Верь своему ангелу

В этот момент прозвучали склянки, приглашающие обедать, и соперники, оставив партию, явно склонившуюся к безоговорочной ничьей, отправились в кают-компанию. Столик у них на троих, вместе с ними сорокалетний капитан французского иностранного легиона Стив Фариссон, уволенный из армии по контузии. Майкл принял его сразу с недоверием: «признайтесь, Вольдемар – это ведь ваш человек? Слишком он смахивает на выходца из России, поскольку сочувствует коммунистам. И потом – эта контузия! Контузия, а не ранение лишь только потому, что она в отличие от ранения внешне незаметна». «Но ведь это вы, а не я пригласили его за наш стол, – возражает Макаров. Майкл на секунду задумывается, – неужели я? Ах да, он ведь стоял посреди зала, озираясь, а следом приближалась дама, явно намереваясь присоединиться к нам. А ведь это была бы катастрофа для нашей мужской компании. И я был вынужден его позвать к нам, его – вашего тайного агента, – смеется Майкл. Обедают они, обычно молча, но когда подают десерт и выпивку англичанин продолжает политические дискуссии, начатые за доской.

– И вот теперь, когда Англия с превеликими лишениями для своей короны создала столь привлекательные системы, позволяющие беспрепятственно и плодотворно вести бизнес в этих заброшенных прежде странах, когда все это воздвигнуто тягчайшим трудом и взлелеяно в муках, теперь появляются хищники, желающие отобрать все это при помощи грубой силы.

Владимир вопросительно посмотрел на англичанина. – Хищники?

– Да, самые настоящие! Алчные и грубые, и все это называется немецким реваншем.

– Вы думаете, что Гитлер собирается напасть на Великобританию? – вмешался Фариссон.

– Уверен на сто процентов! – продолжает горячиться Сквейдж, – но не только на нас, но и на вашу Францию тоже. Хотя у нее, несчастной, и отбирать то нечего, она уже и так растранжирила все свои колонии. А вот у нас ему, конечно же, есть чем поживиться. А для войны многое потребуется!

– Но ведь очень многие считают, что первой мишенью у Гитлера будет все-таки Россия! – не соглашается капитан, – да и сами немцы вовсе этого не скрывают.

– Обман! Везде сплошной обман! Напасть на Советский Союз, имея за спиной две такие мощные державы, фюрер не рискнет. Первой будет Франция, затем Англия. Хотя нас может спасти пролив. Но не думаю, что это может быть столь серьезным препятствием для вермахта. Недаром немцы делают упор на авиацию и флот. Да еще и с подводными лодками.

Покончив с десертом, они вернулись к шахматам. Фариссон сидит с ними, в шахматы он не играет, видимо его заинтересовал политический диспут, затеянный англичанином. Хотя для Макарова понятно: немецкий агент или прощупывает общественное мнение, или же вбрасывает дезинформацию. Ладно, посмотрим, что будет дальше.

– Так вот, насчет флота и, особенно подводных лодок, у немцев взят курс еще с четырнадцатого года. А сейчас они продолжают его усиливать, ясно, что все направлено против великой морской державы, моей страны, – продолжает Майкл, начиная новую партию. Поговорив немного о Первой мировой, он неожиданно припомнил совсем ветхую старину: семилетнюю войну 1756 года. Переход этот сделан неспроста. Англия в ее ходе разгромила Францию и увенчала свой триумф, отобрав у французов Канаду, Южную Каролину и полностью вытеснив их из Индии. Но причина, оказывается, не только в этом. Сквейдж использует момент, чтобы лягнуть Россию и провести удачную на его взгляд политическую параллель. – Россия воевала в союзе с Англией и превосходно выполнила свою миссию, разгромив пруссаков во главе с непобедимым Фридрихом, чего тот никак не ожидал, но затем вдруг заключила мир с этой же поверженной Пруссией. Как вы все это объясните нам, уважаемый?

