Долина

Кентавр

 
Чтоб жизнь
наделить величьем,
Надо лишь помнить,
Что желудь здесь –
зародыш лесов
В верховьях небес.
 

(Эмили Дикинсон)

Кто знает, когда бы еще созрела идея новой экспедиции к Живой Долине, если бы не случай. Как-то однажды Высокий заскочил по старой студенческой привычке в Академкнигу, ту, что в Пограничном переулке. Просто хотел от внезапного дождя спрятаться, полистать книжки да поболтать со знакомыми продавщицами о новинках. Помимо профессионально нужной ему литературы (он был инженер-проектировщик бортовой электроники на крупной авиационной фирме), Высокий еще любил рыться в исторической и «литературной» литературе. И тут вдруг он видит такое:

К. Хирон «Эволюция мифа и структурные инварианты. Опыты нового анализа мифов». Издательство «Научное слово». Тираж 300 экз.

Книжка была в дешевеньком зеленом картонном переплете. «Не просто Хирон, а К. Хирон, надо же! Эстет, блин…» Научные книги обычно не подписывают псевдонимами, и Высокий скептически открыл этот неказистый томик. Так, смотрим оглавление. И неожиданно видим: «Глава 17. Структурный анализ легенды о Живой Долине».

И тогда несколько нот великой музыки Бетховена вдруг постучали в сердце Высокого:

* * *

Два слова курсивом. Зов судьбы

Бетховен говорил об этих нотах, как о главном мотиве первой части своей Пятой симфонии: «Так судьба стучится в дверь» (примечание, украденное автором из одной энциклопедии).

* * *

Высокий простоял с книгой час, потом купил и читал ее дома весь вечер. Книга была сугубо научной, насыщенной специальной терминологией, разбираться в ней было непросто. Мысль автора, как ее понял Высокий, была примерно такова.

Возникший однажды миф (былина, сказка, легенда…) претерпевает в процессе исторической эволюции значительные изменения, но некоторые сюжетные и лексические элементы и соотношения между ними или остаются почти неизменными, или, чаще, изменяются, но по определенным правилам. Это и есть структурные инварианты. Их набор в данном тексте дает важную информацию, в том числе о происхождении мифа. Это в какой-то мере было известно и ранее. Заслуга автора заключалась в акцентировании указанной идеи и в существенном пополнении этой коллекции инвариантов с претензией на полноту. В частности, он утверждал, что по структурному набору мифа, прежде всего по сочетанию инвариантов, можно сделать важные выводы о достоверности излагаемых в нем событий. В качестве примеров был разобран ряд известных сказаний, причем относительно изображенных в них событий имелись серьезные исторические документы, и было показано, что предложенный метод работает.

А затем на основе этой теории делался ряд предсказаний. И в главе о Живой долине четко говорилось: «Таким образом, на основании приведенного выше анализа можно с большой уверенностью предполагать, что в районе Ближнегорья действительно находится долина с уникальными климатическими условиями, оказывающими целебное воздействие на людей и животных. Вероятно, это как раз Долина Живого». И далее: «Организация серьезной экспедиции в указанный район представляется вполне оправданной».

Последнее замечание несколько выделялось своей неожиданной резкостью в данном академическом историко-лингвистическом труде, и Высокий даже подчеркнул его. Впоследствии, впрочем, все объяснилось.

В тот вечер он заснул поздно, долго ворочался и всю ночь во сне слышал почему-то переливчатый звон колокольчиков и детский смех – такой же, как на площадке детсада под его окнами.

* * *

На другой же день Высокий разыскал издательство «Научное Слово».

– Мы, вообще-то, псевдонимы не раскрываем, – вздохнув, сказал ему сотрудник издательства, – но теперь уже можно. Он умер позавчера. Завтра хоронят.

На похоронах Высокий встретил знакомых, и те рассказали ему историю покойного. Альпинист, студент филфака, после третьего курса, будучи в альплагере, он на восхождении сорвался и получил перелом позвоночника. Ноги отказали. Невероятными усилиями, в инвалидной коляске, с постоянной помощью друзей, он продолжил учиться. О нем писала городская газета. Ночами он плакал от боли. Врачи говорили – шансов на восстановление нет. Однажды он наткнулся на легенду о Живой Долине и уверовал в нее, как в свой единственный немыслимый шанс. А вдруг путь в нее действительно найдут, и она спасет его?

