Следователь по особо важным делам

Глава 3

Графическая экспертиза, проведенная научно-техническим отделом управления внутренних дел края, вынесла утверждение: письмо написано самой Залесской.

Посмертная судебно-психиатрическая экспертиза заключала, что умершая не страдала никакими психическими заболеваниями, обладала спокойным, уравновешенным характером. Патологических отклонений не наблюдалось. В обращении с людьми была общительна, весела.

В письме упоминался сын. Из показаний Залесского я узнал, что пятилетний Сергей находился у родителей Залесского, в Одессе.

Завершало дело постановление следователя о прекращении его за отсутствием состава преступления.

Папку я закрыл часа в три. Забыв обо всем, в том числе о том, что в тринадцать часов обычно обедаю с Надей.

И что обещал позвонить Агнессе Петровне. Я набрал номер телефона Дома моделей.

Прежде всего Агнесса Петровна справилась о моем здоровье. Мы ни разу не видели друг друга, я не знаю, как она выглядит. И все же мне часто кажется, что это моя родственница. Я поздравляю ее с каждым праздником, я знаю, что на перемену погоды у нее ломит поясница, в свою очередь, я снабжаю ее сведениями, как позвонить на какой-нибудь вокзал или, например, где находится химчистка изделий из пера и пуха (знания, черпаемые из телефонного справочника на моем столе). Этой информацией мы обмениваемся за те минуты, которые необходимы Наде, чтобы дойти от своего рабочего места до кабинета начальника.

Агнесса Петровна сообщила:

– Нади нет. Уехала на демонстрацию.

– Какая демонстрация в сентябре? – удивился я.

– У нас этот праздник каждый день. Для кого-то праздник, а нам одни хлопоты… Демонстрация мод.

– Понятно. Забыл о специфике вашей работы. Но о нашем вчерашнем разговоре не забыл…

– Мне это приятно слышать. С вашей занятостью…

Кстати, Надюша говорила о вчерашнем вечере. Я преклоняюсь перед людьми, которые отдают свои силы на благо других.

– Вы преувеличиваете.

– Напротив, преуменьшаю.

Я пробормотал какую-то благодарственную фразу. И, чтобы прекратить этот разговор, спросил:

– У вас ко мне, кажется, дело?

– Право, неловко отвлекать вас от работы, но у нас в коллективе трагедия. Надя не говорила?

– Нет. Ничего не говорила.

Агнесса Петровна тяжело вздохнула:

– Работает у нас прекрасная девушка. Леночка. Подождите, я занята. Это я не вам. Так представьте себе, ухаживал за ней паренек. Приятный мальчик. Инженер. Решили пожениться. Я считаю, очень хорошо. Но видите ли, он поставил нашей Леночке условие, чтобы после свадьбы она ушла из манекенщиц. Во-первых, что в этом плохого? Красивая работа. Неплохая зарплата. Да, раздевается при людях, но ведь не совсем, до купальника… Курортники платят бешеные деньги, чтобы раздеваться где-нибудь на пляже в Сочи или Гаграх… Во-вторых, дала слово – это еще ничего не значит. Ну, потянула бы, потом свыкся бы. Нет, она прямо на свадьбе ляпнула ему, что и не собирается бросать у нас работу. И что вы думаете? Он исчез прямо со свадебного банкета. Как сквозь землю провалился…

– М-да, – протянул я. – История.

– Я понимаю, для вас это, может быть, не очень интересно. У вас по-настоящему опасные преступники. Но положение Леночки ужасно. Штамп в паспорте, свадьба, а она на самом деле – незамужняя. Посоветуйте, Игорь Андреевич, куда позвонить, чтобы его найти?

Несмотря на комизм положения – обратиться с такой просьбой ко мне, – я понимал, что от Агнессы Петровны просто так отделаться не удастся. И решил ответить шуткой:

– Следует немедленно объявить всесоюзный розыск.

– С вашего разрешения я сошлюсь на ваш авторитет, – сказала она вполне серьезно.

– Можете, – ответил я. Что мне оставалось делать?

Объяснять – долго. Я и так опаздывал с докладом к начальству.