– Я не настолько силен в знании столь отдаленных событий, но помню еще из гимназического курса истории, что Петр Третий родился в Пруссии и до 1742 года, а это целых четырнадцать лет, он носил имя Карл Петер Ульрих. И еще он с самых юных лет преклонялся перед прусским королем Фридрихом, так что не столь уж удивительно, что вступив в декабре 1761 года на российский престол, он тут же через один или два месяца заключил союз с Королевством Пруссии. Нужно не забывать, что это все-таки была его родина совсем в недалеком прошлом. Но Елизавета его тут же расторгла, хотя войну не возобновила, видимо, у нее были для этого веские основания. А в июне не стало и самого виновника замирения, Петра Третьего.

– Да? А я и не знал. Я считал, что он дожил до глубокой старости. А в чем причина?

Макаров взглянул на англичанина с подозрением: не может быть, чтобы тому не были известны такие факты. Но во взгляде Майкла искренний интерес, и он решил продолжить.

– Версий его внезапной смерти несколько, но главная – приступ геморроя.

– Да бросьте! – рассмеялся Майкл, – разве от геморроя умирают?!

– Простые люди, может быть, нет. Но вы не забывайте – это был все-таки царь, – возражает поручик. Он уже уловил причину столь сильного любопытства Сквейджа: связав в пару своего коня и слона, он двинулся на левый фланг его позиции, рассчитывая отыграть там две фигуры за одну.

– И не просто государь, а молодой человек, только вступивший на престол и решивший доказать всем свою большую значимость и высокий профессионализм, чем предшествующая ему на этом троне его родная тетя Елизавета Петровна. Вы хотите услышать об этом подробнее, господа?

Майкл не просто хотел, он даже просил, к тому же, его просьбу поддержал Фариссон. И поручик поведал своим слушателям занимательную историю несчастного царедворца.

– Многие историки считают, что полоса невезения для будущего российского императора началась в самом начале его жизни. Его мать, старшая дочь Петра Первого цесаревна Анна, умерла вскоре после родов. А его отец, сын герцога Гольштейнского, скончался, когда мальчику было одиннадцать лет. Поэтому его воспитанием занимались случайные люди, что не могло не проявиться в дальнейшем целым букетом отрицательных черт характера. Ко всему, мальчик с детства пристрастился к вину. Его тетка Елизавета Петровна привезла юношу в Россию, где окрестила под именем Петра Федоровича, поскольку отца звали Фридрих. Теперь претендента на российский трон предстояло сделать семьянином, что и блестяще исполнила все та же царица Елизавета. Она женила Петра Третьего на принцессе Ангальт-Цербстской, будущей великой императрице Екатерине Второй. (В этот момент Владимир сделал рокировку своего короля, на что Майкл, возможно, не обратил должного внимания. Он все еще горит идеей отнять задаром у поручика слона и пешку. Или же он действительно так увлечен этой историей? Как бы то ни было, у него теперь есть шанс обыграть англичанина). У молодых отношения не складывались с самого начала: высокий интеллект супруги не давал возможности найти точки соприкосновения с инфантильным мужем. Помимо этого, был еще какой-то физический изъян у молодого государя, ограничивающий его способности в постели. И только после того, как ему сделали соответствующую операцию, в 1754 году родился сын Павел, тоже будущий император. Это событие нисколько не улучшило отношения в царской семье: Петр завел любовницу и совершенно отдалился от жены. Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Екатерины, если бы не братья Орловы. Возможно, что на царском троне никак бы не удержалась привезенная из Германии, а затем брошенная всеми юная фройлен, и к славе России, у ее руля не стала бы столь замечательная самодержица. Алексей Орлов, будущий герой Чесменского сражения, и его брат красавец Григорий, безумно влюбленный в беззащитную на тот момент молодую женщину, действовали молниеносно. Утром 28 июля Екатерину перевезли из Петергофа в Петербург и провозгласили императрицей, затем с группой гвардейцев отправились опять в Петергоф, где находился Петр Федорович. Для свиты братьев не составило большого труда расшвырять «голштинскую стражу» и увезти его в Ропшу, где он и подписал отречение. Но случилось нечто непредвиденное – Петр Третий там внезапно скончался, и никто не мог точно утверждать, при каких обстоятельствах это случилось.

