Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

– Итак, фигура, походка, лицо… Так что – лицо?

– Узкое, темные глаза, сросшиеся брови, правда теперь еще и усы…

– Смотри на фото: лицо узкое? Да. Глаза как глаза, темноватые… Брови? Обычные, хотя и густые. Но, конечно, их не назовешь сросшимися. Верно? Усы? И на фото усы…

– Если все эти черты усилить: лицо удлинить, брови срастить, сделать усы чернее… Это будет ближе к фото Бориса.

– А у тебя его фото имеется?

– Да. На лыжне и в группе со школьными ребятами. Но это дома, в Москве, у родителей…

– Я сейчас свяжу тебя с Москвой, и ты скажешь родителям, чтобы они передали фотографии по твоему описанию нашему человеку в Москве.

– Я могу описать, тем более что мама знает Бориса в лицо, а какие искать фото – скажу ей.

– Хорошо. К утру фото будет у нас.

Звонок родителей не удивил. Удивила просьба, но мое короткое «так надо» поставило все на место, тем более отца не нужно было уговаривать. Утром, часов в десять, Василий Иванович привез фото, с некоторых уже были сделаны крупные снимки Бориса, только его. Но привезли не все. Всего два. «А остальные?» – спросил я у Василия Ивановича.

В пятьдесят третьем году, когда я уже был в училище в Ленинграде, мои родители переехали в Москву. Их довольно частенько навещали мои товарищи по быковской школе. Как я узнал позднее, бывал и Борис – один раз и с кем-то якобы из моих одноклассников. И другие, и Борис просматривали фотографии. Можно было сделать предположение, что Борис почему-то изъял свои фото из моей коллекции. Мои родители дали снимки оперативному сотруднику из другой пачки, в которой были собраны дубли фотографий или очень плохого качества.

А пока, в беседе с Василием Ивановичем, я сказал, что нескольких фотографий с Борисом нет. И он, и я гадали – почему?

Несколько встреч в «Большом доме» на Литейном – штаб-квартире ленинградского КГБ – продолжили беседы о случившемся. Из разговоров я понял, что задержанные, но не Борис, сознались в оказании помощи человеку, которого они не считали шпионом, но который хорошо платил.

Борис Гузкин, мой школьный товарищ, от наших чекистов ускользнул. Говоря языком криминалистов, в его идентификации я принял участие. Себе я задавал вопрос: кто же он, Борис? Мысль, что шпион, как-то не утверждалась в моей голове – его облик доброго парня не вязался с моим представлением о шпионах. Как показала жизнь, лучше бы он попался в сети контрразведчиков уже тогда, в далеком пятьдесят шестом году.

В Большом доме госбезопасности

Именно в это время мне впервые было сделано предложение перейти на работу в органы госбезопасности.

– У тебя есть хватка чекиста, – сказал мне «мой» контрразведчик. – Ты быстро среагировал на обстановку, пытался задержать шпионов, а главное – запомнил столь много примет, что их поиск и арест завершился весьма быстро.

Все сказанное я принимал за чистую монету и лишь с годами работы в органах понял, что небольшое преувеличение заслуг сотрудничающего с тобой человека всегда ему приятно и… полезно для дела, точнее создания атмосферы его заинтересованности в контактах с тобой.

– Но ведь у меня еще не один год учебы? – пытался я не торопиться с решением.

– Тебе до окончания учебы осталось года полтора. Станешь офицером и пойдешь к нам. Мы направим тебя в школу военной контрразведки. Будешь работать с техникой: на кораблях или других местах – выбор за тобой… В общем, поговорим ближе к окончанию училища. Согласен?

Месяцем позднее Василий Иванович свозил меня в Большой дом снова, где чекист в адмиральском звании вручил мне именные часы с надписью: «за бдительность». К великому моему сожалению, они пропали уже в ближайшее лето. Часы с массивным металлическим браслетом (в то время это была новинка) соскользнули с руки во время похода на парусных шлюпках в Азовском море. А жаль! Люблю предметы, связанные с событиями из моей жизни: книги, открытки, подарки, сувениры… Кто их не любит? Но этот именной, от контрразведки. Конечно, жаль, особенно теперь, ближе к концу службы, когда главная ее часть была связана с госбезопасностью.