Перед тем как отправиться к Ивану Васильевичу, я еще раз перелистал дело.

Зампрокурора словно следил за мной по телемонитору. Его звонок раздался, как только я поднялся со стула.

– Прочел?

– Да.

– Зайди ко мне. С делом.

Фаиночка сосредоточенно оттачивала карандаш и, холодно взглянув на мою физиономию, на которой я попытался изобразить извинительную улыбку, молча показала на дверь.

Я вошел в кабинет.

– Давай устраивайся, потолкуем, – предложил Иван Васильевич.

«Ну, держись, Чикуров, – сказал я себе. – Сейчас будет вечер вопросов и ответов».

Начал он неожиданно:

– Мне кажется, я расстроил вчера твои планы? – Он посмотрел на мой галстук – однотонный, синий и, как сказала бы моя мать, подобедошный.

Это уже почти извинение. И на том спасибо.

– Ничего, служба…

Он кивнул. И своим негромким голосом спросил:

– Что можешь сказать?

– Все как будто правильно. Квалифицированные экспертизы. Оформлено грамотно. А если придираться…

– Например?

Я открыл папку.

– Вот постановление о судмедэкспертизе. «Могла ли Залесская А.С. нанести себе смертельное ранение сама…» Я бы так не поставил вопрос эксперту. Дано направление.

– Возможно, возможно… А в целом?

– Убедительно.

– Из документов тебе все ясно? – Он пристально посмотрел на меня. – Ты видишь живых людей по этим бумагам?

Я не догадывался, куда он клонит.

– Передо мной только документы. Выводы логичные.

Иван Васильевич усмехнулся:

– И в тебе, значит, сидит бумажная душа. А я думал – только в прокурорах… Говоришь, расследование тебя убедило?

– Иван Васильевич, вы мне дали ознакомиться с делом. Я его добросовестно прочел. Именно прочел. Если по-настоящему изучать его, наверное, что-нибудь меня и не убедит.

Иван Васильевич подумал.

– Может быть, ты и прав. Людей там не видно… – Он протянул мне бумагу: – Читай.

Документ был отпечатан на именном бланке депутата Верховного Совета РСФСР.

Директор совхоза «Маяк» Североозерского района Е.З. Мурзин обращался к прокурору республики с просьбой еще раз расследовать обстоятельства самоубийства Залесской А.С.

Письмо заканчивалось так: «Лично я, да и многие работники совхоза не могут поверить в то, что Ангелина Сергеевна Залесская покончила с собой. Мы ее знали как веселую, жизнерадостную женщину, полную сил и молодого задора. Ее любил и уважал коллектив детского сада, где она работала воспитательницей, и оказал доверие, выбрав в органы народного контроля. Установление истины помогло бы снять пятно со всего коллектива работников совхоза, которые трудятся во имя Родины. Случай, происшедший с А. Залесской, бросает тень на идейно-воспитательную работу на нашем предприятии…»

– Ну и что? – спросил я, закончив читать. – Факты. Где они?

– Письмо Мурзина, вот уже факт.

– Это просто бумага. Людей я не знаю… – вырвалось у меня.

– Что ж, с ними познакомишься на месте… Ну а я, как прокурор, возьму на свою душу бумаги. Кстати, вот еще одна. – Он протянул мне документ, отпечатанный на нашем бланке. – Как говорится, кесарю – кесарево, а богу – богово…

Мое непосредственное руководство – заместитель начальника следственного управления отменял постановление о прекращении крылатовского дела. Расследовать его поручалось мне. Вверху стояло – «Утверждаю» и загогулины подписи Ивана Васильевича. На прощание он посоветовал:

– Веди дело так, словно до тебя не было никакого расследования.

– Понятно.

Иван Васильевич поднял палец.

– Но, – сказал он, – и не забывай, что оно было…

Как только я переступил порог кабинета зампрокурора, тут же попал в канцелярскую машину. К концу дня мне был обеспечен билет на завтрашний самолет в Барнаул с пересадкой в Новосибирске, бронь в барнаульской гостинице.

Подразумевалось также внимание местных работников прокуратуры.

И, уже будучи не здесь, но еще и не там, я должен был решить один важный для себя вопрос: как распорядиться последним вечером перед отлетом.

