Поезд идет на восток

Первыми это сделали литовцы, заказавшие огромную партию. Это уже была более серьезная работа, потому что, приняв заказ, надо было его выполнить, а вот обязательность для китайцев оказалась совсем не обязательной. Единственным человеком, который мог гарантировать им выполнение заказа, оказался именно я, и крайним за все неудачи любой стороны становился тоже я.

Вот, наконец, приезжает Болеслава из Литвы, я радостно улыбаюсь ей, зная, что обо всем было договорено заранее и что товар по ее заказу исправно поступал к нам на склад, а мне рабочие вдруг отвечают, что заказанный ею товар уже продан. Им ведь без разницы, кому продавать, лишь бы получить прибыль. Болеслава, которая раньше приезжала с партнером, зная о предварительном заказе, на этот раз специально приехала одна. Явно не ожидая такой подлости, она была совершенно убита, ведь ей таким образом сорвали отнюдь не копеечную поездку. Вот тут я рассвирепел. Я высказал хозяину все, что я думаю о нем и о его бизнесе. Сказал, что если они будут так делать, то я вообще с ними работать не буду. Ребята, притихнув, молча, слушали мою гневную отповедь, весь наш торговый закуток был шокирован таким поведением наемного переводчика, но меня прорвало. Я пытался объяснить бестолковым китайцам, которые свою сиюминутную выгоду, конечно, получили, но явно теряли крупного клиента. Хозяин Лян пытался извиняться и старался набрать за несколько дней хоть какое-то количество необходимых кофт, но всего заказа набрать уже было невозможно. Мальчишки-рабочие потом еще долго со смехом вспоминали о моем возмущении, но мне было совсем не до смеха, ведь люди верили моим словам, а я бросать слова на ветер не привык. Мой, русский, менталитет сильно отличался от китайского.

После этого разговора некоторое время китайцы четко выполняли полученные мною по телефону заказы. Перед своим приездом в Пекин торговцы из Москвы тоже стали звонить мне в общежитие, чтобы заказать определенную партию. В этом было значительное усовершенствование работы, поскольку в этом случае они могли не покупать все подряд, а заказать определенные модели по своему усмотрению, в зависимости от конъюнктуры своего рынка. Их заказы я передавал хозяевам, но те никак не могли понять обязательности исполнения таких заказов: то не обеспечат нужный цвет, то не обеспечат нужные модели. Попытки объяснить им ситуацию стали вызывать негативную ответную реакцию. Хозяин Лян даже вспылил, после моего очередного возмущения:

– Наш товар, что хотим, то и делаем, кому хотим, тому и продаем. А если ваши клиенты не приедут, что мы будем делать?

Трудно было что-либо ответить на это, тем более, что такие примеры тоже были, но, как правило, с заказами небольших клиентов, а китайцы боялись, что такое затоваривание может произойти и с большей партией. А вот наши конкуренты из Тяньцзиня этого не испугались и в дальнейшем вышли на весьма высокий уровень продаж такого же товара, открыли сеть магазинов и стали основными поставщиками на рынке, отобрав часть покупателей и у нас.

12. Встреча Нового года.

В настоящее время в Китае получается такое растянутое празднование Нового года, который начинается от католического Рождества, проходит через всемирный Новый год и православное Рождество аж до праздника Весны, который является китайским Новым годом. То есть фактически праздники перманентно длятся чуть ли не два месяца. Это, конечно, не означает, что никто не работает, выходных, суть праздничных дней, совсем немного, только один день на Новый год и неделя на Праздник Весны, но все равно в воздухе в течение двух месяцев царит праздничная атмосфера: кто-то уже празднует, кто-то только начинает, кто-то готовится к отъезду на родину, кто-то уже уезжает, кто-то уже приезжает.

Было очень неожиданным для меня такое трогательное внимание к католическому Рождеству в, якобы, коммунистическом Китае. Задолго до этого праздника все улицы, деревья, магазины украсились наряженными елками, Санта-Клаусами всех видов и сортов, рождественской атрибутикой и активной общественной деятельностью с явным подражанием Западу. На 25 декабря даже в нашем Шаоюане был организован праздничный обед, на который всем иностранным учащимся были выданы билеты по 6 юаней (чуть меньше доллара по курсу того времени – А.Ш.) для получения бесплатного питания. Посреди зала стоял украшенный под елку кипарис в кадке и огромный торт. Художественная программа была подготовлена группой студентов из католических стран (в основном, как ни странно, южные корейцы и негры из Африки), которые исполнили несколько рождественских песен на английском языке, а публика в это время усиленно поглощала овсяно-гороховую похлебку как символ всеобщего христианского единения людей всех стран, всех конфессий и всех сословий. Правда, после этого всем на наш билет выдали приличную куриную ногу с жареным картофелем и другие деликатесы. В конце ужина все получили по куску торта.