Но сам-то он пойти никуда не мог. Тогда он стал лингвистом и поставил себе цель: анализом текстов доказать реальность Живой Долины – может, кого-то это зацепит. Пришлось «врубаться» в историю, лингвистику, математику и еще много во что. Так родилась его научная концепция структурных инвариантов. Специалисты полагали, что из нее может получиться серьезная работа высокого уровня. А ему нужны были не научные лавры, а только одно – ходить.

Но в конце концов непрерывная боль доконала его. Он сам сравнивал себя с легендарным кентавром Хироном, воспитателем Геракла, умиравшим от яда в страшных мучениях. Он только успел увидеть свою наспех изданную книжку со сжатым изложением своей незаконченной теории – и ушел навеки в иную долину, где нет боли.

* * *

Когда скромный гроб опускали в могилу, в памяти Высокого вдруг всплыли слова старой песни, которую ему в детстве пела мать:

 
…Спасибо за вашу работу.
Вы землю просили –
Я землю вам дал,
А волю на небе найдете!
 

Высокий стоял и смотрел, как комья земли со стуком падают на гроб. Вот и все, альпинист…

Высотники

 
Двери наших мозгов
Посрывало с петель
В миражи берегов,
В покрывала земель,
Этих обетованных,
желанных –
И колумбовых,
и магелланных.
 

(В. Высоцкий)

На какое-то время книга Хирона стала настольной для группы энтузиастов во главе с Высоким. И они тогда решили все-таки пройти в Живую Долину. В группе Высокого ядро составляли Крис, Ледокол, Арамис, Солдат и еще кое-кто, о ком мы скажем позже. Многие были мастера спорта и КМСы, и о каждом мы постараемся рассказать в свой черед. Эта команда входила в альпклуб Политехнического института «Высота», а их самих нередко звали просто Высотники.

Начать надо было с карты. Пустив в ход все за много лет наработанные связи, они раздобыли копию копии генштабовской карты, но неясно было, насколько она искажена. Вот тут-то Крис, библиотекарь по профессии, всех удивил, раскопав в немецком географическом журнале «Глобус» немыслимой давности довольно подробный рассказ неизвестного человека с оригинальной фамилией Шмидт об экспедиции Живого. Там же была приложена контурная карта района, намеченная тогда топографами экспедиции. Она неплохо соответствовала генштабовской карте, и все сочли это доброй приметой. Откуда Шмидт это все узнал и кто он вообще такой, навсегда останется неизвестным.

В течение нескольких последующих лет они посвящали начало, а чаще конец сезона попыткам пройти в Долину, но все как-то получалось неудачно. Июль-август уходили на спортивные восхождения и работу в качестве инструкторов в альплагерях. На Долину у них оставалась неделя в конце августа, ну десять дней, не больше, потому что в начале сентября там, в районе Ближнегорья, всегда почему-то начинался длинный сезон дождей. В это время любые передвижения в горах становились и мучительными, и опасными, и идти в Долину было практически невозможно. Но этой недели для альпинистов такого класса было бы вполне достаточно. Было бы, но…

В первый раз, как только компания Высокого, завершив плановые восхождения, собралась уже было в Ближнегорье, ее вдруг внезапно вызвали на серьезные спасательные работы. Две группы разрядников зависли из-за непогоды на высоте 4800 метров. Спасработы – это святое, неделя ушла на эвакуацию больных, раненых и погибших, так что на Долину времени не осталось.

В начале следующего года автобус, в котором группа ехала в Ближнегорье, упал в кювет, несколько пассажиров из местных пострадали. С альпинистами ничего не случилось, но сначала на доставку пострадавших в больницу ушло время, а потом у них вышел конфликт с местным следователем. И тот сперва взял с них подписку о невыезде, пока не дадут показаний, а затем куда-то уехал, и опять сезон для поисков Долины был потерян.

А в конце лета того же года, когда они собрались повторить попытку пройти в Живую Долину, как раз перед выходом, Высокого и еще двоих срочно вызвали в родную фирму для расследования страшной авиакатастрофы, и опять у них все сорвалось.