В этом интересном месте Владимир обрушился на королевский фланг Майкла и вынудил его капитулировать через несколько ходов.

– Черт! Я этого от вас не ожидал! – негодующе воскликнул англичанин. – А откуда здесь взялись стазу две ладьи? После рокировки, говорите? Ладно, я сдаюсь. Раз вы уже убаюкали меня столь интересной легендой, то доскажите ее хоть до конца. Хоть какое-то утешение!

– Это вовсе не легенда, мистер Сквейдж, – смеясь, возразил Макаров, – это печальная русская действительность, в которой, как во всем на свете, присутствует детектив. Врачи констатировали инсульт при обширно развитом геморрое, усугубленные обильной длительной выпивкой. Но тут поползли слухи: во дворце вечером произошла драка, а уже утром Петра Федоровича нашли на полу его кабинета мертвым. Многим хотелось увидеть в сих событиях руку братьев Орловых, якобы расчищавших место на престоле для Григория, возлюбленного Екатерины, но доказательств тому до сих пор никаких нет. Разве признание гвардейца Дмитрия Басаргина о том, что ему все-таки пришлось разок стукнуть по скуле бывшего царя, и то исключительно для порядка, так как « он, распоясавшись сам с кулаками в лицо ко мне полез. Вина все требовал, мы и подавали ему, пока оно не кончилось. А где ночью его взять? Но он, морда немецкая, не понимает, пьяный, а драться лезет. Вот и стукнул я его легонько по скуле, чтоб не лез. И он успокоился». Увидев пудовые кулаки гвардейца, любой бы сразу согласился, что после этого следует успокоиться. А братьев в ту ночь, к счастью, во дворце не было. Кутили они далеко от места событий, и их алиби железное. Вот так бесславно и трагически прервался путь неудачливого царедворца, заключившего столь неугодный для вашей Англии мир. Но она отомщена провидением, Майкл, так что не возмущайтесь.

– Нет, вы меня не успокаивайте, – англичанин продолжает разбирать события, давно отошедшие в прошлое, но они, оказывается, нужны ему для нового прыжка в настоящую ситуация. Все еще обсуждается Пруссия, которая стала теперь Германией, она беспокоит Сквейджа больше всего, но он не забывает и о России. – Спасибо, Владимир, что вы так ярко просветили меня насчет того злополучного мира, ведь оставалось дать всего лишь один щелчок, чтобы добить пруссаков окончательно. Но я вспомнил и о другом мире, который заключила все та же Россия, совсем уж недавно в 1918 году, в Бресте, между большевиками и Германией. Вы, конечно же, сошлетесь на то, что войну начинал царь, которого уже и след простыл, но ведь временное правительство не отказалось от прежних обязательств перед Антантой. Ведь всем было понятно, что в лице Австро-Венгрии и Германии мы имеем агрессора, и Россия должна была выполнять общее дело его обуздания, иными словами – полного разгрома их армий и уничтожения военного потенциала.

Макаров молчал, и это еще больше распаляло Сквейджа.

– Но коль большевики не стали продолжать войну, то тогда стоит согласиться, что версия организации большевистского переворота в России на деньги Германии имеет под собой реальную основу. Я снимаю шляпу перед господином Лениным, я восхищен его предприимчивостью. Организовать свержение одной империи на средства другой – это даже гениально! Хотя будем справедливы, никакой империи Ульянов не сокрушал, ее до него уничтожили социал-революционеры и социал-демократы. Вот уж действительно вздорный народ: царя свергли, взамен ничего путного не предложили, и, не сумев удержать власть, свалили все на тех же коммунистов. Но во главе их уже стоял Сталин, который довольно быстро разобрался со всей этой публикой. Вы продолжаете молчать, уважаемый, но хотя бы скажите мне, как это все расценивать? Вы что – со всем согласны или же у вас, как всегда, мнение, выращенное в вашем сознании под влиянием особой русской идеи? Суть, которой никто в мире не понимает. Конечно, кроме вас, русских, хотя иногда даже и в этом можно усомниться.