Во все время этого действа между столами бегал улыбающийся секретарь парткома университета и стрекотала телекамера. Но как только камера перестала снимать, все успокоились, и вечер закончился – задача выполнена, можно было представить где-нибудь на телевидении, как радостно иностранцы празднуют Рождество в Китае. Никому из них даже в голову не пришло, что у довольно значительной части обитателей Шаоюаня могут быть другие новогодние праздники, как у мусульман, например, и даже сам день Рождества Христова совсем в другое время, как, скажем, у православных. Все в Китае сейчас зациклены на англизированный Гонконг, который празднует именно такое Рождество. А про разницу в датах китайцам не ведомо. У них даже часовых поясов никто не соблюдает.

На следующий день в этом же зале работники Шаоюаня праздновали странно круглую дату: 12-летие этого заведения, то есть отдела по работе с иностранными студентами. Видимо, средств, отпущенных на Рождество, хватило и на эту «примечательную» дату.

А 26 декабря без особой помпезности было отмечено столетие со дня рождения Мао. Надо признать, я ожидал от них большей активности в отношении своего любимого Председателя. Конечно, разговоры в средствах массовой информации велись в течение последнего месяца постоянно, но достаточно умеренно – в каждом выпуске новостей рассказывалось о двух-трех коллективах, где проводились торжественные собрания, а апогеем стало Всекитайское торжественное заседание, на котором выступили Генеральный секретарь ЦК КПК Цзян Цзэминь и Премьер Госсовета КНР Ли Пэн. Речь первого показали по первой программе телевидения. Примечательно, что в его речи Дэн Сяопину уделялось места больше, чем самому юбиляру. Да и понятно, этот-то еще живой, а тому уже все равно.

Очень интересно было наблюдать за публикой в зале: отдельными рядами сидят военные, отдельными – представители национальных меньшинств обязательно в национальных одеждах (неприятное название, используемое для обозначения людей других национальностей в Китае, очень режет ухо, хотя в Советском Союзе национальностей было значительно больше, но никогда не употреблялся такой унизительный термин как «нацменьшинство»), отдельно, рядов пять-шесть, юные пионеры лет по 10-12, ничего не понимающие, но сидевшие смирно, не шелохнувшись. Позднее по телевизору показали три традиционных поклона руководителей у высочайшего хрустального гроба. Похоже, что, оглядываясь на бардак в России, наверху понимают, чем этим все может закончиться и здесь. А в это время простые люди обо всем этом как-то и не ведали, все были заняты своими будничными делами.

Но вот дело подошло к нашему Новому году. Чуть раньше Нелли Абдуллаевна спросила меня о моих планах на праздник и попросила помочь ей в подготовке новогоднего капустника с приглашением преподавателей факультета русского языка, где она работала, который, по ее словам, она просто обязана была провести в ответ на их доброе отношение к ней. Преподаватели их факультета поочередно, то ли по указке свыше, то ли по личной инициативе постоянно приглашали ее в ресторан пообедать или поужинать, выказывая таким образом свое уважение. Позднее я понял, что главное уважение по-китайски как раз и заключается в приглашении покушать.

Я понимал, что Нелли Абдуллаевна тоже отнюдь не из альтруистических побуждений пригласила меня быть участником встречи с ее китайскими коллегами. Но на этот раз такая встреча меня тоже интересовала, поскольку я всерьез стал задумываться над перспективой поработать в Китае после окончания своей и ее командировки.

Приглашать всех своих гостей в ресторан, даже в китайский, что значительно проще, чем российские, профессорша не собиралась, такой ужин все равно обошелся бы в кругленькую сумму, поэтому чисто по-нашему решила пригласить их к себе в номер гостиницы, где она жила на территории университета, поэтому уже с середины дня мне пришлось доставать у горничной их гостиницы столы и стулья, ходить за пивом и хлебом, все остальное у хозяйки было приготовлено заранее, тем более что кормить гостей она как раз и не собиралась. Прием, по ее представлению, должен был носить характер полуофициального банкета, поэтому на столе были фрукты, пиво и безалкогольные напитки, большой торт, который специально по этому поводу заказывала ее магистрантка, и холодные закуски в виде бутербродов с икрой, мясом и сыром. Стол выглядел по-русски красиво, но по-китайски, я бы сказал, бедновато, поскольку китайцы не любят ни сыр, ни икру, и вообще не любят бутербродов, а вот как раз хорошо поесть любят.