* * *

В конце пятого курса нам, как выпускникам, присвоили звание «мичман» и отправили на корабли для прохождения летней, для нас последней, практики.

В пятьдесят седьмом году праздновалось сорокалетие Октябрьской революции, а летом – День Военно-Морского Флота. Я оказался на крейсере «Орджоникидзе», который сменил старый линкор «Октябрину» в качестве флагмана Балтики.

Согласно моему дипломному проекту я должен был бы стажироваться в башне противовоздушной и противоминной артиллерии на универсальных установках. Однако мое место оказалось на кормовом мостике группы артиллерийских зенитных автоматов крейсера. Как потом стало мне известно, я был назначен стажером командира группы АЗА не случайно и не по воле училища или командования кораблем.

Казалось бы, я уже начал забывать о моих встречах с представителями Большого дома. Но где-то дней за десять до убытия на крейсер я снова повстречался с «моим» особистом. Василий Иванович подошел ко мне в городе и даже не пытался изображать, что якобы встреча случайная. Был он в гражданском и сразу перешел к делу:

– Максим, есть серьезный разговор. Мужской и профессиональный… Время у тебя есть?

– Профессиональный? С вашей или моей стороны?

– Не язви. И с твоей и с моей. Так как?

– Что, прямо сейчас?

– А зачем откладывать? Ты же не рассуждал тогда, в деле со стрельбой? А сразу стал действовать…

Я действительно был свободен часа на три и ответил согласием, чем обрадовал старого чекиста.

– Тогда давай пройдемся на Литейный, в наш дом, пешочком… Погода под стать прогулке. А?

Ходьбы туда было минут десять-двенадцать, и по дороге было о чем поговорить. Уже позднее, анализируя ход этой беседы с особистом, я прояснил для себя, что разговор по дороге был частью общего плана вовлечения меня в щекотливое дело, в основе которого была острая ситуация в интересах госбезопасности.

Василий Иванович вначале вкратце рассказал мне о том, что мой школьный товарищ Борис находится в розыске. Его опознал по фотографии отравленный матрос, и кое-что рассказали арестованные девушка и парень. Все говорило о том, что и Борис, и его семья исчезли, буквально растворились в Союзе, а может быть уже убыли за рубеж.

– Судя по всему, – говорил Василий Иванович, – Борис может жить в Союзе, но на нелегальном положении, то есть по чужим документам.

– Значит, он – шпион? Чей?

– Мы думаем, что американский или другой страны НАТО. Его интерес к нашему, причем секретному, училищу – это задание одной из западных спецслужб. Не исключена его еще одна случайная встреча с тобой… В наших делах такое бывает.

– Еще раз? Но лучше без стрельбы…

– Как ты думаешь, он узнал тебя?

– Мне кажется, нет. Если бы тогда узнал, то это как-нибудь проявилось: его взгляд изменился бы, он замешкался перед стрельбой, оглянулся бы из автомашины… А может быть, он вспомнил меня позднее, как я его?

– Может быть, может быть… – в задумчивости произнес Василий Иванович. – Если все же увидишь, то проследи за ним и дай знать нам. Куда? Сегодня мы дадим тебе телефоны…

– Вы беседуете со мной, как со своим человеком из органов? С чего бы это?

– А ты, можно считать, уже частично наш, конечно по делам, а не по должности. Насчет должности – это дело поправимое. Только дай согласие, и… и сегодня может случиться так, что станешь совсем нашим.

– Сексот, что ли?

– Ну, не груби, пожалуйста! – насмешливо молвил «мой» особист. – Конечно нет. Помощник – это вернее, и то, если согласишься. А пока приготовься к очень серьезному разговору со знакомым тебе адмиралом…

Предложение адмирала-чекиста

Пройдя КПП, мы поднялись на пятый этаж, и я снова оказался в уже знакомом кабинете, большом и уютном. Адмирал при моем появлении закрыл шторкой огромную карту на стене с изображением Балтийского моря, двинулся мне навстречу и приветливо, крепко пожал руку. Все в нем говорило о расположении к гостю.

