Русский человек в Ханивуде. Часть 1

Главная тема фильма, провозглашенная одним положительным героем, весьма актуальна во все времена: «Что значит быть рабом, и что значит быть человеком?» Только после этого мне стало понятно, почему у этого фильма такая трудная судьба. Он не вписывается в рамки официально декларируемых представлений об исторических событиях, не показывает роли партии, более того, учит людей не быть рабами даже в настоящее время. А это уже опасно.

Чуть позже я нашел книгу, по которой снимался этот телефильм, и даже сделал перевод этой книги. Правда, оказалось, что сценарий самого телефильма написан намного богаче, чем книга.

Интересно, что мои эпизоды снимались накануне православного праздника Крещения Господня, и что крещение героя фильма стало своеобразным крещением моей новой профессии, профессии актера, хотя в то время я еще даже и не подозревал, что с легкой руки то ли этой роли священника, то ли этого режиссера, я постепенно действительно стану работать профессиональным актером китайского кино. Но что поделать, ведь не нами сказано, что «мир – это большая сцена, а все люди актеры».

Как оказалось, я не только фотогеничен, умею говорить на китайском, имею довольно приличный возраст, но еще и имею способность не бояться выступать перед камерой. А чего ее бояться, если я уже много лет во время учебных занятий выступал перед направленными на меня десятками пар глаз: доброжелательных, бесстрастных и даже, иногда, недовольных и злобных. В свете доброжелательных глаз я согревался и вдохновлялся, бесстрастных старался увлечь и зажечь в них огонек внимания, а недовольных и злобных старался не замечать. Примерно также происходит и во время съемок.

Глава 4 «Иван Васильевич меняет профессию»

После нескольких случаев коротких ролей я с удивлением стал замечать, что «лавры славы» Ивана Васильевича, не дают покоя и мне. Нет, совсем не того Ивана Васильевича в исполнении Яковлева, о котором вы подумали (слишком уж велика замена в исполнении Яковлева), а моего земляка тоже, как ни странно, Ивана Васильевича, жившего когда-то на нашей улице провинциального городка, который однажды совершенно случайно по предложению режиссера Н.Губенко, снимавшего в наших краях кинофильм «Пришел солдат в фронта», не глядя, то бишь не задумываясь, сменил профессию плотника на профессию киноартиста в свои 70 лет и так понравился Н.Губенко, что снялся у него аж в трех кинокартинах. Случаются в жизни разные метаморфозы. Но в глазах своих соседей по улице, такое перевоплощение в весьма зрелые годы выглядело очень необычным, а по сему удивительным и привлекательным.

В моей ситуации все выглядело несколько иначе, потому что я собирался менять любимую профессию преподавателя на профессию мистера Икса в самом прямом значении этого слова. Поскольку это происходило на поприще китайского кинематографа, совершенно незнакомого не только моим согражданам, но даже и узкому кругу земляков. На китайском же языке эта профессия вообще звучит презрительно: «сицзы» (актеришка), то есть низменная профессия, как долгое время считалось в этой стране. Но причин для смены профессии было много, как моральных, так и материальных. Медленно, но верно я стал превращаться в кинематографическую «звезду» Китая, во всяком случае в глазах своих китайских студентов. Но иногда и не без их участия.

В один из вечеров телефонный звонок прервал мои тягостные раздумья о возможном отдыхе в конце недели, ведь пятница – благодатный день, когда можно слегка расслабиться. Поднимая трубку, я машинально глянул на часы, время приближалось к девяти вечера, время критическое для посторонних визитов. На этот раз звонила уже моя китайская студентка, девушка привлекательная, но несколько неуравновешенная, и поэтому не входившая в круг моих близких друзей, скорее даже наоборот. Самое удивительное, что она как-то этого не замечала, как, впрочем, и не замечала в своем поведении ничего предосудительного. Привыкла быть на виду, быть в числе первых, порой не гнушаясь разными категорическими высказываниями от уговоров до приговоров, при этом продолжая сохранять вид совершенно наивного ребенка.

Как бы там ни было, но видеть ее, а тем более в столь позднее время как-то совсем не входило в мои планы. Но она попросила помочь одной съемочной группе, которой срочно нужен был иностранец. Я, конечно, согласился. Она быстро прибежала ко мне, и когда машина приехала за мной, спросила:

– А можно я тоже поеду с Вами? Я никогда не видела, как снимают кино.