К пяти часам стали подходить гости. Первой пришла махонькая сухонькая старушка, как потом выяснилось, специалист в области фонетики. Она заочно уже была знакома со мной, поскольку была руководителем магистрантки Ли Лин, которой я за это время успел помочь с написанием диссертации. Как оказалось, она уже была хорошо осведомлена об этом и сразу же принялась благодарить меня за помощь ее подопечной.

Затем пришли профессора Пань Хун и Чэнь Мэй, самые активные среди этой академической публики, как выяснилось, еще со времен «культурной революции», когда молодая Чэнь Мэй громила старшее поколение этих же русистов на факультете, а такая же молодая Пань Хун в то же самое время успешно выступала в ансамбле песни и пляски НОАК. Но сейчас они выглядели довольно приятными, веселыми, доброжелательными миниатюрными старушками. Они сразу же захлопотали около стола, поскольку по просьбе хозяйки принесли из дома тарелочки и рюмочки.

Наконец, стали появляться и мужчины: весьма представительный высокого роста декан факультета вместе с круглолицым, но безликим секретарем парткома факультета, не изменившим своему порядку быть всегда одетым в маоцзедуновский мундир, который в Китае почему-то называют «суньятсеновским». Этот человек русского языка не знал, но его присутствие было обязательным, потому что он служил своеобразным «громоотводом» при контакте работников факультета с иностранцами.

Почти сразу за ними появился и завкафедрой литературы профессор Жэнь Гуаньсюань, который сразу же после знакомства завладел мной и после небольшого разговора пригласил к себе на кафедру побеседовать. За это время как-то вскользь незамеченным проскочил бывший декан этого факультета Ли Миньбин, наверно потому что был уже со мной знаком и его не пришлось знакомить вновь. Но зато, наконец-то, я имел возможность познакомиться с профессором Ли Цзышенем, о котором был много наслышан уже давно. Им оказался человек небольшого роста, довольно подвижный и активно говорящий на русском языке. Надо признать, говорящий лучше всех остальных, поэтому, видимо, и не занимающий никаких высоких должностей.

Были и другие женщины, с которыми мне уже не удалось поговорить, поскольку хозяйка стала приглашать к столу, пытаясь усадить декана на председательское место, но тот стал отказываться, и после короткого препирательства во главе стола вполне резонно усадили саму Нелли Абдуллаевну, разместив по сторонам обоих деканов, прошлого и нынешнего. Жэнь Гуаньсюань пытался забрать меня с собой, но хозяйка распорядилась оставить меня на другом конце стола вместе с женской половиной, поскольку стол явно разделился по половому признаку, что по нашим понятиям считается неприличным, а в Китае бывает именно так, кое-где еще по старинке женщин вообще не сажают за стол вместе с мужчинами.

Открывая вечер, хозяйка представила единственного гостя, который ранее не бывал в их компании, то есть меня, объяснив, что я тоже преподаватель вуза, тем более китаист. Все были настроены благодушно и меня не отвергли. Сами же они, по выражению одного из них, встречают уже едва ли не 45-й Новый год в этом составе, коллектив еще тех лет, времен китайско-советской дружбы, прошедший уже и «культурную» революцию, правда, в разном качестве, то есть по разные стороны баррикад, и вот опять дружно и активно общающийся с русскими специалистами. Смотрелись они, за исключением человека во френче, довольно неплохо и даже интересно, разговаривая на довольно приличном русском языке, лишь иногда в сложных ситуациях переходя на родной язык в разговорах между собой или подкалывая меня. Я в долгу старался не оставаться. Несмотря на то, что на всю эту компанию была только одна бутылка вина да две бутылки пива, было шумно, весело, звучали тосты на русском языке и… никто не пил. Над каждым высказыванием все дружно смеялись, одни, наверно, от радости, что фраза на русском языке получилась, а другие от таковой же, что эту фразу поняли. Праздничное застолье почему-то начали с торта, потом дружно уговорили бутерброды и принялись за фрукты.

