ничего и не добившись, что одна, что другая – получили лишь тихо-веселое мнение от Никиты на это же вот все в своих же почти руках: «Ненормальные». И глухо-твердое со стороны от Егора: «Еще поцарапайте мне ее тут, ага!». – Своим ведь не жалко?
И, как в случае же с «холодом», каждый из них, но уже и всех, вновь понял лишь свое. И пока одни же грезили о кожанке, думая: «Не пуговицами же рубашки Софии царапать, а замком и заклепками Егора же куртки». Другие же – о сестре: «Свои же люди – сочтутся». Третьи посчитали, что и грех же ведь было и спорить, что с первыми, что со вторыми и не спорили, будучи и ближе же всех к эпицентру, да и ведь: «Каждый из них был в том или ином моменте прав». Как и эти же вновь четвертые-эпицентр-двое, что вновь копнули в нечто глубже и обменялись же тут же уже и своими на двоих мнениями на этот счет, пусть и только лишь в головах, но зато и сугубо меж собой:
– «Сво…ей» – моей или твоей? – Прищурился скептично-строго блондин, но и улыбки же так и не сдержал.
– Хороший вопрос! Возможно же уже, что и «нашей»… Но и раз такого «варианта» у тебя не было – я знаю другой, но и такой же все, как и сам же твой вопрос: «свой же хороший ответ». Пусть и который, да, снова может быть и будет не в кассу… – закусила в просьбе и тут же извинении нижнюю губу София, получая сразу же и определенно на это же в ответ его тяжелый вдох, но и более же ничего, к чему уже и так готовилась. И, посчитав же тут же это за разрешение и своеобразную отмашку, гордо вздернула свой суженный подбородок, будто бы и сама же вновь все решила. На деле же – лишь бы он только не увидел, а там и вновь же затем услышал, давя же это все еще в себе и изо всех сил, как она уже и почти что в голос готова рассмеяться от собственной же недосценки. – Но он «будет» здесь! Да… «Если я не против них – это не значит, что я против тебя! Я просто с ними… И с тобой! Как третья сторона вопроса и ответа».
– Это уже можно посчитать за «признание»? – Чуть тише обычного спросил Егор. Не теряя, конечно, при этом и опять-таки своей же все серьезности. Но и в то же время – будто и смог даже в мыслях потерять как раз таки и свой голос. А заодно еще и задержать дыхание. Так и одновременно же с этим – еще и снаружи. Тут же почти и закашлявшись от двойного же спертого состояния и такого же удушливого ощущения.
– «Можно»… если осторожно! «Если» за ним же не последует моя-твоя проблема-ошибка с излишней же уже твоей «вдохновленностью», а последует же, наоборот, просто «наше», такое же «мое» и с «твоим» же – как раз таки для вдохновения и вдохновленности других. Будь то тот же Никита, Карина или… Влад! Да и нужно ли оно нам? И они? Во всех же смыслах! – И, не дождавшись ответа, который и вряд ли бы уже последовал, не столько же и от общей их на двоих ошеломленности, что они и спустя столько времени наконец-то более-менее нормально поговорили и пусть же и не все, как и всех обсудили да и так же решили, но и уже ведь есть прогресс, к такому ведь и уже пришли: от принятия взаимных молчаливых кивков к пониманию отрицания же меж собой, сколько и оттого, кто она и такая, чтобы лишать его того же, чем и он же, как и они же все сами ее и несмотря же ни на что все-таки наградили – времени на адаптацию, брюнетка вновь перевела взгляд на Карину, а затем и на того же все Никиту. – Прям так похожи, что и даже сочетаются? Может, еще и смешиваются?
– Было бы странно, если б: нет. Учитывая еще, что он ее, сирень, чуть ли и не лично выращивает… но и благо же пока и лишь под собственными же окнами! – Хохотнул Никита, зарываясь лицом в волосы Карины и таким образом еще переключаясь, возвращаясь не только с ней и сам, но и переключая и возвращая других к их же все старой теме. Так одновременно любимой им, судя же и по нему самому и злободневно-ненавистной самим Владом. Пустившим тут же щупальцами, а там и сетью-паутиной свой же горчащий шалфей почти что и по венам же каждого из них через их носы же. – Можно же и вполне сказать, что я как раз таки и с одним из кустов ее-его сейчас и сижу здесь и сейчас, рядом и разговариваю… – и, в моменте же получив толчок-тычок от двух девчонок сразу, закашлялся и сразу же исправился. – В твоем же лишь лице, София! А не с тобой и… как с кустом. Да ведь и такое – только с ним же самим рядом! И с тобой… Раньше же такого эффекта, как и ассоциации же в целом не было… И ведь одному только дьяволу известно – на каких корнях и во что, а и точнее кого именно они погружены!