– Конечно, поехали, только я не знаю, когда мы теперь возвратимся, и как ты ночью попадешь в общежитие.

Я знал, что студенческие общежития, особенно женские, в Китае на ночь запирают на замок.

– Ничего, – махнула она рукой.

Вскоре мы были уже на Пекинской киностудии. Какое-то время мы ждали, пока снимут очередной эпизод, и за это время успели познакомиться с главным героем этого фильма. Моя ученица объяснила мне, что это очень известный в Китае артист Гэ Ю. Но я тоже уже узнал этого артиста, потому что раньше видел по китайскому телевидению фильмы с его участием. Он оказался очень веселым человеком, который даже во время перерыва развлекал всех присутствующих своими шутками.

Мы попросили его сфотографироваться с нами. Он согласился, но попросил присоединиться к нам и другого, более пожилого артиста, представив его как своего учителя. Он не захотел выставляться перед другим артистом своей крутизной и тем самым проявил уважение к старшему товарищу, стоявшему рядом. Кстати, именно он, а не режиссер, поблагодарил меня за то, что я приехал помочь в такое позднее время. Это тоже говорило о его порядочности и воспитанности.

Фото из личного архива автора

Наконец, предыдущий эпизод был успешно снят, и пока работники готовили сцену для нашего эпизода, режиссер подошел познакомиться со мной. Нас представили друг другу. Он оценил выбор кандидатуры и приказал переодеть меня в халат доктора. Потом он мельком глянул на мою весьма привлекательную спутницу и сказал:

– Ее переодеть в медсестру.

– Нет, нет. Я просто с преподавателем, – она сопротивлялась так, как будто ей предложили сниматься обнаженной.

Фото из личного архива автора

Но режиссер ее уже не слушал, и костюмеры увели ее переодеваться. Мою спутницу переодели в «ципао», длинное платье китайского образца, сделали две очаровательных косички, от чего она вообще стала выглядеть еще привлекательней. Во время единственного эпизода, в котором я в качестве иностранного врача обследовал больного, она ни жива, ни мертва стояла рядом и держала поднос с медикаментами. А когда мы возвращались домой, я пошутил, что она теперь стала киноактрисой, и поинтересовался:

– А почему ты так сопротивлялась? Ведь любая девушка посчитала бы за счастье сняться в кино, хоть даже в одном эпизоде, как ты. Разве ты не хочешь быть актрисой?

– Нет, не хочу.

– А почему?

Ответ поразил меня своей простотой и наивностью:

– Потому что все артистки – нехорошие женщины.

Я с сожалением посмотрел на эту дочь своего народа, воспитанную в таком «пуританском» духе, и молча проводил ее до девичьего общежития с очень строгим запретом посещения для мужского населения университета, куда она… свободно проникла сквозь приличную щель между створками дверей, замкнутых на амбарный замок, висевший на цепи. Против природы не попрешь, какие бы запреты не придумывала власть и не уродовала сознание своих подданных.

И она была не единственным человеком, который заявлял мне о таком отношении к артисткам, как будто в обычной жизни у других женщин не случается разных превратностей в судьбе.

В связи с этим вспомнился еще один эпизод. Когда я в первый год своего пребывания в Китае еще жил в Пекинском университете, один из моих китайских друзей на Новый год подарил мне красивый настенный календарь, посвященный одной из китайских кинозвезд. Надо подчеркнуть, что в Китае это очень популярная форма подарков к Новому году, потому что выпускают много настенных календарей на разные темы от изображения Мао до вульгарных красоток из интернета. Такие календари висят в течение года на стенах почти всех китайских квартир вместо картин или ковров.

В подаренном мне календаре было двенадцать хорошо выполненных фотографий этой кинозвезды в разных нарядах от традиционного китайского платья «ципао» до современного бикини. В то время я не придал этому особого внимания, потому что не был знаком ни с одной из звезд китайской величины не только лично, но даже и по фильмам, поэтому сразу же повесил календарь над своей кроватью в общежитии, где были голые стены с белой больничной побелкой, стараясь тем самым придать своей комнате хоть какой-то жилой вид.

Когда однажды ко мне пришла моя студентка, время от времени навещавшая мою скромную обитель, она сразу же обратила внимание на появление новой обитательницы моей комнаты.