Но знания языка, которые они демонстрировали, выглядели все же несколько примитивно, потому что, говоря по-русски, они вдруг стали пренебрегать нормами приличия. Одна дама заявила, что надеялась на девичник, а тут сплошное начальство, высказав тем самым свое «Фэ». Бывшая «хунвэйбинка» Чэнь Мэй зачем-то объявила, что Жэнь Гуаньсюань боится своей жены, что жена дает ему деньги на обеды, и что у Ли Миньбина длинный язык. Все такие высказывания по нашим нормам в официальной компании считались бы верхом неприличия, а они, довольные, смеялись и наслаждались умением говорить и понимать некоторые фразы на русском языке.

Постепенно дело дошло до того, что стали вспоминать русские песни военных и послевоенных лет и продемонстрировали скрытые таланты. У Жэнь Гуаньсюаня оказался неплохой баритон, тенором пел разошедшийся прямо по-русски Ли Цзышэн, который дошел даже до исполнения сложной песни на стихи Н.Рубцова «В горнице моей светло…», почему-то решив, что это песня народная. Разубеждать его в этом было бесполезно. Чэнь Мэй, трещавшая не умолкая, пела «Синенький платочек» и «Уральскую фабричную». Вспомнили вдруг, что когда-то их факультет занял 2 место на каком-то большом музыкальном конкурсе. Огромными глазами смотрела на своих профессоров магистрантка Ксения, специально приставленная к русскому профессору для помощи и сегодня сидевшая рядом со мной. Она, конечно же, никогда не видела их в таком настроении и такими раскованными, но сама иногда тоже старалась подпевать им. Спросили и меня, знаю ли я какие-то китайские песни. К моему стыду, во время моей учебы нам было не до песен, тем более, не до китайских песен, но объяснять им это я не стал.

Но вот декан встал, и все дисциплинированно засобирались на выход. Вся встреча продолжалась чуть более двух часов. Как я потом узнал, это норма времени китайских празднеств вплоть до свадеб.

А на следующий день 31 декабря с самого утра я поехал к российскому посольству за джином, почти как в кинофильме «За спичками» на другой конец города: не пить же вонючую китайскую водку в такой красивый русский праздник. К тому же, мне понравился этот продукт явно скандинавского происхождения с привкусом хвои, что вполне подходило к данному празднику.

И вот тут произошло одно событие, освятившее мне весь этот праздник. Когда я шел в сторону российского посольства, навстречу мне на небольшом велосипеде ехал русский мальчонка, который, поравнявшись со мной, вдруг на чистом русском языке сказал: «Здравствуйте!» И среди всего этого китайского гомона его голос прозвучал, ей Богу, как ангельский глас с небес, как вознаграждение за все мои былые дед-морозовские старания, когда я в новогодние праздники бывал дедом Морозом в детском саду, когда в наряде деда Мороза ходил по улицам Москвы, поздравляя людей, когда люди, встречая меня на улице, радостно шептали у меня за спиной: «Это счастливый знак!» Вот и сейчас это стало для меня «счастливым знаком». После этого на душе стало как-то особенно тепло и по-новогоднему празднично.

Оставалось решить лишь одну проблему – проблему елки. Не было у меня еще ни одного Нового года без елки. Не хотелось нарушать эту традицию и теперь. Я давно уже приглядел елочку, которая росла в кадке у магазина цветов, поэтому и отправился туда. Конечно, вырубать ее в духе дурных русских традиций я не собирался, но предстояло уговорить хозяина лавки презентовать мне хотя бы веточку. Трудно было объяснить китайцам, а там оказался не только хозяин, ситуацию, почему мне так нужна веточка от этой елки, но за пятерку он все же разрешил мне отрезать нижнюю ветку.

На льду озера Куньминьху в парке Ихэюань в Новый год

Фото из личного архива автора

Дома я отмыл ее от городской пыли и грязи, так что и у меня «елка плакала сначала…», нарядил ее конфетами и даже нашел маленького Деда Мороза. Вместе с гирляндой, закупленной для дочки, из еловой ветки получилась замечательная «елка Степаныча», по аналогии с «Елкой Митрича» Н.Д.Телешова, при чтении которой я когда-то в детстве даже плакал.

13. Поездка на чудесный остров Хайнань.