После этого народ как-то совсем приуныл.

Кое-что о Крисе

Как-то осенью Высотники в очередной раз выпивали. Обсуждали восхождения, вспоминали погибших летом. За окном дождь, настроение кислое. Вяло обсудили и тему Живой Долины. Вяло, поскольку Долина, так возбуждавшая их ум в горах, здесь, в городе, уходила на второй план, переставала волновать так сильно. Забот у всех было полно. Ну, что делать, видно, непруха какая-то. На следующий год? Там видно будет. Набрались в тот вечер хорошо. Особенно тогда почему-то наклюкался Крис, что, вообще-то, для него было совсем не характерно.

Автор давно был знаком с ним. Крис был другом детства Высокого. Позже через него автор познакомился как с Высоким, так и с другими альпинистами, и многое о тех событиях узнал от него. Крис был на вид чуть полноватый и грузноватый человек, слегка даже сутулый, с часто чуть склоненной набок головой, с милой улыбкой и добродушным характером. Он работал в Главной Библиотеке старшим научным сотрудником, защитил кандидатскую по скандинавским сагам и увлекался средневековой мистической литературой. Был он лентяй и сибарит, остроумный, нередко ядовитый, любитель и любимец женщин, и все такое прочее.

Но каждую весну Высокий брал его за шкирку и заставлял тренироваться и готовиться к новому сезону в горах, где Крис уже выглядел совсем другим – собранным и волевым. Следуя за Высоким, он, хотя и не стал альпинистом столь высокого класса, но КМСа выполнил и в этой компании был абсолютно своим.

После летнего сезона он с чистой совестью гордо возвращался к своему обычному образу жизни, главным образом к охмурению библиотечных (и не только) дам как рассказами о своих восхождениях, так и обсуждением вечно актуального вопроса, был или нет Джон Ди любовником королевы Елизаветы Первой, ну и всяких тому подобных тем.

А еще у Криса было одно редкое и неожиданное качество, о котором до поры мало кто знал. Если какие-то люди, обманувшись его мягкой и совершенно мирной внешностью, думали безнаказанно обидеть его или, еще хуже, его даму, то они очень быстро жалели об этом. Дело в том, что Крис был феноменально сильным бойцом.

Несколько слов курсивом. Случай в кабаке

За несколько лет до того в кабаке «Веселый Гусь» к альпинистам привязалась местная шпана. Кто-то с кем-то поругался, и назревала драка. Десять местных против шестерых альпинистов. Крис со своей милой улыбкой начал всех успокаивать, и ему это почти удалось, все уже как будто утихло, но тут один из отморозков ударил его в лицо кулаком с зажатой в нем связкой ключей.

Крис вдруг выгнулся, напружинился, как кот, и стал обходить гада по кругу, внимательно глядя на него и сплевывая кровь. Лицо у него стало такое, каким его еще никто не видел. Все поняли – сейчас будет страшное дело. Кто-то из своих рванулся: «Не надо!», но Крис оттолкнул его и хрипло крикнул им: «Не лезь!» Отморозок же, детина килограммов за сто весом, с приплюснутым носом, достал большой кривой, с самодельной рукояткой нож. «Фраерок-то у нас какой резвый, ну, прям пионер-герой, – гундосил он, кося под блатного. – Ща умою тебя, фраерок». И он двинулся вперед, полоснув ножом воздух слева направо – ха! И еще с шагом справа налево – ха! И снова слева направо – ха! – и почти одновременно с этим звуком ботинок Криса черной кувалдой врезался ему в левый висок, и детина мешком рухнул на пол. Секунд пять все стояли молча, настолько происшедшее впечатлило всех. «Еще желающие есть? – прохрипел Крис. – Нет? Ребята, нам пора!»

– Ну, здорово ты его, – восхищался потом, по пути домой, один из альпинистов, Арамис, – когда он третий раз махнул, у меня все оборвалось, я думал, тебе крышка. Но как же ты успел?

– «Но Кристобаль Хунта успел раньше», – торжественно процитировал кто-то, и все захохотали.

– А кто это? – спросил наш герой.

