– Мать, ты не придуривайся, – строго сказал Михалыч. – Кощей очень сердит на тебя, что долю в общак отстегивать перестала. А Кощея сердить… Сама понимаешь, никому не след.

– Дедушка Михалыч, – заныла Фёкла. – Ну, нетути у меня денежек! То, сё и разлетелися они, закончилися. На девиц-то моих, знаешь какие расходы?

– Не жалоби меня, – хмыкнул Михалыч. – И байки не рассказывай. А от по доброте душевной, я тебе загадку загадаю. А ты подумай.

– Что еще за загадка? – проворчала Фёкла.

– А загадка, рыбонька ты моя сладенькая, простая. Отчего, помысли, мы к тебе не вдвоём со Статс-секретарем заявилися, а ватажку бесов этих кровожадных с собой захватили? И сразу подскажу: ответ «для солидности» – не верный.

Фёкла икнула, схватилась за сердце и осела на лавку.

– Вот-вот, – кивнул дед. – Нравишься ты мне, Фёклушка. Уважила нас с Федором Васильевичем, обхождением внимательным не обидела, потому открою я тебе секрет один. Кощей наш батюшка обижен на тебя очень и сразу нам сказал, чтобы мы время на тебя, голубку, не тратили, а с Лялиной улицы новую настоятельницу подобрали для твоего монастыря. Посговорчивее, да услужливее. А бесы для того и понадобились, чтобы Федор Васильевич ручки свои белые кровушкой не замарал. Хотя он так просил, так уговаривал ему разрешить с тобой вопрос уладить, хорошо, дедушка у него мудрый есть. Понимаешь, золотцо?

Фёкла только кивнула.

– Вот думаю, прав я оказался. Ты баба ладная, видная, да и не дура, как я погляжу, наверняка и жить-то хочешь, верно?

– Хочу, дедушка…

– Вот и отдай Кощею долю его законную, да сверху насыпь за уважение, а я уж за тебя слово молвлю, не сумлевайся, голубушка.

После еды и разговаривать-то было лениво и я с удовольствием наблюдал, как дед перехватил разговор и теперь сам вполне успешно обрабатывает эту милую даму.

– Да ить кончились денежки-то! – жадность, похоже, затмевала разум настоятельнице.

– Беда… – сочувственно покивал головой дед и встал. – Ну, кончились и кончились. Пойду я. Старый я уже на такое смотреть. Заодно Аристофану скажу, чтобы яму побольше вырыл за стеной. А ты, Федор Васильевич, уважь меня старого, обожди покеда не отойду подальше. Не люблю я крики енти женские… Хотя в молодости и нравились, да…

Фёкла побледнела, затряслась и рухнула на колени:

– Батюшка Секретарь! Михалыч, родненький! Простите меня, дуру грешную! Чёрт попутал, утаить хотела золотишко, но отдам, как есть, всё отдам!

Она так на четвереньках и кинулась под кровать, выставив нам на обозрение толстую… ну всё, что можно было выставить. Я поморщился, дед облизнулся, а Фёкла уже выползала из-под кровати, волоча за собой небольшой, но явно тяжелый сундучок.

– Вот! Забирайте! Всё как есть накопленное вам отдаю, прям без всякой жалости!

– Фёклушка, золотце ты моё ненаглядное, – ласково протянул дед. – Ну, зачем ты нас тут за дураков держишь? Хочешь перед Кощеем повиниться, как есть оправдаться да пост свой хлебный сохранить, так и не дури ни его, ни нас.

Фёкла сделал вид, что не понимает о чем говорит дед, но потом глянула на меня, на шпагу и вдруг хлопнула себя по лбу:

– Ой, забыла! Совсем головой слабая стала…

И она снова нырнула под кровать за вторым сундучком.

Одни склеротики сегодня попадаются. Как бы не заразиться… А лучше – перенести сюда тот курорт европейский с целебными водами. При таком наличии головой скорбных, это же какие деньжищи заработать можно!