После успешной встречи Нового года Нелли Абдуллаевна стала вынашивать идею поездки на юг во время продолжительных зимних каникул. Но поскольку сама была ни бельмеса ни в чем, да и, судя по всему, привыкла по жизни, чтобы все для нее делали другие, то попросила выяснить все обстоятельства. Мало того, готова даже нанять меня в качестве переводчика, а за это оплатить стоимость моей дороги. Это, конечно, немного смешно, но… Предложение прокатиться на остров Хайнань, который находится уже в субтропиках, выглядело заманчиво, тем более, что и деньги в моем кармане к этому времени уже стали водиться. Кто знает, будет ли еще когда-нибудь такая возможность? Сразу же вспомнил своего сокурсника Аркадия и его мысль о необходимости поехать именно на Хайнань, где «тепло и… не только яблоки, но и «бананы колосятся». Неоднократно слышал от наших студентов, что многие из них во время зимних каникул ездят отдыхать именно туда.

Началась тщательная проработка вопроса. Сначала поинтересовался у студентов об их поездках. Оказалось, что это не такое уж и невозможное дело. Некоторые умудрялись прокатиться туда на неделю, затратив не более 200-300 долларов. Но для этого надо знать, как ехать, как плыть и где жить. Вскоре узнал, что вместе со Наташей в это время живет девушка из Голландии, у которой есть замечательная книга-путеводитель по Китаю на английском языке. В книге по всему Китаю было подробно и точно описано все вплоть до маршрутов автобусов и стоимости проезда в них, стоимость проезда на такси, стоимость номеров в гостиницах и условия проживания в них. Надо отдать должное предприимчивым американцам, которые, в отличие от наших людей, здесь времени даром не теряют.

После этого побеседовал с хозяевами своей лавки, у которых коммерческие дела шли в это время прекрасно, поэтому они, видимо, считали себя обязанными мне. Отношение ко мне по-прежнему оставалось более чем замечательным. Они тоже собирались на праздник Весны ехать домой, и пообещали содействовать мне во всех вопросах встречи и отправки в Гуанчжоу, центре их провинции, где мне предстояло делать пересадку.

Сначала я взялся за билеты. Три дня ездил на вокзал, простоял в трех очередях, разглядывая бесстрастные, каменные лица билетёрш, но билеты в купейный вагон до Гуанчжоу все же купил. Сам бы я мог поехать и в плацкартном, но в другом вагоне моя дама ехать отказалась, хотя до этого клялась, что очень неприхотлива и к путешествиям привыкла. Ехать вместе с ней большого желания не было, но других попутчиков все равно не предвиделось, поэтому решил, что вместе все-таки лучше, чем одному. К тому же, если бы уехал один, то сильно бы обидел женщину, что в мои планы никак не входило, потому что это была пока единственная ниточка к возможности сохранить за собой ее место специалиста на факультете русского языка.

Вот, наконец, вечером в один из последних дней января мы прибыли на вокзал. Небольшая проверка иностранцев до входа в вагон, обеспокоенный взгляд проводницы, которой, судя по всему, мы добавили хлопот, ведь в таких вагонах обычно ездят государственные чиновники и высший командный состав военных. Но в последнее время, правда, стали ездить и богатенькие «новые китайцы». Нам достались достаточно вежливые, молчаливые попутчики, но, возможно, как раз из тех, которым не рекомендуется общение с иностранцами, поэтому один из них сразу же вышел, поговорил с начальником поезда и через некоторое время их быстренько перевели в другое купе, что для нас стало хорошим подарком. Вагон был уже старым, но в купе было относительно чисто, на столике, покрытом белой салфеткой, стояла вазочка с цветочками, а под столиком – корзина для мусора и термос с кипятком. Проводница на протяжение всего пути была очень предупредительной, почти как хорошая стюардесса самолета.

С удивлением мы отметили просто огромное количество полицейских, постоянно курсирующих вдоль вагона, проявляющих к нам неприкрытое любопытство, чуть ли не влезающих к нам в открытую дверь купе и обшаривающих взглядом все и вся. Возможно, искали радиопередатчик, как у Зорге. Так или нет, но на протяжении всего пути полиция дежурила в нашем вагоне постоянно. Может быть, совсем и не из-за нас, а охраняя наших бывших соседей, а может быть, просто совпадение, и им определено быть именно в этом вагоне, но такая забота даже радовала.