– Это волшебник был такой. И боец.

– Классику не знает! Ну, да что с гуманитария взять, ему бы только своих розенкрейцеров читать или, там, Майстера Экхарта, ну, вот просто дикий человек совсем. Высокий, дай ты ему «Понедельник», а то ведь помрет невеждой, – нежно посмеивались друзья.

Не сказать, чтобы уж вся вышеупомянутая книга знаменитых братьев, но конкретно данный персонаж ему чем-то понравился, и вот так наш герой стал называться Кристобалем Хунтой, а затем просто Крисом. Впрочем, иногда он плел своим дамам, что получил прозвище по названию старинного малайского кинжала с волнистым лезвием. Сочетание плавности и остроты! – это производило на женщин должное впечатление.

* * *

Эта история могла бы показаться неправдоподобной, какой-то уж очень киношной, в стиле фильмов, скажем, с Чаком Норрисом. Но автору довелось лично видеть Криса в зале боевых искусств, где они тренировались когда-то одновременно. На самом деле одарен Крис был поразительно. У него был сокрушительный удар как рукой, так и ногой, феноменальная реакция, потрясающая гибкость, отличное чувство дистанции, и – редчайшее качество! – абсолютно незаметное начало атаки. Он мог бы сделать яркую карьеру в боевых искусствах, но, будучи природным лентяем, ходил в зал через два раза на третий, а потом бросил совсем. Для жизни ему и природного таланта хватало. Так что эта история, рассказанная автору много лет спустя Арамисом и Высоким, вполне правдива.

А тот кривой нож у Криса дома был воткнут высоко в стену, как трофей. Иногда Крис в шутку вешал на него свою шляпу или галстук, а иногда, по утрам, лифчики или трусики своих подруг – исключительно для того, чтоб пару минут понаслаждаться женскими воплями:

– Отдай сейчас же, мерзавец, я из-за тебя на работу опоздаю!

– И гордись этим! Ну, ладно, забирай, я ведь на самом деле очень-очень добрый!

Не нужно только думать, что Крис, чуть что, сразу лез в драку. Это совершенно не так. Он действительно был в жизни добрым и мирным человеком, и надо было уж очень сильно его задеть, чтобы он показал свое мастерство бойца. Случалось это редко, и многие знакомые Криса даже не подозревали о его боевых талантах. Зато его хорошо подвешенный язык был прекрасно известен всем.

* * *

Так вот, вернемся в тот дождливый вечер. Может, Крис и не сказал бы того, что сказал, но в тот раз набрался хорошо, хотя вообще-то пил он меньше других, а больше любил поговорить о выпивке. И вот он встал, покачнулся, и, наставительно махая рукой, заговорил:

– А я вам вот что скажу…

Народ пьяно шумел и не слушал. Он повысил голос.

– А я вам скажу – знаете, что…ОНА нас не пускает! ОНА! И не пи…дите вы тут всякую чушь, ясно вам? Легенду помните? Потому что никому из нас это очень не нужно.

Тут все стали орать, что Крис помешался на своей мистике, что в жизни и не такое бывало, а потом ведь все получалось, и так далее. Только Высокий тогда подумал, что когда-то похожая мысль мелькнула и у него тоже. Наконец среди шума и гама прозвучала чья-то фраза: «Ну, и как же тогда нам ЕЕ уговорить, Крис?»

И, прежде чем отрубиться, пьяный в хлам Крис прорычал: «Саныча зовите, лопухи!» И заснул головой на столе.

Все замолчали, а Высокий кивнул головой. Елки-моталки! Как же это они упустили? Кому-кому, а Санычу это действительно было нужно очень.

Саныч

Еще несколько лет назад он был одним из лидеров команды Высокого, физически самым сильным человеком в ней. Звали его Александр, как и его отца, и как-то навсегда к нему приклеилось теплое «Саныч». Работал он вместе с Высоким в авиационной фирме испытателем нового оборудования.

Знакомые автору альпинисты обычно худощавы, в меру сильны и очень выносливы, но Саныч был крупным, больше ста килограммов, очень сильным и невероятно выносливым. Гибкости и ловкости, правда, не хватало, и скалолаз он был, по строгим меркам, средний. Но в высотных восхождениях и на вертикальных стенах ему было мало равных во всей стране.