– Вот и ладно, – кивнул дед, – вот и славно, вот и умничка. Знал я, что ты не только ладная да пригожая, – он снова окинул её сальным взглядом, – а еще и умная.

Я позвал Аристофана по булавочной связи, а когда он явился пред очи мои грозные, но ясные, приказал:

– Давай, Аристофан, бери пару бойцов, хватай сундучки и своими тайными ходами тащи их Кощею-батюшке. Да скажи ему мол, матушка Феврония прощения просит. Да, матушка? Мол, приболела, разум помутился, но впредь всё до грошика будет в казну отдавать.

Фёкла закивала, а Аристофан, тоже кивнув, подхватил сундуки под мышки и быстро вышел из комнаты. Я задумчиво почесал нос. Съесть еще чего-нибудь, что ли? Но получил тычок в бок от деда и удивленно взглянул на него.

– Иди, внучек, – зашептал он мне, – погуляй, покедова я тут за жизнь с матушкой-настоятельницей разговаривать буду, в грехах моих тяжких ей каяться.

Вот же седина в бороду! И чего он в этой страхолюдине нашел? Хотя, признался я сам себе, эта Фёкла, хоть и в возрасте, да и расплывшаяся, всё равно оставалась вполне привлекательной женщиной. Не для меня, конечно, но деда я понять мог.

Я поднялся, пробурчал что-то вроде «Пойду обстановку проверю» и покинул это любовное гнёздышко.

Потыкавшись немного по темным коридорам, я вышел на такой крытый балкон или галерею, не знаю, как правильно назвать, расположенный вдоль всего внутреннего периметра здания. Красиво, прямо как в старину. То есть о чем это я? Это и есть старина. Ну, все равно, красиво. Внизу во дворе, оставшиеся бесы перешучивались с хихикающими монашками, а больше никого и видно не было. Я медленно зашагал по этому балкону-галерее, с интересом разглядывая всё вокруг, а когда свернул в первый попавшийся коридор, вдруг столкнулся с какой-то монашкой. Столкнулись мы сильно, у нее даже шапка эта цилиндрическая, да и платок сверху или покрывало (ну не разбираюсь я в монашеских одеждах!), слетели. Я кинулся подымать их, а когда выпрямился, то замер, а сердце так сладко-сладко защемило. Большие синие, как летнее небо глаза приковали меня на месте, а когда я вырвался из плена этого взгляда, то обнаружил не менее прелестный курносый носик и пухлые губки на кругленьком личике и толстую длинную русую косу, высвободившуюся из упавшей шапки. Всё это чудо принадлежало невысокой, едва мне до плеча, девушке, которая, ойкнувши во время нашего столкновения, теперь с испугом смотрела на меня.

– Ох, прошу прощения! Пробегал тут по делам, – замямлил я, – и не заметил, как врезался.

Девушка выхватила у меня шапку и платок и начала немедленно прилаживать их на голову.

– Я нечаянно, – продолжал оправдываться я, с ужасом чувствуя, что все слова исчезают из головы. – А ты живешь тут?

Ну, это я вообще молодец. Нет, она тут производственную практику проходит! Идиот!

Девушка улыбнулась и кивнула, с интересом поглядывая на меня.

– А я тут это… Мы по делу сегодня прибыли.

Орёл. Осталось добавить «в натуре» и «без базара» и положительный образ древнерусского юродивого-беса, мне обеспечен.

– А я знаю, – продолжала улыбаться девушка. – Батюшка…

– Захаров! – поспешно представился я. – Федя.

– Батюшка Захаров Федя, – хихикнула монашка.

– А тебя как звать, красна девица?

– Варварой зовут, – опустила глаза девушка и, вздохнув, добавила: – А после пострига уж и не знаю, как звать-то будут…

Варя. Варенька, Варюша… Ох…

– После пострига? Так ты еще не…

– Ой! – вдруг опомнилась Варя. – Мне же нельзя с вами разговаривать!