– Признаться честно, Майкл, я даже не знаю, что вам ответить. Если я скажу, что любое прекращение войны всегда идет на пользу человечеству, хотя бы потому, что перестают гибнуть люди, вы сочтете это банальностью. Я не такой уж пацифист. И всю свою не столь уж долгую жизнь провоевал, но уверен: ни одна политическая или экономическая идея не стоит того, чтобы люди за нее отдавали свои жизни. Люди, на которых надевают военный мундир, дают винтовку и посылают убивать других, точно таких же, ни сном, ни духом не подозревающих, во имя чего это делается. Не сочтите, что я желаю обидеть лично вас, я далек от этой мысли, но, насколько мне известно, во время Крымской войны 1854 года именно английские солдаты не желали в ней участвовать. Когда они очутились под Севастополем, по утверждению отдельных историков, как раз ваши солдаты чаще всего покидали армию, попросту сказать дезертировали, о чем есть документальные факты. Но уже к концу следующего года, когда Александр и Наполеон стали склоняться к мысли о заключении мира, ваша Англия настаивала на продолжении войны, затеянной, как утверждает большинство историков, именно ею. Что вы на это скажете?

– Скажу, что вы не любите Англию. Хотелось бы знать, в чем причина? – ответил Майкл.

– Я люблю Россию и справедливость. К Англии не питаю неприязни, и этого достаточно. Хотя, – Макаров вдруг вспомнил Перколе и его пылкие выпады против англичан, – хотя есть люди, упорно считающие именно Британию злым гением в отношении России. И если чуточку покопаться в мировой истории, боюсь можно раскопать множество доказательств в этом плане. Но я не рискну погружаться туда, где полно загадок даже для специалистов, а я ведь любитель. Но мне интересно другое, какое отношение ко всему этому имеет Сталин, о котором вы вдруг сейчас вспомнили?

– Вы наблюдательны, поручик. Вспомнил я о господине Сталине не вдруг. Мне стало чрезвычайно любопытно предположить, с кем из трех государств он заключит договор о союзе в этот раз. Хотите пари, что не с Великобританией?

Владимир не стал заключать пари; он просто никогда не размышлял на подобные темы. Но он совершенно неожиданно получил поддержку от молчавшего до сих пор Фариссона.

– Насколько можно судить по тем скупым сообщениям, которые все же иногда просачиваются в печати, то предложения заключить союз со стороны Советского Союза в адрес Англии уже поступали, причем не один раз. Но она не только их отклонила, но принудила поступить подобным образом и Францию. В этом нет ничего удивительного, ибо за всем этим стоит единственное желание: направить Гитлера на восток, – заметил капитан.

– О! Еще один противник Англии выискался! А ведь мы с Францией всегда прежде были союзниками. Не желаю больше с вами иметь дело, ухожу в бассейн, – рассмеялся Сквейдж.

Так протекало их путешествие из Танжера в Марсель, скрашенное шахматными баталиями и политическими диспутами. Но если шахматы – это было всерьез и непримиримо, тем более, что фортуна теперь все чаще поворачивалась к Владимиру – то разговоры о политике никогда не обострялись и при отсутствии согласия у одной из сторон тут же сворачивались.

Однажды Майкл заявил: «пока я загонял вашего короля в ловушку, кажется, кто-то рылся в моей каюте». Макаров тут же положил записку под графин и уже утром услыхал: «это была ложная тревога, оказывается, один из стюардов нечист на руку. Говорят, его тут же уволили. Парня жалко, ведь он ничего не взял, но поделом ему». В другой раз ему удалось заметить, как Сквейдж обменялся несколькими фразами с разгуливающим на палубе пассажиром. Он тут же принялся следить за ним, выяснил из какой тот каюты и передал связному вероятного сообщника англичанина. В марсельском порту они тепло простились. Майкл вручил ему визитную карточку.