Несколькими годами ранее он и Высокий попали в сборную страны, и для этой сборной нашлись все-таки деньги на гималайскую экспедицию. Тогда шесть человек из экспедиции, в том числе Высокий и Саныч, смогли покорить Канченджангу – гору, с которой за всю ее историю не вернулись четверть восходителей из тех, что пытались ее покорить. То была вершина их альпинистской – нет, даже не карьеры – жизни.

Лет за пять до описываемых событий Саныч зашел к другу, альпинисту и музыканту Арамису, в ДК имени Хазова, и там познакомился с Эльвирой, красивой девчонкой из тамошней школы танцев. Для обоих уже через три месяца стало абсолютно ясно, что это судьба. Вскоре они сыграли веселую свадьбу под грохот рок-ансамбля «Прибамбасы» из вышеуказанного ДК и под звон разбиваемых пьяными лабухами и альпинистами бокалов.

У них родился сын, чудный малыш Женька, которого все привыкли звать Ежиком. А потом оказалось, что Ежик болен. Он не мог встать на ноги – они не держали его, подгибались. Саныч и Эля истратили кучу времени и денег, ходили к разным врачам, от профессоров до народных лекарей, но все было без толку. Диагнозы врачи ставили разные, никаких органических заболеваний не находили, лечение назначалось всякое – всевозможные лекарства, физиотерапии, электростимуляции, ванны, – но ничего не помогало.

Старый кореец-иглотерапевт невесело говорил Санычу с легким акцентом:

– Обычно в таких случаях иглотерапия помогает, но тут что-то странное. У вашего сына, да и у вас, многие меридианы и точки расположены необычно. Уколы не дают ожидаемого результата. Я боюсь повредить. Но, в принципе, я в излечение верю. Возможно, не сейчас, а позже, возможно, через сильное потрясение. Конечно, это проблематично, но кто знает…

Видно было, что кореец очень хотел помочь, но не смог, и был этим расстроен. И плату взял очень скромную.

Приходили в гости друзья со своими детьми, они хорошо играли с Ежиком, он улыбался, смеялся. Но малыш был умный, все понимал. И не раз мать видела, что слезы текли по его щекам, когда он смотрел в окно на играющих и, главное, бегающих детей. Эльвира уходила в другую комнату и ревела в подушку, чтобы сын не услышал.

Саныч надрывался на нескольких работах, чтоб заработать на лечение Ежика, об альпинизме пришлось забыть. Друзья-альпинисты всегда звали его на свои встречи, но он редко приходил. Больно ему было слушать их рассказы о восхождениях. Материально помогать Санычу ребята по возможности помогали, но этого было, конечно, слишком мало. Все друзья были среднего достатка, жили скромно, а лечение в Германии, причем без гарантии излечения, требовало невозможных денег.

Саныч уже почти отчаялся, несколько раз напивался в хлам, но однажды Эльвира стала перед ним и высказала проникновенно:

– Саныч, Саныч! Прошу тебя – не предавай нас с Ежиком.

Его поразило это двойное обращение. Оно звучало, как какое-то заклинание.

– Никогда! – он обнял жену. Долго они молча стояли. И он дал себе слово: пока Ежик болен – не пить. Но отчаяние переживать все равно было трудно.

Как раз в эти последние годы ребята увлеклись Живой Долиной, но все это прошло как-то мимо Саныча, он считал это увлечение несерьезной затеей, да и не до того ему было. А вот Высокий относился серьезно и к легенде, и ко всяким приметам, считая, что за ними может стоять нечто реальное, хотя еще пока и не познанное. И потому после тех слов Криса он на следующий же день отправился к Санычу, и они просидели вечер за крепким чаем над книгой К. Хирона.

– Ты пойми, Саныч, это не болтовня, это, может быть, действительно серьезно!

Измученному сердцу Саныча отчаянно нужна была надежда. И он поверил!

И Эльвира тоже поверила. Обняла мужа, посмотрела ему в глаза и кивнула: «Да!»

Саныч загорелся. Через пару дней он заявился домой к Высокому и подробно расспрашивал о прошлых неудачных попытках.