Дело в том, что за полгода нашего знакомства с Надей мы еще не разлучались надолго. Служба моя непоседлива. Но по непонятным причинам судьба до сих пор щадила нас.

Я не имел в последнее время продолжительных командировок. Роскошь, которую не мог себе позволить никто из моих коллег.

Мысли о необозримых расстояниях, что разделят меня с моим конструктором-модельером на бог весть какое время, поселили в душе неуютность.

Человечество кичится своими забавными игрушками – конструкциями, перемахивающими с одного места на другое с непостижимой скоростью, мгновенной передачей текста, звуков и изображения. Но оно не решило самой главной для меня сейчас проблемы: не научилось не разлучать людей, которым не надо разлучаться.

Я позвонил Наде.

– Надюша, – сказал я, когда она взяла трубку, – знаешь, я раздумал ложиться в больницу.

– Испугался?

– Нет. Жаль с ними расставаться. Хотя мы и не были хорошими друзьями, но все же – родное…

– Уезжаешь?

Я вздохнул.

– Далеко?

– Очень.

– Где мы сегодня встретимся?

– Я не хочу безликие, чужие рестораны. Хочется посидеть в семейной обстановке…

– Игорь, у тебя заскорузлый, запущенный семейный комплекс… (Через ее голос прорвалась в телефонный разговор реплика Агнессы Петровны: «А что в этом плохого?»)

– Действительно, – подтвердил я.

– Что – действительно?

– Что в этом плохого…

– На этот счет восточная мудрость гласит: холостяк ничего не знает, а семейный – молчит… (Замечание Агнессы Петровны: «Счастливые браки еще иногда попадаются. Все зависит от человека».)

– Надюша, заканчивая наш разговор «втроем», передай Агнессе Петровне, пусть отпустит тебя пораньше. Мне она не откажет.

…Мы направились в ресторан. Я выбрал ВДНХ. Там есть одно тихое, особенно в это время года и дня, место. За прудами, возле павильона «Рыболовство».

В ресторане было тепло, но неуютно. За стеклянной стеной холодно поблескивала вода, окруженная темной, тяжелой зеленью, и напоминала о сырости и пустоте осенней непогоды.

– Игорь, ты мне сегодня не нравишься, – сказала Надя.

– Не могу разделить твоего искреннего веселья по случаю моего отъезда, – мрачно сказал я.

– Думай лучше о том, как мы снова встретимся. Давай придем опять сюда. Приятное заведение…

Я криво улыбнулся:

– Оно, наверное, будет закрыто на зиму…

– Это можно спросить у официанта.

– Надя, – сказал я, твердо и решительно посмотрев ей в глаза. – Пока меня не будет, разделайся со всеми своими старыми проблемами.

– Игорь, милый, ну почему ты любишь все усложнять?

– Вот те на, – протянул я. – Наоборот, я хочу добиться ясности и простоты…

– Неужели так трудно понять простую истину, что все сложно?

– Это чье изречение?

– Не помню. Кого-то из наших современников, кажется. И не волнуйся. Поверь, у нас все хорошо…

Ничего себе хорошо! В ее семейном положении какая-то путаница, а ей все нипочем. С мужем она не развелась, хотя фактически они не живут. Он – штурман на пассажирских международных авиалиниях. Когда-то по уши влюбился в молоденькую, красивую манекенщицу. Видимо, с годами первая страсть улеглась, и он завел интрижку со стюардессой. Что у них там в действительности произошло, я не знаю в подробностях. Надя особенно не распространялась на этот счет. Во всяком случае, она от него ушла. С сыном. Десятилетним Кешкой, которого я еще не видел ни разу.

Кешка. В нем, кажется, и было все дело. Из-за него муж Нади не дает развода. И каждый раз, когда я завожу об этом разговор, Надя старается от него уйти.

– А что думает по этому поводу Агнесса Петровна? – спросил я. – Мне кажется, ее симпатии ко мне сильнее, чем у некоторых…

– В принципе она считает, что ты отличная партия, – улыбнулась Надя. – Только удивляется, почему у тебя кооперативная квартира. Могли, говорит, дать и государственную.