– Почему это? Очень даже можно. Если что, скажешь, что Статс-секретарь разрешил, пусть кто попробует слово сказать!

– Ух ты грозный какой! – хихикнула девушка, показала мне язычок и убежала.

А я так и продолжал стоять, открыв рот и выкатив глаза и хорошо, что никто сейчас не видел сурового Статс-секретаря ужасного Кощея. А особенно – Варя…

Я опомнился, кинулся за девушкой, но куда там, её и след простыл в этих лабиринтах.

Как во сне я вернулся на балкон и бездумно поплелся куда-то через туман, застилавший мне глаза, и вдруг всё стало кристально резко и четко, и я понял – я нашёл свою девушку! А как монашки перестают монашками быть? Стоп, она же говорила что-то про предстоящий постриг, значит, еще не монашка, ура! Надо срочно про неё узнать всё, а потом снова встретиться. И поговорить… И вообще…

Я кинулся в один коридорчик, пытаясь разглядеть вход в келью настоятельницы, уж она-то всё должна знать про своих подопечных! Не тот коридор. Ладно, вернусь на балкон, а с него уже… Но если эта Фёкла и мою Варю в свой бизнес втянула!.. Опять не тот коридор. Блин, понастроили! Ага, вот этот, кажется. Не-а. Я вернулся на балкон и уже открыл рот и поглубже набрал воздуха в лёгкие, собираясь во весь голос позвать Михалыча, как он сам окликнул меня:

– Чегой-то ты, внучек мечешься, как рыба на крючке? – он вдруг осёкся и стал обходить меня кругом. – Ну-ка, ну-ка… А что енто, Федька, у тебя вид такой шальной, а?

– Чего это шальной? – пробурчал я. – И вовсе не шальной никакой.

– Ага-ага, – заулыбался дед, – я и вижу!

– Чего ты видишь? Ой, ладно! Давай лучше, деда, веди меня поскорей к настоятельнице этой, надо узнать у неё кое-что.

– Конечно, узнать! – всплеснул дед руками, ехидно улыбаясь. – Конечно кое-что!

– Ну, дед…

– Идем, внучек, вот сюды заворачивай. И мне уж больно хочется послушать, чего енто ты узнавать хочешь!

– Ой, дед! Ну, девушку я тут одну случайно встретил, понятно?

– Отчего ж не понятно, очень даже понятно! Я ить тоже пару раз настоятельницу сейчас встретил!

– Да ну тебя, дед, – обиделся я. – Я серьёзно! Хорошая девушка кажется. Не какая-нибудь там. А глаза…

– Ох, внучек… – посерьёзнел дед. – Втюрился?

– Ага…

– Слава тебе господи! Пошли тогда скорее.

В общем, оказалось, что моя Варя была дочкой недавно умершего боярина Зубова. Мама у неё умерла еще в детстве и осталась девушка сиротой, да с двумя старшими братьями. И эти… ну сами додумайте эпитет им, можно и матом. Короче, братцы с сестрой возиться не захотели и быстро сплавили её в монастырь, чтобы она не мешала им пропивать и прогуливать внезапно приплывшее им в руки наследство. Уроды. Вот честное пионерское – уроды! А к постригу, кстати, Варю уже на этой неделе готовили. Вовремя меня Кощей на это дело отправил. Судьба. Вернусь в Лукошкино – куплю царю-батюшке ящик самого лучшего коньяка.

– Давай так договоримся, матушка Феврония, – строго говорил я, расхаживая по келье настоятельницы. – Девицу эту Варю, ты бережёшь, постриг отменяешь, да и молитвами и работой вашей монастырской особо не утруждай. И даже не вздумай её в свои делишки втягивать, понятно?!

– Как не понять, батюшка, – заулыбалась Фёкла.

– Вот… А я за тебя перед Кощеем слово замолвлю. Про долю непомерную в общак поговорю. Ну и вообще… – я неопределенно помахал рукой. – Понимаешь о чем я?