– Садитесь, мичман, – тепло сказал он, усаживаясь напротив меня за приставной столик. – Чаю, кофе?

Он протянул руку к звонку, и через несколько секунд появился дежурный офицер, которому адмирал сделал заказ.

– Как дела на последнем курсе? Что с дипломом?

– Тема утверждена, готовлюсь. Но главное будет осенью, после корабельной практики…

Адмирал явно привыкал ко мне, его собеседнику. С ответом не торопил ни взглядом, ни жестом. Прислушивался к голосу и манере моей речи. Сам помалкивал, хотя и добавил, видимо, для поддержания беседы:

– Я кончал военно-морское училище имени Фрунзе, еще до войны, дипломов тогда не писали. Да и сейчас – только в инженерных…

Чтобы поддержать беседу, я спросил:

– Какое ваше БЧ, боевая часть? Я – артиллерист, а вы?

– БЧ-3. Кончал и ходил на эсминце по линии минно-торпедной боевой части. Но после гибели моего эсминца в Таллинском походе в сорок первом работал в контрразведке. Пришел в органы в блокадном Ленинграде.

– В училище у нас в роте половина ленинградцев-блокадников…

– Между прочим, как и ты, в блокаду я начал помогать ловить немецких диверсантов, а уже потом меня пригласили в контрразведку.

– Я еще не в органах. Надо кончить училище.

– Кончай, кончай – и к нам? – улыбнулся адмирал, поглядывая на Василия Ивановича, который согласно кивал головой.

Я понимал, что эти два опытных в своих делах человека имели какой-то замысел в отношении меня. Даже стал подумывать, что они уже сейчас привлекают меня в органы. Но…

– Можно я буду называть тебя Максимом? – неожиданно спросил адмирал. И после моего кивка добавил: – Помоги нам еще раз. Нужно… Очень нужно. А?

– Смогу ли я? И в чем?

– Не буду скрывать: мы интересовались тобой в училище. Отзывы хорошие. Кроме того, ты выдержал серьезный экзамен…

– Экзамен?

– Да, именно экзамен… На болтливость. От тебя не ушло в среду курсантов и офицеров ничего из того дела, с Борисом. Ты даже не создал атмосферы повышенного внимания к этому делу своим таинственным молчанием…

Я выжидательно молчал.

Помедлив, адмирал сказал:

– У нас к тебе есть задание. Весьма сложное. Ты понимаешь, что задание по линии органов тщательно готовится и один из главных пунктов такого задания – исполнитель его. А его-то чаще всего трудно подобрать…

– Почему остановились на мне? Что вас заставляет довериться мне?

– Предыдущее знакомство с тобой, а если примем – через дела…

– Хорошо. Я слушаю.

– Ты будешь стажироваться в кормовой группе зенитных автоматов. На командира зенитной батареи – это шестнадцать установок, или тридцать два ствола. Это – десятки матросов и старшин.

Адмирал сделал паузу, готовясь приступить к главному.

– На батарее нет заместителя командира. Мы его перевели на другой корабль, расчищая место для тебя…

– Для меня?

– Да, да. Для тебя. За два месяца пребывания в этой должности ты должен близко сойтись с командиром батареи. Очень близко…

– Но зачем?

– Вот в этом-то и есть задание. Этот человек, возможно, с двойным дном. По крайней мере, многое говорит об этом.

Озадаченно я молчал. Еще за несколько минут до этого момента я подумывал, что откажусь, если речь пойдет о работе против моих товарищей по училищу. Но все обернулось таким образом, что отказаться можно было только по трем причинам: или боюсь, или не хочу помочь органам, или сомневаюсь в своих силах.

Два контрразведчика, образно выражаясь, загнали меня в угол и уже не сомневались в моем согласии. И я их не разочаровал. Все, что я мог сказать, было:

– Справлюсь ли я? Вы уверены в этом?

Их тоже можно было понять: вначале согласие, а потом задание. А для меня задание – «кот в мешке».

– Тогда – вот. Смотри эту подборку материалов. Ты, кажется, изучаешь английский? Кое-что разберешь…

Адмирал положил передо мной папку, а сам деликатно отошел с «моим» особистом к дальнему окну кабинета с видом на Неву.