Сэр Сквейдж Майкл, юрист. Фруктовая Компания, Бомбей, Мэдисон стрит, 132.

Через некоторое время капитан Стив Фариссон, он же агент французской разведки, сидел в автомобиле, припаркованном у края тротуара. Пежо с затененными стеклами, машина начальника марсельского отдела внешней разведки подполковника Дарте, ему он только что доложил о выполнении своего задания в Касабланке. Помимо основной задачи, капитан попутно наблюдал за немецким агентом Марсом, дублируя новичка, русского поручика, только что принятого в ряды их ведомства. Фариссон считает, что из русского офицера наверняка получится неплохой разведчик. Разумеется не сразу, а при определенной подготовке под наблюдением опытного педагога. Задатки для этого есть, и неплохие. Может одновременно играть в шахматы, вести серьезный разговор и наблюдать за обстановкой. Коммуникабелен, легко находит общий язык с любым контингентом. Отличная реакция, поскольку в юности занимался боксом (этот последний факт капитан почерпнул, заглянув пару раз в корабельный спортзал). Все остальное в анкете, приложенной к его личному делу и заверенной подписью майора Зиновия Пешкова. Но учтите шеф, этот хороший агент, никогда не станет хорошим французом. Он останется русским по своим взглядам и симпатиям, сколько бы его не учили, заключил свое сообщение Стив. Он не ждет от Дарте никаких комментарий, обычно после таких сообщений их не бывает, однако шеф неожиданно заговорил об этом незначительном, по мнению капитана деле.

– Преданность своей родине – это сильная черта, и она присуща действительно сильным личностям. Ведь как бывает у некоторых: глядишь, он пламенный патриот своей страны, но только до того момента, пока его там не обидят. И вот он уже в стане врагов этой же страны и готов не только проклинать, но и начать войну со всеми, с кем он только что обнимался. Хотя там все осталось прежним. Русских, вынужденных уйти в эмиграцию, обидели так, что больше не бывает. Отнять дом, семью, близких, имущество, доходы, чины, звания, и все, что только можно вообразить. Лишить возможности вернуться обратно, к дорогим сердцу местам, не позволить упокоиться на той земле, где родился и вырос, где покоится прах твоих родителей. Как можно обидеть больше? – Вопрос Дарте задал, скорее всего, самому себе, и капитан промолчал; обычно сдержанный, шеф сегодня чем-то взволнован, подумал он, а тот продолжал. – У нас есть достаточно сведений, что какая-то часть бывших белоэмигрантов уже поступили на службу в германский Абвер, где их будут готовить к будущей войне. Как вы думаете, Стив, это патриоты какой страны? России или Германии? Представьте себе их выбор. Идти вместе с немцами против России, потому что они ее патриоты, при этом прекрасно понимая, что принесет немецкая нация русскому человеку. Мы не знаем точно, сколько их уже там, но будет еще больше, ибо сегодня самый прекрасный агитатор – это голод и нищета.

По тротуару мимо машины Дарте начинается людское движение; таможня выпускает первые партии пассажиров. Делается это малыми порциями еще и для того, чтобы хорошенько рассмотреть в лицо каждого, выходящего по узкому проходу. По твердому убеждению начальника отдела внешней разведки, именно оттуда, из Африки во Францию, через марсельский порт попадает значительная часть иностранной агентуры. Проход ограничен турникетами на ширину одиночного строя и освещается яркими фонарями. С обеих сторон толпятся встречающие, а также носильщики и таксисты, предлагающие свои услуги, но Стив знает: почти треть из них – это шпики из их ведомства. Сам он вышел через служебный вход и теперь еще и еще всматривается в лица приезжих, хотя наблюдал их на теплоходе от самого Танжера. Но те, кто им нужны, там могли запросто прятаться под любой личиной, теперь же они все на виду. Наконец показался поручик Макаров, он вел под руку даму в шляпке с вуалью; капитан указал на них шефу.