– А как же, батюшка! – довольно закивала настоятельница. – Уж и не извольте беспокоитьси, я за вашей… хм-м… за Варварой-то пригляжу, уж будьте уверены!

– Смотри у меня, Фёкла! – Пригрозил ей напоследок Михалыч. – Глаз с тебя не спущу, да еще и приеду на днях, лично проверю!

И он снова сально подмигнул настоятельнице, а та расцвела и чуть ли не запахла в ответ. А может и запахла, я не принюхивался. Ну их, короче с их игрищами любовными.

– Я вам сейчас комнатки прикажу приготовить, – засуетилась Фёкла, – да ужин царский сделать – посидим, попируем да и заночуете у меня.

Я уже устал от их перемигиваний, но идею заночевать воспринял с энтузиазмом. Это же я Варю снова смогу увидеть! Но все мои планы сломал Калымдай. Точнее – участковый. А еще точнее – бабка его, которая Яга.

В этот самый момент моих грандиозных планов, меня вызвал Калымдай по булавочной связи:

– Федор Васильевич, не отвлекаю?

– Докладывай, Калымдай, надеюсь, ничего не случилось?

– Ничего, Федор Васильевич, кроме похорон.

– Что еще за похороны? Кого это там хоронить надумали?

– Так участкового же, Ивашова.

– Ох ты ж… Помер всё-таки? Эх…

– Да что вы, господин генерал, – засмеялся Калымдай, – дождешься от него такого, как же. Это бабка его нахватала под предлогом похорон со всего Лукошкино денег, а отдавать-то назад их ей не хочется. Вот и уговорила участкового мол, проведем ложные похороны, полежишь мол, в гробу пару часиков, а потом откопаем и про чудесное воскресение с того света что-нибудь придумаем.

– Вот же карга старая…

– Так что вечером похороны. Какие будут указания?

– Да какие тут указания… Жди нас, на месте разберемся.

Михалыч внимательно прислушивался к разговору и вопросительно поднял брови, как только я закончил:

– Назад в Лукошкино, внучек?

– Да вот же, деда…

* * *

За всю дорогу назад по лесу я даже ни разу не споткнулся! Как улетел в грёзах к своей Варюше, так и вынырнул из них только на опушке перед Лукошкино. Да и то не сам, а от тычка деда:

– Внучек, ау? Эка тебя скрутила-то девка твоя… Скидавай портки!

– Ты чего, дед? Отлупить хочешь? Или какие пострашнее мысли имеются? Ты дед, того… завязывай. Хочешь, я тебе отпуск на пару дней дам – у Фёклы своей лечебную терапию пройдёшь?

– Дурень ты, Федька, – вздохнул Михалыч. – Скидавай портки и переодевайся, вона город уже виден. Или так и пойдешь?

Ой. Не-не, надо брать себя в руки. Первым делом – самолёты, ну а… Эх, ладно.

В Лукошкино ничего не изменилось после нашего ухода, хотя, что там могло измениться? Мы сидели на чердаке Борова, изредка посматривая сквозь раздвинутую черепицу крыши на терем бабы Яги. Там во дворе полным ходом шли приготовления к похоронам. Бегали стрельцы, суетились какие-то люди, скрюченные старушки. Стояли уже два табурета, надо понимать – для гроба. Ну и в целом тому подобная траурная суматоха.

Честно говоря, мне это было совсем не интересно, да и пользы никакой для нас я никак не мог придумать от этого торжественного мероприятия. Ну, развлекаются люди как могут, да и ладно, мне-то что?

– А что в городе слышно? – спросил я у Калымдая, который сидел рядом и с аппетитом уплетал жареную курицу, держа её в руках и просто откусывая от неё приличные такие куски.

– Да… ням… ничего полезного не слышно, Федор Васильевич, – он хмыкнул и со смаком слизнул стекающий сок с ладони. – Все только и говорят о приведениях во дворце Гороха.

– И что говорят-то? – без особого интереса спросил я.