Я открыл папку: короткие печатные заметки, вырезки из английских газет, журналов, фото людей, военных и гражданских, в спецкостюмах аквалангистов, схема какой-то гавани, фото нашего крейсера…

Я стал просматривать материалы более внимательно. Первой была заметка из «Санди таймс» от апреля прошлого года. На фото был изображен обезглавленный труп аквалангиста. Говорилось, что найдено тело Бастера, известного в годы войны командира группы подводных пловцов. Он погиб в результате «повреждении акваланга о металлический мусор, валяющийся на дне бухты» Портсмут. Крейсер на фото был «Орджоникидзе», тот самый флагман, на котором я должен был стажироваться. Под фото стояла дата – «Апрель 1956 года. Портсмут. Англия». Фон фотографии говорил о какой-то иностранной гавани. Я вспомнил, что этот крейсер был в прошлом году с визитом в Англию – туда выезжали Никита Хрущев и министр обороны Николай Булганин.

На схеме – местоположение крейсера в бухте и пунктирные линии вокруг него. Мелькнула мысль: это обозначено движение того, мертвого, английского аквалангиста. Другое фото: какой-то прибор. Ага, вот. Надпись – «навигационный датчик наведения субмарин на крейсер».

Итак, наш крейсер, прибор наведения и погибший аквалангист. А при чем здесь я?

– Твое дело заключается в следующем… – прервал мои мысли адмирал, увидев, что я перелистываю дело снова и снова.

– Мне как-то не по себе: я ведь артиллерист, а не спец по подводному плаванию.

– Ты будешь рядом вот с этим человеком…

И адмирал взял из папки одно из фото. На нем был изображен человек лет тридцати, светловолосый, спортивного склада, с решительным взглядом и упрямыми губами. В целом волевое лицо. Это – Сушко. Старший лейтенант, командир кормовой группы АЗА – артиллерийских зенитных автоматов. Прекрасный службист. Общительный человек. Холост, живет в общежитии Балтийска, по месту приписки крейсера «Орджоникидзе».

– Он и есть тот человек, с двойным дном?

– Да.

– А почему «с двойным»?

– Ты разобрался с историей крейсера, когда он был в Портсмуте? По газетам, конечно. Там погиб английский пловец под псевдонимом «Краб», так его звали товарищи в годы боевых действий против итальянских боевых пловцов.

Адмирал рассказал, что стало известно следующее. Английские спецслужбы считают Краба агентом-двойником, который сбежал к нам, на крейсер. Обезглавленное тело – это не его тело, считают они. От его друга и помощника английской контрразведке удалось узнать, что Краб готовил побег и даже звал с собой этого друга уйти к Советам, где их ждала хорошая работа.

Дело в том, говорил адмирал, что после сорок пятого года Краб и его друг остались без работы. И лишь приход крейсера «Свердлов» в пятьдесят третьем году на коронацию английской королевы, а в пятьдесят шестом году «Орджоникидзе» в Портсмут дали им работу по обследованию днища этих крейсеров. В пятьдесят третьем мы Краба отогнали, после этого он связался с нашими разведчиками в Лондоне и предложил свои услуги, а в прошлом году, по мнению англичан, он сбежал к русским.

– А при чем здесь Сушко?

– Слушай дальше…

Мои сведения о разведке и контрразведке были более чем скудные. Тем не менее я подумал, что Краб действительно у нас. И словно подслушав мои мысли, адмирал сказал:

– После возвращения «Орджоникидзе» из Англии почти сразу в поле зрения появилась девушка, которой Сушко сильно увлекся. Вcе бы ничего. Но нас насторожили два момента: в Балтийске его ждала невеста, а человек он серьезный, и второе – девушка имела контакты с людьми из дипкорпуса.

И поймав мой несколько удивленный взгляд, адмирал добавил:

– Не удивляйся. Это наша работа – знать о многом из жизни моряков, в интересах безопасности конечно.

– В чем провинился Сушко?

– Провинился? Ну нет. Возможно, нет. Но мы увязали три факта: якобы гибель Краба, пребывание Сушко на мостике в момент выхода Краба из воды и появление его новой знакомой, у которой был явно особый интерес к нему.

