Поезд идет на восток

8. Любовь-морковь и прочие страдания.

Имея порой весьма приличные карманные деньги, присланные родителями, молодые русские ребята и девушки наслаждались экзотикой и самостоятельностью. Экзотика заключалась в закупках всякого рода безделушек от красивых китайских сувениров до бутафорских мечей. Самостоятельность в связи с возрастом в основном проявлялась в любви. Буквально через пару месяцев после прибытия уже наметилась свадьба: молодые познакомились только в августе в поезде во время следования в Китай. Это путешествие, по словам моего соседа, проходило очень бурно, поскольку ехала большая группа студентов из разных мест и учебных заведений России. Так, например, мой сосед Виктор вынужден был сначала из Владивостока проехать через всю страну, чтобы попасть в Москву на инструктаж в духе прежних времен, а затем уж общим стадом, распугивая честных граждан, как своих, так и чужих, развеселая компания в течение недели двигалась в Пекин. Естественно, молодые люди в дороге знакомились, тем более что им предстояла совместная учеба и жизнь. Некоторые, как Виктор и Дмитрий, уже к тому времени успели познакомиться с китайским языком в России, хотя уровень их знаний явно оставлял желать лучшего. Другие, как Надежда, попали сюда по какому-то недоразумению или тайному умыслу родителей и языка не знали.

Представительный, упитанный Дима отрекомендовался сыном работника МИДа, а Надя – дочерью не летавшего, но работавшего в Монино космонавта. Знакомство с этими местами, которое они показывали в разговорах, не оставляло сомнений в подлинности их происхождения, да и было заметно, что в средствах они не нуждаются. Надя до этого училась в Московском химическом институте и была направлена, а может быть и сослана, только с большого бодуна родителям может прийти в голову мысль отправить такого ребенка, который уже поступил в институт и начал изучать какую-то профессию, за тридевять земель в Китай на пять лет познавать китайский язык, но история, а вместе с ней и Надежда подробности об этом умалчивали.

Трудно сказать, что произошло между ними еще в поезде, но крепкий и активный Дмитрий, похожий на молодого бизона, через некоторое время уже стал опекать маленькую и с виду очень хрупкую Надежду, которая в свои двадцать с хвостиком лет внешне представляла собой необычайно нежное создание и, хотя совсем не была похожа на куклу, все же смотрелась по типу «жена-ребенок».

Через неделю после прибытия в Пекин они уже подали заявление на регистрацию брака в российское посольство. Такая прыть была вызвана совсем не беременностью – оба были современными молодыми людьми, и случайность им не грозила. Причина скорее была в другом: Димку неожиданно для них распределили в Шанхай, а Надя оставалась в Пекинском университете, что явно не устраивало эту пару. И они попытались таким образом подействовать на китайские власти, но… не на тех нарвались. По китайским понятиям студентам вообще нельзя жениться или выходить замуж, а магистрантам нельзя заводить детей. И хотя эти запреты не распространяются на иностранных студентов, этим ребятам уже ничего не светило, поскольку принцип «орднунг ист орднунг» действует не только в Германии. Решение уже было принято, их уже распределили, поэтому никто не собирался возвращаться к этому вопросу, не взирая ни на какие браки и заявления о женитьбе. Но ребята выросли в Советском Союзе, и поэтому еще питали какую-то надежду на справедливость, как им казалось. Родителям о своих делах и планах сообщать не решались, несмотря на все мои уговоры.

Весь месяц ребята ежедневно перезванивались, иногда даже ездили друг к другу. Для Димы это в принципе было легкой прогулкой, чего нельзя сказать о Надежде, отваживавшейся на такие путешествия, фактически не зная языка. Но любовь заставляет совершать еще и не такие подвиги. Бывало, что и ссорились по телефону по пустякам, когда кому-то вдруг не понравится тон голоса во время телефонного разговора. Тогда Надежда со слезами прибегала к нам в комнату, иногда рыдая, иногда ругаясь, забиралась на Витькину кровать с ногами, утыкалась лицом в колени, как пятилетний ребенок, демонстрируя нам свою попу в трусиках, а мы с ним вынуждены были ее успокаивать, делая вид, что не замечаем ее такой непосредственности.