– Ну, это смотря где. На базаре рассказывают, что это были призраки прадедушки и прабабушки Гороха, которые явились, чтобы строго наказать царю мол, нельзя лукошкинский люд налогами давить, а надо наоборот, выдать каждому по десять червонцев и по прянику.

– Ну, еще бы.

– В трактирах говорят, что это немцы из своей слободы на царя-батюшку призраков напустили и надо немедля идти морды немцам бить.

– И пограбить их заодно?

– А как же! А во дворце всё больше спорят, сколько и чего выпил Горох, что умудрился вызвать дух участкового да еще и в догонялки с ним по двору побегать. А про нижние бабские одёжки так вообще только шёпотом обсуждают.

– Понятно… Знаешь, майор, наверное делать мне тут нечего, ты и без меня понаблюдаешь за участковым. А мы с Михалычем в гостиницу отправимся, надо кое-что обсудить, подумать крепко.

– Конечно, Федор Васильевич.

– Только если что…

– Сразу же сообщу, не беспокойтесь.

* * *

В гостинице я отказался от ужина, как дед ни пытался в меня его впихнуть, а сразу пошел в нашу комнату и завалился на кровать и так пролежал до темноты, размышляя обо всём сразу. И о мече – кто же его спереть-то мог? И об участковом – каково ему сейчас в гробу-то лежать? И о Варе, конечно, как бы, а главное – куда из монастыря ее забрать?

Еще когда едва темнеть начинало, связался Калымдай, сказал что отпевание и прощание прошло хорошо, душевно и что потащили с песнями и плясками… тьфу, ты! С плачем и завываниями понесли участкового на кладбище. Ну-ну.

А вот следующий раз Калымдай меня вызвал уже ближе к полуночи. Я думал, доложит, что участкового откопали и он уже в тереме Яги чаи гоняет, так нет.

– Федор Васильевич! Тут что-то странное у бабки происходит! – взволнованно зашептал Калымдай. – Стрельцы вповалку лежат по всему двору…

– Мертвые, что ли? – перебил я его.

– Никак нет. Спят. И перегар от них ну очень серьезный. Мы по двору походили, попинали их, никакой реакции. А потом и в терем пошли…

– Да ну?! И что там?

– Да то же самое. И бабка, и Митька ихний, и даже сотник стрелецкий пластом лежат кто где, а уж перегар в горнице – заходить страшно.

– Вот молодцы. Закопали участкового, а сами нажрались на радостях?

– Не похоже, Федор Васильевич. Что-то неладно тут. Не пьяные они, а будто во сне зачарованном. Мы их и так и сяк пробовали будить, на стрельцов даже воду холодную лили и ничего.

– Да, странно… Ох, Калымдай, а что же там с участковым-то? Его же откопать уже должны были!

– Да задохнулся он в гробу уже, наверное.

– Нет, так не пойдёт, – заявил я решительно. Никита мне не то чтобы друг, но и не враг определенно. Да и вообще, такой смерти никому не пожелаю. – Давай, Калымдай, срочно гони бесов на кладбище, пусть быстренько откапывают участкового. Он нам живой нужен.

– А с этими в милицейском отделении что делать?

– Да ничего. Спят и спят, нам до них дела нет. Хотя, узнать что произошло, было бы полезно.

Всё закончилось хорошо в итоге. Правда, поспать мне не удалось. Часа в два ночи отзвонился Калымдай, сказал, что бесы с задачей справились, участкового откопали вовремя, задохнуться не успел. Однако и сами засветились перед ним, но это не беда – мало ли бесов на свете? Зато потом скрытно сопроводили Никиту прямо до бабкиного терема.

Вот и отлично. У меня как раз начал потихоньку вырисовываться план как спасти Варю из монастыря, хотя так, одни наметки, но все же. И в этом плане я большую роль отводил именно Никите. Думаю в личном, не Кощеевом деле, он не откажется мне помочь.

Уже светать начало, как опять меня вызвал Калымдай и доложил, что в тереме все как по волшебству проснулись с первыми петухами. Хотя, почему «как»? Тут дело именно колдовством и пахло.