– А ну-ка… цыц! – Шикнул наконец Влад и в его же все сторону. Пусть и чуть ранее же еще предвосхитив сам и свое же появление в их диалоге. Но и не побрезговав же ко всему же добавить еще и словами леща. – Ты так и не доказал это – значит, не было. А чего не было – того и сейчас нет: взятки гладки! Как и с тем, что… Я перекапываю почву не потому, что и кого-то закапываю, а потому… Потому что: «потому»! Так надо… И все! Добавляю чуть больше кислорода корням, вот, чтобы растеньице только дышало!
– Тоже мне… любитель. Флорист-садовник недоделанный… Я же скорее и вновь поверю – в свою практику, нежели и в твою теорию! – Показал ему язык младший, лишь на мгновение повернувшись назад и тут же вернулся взглядом и телом назад – вперед. Пустив в противовес и параллельно же ему самому свою же пахучую чайную розу. Но даже и на часть не смог перебить ей все то и его. – Где… и в детективах же тоже… знаешь кто действительно убийца? А и в данном же случае все – в твоих. Садовник! Куда-то же ты их деваешь, девчонок, что входят в парад и больше… не выходят. Вообще. Никогда!
– Они выходят… в хит-парад! – Процедил рыжий, цедя ко всему же и так же еще и своим же потемневшим янтарным взглядом затылок брата. – В печать и тираж. Издаются!
– Это такой… тонкий намек на «Книги – бумага – дерево»? – Фыркнул на его же заявление Никита, никак не отреагировав на обжигающий зуд, а затем и на прямо-таки и прожигающую уже боль, будто и прорезающую, прорывающуюся внутрь его черепной коробки с каким-то уже и маниакальным желанием узнать: «насколько в ней пусто и сколько потребуется мяты, чтобы заполнить все это свободное пространство – свободой же, как бы тавтологично это по первости и ни звучало?». – Только и… в обратном порядке! И такой же последовательности производства, да? Или все же и как неординарная альтернатива: «Камень – ножницы – бумага»? Но да, все еще в твоем стиле!
– Нет, это тонкий намек на… заткнись уже: «палю всех сегодня я, а не ты»! – Отрезал Влад. И, дабы уж не продолжать демагогию, пустой разгон по сусекам и перекатывание-переливание из пустого в порожнее, цепляя же еще и плюс ко всему между делом, но и сплошь и рядом одни лишь и его пренеприятнейшие триггеры, перевел взгляд на свою уже и излюбленную парочку. И сразу же просветлел и ликом и взглядом, только приметив такие же бестолковые, как и их с Никитой разговоры, попытки Софии опустить ноги и сесть самой. – Не только же за этим мы вернулись, да, кролик? Вышло ведь и совсем не страшно. Вполне же себе и жизненно… Жизнеутверждающе даже, я бы сказал! Или лучше: смертеутверждающе? Неважно! Важно, что особенно, когда глаза почернели. Но уж если чего и бояться, то точно не этого! Да ведь, Егор? Тебе ли не знать.
– Ну да… ему-то, Влад… как раз и не знать! – Ответила за Егора сбивчиво София и вновь брыкнулась, на что же только еще сильнее и крепче затянула свою же собственную удавку в лице его же захвата теперь уже и обеих рук на себе и своих же все ногах под хитрый же прищур серо-синих глаз и такую же улыбку. – Глядишь, так… не он бы… укрепивший меня и изнутри… да и ударами туда же и там же… давно бы уж прибежала к вам же всем сдаваться и плакаться… Жаловаться. Но… увы и ах! Внутренне… и теперь… вполне же можно выдержать бурю и извне. Внешнюю! «Сильная внутри и хилая снаружи»: как… забористый подзаголовок и эпиграф… к моей же все и всей же жизни!