Однажды поздно вечером я уже укладывался спать. Вдруг раздается знакомый нетерпеливый стук в дверь. Напяливаю брюки, открываю дверь. Как и следовало ожидать, Надя опять в слезах.

– Наденька, что случилось?

– Телефон-автомат не работает, и я не могу дозвониться.

– Ну, так что ж, – не понимаю я, – можно завтра утром найти другой и позвонить.

– Но ведь он ждет моего звонка именно сегодня, а если я не позвоню, то он рассердится.

– Что же ты предлагаешь?

– Я сама не знаю. Вы не знаете, откуда еще можно позвонить? – Надя уже готова опять разреветься.

– Но я вообще никогда не пользовался здесь телефоном.

Это дитя, собирающееся стать женой, откровенно не может сдержать слез, которые ручьями бегут по ее щекам, рискуя затопить нашу комнату.

– Ладно, не плачь, – пытаюсь я как-то ее успокоить, – попробуем что-нибудь придумать. Должен же быть в этом университете какой-нибудь коммутатор.

– Да-да, коммутатор, – оживляется моя подопечная, хватаясь, как всякий утопающий, за соломинку надежды.

– Тогда пошли искать.

Мы вышли из комнаты в темную ночь и отправились на поиски таинственного коммутатора, который, по нашим понятиям, где-то обязательно должен был быть, только потому, что нам это было очень нужно.

На ее, а может быть, и на мое счастье, нам очень быстро повезло, потому что уже первый китайский студент указал нам телефонную станцию на территории университета. Мы успели ворваться туда еще до закрытия дверей, поэтому удалось заказать переговор, и счастливая и довольная Надюша о чем-то, надо полагать, совершенно бесполезном, долго беседовала со своим возлюбленным. А чуть позже мы, уже спокойно беседуя, возвратились в общежитие. Надя даже забыла поблагодарить за помощь – счастливые часов (как, впрочем, и другие мелочи) не замечают.

Но на импровизированную свадьбу меня все-таки пригласили, не пропал наш скорбный труд. Виктор чуть раньше приехал из Шанхая, а накануне дня регистрации они оба пришли к нам в комнату, не имея других близких людей, и устроили мальчишник и девичник одновременно. В этот вечер мне удалось-таки убедить их, что родителям все-таки следует позвонить, иначе они будут совершенно незаслуженно обижены. На этот раз мои слова, кажется, дошли до сердец эгоистичных влюбленных. На следующее утро перед тем, как ехать в посольство на регистрацию брака, они позвонили в Москву, а потом пришли рассказать о переговорах, поскольку были очень удивлены реакцией родителей на это "пре…приятнейшее" известие.

Я думал, что после их звонка в трубке раздастся звук падающего в обморок тела матери или грозный рык отца, но оказалось, что это не так:

Родители Дмитрия: "Она что, китаянка?"

Родители Надежды: "Он что, еврей?"

В посольство отправились на двух машинах при свидетелях: Надежда в коротеньком платьице выше колен, Дмитрий в рубашке без галстука. Зато оба сияли, как новые медные пятаки. За отсутствием родителей мне пришлось благословить и проводить их.

А вечером все отправились в китайский ресторанчик недалеко от центральных ворот университета. Сидели в уютном отдельном кабинетике, поскольку гостей было немного: кроме самих молодоженов и «посаженного отца» в моем лице, было еще три парня и три девушки. Посидели очень неплохо, потому что они уже все были знакомы со времени известного путешествия, положившего начало этому роману. Блюда и вина были в достатке, сказывалось лишь отсутствие музыки, которой в китайских ресторанах не бывает, что так непривычно для русских людей, тем более на свадьбе. После десяти часов, основательно нагрузившись, отправили гостей ночевать в общежитие Института языков, а сами вернулись домой, продолжая вспоминать все подробности регистрации, включая волнения консула, которому, судя по всему, не так часто приходится проводить подобные церемонии.