– Вам нравится Гун Ли? – с искренним удивлением, граничащим с возмущением, спросила она.

– Кто это? – сначала не понял я, но потом увидел, что она смотрит на календарь, и ответил: – Да вот мне недавно подарили красивый календарь.

– Она плохая женщина, – заявила девушка.

– А кто она? Почему она плохая? Очень даже красивая.

– Это известная артистка Гун Ли. Вы разве не знаете?

– Не знаю. А в каких фильмах она играла?

Она играла в фильме «Красный гаолян».

Вот тут и я вспомнил героиню китайского фильма, который прошел много лет назад в восьмидесятые годы в кинотеатрах Советского Союза, пожалуй, впервые после режима долгого молчания о Китае. Естественно, я как китаист тогда посмотрел этот фильм, который тоже произвел на меня довольно сильное впечатление, хотя бы потому что это было что-то совершенно новое из жизни китайского народа. Не осталась тогда без внимания и красивая молодая актриса, исполнявшая главную роль.

После того, как я узнал об этом, я уже с большим благоговением стал относиться к своему календарю и изображенной на нем артистке. Но почти все без исключения китайские гости, как женского, так и мужеского пола, почти в один голос, как мантру, повторяли одну и ту же фразу:

– Она плохая женщина.

– Я не знаю, какой она человек, я с ней не знаком, но я видел фильмы с ее участием и считаю, что она замечательная актриса, – вынужден был я защищать известную во всем мире артистку Гун Ли от ее же соотечественников.

Чуть позже мне удалось узнать, что такое отношение к Гун Ли, было продиктовано официальной пропагандой, которая обрушилась в те годы на этот и другие фильмы режиссера Чжан Имоу. Тем более что во время съемок этого фильма произошел известный адюльтер режиссера с этой актрисой, приведшей к разводу в его семье. Нужно ли говорить, сколько и чего пришлось выслушать этой паре из официальных средств массовой информации? Через некоторое время я убедился в том, что о их «любви» люди в Китае знают больше, чем о созданных ими прекрасных кинокартинах.

Долгое время этот уникальный творческий тандем создавал замечательные фильмы, хотя в конечном итоге их семейная жизнь тоже не сложилась. Они расстались, а Гун Ли через некоторое время вышла замуж за иностранца китайского происхождения и уехала из страны. Надо ли говорить, что такое свободное отношение Гун Ли к семейной жизни заставило многих китайцев, придерживающихся ханжеской морали, считать ее чуть ли не падшей женщиной.

После этого я стал с особым вниманием относиться к творчеству этой актрисы, старался посмотреть другие фильмы с ее участием, но по-настоящему открытием для меня стал фильм «Хуахунь», который можно перевести как «Опьяненная живописью», в котором Гун Ли удалось создать образ первой китайской художницы Пань Юйлян, осмелившейся изобразить обнаженную натуру в стиле «ню», а посему не признанной в Китае и вынужденной сначала учиться, а потом и работать во Франции даже в период ее оккупации фашистами. Фильм охватывает почти всю жизнь этой художницы, поэтому актрисе пришлось перевоплощаться в разные возрастные категории от молоденькой девушки, проданной в бордель, до известной пожилой художницы, умирающей в одиночестве в своей квартире в Париже.

Тот год, когда мне был подарен этот календарь, давно канул в лету, но одна из фотографий, вырезанная из этого календаря прочно заняла место на одной из стен всех моих квартир, которые мне пришлось поменять за время жизни и работы в Китае. Она стала своеобразным символом моей комнаты, как своеобразный протест против ханжеской морали. Но по-прежнему мои новые друзья, приходя ко мне в гости, начинают разговор с удивления:

– Вам нравится Гун Ли?

После чего я вынужден отвечать:

– К сожалению, у меня еще не было возможности познакомиться с этой великой китайской актрисой лично, потому что она в дурных телесериалах, где я вынужден работать, не снимается.

С портретом знаменитой китайской киноактрисы Гун Ли

Фото из личного архива автора

А мои старые китайские друзья, вновь посетив меня, с улыбкой отмечают:

– Она все еще здесь.

– К сожалению, я еще не смог найти ей замену, – отвечаю я.