В первую ночь было еще прохладно, потому что в вагоне не топили. Но мы ехали на юг, поэтому надеялись, что потом будет теплее. И не ошиблись. Первое утро встретило густым туманом. Солнце в этом молочном небе выглядело лишь невнятным светлым пятном. Въехали в провинцию Хэнань, которая была колыбелью китайской нации. Пересекли Хуанхэ. Мутный, хоть и достаточно широкий поток, но до наших сибирских рек далеко. Течение в это время года было спокойным. Поезд некоторое время шел над поймой реки. Кое-где пойма тоже была перепахана, ведь крестьяне пользуются моментом получить урожай даже между разливами этой строптивой реки, постоянно меняющей свое русло.

Неугодий на китайских равнинах мало, почти все распахано. Народ уже в это время года активно работал на полях, но в основном мотыгами. Дома в деревнях из красного кирпича с черепичными или бетонными крышами. Повсюду заметно большое количество парников, но и открытые поля в этой части Китая уже начинали зеленеть.

Часто встречались могильные курганчики по всем полям, иногда скученно, как семейное кладбище, иногда одинокой могилой посреди распаханного поля. По-видимому, сохраняются еще старые могилы предков, потому что сейчас правительственными указами уже запрещено хоронить умерших на обрабатываемых землях.

В районе Синьянчжань начались горы, по склонам которых были видны террасы клочков обработанной земли. Наконец-то, выехали из туманов провинции Хэнань, а в провинции Хубэй даже выглянуло солнце, и открылся замечательный полу горный рельеф. Поезд неоднократно пронизывал горы по сплошным многокилометровым туннелям. Бросалась в глаза непривычная для нас в это время года зелень огородов разных оттенков. Повсеместно были видны буйволы, по колено стоящие в воде; свиньи, свободно гуляющие по дворам, улицам, вдоль дорог, копающиеся в помойках; и женщины, стирающие белье в любых водоемах, будь то реки, ручейки, озера или пруды. Как флаги, везде развевалось выстиранное к Празднику Весны белье в деревнях и, вывешенное на шестах с балконов домов, в городах. Люди здесь были одеты по-весеннему, без верхней одежды, хотя внутри, я уверен, у них, как обычно у всех китайцев, было несколько слоев белья, надеваемых слоями по принципу капусты.

На третий день утром опять в сплошном молоке тумана мы прибыли в Гуанчжоу. Пахнуло влажным морским воздухом. Но было очень тепло, поэтому пришлось срочно скидывать наши хоть и не зимние, но все же плотные пекинские одежды.

Первым, что мы услышали, выйдя из вагона, было пение петухов, что несколько удивило нас, но потом мы поняли, что это их уже не петушиная, а скорее лебединая песня, так как вскоре мы прошли мимо сетчатых контейнеров с курами, стоявшим на платформе и приготовленным, судя по всему, на заклание. Это как-то неприятно поразило нас, не привыкших к таким сценам на наших вокзалах.

Попытки увидеть на платформе встречающего нас хозяина моей лавки, который божился, что обязательно встретит меня у поезда, сначала не увенчались успехом. Зная необязательность китайцев, я внутренне начал готовиться к тому, чтобы приняться за дальнейшие хлопоты. Но пока готовился, мы вышли из вокзала, и уже издали я увидел сияющего Ху (их все по тем же нормам китайского гостеприимства просто не пустили на платформу). Через некоторое время он объявил нам, что нет никакого смысла даже пытаться купить билеты на пароходик, которым я собирался плыть до конечного пункта назначения, да и глупо болтаться в море целые сутки, когда можно за два часа спокойно долететь до города Санья, самой южной точки острова Хайнань, на самолете. На мои возражения по поводу дороговизны билетов, неподъемных для профессорско-преподавательского состава, он заявил, что их фирма в порядке «спонсорской помощи» берет эти расходы на себя.

Мы подошли к стоящей на стоянке «тойоте», где нас ждали другие ребята, работавшие в нашей лавке, и все вместе отправились покупать билеты, хотя наши действия при этом были минимальными. Ребята все сделали сами, попросив привезти билеты на обратном пути для отчета на фабрике. После этого сразу же повезли нас в аэропорт, остановившись по дороге у какого-то экзотического ресторана с морепродуктами, где мы шикарно пообедали.