Так что спать я завалился, когда уже совсем светло было и проспал аж до полудня.

* * *

Разбудил Меня Михалыч:

– Федя, внучек, – теребил он меня за плечо. – Вставай касатик, ужо полдень ить.

– Да и ладно, – перевернулся на другой бок. – Полдень – не утро, можно и еще поспать.

– Вставай-вставай, – не отставал дед, – заждались там тебя. Вся Канцелярия уже с час сидят тебя поджидают.

– Так ты прими доклад, а потом мне доложишь, – вставать совершенно не хотелось.

– А Варвару свою хочешь увидеть? – пустил Михалыч в ход тяжелую артиллерию.

Я тут же вскочил. Конечно, хочу!

– А где она? Она что, тут?! Где мои штаны?!

– В монастыре она, внучек, где же ей еще быть… От и славно, одевайся да живо на двор, умываться будешь.

– Ну, дед… – обиженно протянул я. – Ну нельзя же так.

– Не ворчи на деда! В монастырь, кажися и поедем.

– Да ну?! А зачем?

– Иди-иди. Умоешься, а там за завтраком с майором да бесом всё и обговорим.

За завтраком, а точнее – за завтраком, совмещенным с обедом, вы же уже знаете моего деда, я услышал, что пока я дрых, в Лукошкино произошло множество событий.

Во-первых, Марьяна таки сбежала от Гороха и сейчас её везет в монастырь тот самый фон Паулюсус. А значит, что и мне совсем не плохо бы нагрянуть в монастырь, проверить, как там эту взбалмошную девицу разместили. А заодно, может быть смогу и Варю увидеть. Ура!

Во-вторых, один из наших бесов умудрился попасться в руки милиции и сейчас уже прохлаждается в отделении в порубе.

– Там это… босс, мы же сейчас инструмент по всему городу собираем типа в мастерскую Борову. Так мой Адисабеб тащил стыренный молоток на базу да мимо ментов шарился в натуре. Увидел, что бабка с Митькой из дома ушли, да решил за каким-то внутрь залезть. Больше ничего не знаю реально. Только когда бабка вернулась, Митька Адисабеба, уже связанного, в поруб отволок. Пацаны говорят, может этот придурок реально выслужиться хотел? Вот и вляпался.

– Мда… Умеете вы влипать в истории. И что теперь? Выручать надо.

– Не надо, босс.

– Как это? Почему?

– Да пусть отсидит конкретно, не фиг самовольничать. Заодно, может лапши ментам на уши навесит.

– Ну, смотри, Аристофан, это твой боец. Только все равно, как-то не очень своих бросать…

– Не-не, босс! Происходит филькатр… как её?.. фигустра…

– Фильтрация, – подсказал Калымдай.

– В натуре! – обрадовался Аристофан. – Фильтрация! Ко мне в отряд много пацанов просится, босс. Зачем нам придурки? Мы лучше конкретных бойцов наберём.

– Ну, смотри сам, – повторил я. – А чего вы инструмент-то воруете? Почему бы просто не купить?

– Зачем, босс? – удивился Аристофан.

Ну да, зачем покупать, если можно украсть? Да ладно, пусть как хотят, так и действуют. Экономия, опять же.

– Батюшка Секретарь, – подала голос Олёна, тихо сидевшая в сторонке. – Я разузнала, кто колдовством в бабкином тереме балуется. Это бес тот, третий, которого споймать никак не могут. Он сегодня нашел меня и сказал, что и яблоко последнее он вчера снова подкидывал да ничего из этого не вышло. А потом вечером, пока все на кладбище ушли, зелья какого-то в колодец Яги насыпал.

– Вот паршивец. Надо отловить его обязательно, слышишь, Аристофан? А ты, Олён, сказала ему, чтобы он прекращал свои диверсии?

– Да сказала, батюшка, – вздохнула бесовка, – только он злой очень на участкового, отомстить хочет и меня уже не слушается.