– Все потому, что вы как-то легковесно готовились. Времени нужно дней двадцать, не меньше, да и вообще… надо посерьезнее как-то. Там может быть что-то очень необычное. Готовиться надо, как тогда, к Канченджанге. – Ну, ты сравнил! В Ближнегорье даже шести тысяч и близко нет.

– Нет, брат, теперь уже я тебя прошу отнестись к этому делу серьезно.

Первая экспедиция

КСС (Краткая Сводка Событий). Саныч организует новую экспедицию. Группа выходит в долину, граничащую с Живой Долиной. Альпинистов мучают сомнения. Двадцатые числа августа.

* * *

Уже пошел третий день, как экспедиция вышла в небольшую долинку, граничащую с Живой Долиной. Долинку потом прозвали Предбанник. Она располагалась на высоте чуть выше двух тысяч восьмисот метров.

На небольшом пригорке, поросшем густыми можжевеловыми кустами, но почему-то с лысой, лишь с вереском и валунами, верхушкой, сидели на широком камне Саныч и Высокий. Было около часу дня. Они в бинокль изучали ту самую северо-восточную стену, которая предварительно, по карте, представлялась перспективной для восхождения. Кто-то из ребят возился у костра под пригорком, кто-то, как Крис и Ледокол, бродили по Предбаннику, этой очаровательной долинке, где не было никаких следов человека, и наслаждались девственной природой, предоставив начальству возможность размышлять и выбирать. Заросли кустов рододендрона оказались пышнолистые, необычно высокие, иногда попадались какие-то буковые, тисовые, дубовые рощицы, с вкраплениями лиственниц и пихт. Всякое зверье и птицы нередко выскакивали чуть ли не из-под ног, – куропатки-кеклики, зайцы, косули какие-то со своими малышами, и, похоже, там был кто-то еще покрупнее.

– Если это медведи, то я пока что морально не готов к встрече, – бормотал Ледокол под нос.

Крис же молча наслаждался. Прекрасны колдовство древних манускриптов и роскошь старинных книг, но Мать-Природа сердца своих детей не отпускает никогда.

* * *

Пригорок, на котором сидели Саныч и Высокий, находился приблизительно в двух километрах от начала крутой каменной осыпи у подножия стены.

Стена оказалась невысокой, вероятно, едва достигая четырех тысяч наверху, но была при этом довольно крутая, из рыхлой породы, осыпающаяся, с многочисленными выступами, полочками и нависающими участками, неприятная для лазания. Конечно, что-то похожее они ходили, опыт был, и немалый, но все равно малопривлекательно. Во-первых, повышенные требования к страховке из-за сравнительно рыхлой породы и нависающих участков стены, во-вторых, после полудня со стены начинали изредка сыпаться мелкие, но опасные камешки, очень опасные для взбирающихся по стене людей.

Но не это было главным. В конце концов, пять мастеров и три КМСа должны были эту стену проходить в нормальном режиме, без каких-то сверхусилий.

А главным было то, что оба они понимали, но не произносили вслух. Все ведь это затевалось, в перспективе, ради Ежика, а ребенка никак не пронесешь в рюкзаке по стене, несмотря на помощь товарищей и громадную силу Саныча. Это было абсолютно нереально. Они обсуждали какие-то детали возможного восхождения, но оба думали о другом.

– Послушай, – заговорил Саныч, – если Хирон прав, и эти легенды не совсем уж врут, а мы в это верим, то какие-то люди туда точно прошли. Ну, пусть лишь двое, трое, четверо, но как-то прошли. И без всякого альпинизма. Но они никак не могли пройти эту стену – это невозможно без альпинистского снаряжения, которого у них быть не могло. А ведь здесь, похоже, самый низкий гребень, судя по карте, да и самый узкий, по снимку. (Перед выходом знакомые из Картографического Управления показали им по дружбе снимок со спутника, но копировать не разрешили.) В других местах еще труднее. Но все-таки как-то же они прошли?

Высокому нечего было сказать в ответ. Получалось, что все впустую. Он молчал, время от времени глядя в двадцатикратный горный бинокль. У обоих было невесело на душе.