На этот раз вспомнили и родителей, потому что не знали, как они пережили этот день. Но после звонка домой окончательно успокоились: родители уже успели пообщаться между собой и поэтому дружно поздравили своих непутяшек.

Однако перевестись ни Надежде в Шанхай, ни Дмитрию в Пекин после регистрации так и не удалось, поэтому до конца года молодожены так и ездили друг к другу в гости. Нужно ли говорить, что обоим было не до учебы, хотя Надежда по-прежнему иногда забегала к нам, держа в руках учебник, чтобы выяснить ту или иную трудность китайской грамматики.

– Я уже не могу ездить с китайцами в поездах, – заметила как-то Надя.

– Почему? – удивился я. – Вполне нормальные люди.

– Что вы, Анатолий Степанович, – возмутилась девушка, – вам просто еще не приходилось ездить в их поездах.

– Чем же отличаются их поезда?

– Однажды мне сделали замечание за то, что я сняла в купе носки.

– Так может твои ноги их не устроили или носки, – попытался было я найти причину.

– Да нет же, с моими ногами как раз все было в порядке. Просто, по их обычаям девушке неприлично, видите ли, обнажать ноги.

– Как, то есть???

– … а сами даже пердят в купе, – уже совсем возмущенно продолжила Надежда.

– Что ты такое говоришь? – ужаснулся я.

– Правда, правда! – стала божиться моя собеседница, на которую я в этот момент смотрел с сильно выраженным недоверием.

Но через некоторое время, когда самому довольно часто приходилось передвигаться и городском общественном транспорте, и в магазинах или на рынках, и в поездах дальнего следования, мне не раз пришлось быть свидетелем подобных «газовых атак» со стороны незадачливого китайского населения, выросшего в крестьянской среде на крестьянской же культуре, которая требует освобождать свой организм от всякой скверны по мере необходимости.

Но и на этом дело не кончилось. Вскоре я заметил, что после этой свадьбы, когда из Шанхая приезжали девушки – подруги Нади и Дмитрия, мой сосед тоже стал частым гостем Шанхая, а Вера – девушка из Москвы – стала все чаще приезжать в Пекин. Первое время она останавливалась у знакомых девушек в Институте языков, но однажды совсем не пошла туда. Сходила выкупалась в душе на нашем этаже и… осталась ночевать у нас в комнате. Пришлось предложить Виктору лечь со мной. Он с первого раза не решился возразить мне. Но в последующие Верины приезды все встало на свои места, вернее, все легли на свои места. Правда, при этом их культурная программа где-нибудь за пределами университета всегда продолжалась до позднего вечера, чтобы приходить тогда, когда я уже сплю. Вскоре на нашей «пограничной веревке» уже появились «флаги расцвечивания» в виде девичьего нижнего белья, потому что ее визиты порой продолжались около недели. Поднимаясь по утрам с постели в тоненькой пижамке, Вера спокойно произносила: «Доброе утро, Анатолий Степанович!»

Но, несмотря на эти игры молодых ребят и их свадьбы, у меня, так сказать, была своя невеселая «свадьба», своя забота, своя печаль. Поиски работы не приносили результатов. Порой даже наступало полное отчаяние, особенно тогда, когда я получал очередной отлуп.