– Значит, гибель мнимая? Краб жив? Он двойной агент? – засыпал я вопросами адмирала.

Адмирал засмеялся и переглянулся с Василием Ивановичем. Он поднял вверх обе руки, как бы защищаясь от моих вопросов.

– Ну вот ты и догадался…

– Кажется, до меня доходит: они интересуются истинной судьбой Краба?!

– Точно. Мы могли бы пресечь их интерес по этой цепочке: английская СИС – их источник в Ленинграде – девушка Сушко – сам Сушко. Но тогда мы потеряли бы контроль за их устремлениями. Они же стали бы искать другие, неизвестные нам, пути выхода на сведения о Крабе.

Тогда я еще не знал, что после пятьдесят шестого года, когда началась некоторая демократизация и в органах, ее ростки проникли в оперативную среду чекистов. Именно этим можно было объяснить откровения чекистов в беседе со мной. Из послушного и подчас слепого орудия органов их «помощники» становились сознательными исполнителями в интересах безопасности флота и государства.

– Тебе нужно будет познакомиться с самим Сушко и его новой подругой. И сделаем мы следующее….

Адмирал сказал, что на празднование Дня ВМФ крейсер «Орджоникидзе» придет в Кронштадт дней на десять, а затем дней на пять встанет напротив Петропавловской крепости на Неве. Из Кронштадта Сушко сможет побывать у подруги пару раз, а когда будет стоять на Неве – каждый день. После праздников крейсер уйдет в боевой поход со стрельбами.

– Но ведь если я – стажер, то на батарее должен быть или он, или я?

– Это мы урегулируем… Подскажи – как?

– Часть моих товарищей расписаны в башне главного калибра и сидят за «броняшкой» во время боевой тревоги. Им интересно побывать на открытом воздухе. Возле АЗА. Может быть, подключить их на краткую стажировку у зенитчиков, дней по пять… Особенно во время стояния на Неве. Это высвободит мое время, и я окажусь вместе с Сушко у его подруги? Как ее звать?

– Лена. Вот ее фото.

На меня смотрело лицо ослепительной и пронзающей красоты. Такой взгляд я видел только в фильме «Идиот» у Настасьи Филипповны.

– Ну как? Хороша? Кстати, разберись, почему Сушко присох к ней в столь короткий срок. Его невеста в Балтийске под стать ему – тоже хороша собой и умна.

– Если эта Лена по характеру Настасья Филипповна, то присохнуть вполне можно.

– Какая «Настасья? Ах да, из Достоевского, в его «Идиоте»… Вполне возможно. Сам только не потеряй голову. Уж на что Сушко выдержанный, и то не устоял.

Адмирал подвел итог:

– Итак, Сушко заинтересован в твоем пребывании в качестве его заместителя по двум причинам: из-за Лены и, конечно, в помощь по службе. Думается, что когда он не сможет неожиданно увидеться с Леной, то обратится к тебе. А неожиданное дежурство мы ему организуем. Твоя задача…

И адмирал стал буквально диктовать пункт за пунктом, давая пояснения к каждому. Среди них были такие: Лена имеет контакт с людьми из французского и английского дипкорпуса – надо узнать характер этих связей (это через Сушко); между Сушко и Леной, возможно, уже есть договоренность о скрытой ото всех работе, и если нужна будет связь между ними, то ты сможешь стать их связником втемную. Ты установишь опертехнику подслушивания у Лены дома. Адмирал пояснил, что в доме лежит больная тетка и проникнуть туда невозможно – только знакомым людям.

Вся беседа в Большом доме заняла часа два. Я получил условия связи – пароль и места встреч – как с Большим домом, так с адмиралом и Василием Ивановичем по их служебному и домашнему телефонам. Кроме того, с чекистами в Кронштадте и Балтийске. И, конечно, на крейсере. Все это я аккуратно выписал и обещал вызубрить назубок. Адмирал подчеркнул, что у людей из дипкорпуса имеется разведывательный интерес к флоту, а не только к «делу Краба».

Вторая встреча со шпионажем

Затем наступила стажировка, и все произошло так, как предполагали чекисты: я стал замкомандира группы АЗА, близко познакомился с Сушко и затем с его Леной; носил письма от него и наоборот, их контролировали чекисты. Как я понял, в письмах ничего предосудительного не было.