– Как и смерти! – Теперь уже и ее же саму перебил Егор. Не без победного смешка проследив за ее же уже и сдающимся, опускающимся и отпускающим, почти что уже и спокойным положением тела без какого-либо встречного движения. Разве что еще и с дыханием. Со сведенными же и замершими на месте домиком в обиде от проигрыша темными бровями и выпавшими же параллельно с осадком его же еще морской соли на них сухими и слегка поеденными всем и сразу губами от поражения. – Ну… хоть и кто-то же понял, а и главное оценил мой вклад-подтекст в это же вот все, прочитав, так сказать, и всю же истину-смысл мой ранее и сейчас же между строк! Что ж… Поздравляю! Это твоя максимальная планка-предел, София! Неси же ее теперь с честью и достоинством… Гордо! И пусть же фишка была не совсем и в этом… Да и, что уж там, совсем не в этом! Но… Ты же у нас все-таки… писатель! Приукрашивание и преувеличение – это твое собственное понимание-принятие всего… и всех! Как и твое же, собственно, все. Как и ложь! Что и подчас же уже – и не только себе. Зато и все же: твоя.
– Егор! – Осадили его тут же и одновременно Женя с Александром. Взметнувшись еще и своими солнечными всполохами и жаром костра почти под самые же и небеса, заставив всех же и сразу, но и кроме все себя самих мельком облизать губы и не по одному разу, как и не по два же раза затем еще и сглотнуть, заступаясь и вступаясь таким образом за свою же сестру и дочь, равно как и вновь за прекращение всего хорошего и на сегодня. Но и более же ничего не сделали. Продолжив и дальше бросать и обмениваться же с ним внимательными и строгими, короткими своими взглядами. Что и Егору уже даже пришлось для общего же удобства повернуться к ним боком, чуть приподняв же и тут же согнув свою же левую ногу в колене и направлении себя же на капоте, на правой же в это самое время все еще продолжая удерживать ноги же Софии, и переводя теперь свое внимание и время от времени с них на брюнетку и обратно. Ведя будто и параллельный же диалог с ними, с ней и внутри же себя еще самого при этом. И подмечая, как и оба же в один момент напрягшись, так и так же почти сразу же и распряглись. Только увидев и так же наконец правильно распознав кивок уже от Влада к Егору и тут же качание головами обоих к ним же самим, мол: «Кое с чем мы все же так и не решили… Хотелось бы добить. И если уж и не до конца, как и не сначала же уже, то и продолжить добивать в этом моменте-вопросе – сейчас. Где и пусть же, и может быть, все еще и рано, но и чтоб уж точно и более – не было поздно». После чего уже и сам перевел вновь взгляд на нее, а затем и на них. И снова на нее. Не прося уже тем самым, а и практически именно требуя-указывая следовать за ним. Те же, в свою очередь, хоть так толком до конца и не поняли, к чему было все это, как и их же само настырно-насильное им возвращение к ней, они бы и сами с этим вполне справились, но так же все и сделали, как он показал, вдруг, может, именно так и сейчас же действительно надо. И только потом же, как и только сделали все как надо, поняли, вспомнив же еще при этом и сами же все. Как и куда и к чему, на самом деле, тот им и их же самих вел. Когда уже и саму Софию вновь чуть трухнуло от возвращения в ее же так же заинтересованное их переглядками поле зрения – Влада же и его левой кисти. Где он просто же да и как ранее же все открыто прикрыл ей рот, будто бы и зевая. Но и тут же ведь – уже при и на глазах же вместе с тем и с ней же самой у всех. И где ее саму уже чуть ли и не повело от одной лишь только и своей же мысли, хоть и будто же тут же продиктованной еще и ими же всеми: «неужели – опять и сейчас?». Но и где тут же почти снова, так еще и с внутренней же благодарностью от себя оказалась прижата не только еще сильнее и крепче, но уже и так же еще ближе. Будучи теперь уже буквально и вколоченной ко всему и пусть же и не приколоченной и к кресту, хоть и мученик, но и к своему же все месту, как и всеми же взглядами и со всех же их к своим же таким же сторон разом. Ну и все. Вертаться – поздно да и уже никак. Отступать – так же некуда: за спиной еще и дрожаще-дражайшая при этом всем Карина, что и вот-вот же вновь попадет, как и Никита же, под перекрестный огонь зазря. Нужно досдаваться. И она решилась! Как и на хату после сарая, так и одной же в чистом поле перед новым же кострищем в труселях с зайкой не стоять. И пусть же это вновь будет похоже на: «перед смертью и еще же немного подышать». Как и на: «заодно же еще раз, последний-препоследний, честно, перевести стрелки на летнее время». Но ведь и только так работает: «дашь на дашь». Если уж и не говорить еще и за баланс с равновесием. Да и коль уж они сами буквально и напросились, пойдя пусть и только лишь пока по верхушкам и сливкам ее, но и она же тоже должна поиметь свое, капнув так же и к их уже варенью. – Вы же вряд ли увидите то, что не вижу даже я. И как это же, все мы еще и уже знаем – из-за кого! Не знаем лишь да и так ли уже все: «из-за кого… и уже она сама… таит это все от меня… и всех же… вас?». Прикрываясь же лишь тем: «чтобы ты не носила… и не несла же… в себе то, что тебе же самой… тогда не принадлежало… сейчас не принадлежит… и в дальнейшем же тоже и так же принадлежать никогда не будет»!