– Много нас таких…

– Как это много? – искренне удивилась Надя.

– Ну, следователей…

– Но ты же по ОСОБО важным делам!

– Мне кажется, все дела важные. Дела – это люди. А люди все равны.

– Но есть же громкие, нашумевшие преступления. Не обо всех же пишут в газетах.

– Это ничего не значит. Для каждого человека его несчастье – самое важное. Сопляк какой-нибудь совершил преступление. Так для его матери положение сына важнее всех несчастий на свете. Землетрясения в Южной Америке, катастрофа на железной дороге, да мало ли случается всякого на земле… Она ни о чем и ни о ком не думает в этот момент, кроме сына… Понимаешь, все относительно.

– Постой. – Надя все еще не могла мне поверить. – Есть еще, значит, такие, как ты?

Я от души рассмеялся:

– Нет, Надюша, ты меня время от времени просто убиваешь. Конечно! У нас в прокуратуре больше десятка. В Прокуратуре Союза. Да еще в прокуратурах всех республик. И знаешь, как нас называют? Важняк… Ты разочарована?

– Наоборот. Это хорошо… Ты меня даже успокоил. – Она посмотрела на меня, как мне показалось, виновато. – Вокруг столько молоденьких…

– Не говори глупости, – сказал я строго. Но ее ревность была приятна мне.

Слабость у Нади прошла быстро. Она как-то встряхнулась. Две складочки, появившиеся на мгновение около губ, исчезли.

– Конечно, глупости.

Чтобы окончательно ее успокоить, я весело продекламировал:

– «Для девчонок в юбчонках есть в клешах парнишки с гитарами под мышкой…»

– А ты говоришь, что нам с тобой плохо… Да, кстати. Когда ты наконец познакомишься с Кешкой?

– Именно, кстати. Разговор самый подходящий перед моим отъездом…

– Ты же не навсегда.

– Нет, конечно. Я просто удивляюсь: сколько времени мы знакомы, а ты предлагаешь встретиться с Кешкой сейчас, когда я улетаю.

– Не сердись. А мой сын – интересное создание. Свои мысли, свой мир. Представляешь, главная забота сейчас достать небольшого удава…

Я и раньше слышал, что Кешка увлекается животными. Жил у них сиамский кот Ерофеич, попугай Ахмед, ежик Пиф и еще какая-то живность. Но удав!

– И ты согласишься жить в квартире с удавом?

– Привыкнуть можно, – сказала Надя. – Если мальчику это нравится. Просто необходимо, понимаешь…

Я промолчал. Да, ради сына она готова на что угодно. Выходит, мне тоже придется привыкать к удаву?.. Ну что ж, Надя этого стоила.

Глава 4

Сибирь для меня – понятие совершенно определенное.

Тайга, холода. Соответственно я и подобрал гардероб. Пальто, теплые перчатки. Барнаул уготовил мне первый сюрприз прямо в аэропорту. Многие ходили в костюмах.

Второй сюрприз преподнес… родной русский язык.

В гостинице меня ждала бронь. Я заполнил карточку.

– Коечка у вас будет у окна, – сказала дежурная. – Но сейчас еще тепло, не дует…

– Спасибо, – машинально поблагодарил я.

– И соседи порядочные… Агроном, врач, правда ветеринарный…

– Позвольте, мне должны были заказать номер.

– Я получила распоряжение от директора. Вот, читайте – «койко-место».

– Не койко-место, а место.

– Вот именно, место. А не номер.

У меня перед глазами всплыла телеграмма в прокуратуру края, которую я сам составлял: «Забронируйте место гостинице…»

Я оказался в дурацком положении. Сегодня воскресенье (новосибирский аэропорт держал нас двое суток из-за непогоды). Звонить местному начальству домой – неудобно. Испортишь первое впечатление. Подумают, столичный, раскапризничался… Бог с ним, перебьюсь.

– Вы забыли тут расписаться, – вернула мне бланк администратор.

– Где?

– Вот здесь. Что освободите место по первому требованию.

– Ну, милая, вы плохо знаете законы, – разозлился я. – Выселять человека из гостиницы можно только с санкции прокурора.