Фото из свободного доступа в интернете

На столе появилась рыба в кисло-сладком соусе, жареные креветки, крабы, устрицы, которых я здесь попробовал впервые, но не ощутил такой радости, которую испытывают французы при потреблении этого вида молюсков. Нелли Абдуллаевна смотрела на все это широко раскрытыми глазами. Она не знала о моей дополнительной работе и никак не ожидала, что я пользуюсь у китайцев таким авторитетом.

После небольшого оформления билетов и проверки на безопасность, мы тепло распрощались с моими друзьями и пошли на посадку в самолет. Через два часа замечательного во всех отношениях полета мы уже приземлились в аэропорту города Санья, который находится уже в субтропической зоне. Но после приятного кондиционированного воздуха самолета мы неожиданно оказались в жутко душной полуденной жаре.

Пассажиры самолета, будучи местными жителями, как-то очень быстро куда-то растворились, а мы остались торчать посреди этой жары, утопая по щиколотку в придорожной пыли. Ну, совсем как в фильмах про Африку: летное поле, два каких-то немыслимых бунгало для аэропорта и больше ни-че-го. Никаких такси, одни аборигены с предложениями довезти на раздолбанных машинах до города аж за 100 долларов. Понятно, что пытаются дурить иностранцев, но выхода практически не было. Ни автобусов, ни каких-то намеков на автобусную остановку поблизости не наблюдалось. Попытался найти защиты у расхристанного блюстителя порядка, прячущегося в тени навеса. Но тот на мои мольбы не особенно реагировал – это не входило в его обязанности. Зато после обращения к представителю власти цены за такси стали резко снижаться.

Наконец, мне удалось договориться с каким-то водилой за сотню юаней, и мы забросили свои вещи в грязный багажник полуразваливающейся машины, которую и назвать-то таковой можно было только условно. Тем не менее, это дребезжащее сооружение завелось, и мы отправились в каком-то направлении по жутко ухабистой, почти грунтовой дороге. А ведь раньше я считал, что плохие дороги бывают только в России. Оказывается, не только. Дорога была разбита до невозможности, в щели дверей летела пыль, покрывая нас плотным слоем с головы до ног.

На полдороге водитель вдруг остановился и побежал с ведром на заправку, которую представляла собой одиноко стоявшая у дороги женщина и три канистры, стоявшие возле ее ног. Но что это? У меня глаза на лоб полезли. Эта женщина достала безмен и стала взвешивать несколько литров бензина, которые налила в резиновое ведро водителя. Мы с моей соседкой переглянулись и дружно расхохотались.

Через некоторое время мы продолжили путь, похоже, по единственной улице этого странного городишки.

Водитель всячески пытался отвезти нас в гостиницу, находившуюся значительно ближе, делая вид, что не слышит о том, что я прошу его везти нас в гостиницу Лухуйтоу, о которой я уже заранее прочитал все в том же известном справочнике. Но я тоже проявил твердость, и после некоторого препирательства мы все же начали подниматься в горы. И сразу стало понятным его нежелание: движок едва-едва тянул нас в гору. Пока мы ехали по извилистой горной дороге, нашему взору время от времени открывался вид на весь этот небольшой городишко.

Несколько ошарашенные девушки-дежурные на ресепшене тоже долго пытались нам объяснять, что это гостиница не для иностранцев, что на берегу есть другие, более комфортабельные, но меня убедить уже было трудно: я знал, что здесь должно быть хорошо. Девушки какое-то время куда-то звонили, кого-то спрашивали, и, наконец, «таможня дала добро», и одна из них, вооружившись ключами, повела нас куда-то в глубину тропического леса. Мы прошли мимо нескольких домов, типа бараков, то есть одноэтажных, но довольно длинных отдельных коттеджей, имевших по нескольку комнат с обеих сторон. У одного из них мы остановились, и девушка сдала нас по этапу дежурной по этому зданию. Та в свою очередь привела нас дальше к нашим номерам, по пути поведав нам, что здесь отдыхал и «великий кормчий», а недавно даже был Председатель Цзян Цзэминь.

Номера небольшие, но хорошо затененные. В каждом есть кровать, маленький холодильник и даже телевизор. Но самое главное, есть туалет с душем – мечта отдыхающих на море в любом месте мира. Вода, правда, по выдаче по определенным часам утром и вечером, но нас это более чем устраивало, тем более что и цена за номер оказалось вполне приемлемой. Справочник девушки-голандки не врал. По ходу выяснил у наших благодетельниц, где, собственно, море и пляж. После этого мы вышли на обследование окрестностей.