– Ладно. Что-нибудь еще? Нет? И на том спасибо. Мы тогда с Михалычем в монастырь наведаемся, проверим, как там дела… Вы чего ухмыляетесь? Михалыч! Ты что, разболтал?!

– Ничего дедушка нам не говорил, мсье Теодор, – с верхнего этажа спускалась Маша. – Про девушку вашу даже словечком не обмолвился. Но это так романтично… Я так рада за вас, мон шер!

– В натуре, босс.

Калымдай только улыбнулся и кивнул головой, а Олёна мечтательно подняла глаза к потолку.

А, ладно. Наверное, оно и к лучшему. Помогут если что. А Маше всегда в её кожаную жилетку поплакаться можно. Лишь бы не увидел никто, не поймут.

– А про свою девушку Михалыч вам рассказал? – спросил я мстительно.

– В натуре, босс! Реально молодец Михалыч!

– Он такой проказник наш дедушка! – восторженно хихикнула Маша.

А Калымдай снова промолчал, только поднял вверх оттопыренный большой палец. Олёна широко заулыбалась и покивала головой.

Вот и поязвил.

– Ладно, пошли дед.

– И я с вами, мсье Теодор!

– Это еще зачем, Маш?

– Ну как же, – Маша удивленно захлопала глазами. – Должен же кто-нибудь посмотреть на вашу пассию? А может быть она нам совсем и не подходит? А если она…

– Перестань, Маш, – перебил я её. – Сам как-нибудь разберусь. Я же к тебе с твоим послом с советами не лезу?

– Ой, ну и силь ву пле, – надулась Маша.

* * *

Я торопился увидеть Варю и в монастырь мы прибыли уже часа через два. Я снова переоделся, только на этот раз никаких сапог, шпаг и треуголок. Пускай к моей стандартной одежде привыкают.

Две молоденькие монашки сразу отворили нам ворота, очевидно предупрежденные настоятельницей и почему-то хихикающие и поглядывающие на меня. Я возмущено взглянул на Михалыча, но он отрицательно замотал головой мол, тут и без него найдется, кому посплетничать.

Матушка настоятельница притащила за руку Варю и, обменяв её на деда, тут же исчезла с ним в монастыре, а мы так и остались стоять посреди двора.

– Здравствуй, Варя…

– Здравствуйте, батюшка Захаров Федя! – хихикнула Варя.

– Просто Федя, – пробурчал я.

Изо всех уголков, коридоров, балкона, на нас глазели любопытные монашки и торчать посреди двора ради их удовольствия меня совершенно не грело.

– Варюш, а пойдем куда-нибудь отсюда?

– Ой, а это зачем? Ой, я боюсь…

Я удивленно глянул на неё, но наткнулся на такой ироничный взгляд, что не выдержал и рассмеялся:

– Ну что мы тут торчим, как три тополя на Плющихе?

– Почему три? А что это за Плющиха?

– Да не важно, потом расскажу.

– Можно в сад пойти…

– А тут и сад есть? Прямо в монастыре?

– Ну, садик такой маленький на заднем дворе, – пояснила девушка.

– Ага, отлично. Веди.

– Слушаюсь, батюшка Федя! – хмыкнула она.

– Ну, Варь…

Садик и правда, был маленький. С десяток яблонь или каких-то других деревьев, я их только в вазе на столе разбираю, несколько кустов и лавочка, на которую я тут же и уселся.

– Садись, Варюш, – я похлопал ладонью по скамейке.

– Что вы, нельзя мне!

– Можно. Хочешь, я тебе и разрешение оформлю? С печатью, всё как положено.

– Ой, а вы и писать умеете?

– Издеваешься?

– Совсем чуть-чуть, батюшка Федя, – снова хихикнула Варя.

– Ну, садись-садись, а то и мне вставать придется, а у бедного батюшки Феди ножки устали, а ему еще обратно в Лукошкино по лесу шагать.