Сколько еще будет таких моментов отчаяния? Я бьюсь как рыба об лед, и вдруг в один прекрасный день вкатывается в нашу комнату этакая светская особа неопределенного возраста от 50 до 70, ну очень томного вида, и пытается узнать, кто такой Виктор. Ей, видите ли, срочно понадобился человек, знающий китайский язык. Но моего соседа, как водится, дома не оказалось, поэтому она стала выяснять, кто я такой. Пришлось представиться. Разговорились. Она оказалась профессором Казанского университета, но разговаривала только через губу с каким-то очень недовольным видом. Обменялись впечатлениями, и выяснилось, что она здесь уже не в первый раз, и ее, видите ли, чуть ли не из постели вытащили персональным приглашением преподавать на факультет русского языка и литературы. Но самое обидное, что ее стали искать только 3 октября, когда я уже был здесь и метался в поисках работы. Ну как тут не расстроиться?

Живет она, не чета нам, в отдельных апартаментах о двух комнатах с ванной, со всей необходимой мебелью, телевизором и холодильником в корпусе для иностранных специалистов. Так в Китае называют людей, приезжающих из других стран для оказания помощи по различным делам, но больше всего в области преподавания. Вскоре стала понятно и ее недовольство. Раньше, в советское время, она приезжала по направлению нашего государства, поэтому и оплата за ее работу была другой. На этот же раз государство этими делами уже не занималось, и она прибыла сюда уже просто по личному приглашению университета, а значит платить ей тоже будет только университет, который предложил ей высшую ставку, как имеющей ученую степень и научное звание, но это ее, как я понял, все равно не очень устраивало. С моей точки зрения ничего ущербного в ее зарплате не было, ведь названная ею сумма в несколько раз превосходила зарплату преподавателей в наших советских университетах, которую к тому же там в «антисоветское» время уже выплачивали нерегулярно. Но женщина с обидой стала жаловаться, что ее нещадно загрузили – 14 часов в неделю. «Конечно, это довольно много, но за те деньги, которые она получает, можно и поработать», – подумал я про себя, а вслух произнес:

– Так передайте часть нагрузки мне.

– Хорошо, я буду иметь в виду, – проворковала она в ответ. – А вы не могли бы оказать мне некоторую помощь, ведь вы же знаете китайский язык. Мне, правда, неудобно обременять вас, но может быть, вы не будете против.

Далее последовала просьба сходить с ней в отдел по работе с иностранцами, для того чтобы решить некоторые пикантные вопросы оплаты ее труда и кое-что другое.

После оказания помощи этой матроне, у нас с ней наладились некоторые деловые отношения. Поделился я и с ней своими проблемами в поисках работы. Через некоторое время она вдруг спросила:

– А вы не хотели бы сами поработать здесь в качестве специалиста, ведь у вас есть и ученая степень, и научное звание?

– Конечно, хотел бы, но вот никак не удается найти что-то подходящее.

– Нет, я имею ввиду на следующий год. Я здесь долго работать не собираюсь, и вы могли бы на следующий год занять мое место. Ведь вы знаете китайский язык, что будет значительно удобнее для учеников. Условия вас устраивают, и вам, как я вижу, нравится общение с китайцами.

За это время я уже знал, с какой неприязнью относится Нелли Абдуллаевна к жизни в Китае, как она ходит, никого не замечая, по территории университета, как вешает на лицо улыбку, если кто-либо из ее учеников заговорит с ней на улице, с каким трудом дается ей выдерживать дипломатическое выражение лица во время разговоров со своими коллегами, и как она плюется после встреч и с ними, и со своими магистрантами. Знал я и о том, что ее очень раздражает, когда во время частых совместных обедов с китайскими коллегами, ей приходится пользоваться палочками. Научиться есть палочками в принципе не так уж и трудно, поэтому она тоже быстро с этим освоилась. Раздражало эту обрусевшую татарку, которая благодаря своему русскому уже покойному мужу, бывшему старше ее на двадцать лет и фактически сделавшему ей и ученое звание, и положение в их университете, совсем другое: нужно было есть из общих блюд, как принято в Китае. Действительно, первое время европейцам бывает непривычно и даже неприятно чувствовать, что во время еды все лазают в общие блюда своими палочками, но потом я понял, что свои палочки, никто из китайцев во время еды в рот не берет, а просто забрасывают очередную порцию съестного, которую взяли палочками, в рот, как в топку паровоза. В этом отношении, как я потом узнал, китайцы бывают даже более брезгливы, чем некоторые европейцы. Но объяснять это нашей даме я не стал, потому что это было бесполезно. У нее уже сложились определенные предубеждения, которые она менять не собиралась. Поэтому я просто сказал:

– Да, у меня нет никаких сильных предубеждений по отношению к ним. Можно было бы и поработать, но согласятся ли на факультете.