И как только же это произнесла – сразу же навострила уши, как и глаза, в попытке выцепить хоть что-то похожее, знакомое для них, как и в дальнейшем же уже для себя. Привлекая сюда параллельно и все же свои еще эмоции, чувства и ощущения. Какой-то частью лишь себя и до сих пор же все еще надеясь, что ничего нетакого не найдет и не увидит. Но и на деле же, как это обычно и часто же, всегда как минимум и с ней же самой бывает – приобрела все и только лишь обратное в виде: горького цветочного сожаления, горячей донельзя вины, солнечно-светлого сострадания и что ни на есть самой же настоящей морской ярости из самых же его и глубин, да и почти что и таких же все титанов. И как удачно же, что и все без последнего же, хотя и жаль, так бы хоть и какое-то нормальное стечение-разнообразие было – опять на и для нее же.
– Об этом ты говорил, Влад, да? Об этом: кое о чем? А и точнее же и уже: кое о ком! – Чуть повысила под конец голос София, начав соответственно и все же с него. Но и не решившись же тут же и больше задерживаться на нем, а то и, чего ради, еще чего же и похуже найдет и увидит ко всему же. Хотя и куда уже? И так же все: хуже некуда. Все-таки отлипла от него и несколько же раз повторно пробежалась уже по всем взглядам перед собой: справа налево и обратно. Но так и не увидела же, что так, что этак ни капли сомнения. Ни в одном. Все же будто и враз же поняли и без переглядок, как и диалога же да и любого уж меж собой: о чем-ком она была и есть. Как и разглядела же еще ко всему и такому же ведь безрадостному предыдущему спектру еще и еле узнаваемую, почти что и непроглядываемую, но и все же имеющуюся кисломолочную боль с легкой присыпкой жалостливого сахара. И так ведь не вовремя. Да и вновь же – гораздо хуже, только уже и не яблока, а соли и на раны. Которой было и так ведь много в ее жизни. И без этого. А тут еще и добавка, о которой она даже и не просила! И так ведь хорошо еще запомнила – как именно и в ее же глазах она выглядит. Чтобы даже и не видя, сидя все еще и спиной же к Карине с точностью до диаметра зрачка и мимической морщины на лбу вычленить ее из всего же ее спектра эмоций, как правило, искусственных и натянутых уже на и до. – А ведь еще и подумала… зря же по итогу… что вдруг и сойдемся на дашь на дашь… – скривилась она и обреченно поджала губы, покачав головой из стороны в сторону, – …и так же прокатит вам эта… и моя… такая блажь! Сойдет уж как-то и за правду… Не всю же опять-таки и от меня самой же, да, но и хоть что-то же уже, а? В обмен же все… и на вашу же… такую же правду все-таки. А она… ваша же… вдруг и не такой же – собой и полноценно же оказалась! Иронично… Как и ваше же сейчас и после нее же – молчание! – И, бросив короткий-колкий взгляд в сторону Егора, вновь обратилась ко всем остальным, цепляя своей сиреневой свежестью с росой и утренним дождем еще и сидящего за спиной Никиту. – Что, и это тоже нельзя говорить? А что тогда можно? К чему вообще тогда был весь этот разговор? Чтобы разговорить уже меня, а самим промолчать? В отместку?!