Разочарован ли я резким поворотом в своей собственной судьбе? В этих обстоятельствах, пожалуй, нет. Во время работы актером приходится знакомится со многими людьми, и мне постоянно задают разные вопросы:

– А в России вы тоже были артистом?

Я отвечаю:

– Нет…

А про себя добавляю:

– «… но в России все артисты, начиная с так называемого «первого президента», который мог поспорить даже с великими дирижёрами в области управления оркестром».

Задают и такой вопрос:

– Нравится ли вам работать актером?

Я отвечаю:

– Пожалуй, да. Интересно, хотя очень трудно.

А для русских собеседников добавляю:

– Очень похоже на сенокос.

– На что?!… – следует после этого недоуменный вопрос, и шея собеседника вытягивается.

– На сенокос. Наша семья в 50-е послевоенные годы жила на окраине города, детей было много, держали корову, поэтому приходилось обеспечивать кормилицу сеном на зиму. В семье все умели косить, даже девочки. Это была трудная работа, но было приятно видеть результаты своего труда, а еще более приятно воспринималась детско-юношеская романтика косьбы по утрам. «Коси коса, пока роса», – отец твердо придерживался такого принципа и никогда не уродовал себя и своих детей косьбой на жаре, поэтому… безжалостно поднимал с рассветом в 4 – 5 часов утра.

Бытует мнение, что актер – это человек, который навсегда остается ребенком, может быть поэтому я сравниваю эту работу с сенокосом в моем ушедшем детстве. Все, что было там, а именно: романтика неустроенной кочевой жизни и тяжелая, до седьмого пота в прямом смысле, работа, поскольку приходится сниматься на сорокоградусной жаре, после чего рубашка становится белой от пота, или в жуткий холод в неотапливаемом помещении, когда зуб на зуб не попадает, а ты не только должен выжить в этой ситуации, но еще должен и помнить слова роли, и изображать какие-то эмоции, чувства, рассуждать о чем-то великом, и, наконец, возможность увидеть результат своего труда, – все это сконцентрировалось и в актерской профессии.

Глава 5 Первая значимая роль

Все это время мне приходилось совмещать полезное с приятным, то есть основную работу в университете со съемками, чтобы это не влияло на учебный процесс. Съемки в то время были для меня лишь развлечением. Выезжать на съемки в другие районы Китая я не мог, поэтому соглашался на съемки только в окрестностях Пекина и в свободное от преподавательской работы время, то есть в выходные и праздничные дни, во время каникул или же в те дни, когда по расписанию занятий не было. Из съемочной группы присылали за мной машину, а после съемки отвозили назад в университет.

Приходилось очень хорошо продумывать все обстоятельства, прежде чем соглашаться на такую авантюру, но жизнь есть жизнь, поэтому не всё всегда получалось гладко даже в хорошо продуманном плане. Хорошо, когда мое участие в фильме было минимальным и съемок было немного. Хорошо, когда работники съемочной группы с пониманием относились к твоим проблемам. Но постепенно съемочных групп становилось больше, съемок все больше, отношение работников в этих группах все жестче, и, соответственно, проблем и связанных с ними приключений на свое, скажем так, мягкое место, тоже все больше.

После каждого участия в съемках у меня появлялось все больше посредников, желающих заработать на этом. Увеличивался и опыт общения с помощниками режиссеров, которые подбирали артистов на второстепенные роли и массовку. Надо признать, меня, в отличие от студентов, не обманывали до такой степени, чтобы не уплатить совсем. Такое в Китае тоже случается. В основном мне платили ту сумму, которую оговаривали заранее. Но для всех иностранцев, соглашающихся участвовать в съемках в Китае, давно уже не был секретом тот факт, что их обманывают, то есть выплачивают далеко не ту сумму, которую получают за них посредники в съемочной группе. Было только неясно, в чем обманывают и на сколько. Поэтому, когда в очередной раз меня нашел такой посредник, я решил сам разговаривать с заместителем режиссера об оплате. При этом я не учел того обстоятельства, что они в любой ситуации остаются китайцами, а любой иностранец для них чужой. Поэтому, когда я договаривался об оплате моей работы, они за моей спиной уже договорились о своем расчете, независимо от моего гонорара.