– Хорошо. Я попробую что-нибудь придумать.

9. Рынок Ябаолу.

Но у меня не было времени ждать, когда она что-нибудь придумает. Работа была нужна мне сейчас и сразу, поэтому во время очередной встречи со своими киевскими ученицами, которые за год так обвыклись в Пекине, что даже успевали подработать между занятиями, пришлось поплакаться даже им. Те студенты, кто учился здесь уже несколько лет, как правило, уже на следующий год находили различные подработки: участие в киномассовках, участие в съемках рекламы, работа в качестве переводчиков на рынке, а чуть позже и в каких-то более серьезных офисах.

Наташа, одна из моих бывших студенток как-то робко, несколько стесняясь того, что она открывает свой секрет, спросила:

– Анатолий Степанович, а не хотите ли вы поработать переводчиком на рынке, хотя бы на тот период, пока не найдете преподавательскую работу.

Как выяснилось, она сама работала по выходным на рынке переводчицей, куда приезжали торгаши из всех без исключения бывших советских республик. Выхода не было. Как пел когда-то Высоцкий, «обложили меня, обложили, гонят весело на номера», поэтому мне пришлось принять предложение Наташи съездить на рынок Ябаолу, хотя бы познакомиться. В успех этого предприятия мне тогда слабо верилось. Ябаолу (Улица изящных драгоценностей), так называется в Пекине улица, где находится рынок, раньше имевший название «Польский», потому что находится рядом с посольством Польши, а поляки начали свой челночный бизнес немного раньше, чем русские. Теперь же этот рынок называют «Русским», потому что количество «челноков» из России и других бывших советских республик значительно превосходит польских. Договорились встретиться на следующий день утром у станции метро, чтобы к началу рабочего дня быть на месте.

Я приехал чуть раньше. Наташи еще не было, и я стал на самом видном перекрестке, чтобы не пропустить ее, и чтобы она могла сразу же меня увидеть среди мельтешащих вокруг китайцев. Несмотря на выходной день, мимо протекали толпы людей, спешащих в метро.

Но вот среди общего медленно-спокойного потока китайских велосипедистов я вдруг заметил некоторое взвихрение. Его трудно было не заметить, поэтому не только я, но и многие другие обратили внимание на раскрасневшуюся русскую девушку с развевающейся гривой светло-рыжих волос, лихо лавирующую между китайскими велосипедистами. Наши ребята, как я успел заметить, не могут выдержать тот равномерно-монотонный ритм движения, с которым ездят неторопливые китайцы. Поэтому они постоянно вынуждены кого-то обгонять, объезжать, выезжать на проезжую часть улицы, чтобы хоть как-то ускорить свое движение вперед к назначенной цели и сократить время пути.

Наташа еще издали заметила меня, приветливо заулыбалась и помахала рукой. Затем, резко тормознув, соскочила с велосипеда рядом со мной:

– Извините, я немного проспала, но ничего, мы успеваем.

Она поставила велосипед среди многих, стоявших у обочины, замкнула колеса двумя замками и энергично указала мне рукой на станцию метро:

– Вперед!