И будто только с пониманием, с мгновенным же и секундным осознанием-принятием, с удара же буквально и реальности по ее же все еще розовым очкам, что были только примерены и не закреплены, не запрещены, как и примерка же их, так и они сами, но и не говорившие же при этом вместе и о том, что можно уйти от них все так же тихо и спокойно, без ущерба и последствий, что и от врача и средь очереди, после и того, как и пробежался по ней со своим же «Только спросить», она ощутила насколько сразу же похолодели и отвердели руки на ней, настолько же, насколько же и сильнее ее сжали. Будто бы уже и прямо-таки боясь, что, ненадолго выпав из ситуации, и с возвращением же таким же быстрым в нее – она все же убежит. А она ведь и хотела. В тот же самый момент и миг. Да даже и улететь. Влетев перед этим же уже и в нее же уже родимую с такой скоростью, что, казалось, и искры из глаз полетят от взрывающихся и сгорающих на подкорке салютов. Но все же и осталась. И лишь из-за того, как и оттого же, что единственный, кто не покрывал всю же эту дружную пятерку, а и точнее четверку, если все же и вычленить по возможности, важности и значимости, а то и вовсе же главности и такую же двойку, состоящую все из Влада и Егора был на самом-то деле и была, как и единственной – Кариной же, грудную клетку ее медленно, но верно начинал раздирать истерический смех. Что и должен же был вроде идти и как раз таки после слез. Но и не на глазах же у общего траура, похорон и самой процессии! Вот только сам пик и апогей, как и апофеоз с ее собственным катарсисом, были достигнуты враз и за шаг же до точки же полного невозврата, того самого пика и склона же эмоционального срыва, где организм просто не знал, как поступить иначе и сбросить все это с нее же самой, как и с себя же без жертв. В данном же еще и как никогда же конкретном случае: нервных клеток. И решился таки пожертвовать чужими. Как и своими-ее же эндорфинами. При высохших же давно и неправда слезах на своих-ее же глазах, так сказать и в протест: ни траура, ни похорон. Так еще и за Карину же, которой все же это было еще более невдомек. И пусть обе же и равно не так много общались с парнями. Где и София – лишь и с некоторого время только лишь и начала это делать нормально. И из-за своего же все молчания. Что и можно лишь сказать: по причине. Воспаление хитрости, разве что и не иначе. Но и все же! Карина же еще и в обществе же еще самой Софии – не так много и была с кем. Была лишь с Никитой. Но и тот же все, имея в расчете же ту же Софию, круг не замыкал: ничего же не говорил ни одной, ни другой. Вот и получалось же, что ей было еще хуже и сложнее, чтобы понять все и в общем, так еще и частности – насколько различно и двоично распознавание Софией же каждого из них. Как и каждым же из них – ее самой. Взаимно! Насколько же и двояко. Как и настолько же противно. Противно и больно, обидно от осознания лишь и схожести с кем-то там. Не имея при этом же и никакой пока возможности узнать – с кем именно. Так еще и зная же то, что это знают и имеют они и сами же это ей никак не дают! И пусть же она еще при этом и понимала, что не имеет совершенно никакого права что-либо предъявлять им, ведь врет и сама, зная то, что и в свою же очередь уже не знают они. Но! И что-то ей еще параллельно подсказывало, что ее ложь никак не будет котироваться с их ложью, поделенной-разделенной равно на них всех. Когда же и ее – только с Кариной. И то же ведь – частью. Да и меньшей же еще при том, чем и с тем же отражением или дневником. Был ли это тот самый момент, когда свое и ближе к телу? Или так и есть и было же еще изначально, на самом деле? Ей это только лишь предстояло узнать. Но и почему-то же именно в этот момент, сейчас и здесь, с ними же – вдруг и вовсе же перехотелось. Ведь и вполне же могло и с ними же со всеми быть еще и так, как и с ней же самой, что они держат и лишь таким образом в себе и при себе эту свою же и уже боль. Чуть еще при этом и меньше же, чем и сам