Я рад был, что Сушко оказался честным человеком, но заявить на Лену не смог – он ее боготворил. Лена же вела двойной, даже тройной образ жизни. Она принимала у себя в маленькой смежной комнатке и Сушко, и француза, и англичанина. Сушко не ведал, какие разговоры проходили в этой комнате в его отсутствие. Чекисты контролировали ее связь с французом и англичанином. Они задокументировали ее расспросы о флоте пьяных военных моряков. Было установлено, что она записывала разговоры и кассеты передавала иностранцам. Когда дело дошло до моментальных встреч с ее друзьями из дипкорпуса, француз и англичанин были взяты с поличным.

Чекисты помогли разработать план по явке Сушко с заявлением о сомнительном поведении Лены, и он стал свидетелем по ее делу. А подозрения его строились на тех вопросах, которые она задавала. Они касались служебной тайны, и в них содержалась определенная техническая подготовка Лены для таких бесед.

Мне было жаль Сушко, этого отличного офицера, который дал слабину в сетях красивой, но коварной женщины. Эта его связь с ней стоила Сушко карьеры и пребывания во флоте. В чем-то было жаль и Лену, в общем-то не пустую девушку, но вставшую на путь стяжательства и фактического предательства. Ее судили, но проявили снисходительность ввиду ее помощи органам. Она была взята с французом с поличным, а с англичанином – в тот же день уже под контролем органов.

О причастности моем к этому делу Сушко так и не догадался или не захотел меня ввязывать. На допросах обо мне он ничего не сказал. А это устраивало всех: особенно органы, которые не хотели меня светить.

С началом нового учебного года я побывал у адмирала в Большом доме. Он поблагодарил меня за работу, весьма полезную для госбезопасности, и просил подумать о переходе на работу в военную контрразведку. Я обещал подумать, хотя не испытывал большого желания, ибо работал над дипломом и в моем будущем выстраивался НИИ в Москве как ведущий мой дипломный проект.

Но мысли нет-нет да и возвращались к работе над спецзаданием органов. Оно согревало мою душу необычностью событий и прикосновением к чему-то недоступному многим. Видимо, во мне заговорила та черта будущего чекиста, который гордится своим профессионализмом и связью своей профессии с поколениями чекистов.

Встречая в стенах училища «моего» особиста, я всегда почтительно здоровался с ним. Однако, по его совету, нашего близкого знакомства не демонстрировал.

С осени пятьдесят седьмого я завершил работать над дипломом – проектом инженерной работы по зенитной установке для крейсеров с использованием активно-реактивного снаряда и радиолокационного взрывателя к нему. Где-то месяца за два до окончания училища я встретил «моего» контрразведчика, который вместо обычного приветствия бросил короткое: «зайди». И назначил время. Конечно, я пришел в кабинет особого отдела.

– Ты наш разговор помнишь? Ну тот, после поимки шпионов? Ну и как, пойдешь к нам? Передаю тебе официальное приглашение на работу от адмирала…

– Да я уже начал забывать о том разговоре… Меня уже назначили на флот. Я попросился на Северный…

– Северный флот от тебя не уйдет. А сейчас нужно думать о собственном будущем: идет серьезное сокращение, в том числе и на флоте. Как-то сложится твоя судьба? У нас набирают в школу военных контрразведчиков, причем ребят из военно-морских училищ. Подумай и решайся. А пока захвати-ка это… – Он протянул анкеты. – Заполни их и еще напиши биографию. Пойдешь к нам или нет, а всё же заполни. Принеси мне через два дня.

Вот так, к моменту защиты диплома, в середине декабря я уже знал, что еду в столицу Грузии Тбилиси, где буду учиться в специальной школе контрразведчиков.

Конец пятьдесят седьмого года был богат для меня событиями: в ноябре я встретил девушку, с которой зарегистрировал брак за десять дней до выпуска. Знал я ее менее месяца, а живу уже сорок лет. Она подарила мне троих детей, семейный уют, взяла все семейные заботы по дому на себя. Она стала постоянным моим спутником, а временами – и помощником в оперативных делах разведчика.