Но это было еще не все. По неопытности я даже не попросил сценария, не выяснил количества эпизодов и серий, не обратил внимания на количество съемочных дней, просто согласился на определенную сумму в день. А роль оказалась довольно большой, с большим количеством текста, и сложной по сравнению с предыдущими, поэтому работать было хоть и трудно, но интересно. Немного удивляло совершенно равнодушное отношение работников группы, которые вообще почти не общались со мной. Для них я был просто глупый иностранец, приглашенный на второстепенную роль.

Молодой актер, исполнявший главную роль, довольно высокий парень, как я потом узнал, уже был известной фотомоделью Китая, поэтому тоже со мною не разговаривал, хотя вынужден был постоянно находиться рядом в моих эпизодах, поскольку числился приемным сыном моего героя. Было странно, что он не общался не только во время перерывов, потому что в это время два его помощника-телохранителя постоянно подбегали к нему с двумя мобильными телефонами (что в то время еще было редкостью), но и даже во время съемок, когда нам приходилось работать вместе. Он никак не реагировал на мои трудности, просто произносил свои реплики и безучастно наблюдал за моей работой, не пытаясь ни подсказать, ни помочь.

Такое сотрудничество было странным, видимо, не только для меня, но и для работавшей с нами девушки-актрисы, игравшей главную роль, которую звали Хуан И. В дальнейшем она стала известной актрисой Китая. Узнав у режиссера, что именно меня она должна будет «вытаскивать из пожара», она сама заговорила со мной, адекватно реагировала на мои шутки, расспрашивала о моей жизни, а узнав, что я русский, тут же выдала свои познания в русском языке, произнеся:

– Я на русском языке знаю только одну фразу: «Я люблю тебя!»

– Это тоже неплохо, – заметил я и, подхватив ее игру, ответил: – Я тебя тоже.

В дальнейшем этой фразой она постоянно приветствовала меня, когда я приезжал для съемок очередного эпизода, и это хоть и шуточно произносимая фраза согревала душу простым участием.

«Я люблю тебя», – написано на обороте фотографии и автограф

Фото из личного архива автора

Вечером первого съемочного дня ко мне подошла одна из работниц группы и сунула в руки какой-то красный пакетик. Развернув его, я увидел там десять юаней. Сначала я даже не понял, что это означает, решив, что это своеобразная награда за первый день работы для всех участников, и лишь позднее мне объяснили, что в этом эпизоде я буду «убит», а красный пакетик с деньгами вручают актеру для того, чтобы откупиться от нечистой силы, и сделать эту смерть понарошистой.

«Ударили» меня совсем в другом эпизоде намного позднее, где-то через месяц, а в этот вечер «умер» я действительно эффектно. Более того, позднее в телефильме даже увидел свою первую в этой жизни «могилу».

Фото из личного архива автора

В дальнейшем мне приходилось «умирать» не раз – такая уж планида у иностранцев в Китае. И каждый раз мне вручали такой красный конвертик с определенной суммой денег. Иногда, когда занятые работники группы забывали об этом, я сам шутил, что без красного конверта я «умирать» не буду.

В другом эпизоде мы со своим приемным «сыном» должны были войти в город, ведя в поводу лошадей, на которых мы, якобы, приехали. Попробовали один вариант подхода к воротам, затем другой, но что-то явно не устраивало режиссера, снимавшего этот полу приключенческий, полу комический телефильм с элементами ставшего модным во всем мире китайского боевого искусства «ушу». Очень уж спокойно подходили мы к воротам, не было остроты. Он на какое-то время задумался, а потом подошел к артисту, игравшему роль главного героя, и о чем-то стал с ним переговариваться. Гордый, высокомерный молодой человек, говоривший со всеми только через губу, в ответ на предложение режиссера решительно закивал головой.

После этого режиссер объявил, что мы должны въехать в город верхом. Только после этого он увидел меня, и до него, наконец, дошло, что в этом эпизоде есть и другой участник, человек пожилой и по китайским понятиям почтенный, о которым он даже совсем забыл. Тогда он быстро подошел ко мне и поинтересовался, могу ли я ездить верхом. Был, конечно, соблазн, сорвать молодому гордецу возможность покрасоваться верхом перед молодыми девушками. Тем более что у меня уже был несколько печальный опыт, когда в далеком детстве я, городской мальчишка, делал некоторые попытки ездить в деревне верхом, но каждая из них заканчивалась неудачно: в одном случае я просто свалился на землю, как мешок с дерьмом; в другом, после непродолжительной поездки охлюпкой на вспотевшей лошади я долго после этого не мог нормально ходить, потому что страшно болело и жгло в паху от ядовитого конского пота.