– А кто дама? – поинтересовался подполковник.

– Понятия не имею. Очевидно, из встречающих, – ответил Фариссон. Дарте некоторое время молча смотрел им вслед и вдруг предложил: понаблюдайте за этим русским, пока он в Марселе, и поинтересуйтесь, куда он отсюда двинется. Может, узнаем что-нибудь интересное. – Капитан кивнул, вышел из машины и подозвал ближайшего филера.

Макаров и Сюзанна прямо от морского вокзала отправились в кафе на сваях, принадлежащее барону Ангельму Дидро. По дороге его одолевало смешанное чувство какой-то потери, случившейся с ним очень давно, тем не менее, чего-то дорогого даже в воспоминаниях. И, конечно же, невозвратного, потому что за этим стояла Жанна; у нее давно уже своя семья, да и у него тоже, но, … Он с трепетом открыл входную дверь, там все, как прежде; повара и официанты не признали его – здесь, очевидно, все новые люди. Еще бы! Прошло столько лет! Сколько же? Двенадцать? Тринадцать? Он не помнил точно и не старался припоминать; это было его первое знакомство с Францией. После бегства из России в двадцатом почти три с половиной года войны в Тунисе и Марокко, бегство из Легиона вместе с Сашей Петренко (обязательно следует его навестить), затем корабль контрабандистов и высадка на французский берег неподалеку от Безье. Тогда ему казалось, что все это ненадолго и скоро начнется путь назад, на далекую милую Родину. Но колесо истории жестоко и вращается оно по своим, присущим только ему одному законам, в которых зачастую нет места для милосердия, оно просто не предусмотрено. Причем милосердия для людей, твердо уверенных, что именно они его, это колесо, как раз и вращают.

Они уселись за столик в уголку; отсюда виден залив и стоящие ровными рядами яхты. Сестры устроили ему прогулку по морю тогда на второй или третий день его пребывания во Франции. При этом воспоминании щиплет в носу, он отворачивается к меню. Он не голоден, но что-то необходимо сделать, чтобы хоть как-то начать разговор. Разговор этот необходим, он должен внести ясность в их отношения. Он не решился тогда в Ткауренсе, и попытается сейчас. Но им снова помешали; мальчик принес записку: «месье Макарофф ожидают в Круизе по Африке». Они покинули кафе на сваях и отправились в гости к Николо Ксавье. Владимир час назад поинтересовался у встречавшей его в порту Сюзанны, откуда ей известно время появления его в Марселе. «Пусть это останется моим маленьким секретом, – ответила девушка. Теперь ясно, откуда. Выходит, для этой фирмы доступны списки прибывающих пассажиров.

Дверь им открыл сам Николо; они обменялись крепким рукопожатием, хотя Владимир обнял бы сержанта с огромным удовольствием, настолько тот ему симпатичен. Но можно предположить, что такое чувство у него ко всем, кого он теперь встречает на ставшей вдруг ему близкой и родной земле французской. Раньше он этого не замечал; лишь позже он услышит некое определение этому – африканский синдром. Тоска после долгого пребывания в Африке.

Николо провел их в комнату, ту самую, где когда-то его принимал капитан Зое. Теперь он оставит их одних на несколько минут, нужно распорядиться насчет ужина. Они долго молчали; Сюзанна уселась напротив и, подперев голову рукой, смотрела на поручика.

– Я виноват перед тобой, Сюзи, – вымолвил, наконец, Владимир, – ты столько сделала для меня, ты рисковала жизнью. А я? Я ничего не могу предложить тебе взамен …

– А мне ничего не нужно теперь! Я нашла то, что искала … Я встретила Арсена, а ведь это все благодаря тебе. Если бы не ты, я бы ни за что туда не поехала. Ты понимаешь? Я теперь счастлива, и тебе не в чем винить себя. – Девушка задумалась и добавила, – зато я многому научилась, кажется, я по-другому теперь смотрю на жизнь. Кажется, более бережно.