– А может, еще министра? – повысила она голос. – Откуда вы это выдумали?

– Учил в институте… Кстати, об этом и по телевизору передача была.

– Мало ли что там показывают…

Довод, в общем-то, неопровержимый: показывают много.

– Могу привести соответствующую статью Гражданского кодекса… – Я постарался вложить в эту фразу как можно больше металла.

Но мой железный аргумент был сметен одним ударом.

Она отобрала заполненный листок:

– Тогда ждите до вечера… На общих основаниях.

Я поставил свою подпись под актом полной и безоговорочной капитуляции.

Но она нанесла мне еще один удар:

– У вас оружие есть?

– Нет. А что?

– Мало ли… Следователь все-таки. Смотрите, в номере держать его нельзя.

– А если бы было? – усмехнулся я. – Куда его денешь?

– Это не наше дело. Вы напираете на законы. Пожалуйста. – Она достала из ящика свои инструкции. – Мы тоже грамотные… – И ткнула пальцем в то место, где действительно указывалось, что в номере находиться с оружием нельзя.

Я ничего не мог сказать. Хотя и вертелся на языке вопрос: как, например, обходятся работники милиции, военнослужащие, обязанные иметь при себе пистолет? Не сдашь же его в камеру хранения?

Но этот вопрос надо было задавать не ей, маленькому исполнителю, а тем, кто составил инструкцию.

Я подумал, что есть еще требования, выполнять которые практически невозможно.

Дежурная по этажу проводила меня в номер, и я свалился в постель, чтобы наверстать две ночи полусна в аэропорту. Наутро, в понедельник, я отправился в прокуратуру.

Первый визит, разумеется, – к прокурору края.

Он справился, когда я прибыл, как отдохнул. О недоразумении в гостинице я умолчал – в конце концов, только одна ночь. Вряд ли я задержусь в Барнауле.

– Крылатовское дело знаю в общих чертах, – сказал прокурор. – За всем не уследишь. Вам надо поговорить с замначальника следственного отдела Кукуевым. Он в курсе. А с человеком, хорошо знающим дело, увы, не встретитесь.

– Со следователем?

– С ним. Уволился. Поступил в аспирантуру.

Прокурор вызвал замначальника следственного отдела и представил меня. Мы отправились в его кабинет.

– Что это вы решили вернуться к самоубийству Залесской? – спросил Кукуев.

– Поступил сигнал. – Я рассказал о письме Мурзина.

– Если по каждому письму поднимать дела, никаких штатов не хватит, – покачал головой замначальника отдела и, спохватившись, добавил: – Впрочем, вам, наверху, виднее. Можете, наверное, позволить себе тратить время на одно дело. А у наших следователей в производстве по пять – десять одновременно…

– Знаю, – кивнул я, – работал в прокуратуре области.

– Значит, бывали в нашей шкуре?

– Семь лет…

В его словах послышались доверительные нотки:

– Свой, выходит… Это хорошо. Должен понять. Скажем прямо, дело-то расследовано добросовестно. Парень теоретически подкован. Плохого, наверное, в аспирантуру не приняли бы, да еще в Ленинградский университет. Так я говорю или нет?

Я пожал плечами.

– Аспирантура, она требует… – Он постучал пальцем по лбу.

– Требует, – согласился я.

– Вот именно. – Он посмотрел на меня долгим взглядом, вздохнул. Как бы согласился: хочешь не хочешь, от тебя, видимо, не отвертеться.

Я его понял. И предложил мировую:

– Возможно, понадобится ваша помощь.

– Группу создавать не будем, – сказал он твердо. – Людей нет.

– И в управлении внутренних дел?

– Это – ради бога. – Кукуев взялся за телефон.

– Одна только просьба. Кого-нибудь из тех, кто уже принимал участие в следствии… Все-таки в курсе дела.

Он кивнул:

– Ладно, организуем. Старший лейтенант Ищенко.

Двадцать лет в угрозыске. Хороший работник. Пойдет?

Я прикинул в голове – лет сорок – сорок пять. Опытный, наверное. Во всяком случае, учить не придется.

– Пойдет. Из местных?