Я, конечно, сразу же вспомнил об этом, но ударить в грязь лицом перед китайской съемочной группой мне тоже не хотелось, тем более что в предыдущих эпизодах я видел, как на лошади мужественно держалась Хуан И, которая, судя по всему, на лошади сидела первый раз в жизни и страшно боялась. Когда лошадь вели под уздцы коноводы, все было нормально, но во время реальной съемки они отходили в сторону, и как только лошадь делала малейшую попытку повернуть лишь голову, то вся долина, где происходили съемки на натуре, оглашалась истошными воплями девушки. Все объяснения коноводов о том, что это самые смирные лошади на земле, для нее были пустым звуком. Поэтому я решительно кивнул головой.

Во время съемок с китайским актером Ху Бином

Фото из личного архива автора

Таким образом, вопрос был быстро решен, и к нам подвели лошадей. Коновод взял лошадь под уздцы и подал руку, пытаясь помочь мне сесть в седло. Но я отрицательно покачал головой, давая понять, что мне это знакомо. После этого, поставив левую ногу в стремя и взявшись за луку седла левой рукой, я вспомнил занятия гимнастикой в годы своей бурной молодости и сильно оттолкнулся от земли. Надо ли говорить, что этот цирковой аттракцион наблюдали около двух-трех десятков зрителей из состава съемочной группы, артистов и случайных прохожих. Не знаю, как вскакивали на своих боевых коней конники Буденного или Чапаева, но должен сказать, что я каким-то странным образом оказался прямо в седле, хотя и пришлось сделать некоторую попытку удержаться, потому что замах был такой силы, что мог бы пролететь и дальше, запутавшись в длинных полах своей пасторской рясы.

Зато наградой мне были восхищенные возгласы зрителей, закивавших вдруг головами и заговоривших между собой:

– Ну, иностранцы конечно могут ездить на лошадях.

Я не стал их разуверять в обратном, хотя с трудом удерживался от смеха и мысли, что на моем «ранчо» никогда никаких лошадей не ночевало даже во сне, а ходить на ипподром, при всей своей любви к лошадям, у нас дело весьма накладное. Достаточно было и того, что они явно сравнивали мой «трюк» с тем, как общими усилиями коноводы поднимали в седло молодого гордеца – известную на всю страну фотомодель. А нам и надо-то было всего лишь проехать шагом около сотни метров. После двух заездов эпизод был снят.

Работали мы летом, но пока съемки происходили в Пекине, да еще вечером, это было достаточно сносно, когда же пришлось отправиться в Сучжоу, который находится значительно южнее, а температура там в июле даже в тени превышала 40 градусов, съемки превратились в страшную муку. Бетонный павильон, в котором проходили съемки, за день нагревался так, что внутри было намного хуже, чем в парилке. Черная сутана священника, которая была надета прямо на голое тело, моментально намокала от пота до такой степени, что во время перерывов я снимал ее и выжимал из нее пот. Единственный на всю съемочную группу небольшой вентилятор фактически не мог ничем помочь, даже когда во время перерывов удавалось пробиться к нему среди толпы работников группы и других актеров.

Зато мой партнер, молодая «звезда», при каждом удобном случае сидел напротив персонального кондиционера, даже не пытаясь пригласить ни меня, ни нашу партнершу, ни своих помощников. Поначалу этот факт меня страшно разозлил, и лишь потом я понял, что это его личный кондиционер. Да и все остальное, чем пользовались работники, кроме трехразовой еды в пенопластовых коробочках, было персональным. Даже стаканчик кофе, который мне из жалости принесла ночью гримерша, по признанию этой девушки, тоже был из ее личных запасов. Каждый сам за себя, каждый сам по себе, – такой жуткий индивидуализм для меня был некоторым шоком.

Где-то к 12 ночи я понял, что могу потерять сознание от невыносимой жары и духоты и сообщил об этом помощнику режиссера. Меня отвели в автомашину, где включили кондиционер и дали немного отдышаться. После этого я стал более серьезно готовиться к таким поездкам на съемки и завел даже свой артистический «тревожный» чемоданчик с набором всего необходимого от лекарств и актерских атрибутов до средств наложения и снятия грима.