Метро в то время было относительно дорогим и еще не успело овладеть большими массами китайских трудящихся. Поэтому уже через полчаса мы были на противоположной стороне центра Пекина и вскоре дошли до рынка. Он представлял собой в то время не совсем среднеазиатский базар: верблюдов и ослов там уже не было, во всяком случае, четвероногих, но зато пестрел и шумел он разнообразием людей и голосов по полной программе настоящего азиатского рынка. Вдоль единственной, не очень широкой улицы по обе стороны располагались торговые ряды, составленные в свою очередь из поперечных рядов с отдельными ячейками для каждого торгующего.

Перед тем, как отправиться в лавку, где она сама работала, Наташа подвела меня к молодому китайцу, выглядевшему совсем мальчишкой, хотя и напускавшего на себя кучу серьезности. Понятно, для солидности. Признаться честно, вся эта затея мне лично казалась несерьезной. Наташа предупредила, что хозяин – гуандунец, то есть южанин, поэтому говорить будет трудно. Но ничего, парень старался говорить медленно и четко, потому что и для него пекинский диалект тоже был почти иностранным языком. Представив меня, Наташа побежала к себе, а мы остались договариваться о некоторых условиях предстоящей работы. Ведь я не мог приходить на работу каждый день, поскольку был все-таки занят в университете, но китаец и не настаивал.

– Приходите в любое удобное для вас время, хоть на день, хоть на полдня.

В его лавке работали еще три молодых парня, один главный и двое рабочих, которые продавали женские кофты из «ангорской» шерсти, как они называли. Но ангорская шерсть должна быть козьей, а на их фабрике использовали более дешевый кроличий пух. Тем не менее, их товар в зимнее время уходил очень хорошо. Преимуществом было то обстоятельство, что товар им поставляли напрямую с одной из фабрик, где руководителями были их же родственники, то есть можно было продавать по более низкой цене, чем такой же товар могли продавать перекупщики. Хозяева непременно хотели иметь русского переводчика, не без основания подозревая, что доверия к русскому со стороны наших «челноков» будет больше. Но потом я понял, что была и другая причина: они не хотели, чтобы переводчики-китайцы, знающие русский язык, приезжающие преимущественно с северо-востока, узнали секреты их успеха. Так я впервые столкнулся с действием конкуренции не на бумаге, а в реальной жизни. Но мне еще предстояло узнать много нового в сфере рыночного бизнеса.

Начал я работать в воскресенье и, надо сказать, довольно успешно: было продано около трех тысяч кофт. Ребята-китайцы вели себя очень скромно и сдержанно, оживляясь только при конкретной работе, очень боялись конкуренции: по одной вещи продавали очень редко, чаще всего только по моей личной просьбе; пустые коробки, в которых был упакован их товар, обязательно надрывали, чтобы другие не смогли воспользоваться торговой маркой их фабрики. Мне это показалось смешным, поскольку эти пустые коробки можно было подобрать в любом месте, на любом складе, куда увозили товар покупатели, потому что они обязательно вытаскивали кофты из коробок, чтобы упаковать в свои мешки, избегая лишнего веса. При продаже своего товара китайцам, которые просили продать им кофты, хозяева назначали более высокую цену. Это тоже своеобразная сторона торговой жизни как китайцев, так и наших.

Наш товар брали по-разному: от 1-2 коробок, проверяя чуть ли ни каждую кофту, и до 1,5 – 2 тыс. оптом, порой, не заглядывая в коробки. Вскоре стало понятно: кто-то берет товар у моих мальчишек уже не в первый раз, а кто-то уже имеет опыт быть обманутым, но сюда пришел впервые, поэтому осторожничает. Мои китайцы работали довольно честно. Брака, действительно было мало, а если уж и попадался, не без этого, то без всяких разговоров заменяли на новую – дорожили авторитетом фирмы. Это радовало.