– Нет. Но вы на это не смотрите. Край знает как свои пять пальцев…

Наверное, рыболов или охотник, подумал я. Обычно именно они хорошо знают местность.

В УВД края ответили, что Ищенко в командировке.

– С чего думаете начать? – спросил замначальника следственного отдела.

– Поеду в совхоз.

– Правильно, – одобрил он, – езжайте. Работайте. Может, и мы у вас кое-чему поучимся. – В его последних словах промелькнула едва уловимая ирония. – А Ищенко догонит. Это мы обеспечим, – закончил он.

Уладив в Барнауле еще несколько дел, я вылетел в тот же день в Североозерск.

Кукуев сам проводил меня в аэропорт. Пожелал успеха. На этот раз без иронии. Хотя положение его, прямо скажем, было щекотливое. Дело согласился прекратить именно он. И если мое расследование опровергнет результаты предыдущего, неприятностей не оберешься.

Правда, наперед не угадаешь. Я тоже могу не найти ничего нового. Могу и ошибиться. Все мы люди, как говорится…

Человек, который придумал изречение «любое тайное станет явным», вряд ли имел отношение к следовательской работе. А если и имел, то был зарвавшийся оптимист или просто-напросто хвастун. Надо знать, как дорого дается каждый процент раскрываемости. Есть, остаются еще за скобками благополучных цифр неумолимые единицы… Папки, которые лежат в архиве с грифом: «Хранить до…»

Это значит, что кто-то из моих коллег потерпел неудачу. Преступник оказался хитрее, или ему здорово помогли обстоятельства…

Конечно, когда я летел в Североозерск на тихоходном Ан-2, у меня и в мыслях не было, так сказать, программировать на всякий случай возможную неудачу.

Собственно, я себе еще и не представлял людей, с которыми столкнусь во время расследования. Ведь через них, их поступки, поведение ищешь истину.

Но одно я чувствовал. И это не мистика и не шестое чувство. Я даже не знаю что. У меня пропадала уверенность в том, что следователь, занимавшийся раньше делом о самоубийстве в Крылатом, поставил все точки над i. Мне вспомнился совет Ивана Васильевича: вести дело так, словно не было до меня никакого расследования. Но я и в самом деле не забывал о том, что оно было.

Выходило, что Залесская покончила с собой в результате угрызений совести или боязни разоблачения в измене.

Не бог весть какая редкая причина. Вину во всем она брала на себя.

Но может быть, ее довели до самоубийства? Тогда это преступление. Тяжкое и сурово наказуемое. В принципе следователь шел по правильному пути. Он расследовал именно эту линию. Но, внимательно изучив все материалы, я чувствовал, что мой предшественник, возможно несознательно, доказывал версию, изложенную в предсмертном письме самой Залесской.

Мне самому случалось встречаться с подобными случаями: с первых шагов факты до того завораживают, что отделаться от их убедительности или непреложности стоит огромного труда. Помимо этого, увы, кое-где проступали следы спешки. Пусть едва-едва заметно. Я их видел…

Еще. Очевидцев происшествия не было. В таком случае проверка версии убийства, по-моему, обязательна. Как бы невероятно это ни выглядело… Любое невероятное может оказаться вполне вероятным, что нередко случается в нашей профессии, берущей начало чуть ли не в Древнем Риме…

Еще Цицерон заявлял: «Даже честные граждане, не смущаясь, прибегают к подлогу».

Опять же – письмо директора совхоза Мурзина. Уверен, забот и хлопот у него, как говорится, полон рот. И если этот занятой человек, депутат Верховного совета республики, берет на себя смелость и, что очень важно, ответственность обращаться к прокурору Российской Федерации с просьбой пересмотреть прекращенное дело, тут уж действительно есть о чем задуматься.

И пишет он не только от своего имени. Видимо, общественность совхоза тоже хочет разобраться в этой трагической истории.

Ехать в совхоз с таким настроением, чтобы, подобно Цезарю, воскликнуть «пришел, увидел, победил», я не имел никаких оснований. В конце концов, если я докажу, что мой предшественник прав, моя миссия будет выполнена.

Но так, чтобы никто не мог задать такого вопроса, на который я бы не ответил…