Но еще большим шоком стало то обстоятельство, что съемки, начавшиеся утром, и не думали прекращать не только в 5 часов, после восьми часов работы, но и после 9 вечера, и после 12 ночи. Вернулись мы в гостиницу только на рассвете, чтобы немного отдохнуть, а затем на следующий день опять продолжить в том же режиме. Таким образом, получалось, что мы фактически работаем по два с половиной рабочих дня в сутки. Но когда я, возмутившись, сообщил об этом помощнику режиссера, с которым договаривался об оплате, тот, ничтоже сумняшися, заявил, что у них ненормированный рабочий день, поэтому это считается только как один рабочий день.

Попытки добиться справедливости у директора фильма тоже успеха не имели. Эта суровая женщина заявила, что все делается в соответствии с контрактом. Так я получил урок буржуазной экономики, для которой не существуют никакие жестокие условия работы. Ссориться с ними и уезжать самостоятельно за свой счет, не получив ни копейки, было абсолютной глупостью, поэтому пришлось смирить свою гордыню. Зато в следующем фильме я уже учитывал это обстоятельство и ограничил рабочий день десятью часами, что, кстати, не вызвало никаких возражений.

Когда же этот телефильм появился на экранах телевизоров, я обнаружил, что в титрах даже нет моего имени, хотя довольно многочисленные эпизоды с моим участием были в двух сериях, а по всем законам полагается указывать всех актеров, у которых была роль с именем героя и текстом. Но для коммерческих фильмов законы не писаны, судиться же с ними было себе дороже, тем более в китайском суде, который гораздо справедливее в мире, чем гуманный советский, по известной реплике Вицина.

В логове бандитов-ихэтуаней

Фото из личного архива автора

Зато коммерсантами хозяева этого фильма оказались отменными: приключенческий телефильм с успехом прокатился по всем каналам телевидения, порой не один раз в течение двух лет, а иногда и позднее. Мне стали звонить мои бывшие ученики и сообщать о том, что они смотрели этот фильм. Некоторые коллеги тоже, но почему-то с ухмылкой, замечали, что они видели меня по телевизору.

В одной моей учебной группе было десять девушек-магистранток, которых я перед очередным показом телефильма предупредил о своих эпизодах. Когда же я на следующий день шел на занятия, намереваясь использовать эту реальную ситуацию, для того чтобы на русском языке развернуть дискуссию о кино, актерах, съемках, то мысленно проговаривал различные варианты возможного хода такой дискуссии. Но я не мог предположить, что обычно весьма разговорчивые девушки встретят меня с низко опущенными головами. Я никак не мог понять, в чем дело, поэтому на всякий случай поинтересовался:

– Ну как? Вы вчера посмотрели фильм с моим участием?

– Смотрели, – тихо ответили мои ученицы, по-прежнему не поднимая голов.

– Ну и что же? Почему вы молчите?

– Профессор, мы никогда не видели вас в таком виде, – тихо ответила одна из них.

– В каком виде? – сначала не понял я, о чем идет речь.

– В бане.

– Ах, в ба-а-не! – протянул я и расхохотался.

Они удивленно уставились на меня, явно показывая, что им непонятно мое веселье, когда я так опозорился.

«Дебош» в храме, превращенном безбожниками в баню

Фото из личного архива автора

Я вспомнил об одном из эпизодов, когда мы с моим молодым спутником приходим в церковь, помещение которой китайские варвары в ходе восстания «ихэтуаней» уже превратили в баню. Но мы, якобы, еще не понимая действительной ситуации, ошарашенные, раздеваемся по просьбе банщиков, реально оставаясь вполне в приличном виде, обернув чресла полотенцами. Только после этого я понимаю обман и без памяти падаю в небольшой бассейн, устроенный перед алтарем. Такое купание в тот памятно жаркий день было для меня спасением, и я никак не предполагал, чем это может обернуться в последствии в глазах пуритански настроенных китайских студенток.

– Так это же не я! – пытался я хоть как-то оправдаться.

– Как, то есть, не вы?

– Это же герой, которого я играл в этом фильме.

Дискуссия о кино в классе все же состоялась, но уже не была столь доверительной, потому что было отчетливо видно, что мои скромные ученицы явно не одобряют такого поведения своего учителя.