Вошел Ксавье с подносом, он услышал конец фразы.

– Милая девочка! Африка сделала из тебя настоящего философа. Более бережно смотреть на жизнь! Это надо же, как красиво сказано. Это ведь именно то, чего не хватает нам, дуракам! Я имею в виду, нас мужиков. Особенно тех, кто по второму кругу идет в Легион и умудряется попасть там на каторгу. Расскажешь мне, Влад, все по порядку, но не сегодня. Сейчас мы будем ужинать, и говорить только о приятном. Хотя уговор: говорить будете вы, а я только слушать. Но вначале выслушаем нашу Жанну Д’Арк.

Почти два часа ушло у Сюзанны на то, чтобы поведать свою африканскую одиссею. Затем вызвали по ее просьбе такси, и Ксавье проводил девушку к машине. Вернулся он с весьма задумчивым видом, почти минуту молча пил чай, наконец, заговорил.

– Влад, тебя точно выпустили с каторги? Ты случаем не сбежал?

– Выпустили. Могу даже сию же минуту документ тебе показать. А к чему этот вопрос?

– Вчера я ходил встречать тебя вместе с Сюзанной. Конечно, он об этом не знала. Я ее дважды проинструктировал, чтобы она сразу не цеплялась тебе на шею, но она нарушила наш уговор. Ладно, простим ее – девушка соскучилась. За вами от вокзала шел хвост, а когда вы вышли на бульвар, там прицепили еще одного. Причем команда поступила из автомобиля с затененными стеклами. На таких в городе ездит полиция и разведка; я точно знаю эту машину, хотя на ней чуть ли не ежемесячно меняют номера, иногда перекрашивают, или же меняют на новую, но той же марки. За Сюзанной сейчас никто не пошел, она их не интересует – значит, им нужен ты. Это становится совершенно ясным после рассказа об ее похищении в Фесе. Они через нее искали тебя, и, возможно, им удалось это сделать еще в Марокко.

Макаров тут же вспомнил о слежке, которую он обнаружил в Ткауренсе; тогда он не мог обсудить с девушкой их отношения, но что-то он ей говорил, и очень много. И надеялся, что не сказал ничего лишнего. Но теперь он понял: за ним снова ходят люди Доше, если только не сам он лично, и похищение Сюзанны тоже его работа. Что же делать? Выйти через черный ход? Снова переодеться женщиной? Но Доше этот трюк уже хорошо известен. И причем здесь полиция? Нет, это точно не полиция, скорее всего – это его же коллеги, разведчики. Видимо, что к нему присматриваются, как к новому человеку. Да и не только как к новому; помимо всего, он еще и русский эмигрант, так что такая степень недоверия вполне естественна. Поэтому свои хвосты его совершенно не волнуют, а вот от людей Доше необходимо избавиться.

– Ты наверняка знаешь, Николо, что мне сейчас делать? – поинтересовался поручик.

– Сейчас ничего не нужно делать. Сейчас ты ляжешь спать, наверху для тебя готова комната, а мне предоставь возможность подумать об этом на досуге. Мне уже все равно не спиться по ночам, очевидно старость совсем уже рядом, пора ее встречать, – закончил, с улыбкой Ксавье.

Последней реплике Макаров усмехнулся: он знает, сержанту недавно исполнилось пятьдесят. Глядя на его мощную фигуру, вспомнил, что говорили о подобных типах на Руси: «да его еще оглоблей не перешибешь!». За утренним чаем он внимательно выслушал разработку Николо. «Сделаешь все, как я предлагаю, избавишься от всех своих хвостов, причем надолго. Не обещаю навсегда, но пока не вернешься снова в наш город – гарантирую, – сказал Ксавье.