Работа на рынке Ябаолу

Фото из личного архива автора

В тот день я получил 100 юаней, и это меня пока вполне устраивало. Не устраивало другое – ущемленная гордость, через которую, сжав зубы, приходилось перешагивать. Очень стыдно было представителю великого Советского Союза, офицеру, интеллигенту, преподавателю высшей школы, показывать себя таким бедным, что приходилось соглашаться на поденную работу у полуграмотных китайцев. В душе я себя успокаивал тем, что уже нет моего Советского Союза; что мой университет даже не смог оплатить мне дорогу в эту командировку, да и зарплата там оставляет желать лучшего; что кругом давно пышным цветом колосится какая-то «рыночная экономика» и каждый торгует тем, чем может. Кто-то тряпками, кто-то совестью. У меня же кроме знаний ничего не было, поэтому и приходилось торговать знаниями. Говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся, в моем же случае я не разворовывал и не разбазаривал государственные богатства, не грабил своих же граждан и никого не обманывал, а зарабатывал свои деньги честным трудом, пускай даже и не очень престижным внешне. В конце концов, пусть и моему государству будет стыдно за то, что ему оказались не нужны ни мои знания, ни мой опыт. Главное при этом, как я понял, не потерять своего достоинства, не опуститься, чтобы всегда иметь возможность вернуться на круги своя. Ведь когда-то русским офицерам даже с дворянскими корнями приходилось работать таксистами в Париже… Но то в Париже, а здесь-то был Китай.

В первые дни мы со своими южанами активно общались по обычным в таких случаях вопросам общего знакомства. Конечно, их очень интересовал этот пожилой иностранец, да еще и знающий китайский язык. Особенно непонятны были причины, побудившие русского профессора, звание которого по китайским нормам котируется очень высоко, пойти работать простым переводчиком. Что я мог им ответить? Делать хорошую мину при явно плохой игре было совсем несуразно, поэтому говорил так, как есть на самом деле. Говорил о ситуации в стране, о сумасшедшем решении кучки негодяев разорвать страну в клочья, о тяжелом экономическом кризисе, в который бросили страну эти горе-правители, о трудностях жизни, с которыми вдруг встретились жители некогда могучей процветающей державы, привыкшие совсем к другой жизни и поэтому совсем не понимающие, кто и зачем творит эти преступления. Я был твердо уверен, что вскоре народ, наконец, поймет, что его здорово надурили с так называемой «демократией» и продолжают обманывать в настоящее время, а значит, на следующих выборах амбициозный авантюрист и алкоголик Ельцин полетит с треском. Время показало, что я ошибался: захватившим власть подлецам удалось обмануть народ еще раз или, что, скорее всего, фальсифицировать итоги выборов.

Разговаривал я и с окружавшими нашу палатку другими китайскими торговцами. Их, помимо всего прочего, интересовала зарплата, которую я получал в своей стране, сколько я получаю здесь в университете в качестве стажера высшей категории, и сколько платит мне хозяин этой лавки. Приходилось отшучиваться, потому что с самого начала заметил некоторое напряжение между моими гуандунцами и другими китайцами, особенно пекинцами, которые явно завидовали их успехам в торговле. Я же в свою очередь интересовался их жизнью, но мой хозяин был недоволен, если я долго разговаривал с другими. Видимо, опасался, что кто-то меня может переманить к себе.

Фото из личного архива автора

Рядом торговала молодая девушка, почти девочка по имени Сяо Дин, которую отправили из деревни на заработки в Пекин к своему дяде. Дома остались еще два брата и сестра. Сяо Дин не закончила даже начальную школу, во всяком случае я убедился в том, что иероглифов она не знает, писать не умеет. Положение у нее было абсолютно безвыходное. Ее дядька покупал у частников плюшевые юбки, а она сидела на холоде и продавала. Как она живет, представить было трудно, но судя по тому, что у нее постоянно болела голова, был очень бледный вид, было понятно, что у нее низкое давление. Явно от недоедания. Однажды она пришла с выбитыми зубами, объяснив это тем, что потеряла сознание, упала, разбила подбородок, но что самое страшное выбила несколько зубов. Зная простые нравы в китайских семьях, можно было в этом усомниться, но не будешь же расспрашивать девочку. Я посоветовал ей сходить в поликлинику и сделать зубы. Через несколько дней она прибежала очень довольная и стала показывать мне, что она теперь снова красивая.