Егор, который уже и вовсе не держит, если и вообще когда-то и при ком-то же, где-то держал. И никак не сдерживается. Что и само собой уже и не намекало, как и не намекает же до сих пор, говоря чуть и не прямым текстом, а буквально и прямо-таки уже крича, какое недюжинное ее количество, как и качество, есть в нем. Где и стоит же ей лишь начать, подкопать и надавить в этом, как и им же самим в ней, и все выльется разом наружу. Сметая гноем все и вся же на своем пути как цунами! Ей не хотелось этого. Не хотелось повторять, коли уж она и так похожа. Им ведь, может, уже и физически-практически плохо от этого. А она же тут сама и еще возьмется теоретически и морально дополнять – и добьет. Изобьет и убьет. Вовсе и буквально! И всех же. Как и каждого же при и до этого по отдельности: изнутри наружу. Стоит ли это того, чтобы ворошить, поднимать и топить же по итогу? Нет! Хотя бы и потому что они не сделали с ней этого раньше – за ту же все похожесть. Пусть и тот же все Егор и пытался поначалу. Но и главное же слово здесь, сейчас и с ним: пытался. Пытался да не смог. Отступил. И пусть еще и не до конца отпустил. Но и срывался же, по сути и факту, не на ней. Не на нее. Через нее! И хоть и тоже, конечно, мало приятного. Но и чуть понятней и принятней стало. А если же еще и вспомнить – так она и сама же лезла на рожон и под самую же что ни на есть горячую руку. Не виновата в этом, конечно, нет. Но и он не виноват. Ведь так ничего и не сделал, что вышло и было бы за рамками или гранью. В принципе: не сделал. Да и не делал. Не собирался даже. А она ведь еще и всего-то не знает. Как и как его это только могло ломать. И ломало! И как он же себя этим ломал, чтобы только не ломать и не сломать ее. Ее же саму и в себе – несобой же. И пусть же еще так же все, но уже и ей самой поначалу и очень хотелось отказаться от этих мыслей да и любых же все о нем и ответить уже ему и самой же болью на боль. Как и злом же на зло. Но и это уже и до сделал он же с собой и сам. И, как видно же и после, стало все-таки хоть и чуть-чуть, но легче: как и ему же самому, так и ей. Но и вот что ей до сих пор не было понятно: «почему ей?». Вот именно и это же вот все – ей. Самой. И одной! А и не вдруг и той, на кого она так похожа. Неужто ее уже и нет с ними? Ни рядом, ни вообще. Нигде и никак. Неужели она так и не узнает, кем она им по итогу-то и приходилась? Им же и всем! Да и ей же самой, если они и опять же так похожи. Как и не узнает же и то, могла ли она быть и тем самым двойником из семи? Или кем-то, кто мог быть и гораздо ближе? Мог ли и тогда, в таком же вот случае врать ей ее же собственный отец, утаивая уже и таким образом не только свою и ее же мать? И хотелось ведь знать все, и кололось же это. Останавливая и успокаивая, одновременно еще и бодря, держа в тонусе лишь и все одним: всему свое время. Не рано же, не поздно – она все равно же и все узнает. Придет же только и одно оно. Уже и без «но». И узнает же обязательно, ведь и еще же, кто верно и долго ждет, получает свое. А там уж и: все. Тайное же всегда и во всем, при всех же становится, так и станет же явным вновь, так или иначе и в любом же случае. Да и было бы, конечно, уже прямо-таки и странно, как и сказал же ранее Никита: если бы они и не учились друг у друга, не научившись же и по итогу брать тактики поведения друг друга, но уже и за свою же личную основу и фундамент. Привнося же только потом и уже в это и что-то свое, от себя. Чтобы только и затем кто-то тоже мог взять это у них и сделать же то же самое для себя и других. Семья ж таки! Один за всех и все за одного. И так ли уже важно, что было там? Гораздо же важнее же, что здесь и сейчас. И именно же – с ними. А и под этим углом: свое было, есть и будет ближе к телу. Свое – от каждого и каждому же. Без исключений! Как и где она только не хотела раскрываться до конца и под конец, как минимум не одна и как максимум же со всеми, так и они были такого же мнения: она – за них, они же – за нее.