Он поблагодарил своего друга и отправился на набережную, где рассчитывает встретиться с Сюзанной. Она неотъемлемая часть их плана. И они уже вместе посетили магазин мужской одежды, где по совету мудрого Николо поручик купил неподражаемую ковбойскую шляпу; Голливуд уже пленил яркими атрибутами своих искрометных фильмов европейский бомонд. Шляпа с высокой тульей и широкими полями; она издали заметна в любой толпе, и при желании может успешно прятать лицо его владельца. «Все оставшиеся дни, что ты проведешь в Марселе, не снимай ее ни на минуту, пусть тебя видят и запомнят именно по этой шляпе, – предупредил его сержант. К шляпе подошел такой же черный широкополый плащ. – Да ты настоящий техасский ковбой! – восхитилась им Сюзанна, когда он вышел из магазина, – и все это, представляешь, тебе чертовски идет!

Прогуливаясь по набережной, они подошли к городской пожарной части; сразу за ее высокой каланчой дом шкипера Геридаса. Это самое благословенное для Владимира место во всей Франции. Отсюда к нему притекал ручеек желанных вестей из Крыма, ручеек, который постепенно слабел, пока не иссяк вовсе. Шкипер как-то сказал, что Россия отгораживается от всего мира. – Зачем они это делают?– поинтересовался Макаров. – Не знаю, так им, наверное, лучше. Мы ведь совсем не знаем, как они живут, но мне кажется, намного интереснее, чем раньше. Они много строят. И порты, и корабли у них теперь другие: больше и красивее, хотя еще много старого.

– Ты вылитый американец, – рассмеялся при встрече Андрэ Геридас, – если бы рядом не было Сюзи, ни за что тебя бы не узнал. Сколько же мы не виделись? Кажется, более двух лет, не так ли?

– Да, пожалуй, столько. Со времени последней весточки. И что, больше ничего?

– Ничего. Хотя Анатоль говорил, там открылся новый канал, кажется вполне легальный и надежный, но подробности у него. Он живет теперь в Арле постоянно. Это рядом с Нимом.

Этот вариант устраивал Владимира, бежать из Марселя ему придется через Сет, а уже оттуда можно наведаться в Ним. Он простился с Андрэ и пообещал передать привет его брату.

На следующий день он с Сюзанной посетил Морской банк, где стараниями Роберта Кришона для Макарова открыт счет. Сейчас он снимет деньги, они нужны для предстоящего дела. Раз он уже в банке, то следует попытаться добиться встречи с управляющим месье Легру. Он познакомился с ним в свой последний приезд; месье Легру, высокий розовощекий старик с белыми пушистыми бакенбардами, не уделил тогда должного внимания будущему клиенту и разговор практически не состоялся. То, что пытался узнать у него этот молодой человек , вовсе не могло быть предметом обсуждения – конфиденциальность, прежде всего. А вот сейчас совсем иная ситуация. Теперь перед ним человек, имеющий счет в их банке, пусть пока небольшой, но ежемесячно увеличивающийся, что не маловажно. Он занимает значительный пост в транспортной конторе барона Дидро и вполне возможно скоро станет его зятем. Правда в жены ему прочили раньше старшую дочь Жанну, с которой видел Легру его пару раз в Марселе в совсем недалеком прошлом, а теперь он сопровождает младшую. Ну что ж, это их дело, тем более, что младшая тоже прехорошенькая.

– Месье Легру, будучи в России, я имел честь познакомиться с Георгом Дюбуа, он сообщил мне, что является единственным законным наследником графа Ламбера Дюбуа, своего отца. И поручил нам, военным людям, ушедшим из Крыма в двадцатом году, произвести некоторые действия на благо его внука. Но судьба разбросала нас, нескольких офицеров, посвященных в эту проблему, по всему миру настолько, что между нами разорваны все связи. Сейчас мне хотелось бы услышать от вас одно единственное: не появился ли хоть какой-нибудь сигнал, что кто-то из наших добрался до вашей конторы и попытался предъявить документы?