Да и у двоих моих ребят, которые являются наемными рабочими, тоже перспектива не сладкая. Хотя они здесь работают по знакомству и зарплатой довольны. А-лун, высокий, красивый и хорошо воспитанный парень был сыном педагогов, но учиться после средней школы дальше не стал. Его сестра удачно вышла замуж, поэтому зять пристроил парня для работы в Пекине. Но дальше у него не было никаких перспектив: для того чтобы начать свой бизнес, надо чтобы кто-то помогал, как молодым хозяевам нашей лавки.

Мои же личные финансовые дела резко пошли в гору, и я наконец-то перестал ощущать дискомфорт, связанный с хроническим безденежьем.

Наши «челноки» вели себя на рынке по-разному, но большей частью очень некрасиво, иногда, можно сказать, по-хамски вызывающе. Чаще всего выказывали недоверчивость, поскольку из-за незнания языка и неумения объясниться не могли понять продавцов. Часто раздражались и вовсю матерились, хотя и знали, что их никто не понимает, но поскольку это делается очень эмоционально и в определенной ситуации, то китайцы догадывались, и вскоре многие, особенно рабочие на складах, уже стали активно повторять и применять соответствующие бранные выражения на русском языке.

«Челноки» бывали несколько удивлены присутствием белого человека в китайской лавке. Иногда принимали меня за одного из себе подобных, что поначалу приводило к недоразумениям. Не скажу, что и мне такое общение доставляло массу удовольствия, но среди них были и вполне порядочные люди, часто с высшим образованием, которых «недостройка» тоже толкнула в рынок. Эти люди бывали рады, что хоть кто-то может как-то свести их с китайцами, что хоть кому-то можно объяснить, что им надо, иногда даже рассыпались в благодарностях, спрашивали, не нужно ли чего привести из России в следующий свой приезд. Но что можно привезти? Разве что буханку черного хлеба или хохляцкий наркотик – шматок копченого сала, поэтому в то время чаще всего просил российские конверты, а потом просил отправить письма – получалось намного быстрее и надежнее, ведь посланные из Китая официальным путем письма шли по месяцу, а иногда вообще не доходили.

Правда, и при такой отправке бывали срывы. Осуществив несколько раз такую удачную отправку писем, решил испытать судьбу, посылая домой даже небольшие посылочки с мелкими подарками. Но однажды отправил такую бандерольку, а… она ушла куда-то не туда, и шустрая дамочка, которая взялась выполнить эту передачу, после этого у нашей лавки не появлялась. Что поделать – рынок, а соответственно, и люди рыночные. Бывали случаи, когда кто-то оговаривал при покупке одну сумму, забирал товар, но, не дождавшись окончательного расчета, бросал деньги продавцам и убегал, а потом выяснялось, что денег недостаточно. Мелочи, конечно, но очень уж дикие. «Челноки» иногда даже воровали товар друг у друга во время упаковки: присваивали уже упакованные и подготовленные к отправке мешки. Просто ставили в суматохе на чужой баул свой индекс и… поминай, как звали.

Было много случаев жульничества и среди китайцев: принимали заказ, брали залог, иногда довольно приличную сумму, а когда человек приходил за товаром, лавка оказывалась закрытой, и никто из соседей ничего не знал. Психологический расчет у такого рода мошенников был очень верный: «челноки» приезжают на короткий срок, китайцы для них на одно лицо, поэтому в следующий раз они даже признать виновного не смогут. После этого обиженные прибегали ко мне за помощью. Мы шли к дежурному, который был на каждом участке-кооперативе, но и тот, как правило, мало чем мог помочь. Бывали случаи, когда рикша, погрузив товар какого-либо незадачливого русского торговца, быстро увозил его в неизвестном направлении, естественно, безвозвратно.