– Бедненький… – протянула девушка, осторожно усаживаясь на краешек скамейки. – А что это вы туда-сюда, так и бегаете? В монастырь хотите? Так вас в женский и не возьмут-то.

– Варь, ну чего ты мне выкаешь? Мы же с тобой почти ровесники. Давай на ты.

– Никак нельзя, батюшка Федя, не по чину мне.

– Ой, да ладно, – засмеялся я. – По чину, не по чину… Я, может быть и ниже тебя, если по вашим чинам сравнивать. Ты же боярского роду, а я… хм-м-м… Статс-секретарского. Не знаю, если честно, кто тут кого выше…

– А откуда вы знаете, что я боярского роду? Вызнавали про меня?

– Конечно, – кивнул я. – Я хочу всё про тебя знать.

– Это зачем же вам такое? – зарделась Варя и опустила глаза.

– А не скажу! – засмеялся я, а потом серьёзно добавил: – Варюш, а ты хочешь монашкой стать?

– Хочешь, не хочешь… – она вздохнула. – А куда мне теперь деваться? Рассказали вам, небось, мою историю?

– Рассказали, – подтвердил я. – Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.

Девушка удивленно посмотрела на меня, а я поспешно продолжил:

– Вот допустим, если бы ты могла отсюда уйти, то кем бы хотела стать?

– Как это – кем-то стать? Я и так есть. Вот она я, – она развела в стороны руки, а монашеское одеяние невероятно обольстительно обтянуло её спереди, – вся перед вами.

– Да, уж… – я закашлялся, пытаясь скрыть смущение, – вижу. Ну вот, допустим, уйдешь ты из монастыря и куда бы ты хотела податься, что делать?

– Загадками вы говорите, батюшка, – Варя пожала плечами. – Если и смогу уйти, то некуда мне податься. Просто ложись там же под воротами и отдавай богу душу.

– Не надо так говорить! Эх, что-то я никак объяснить толком не могу.

– Это потому что я глупая такая?

– Нет, это потому что я больно умный! А вот, скажи, Варюш, а что ты любишь? Ну, я не про еду, а так, по жизни, чем любишь заниматься?

– Книжки читать люблю, – сразу же ответила она. – Мне тятенька учителя-француза нанимал, так он мне много книг приносил, и ученых и нет.

Она снова погрустнела, вспомнив прошлую, уже недоступную жизнь и я поспешил отвлечь её:

– О, книги это здорово! Я и сам читать люблю. А еще что любишь?

– Ну… – она задумалась на секунду, а потом смущенно протянула: – Детей еще люблю. Ну, возиться с ними, играть, учить их всяким премудростям…

– Ну, вот и всё! – чуть не завопил я от радости. – А хочешь учительницей стать? В школе работать?

– Опять вы, батюшка, непонятное говорите… Школа – это что? Там детей учат, да? А, потом… Девка – учительницей? Да боярского рода? Да кто ж такое позволит-то?!

– А вот и позволят. Тут главное, чтобы ты сама этого захотела.

– Да мало ли, что я захотеть могу… – рассеянно протянула Варя. – Да кто же мне только разрешит?

– Верь мне, Варюш! Вот скажи, чего ты хочешь?

– А если я скажу, что поцеловать вас хочу, тогда что? – спросила она с вызовом, задрав очаровательный носик.

– Ух ты! Тогда иди и целуй! – я распахнул руки для объятий.

– Да ну вас, – она огорченно отмахнулась. – Вы, парни, только об одном и думаете…

– Э-э-э… Да ни о чем я таком не думал! – возмутился я.

– Что, совсем? – обиделась девушка.

– Ох… Стоп, Варюш, что-то нас не туда занесло. Давай о поцелуях потом поговорим, хорошо? А сейчас я тебе прямо скажу-объясню, чего я хочу, хорошо?

– Хорошо… Только не вижу я что-то ничего хорошего для себя. Только и осталось мне, что в монашки-то и податься…

– Ну, Варь, ну погоди, ну чего ты? Дай я скажу. Я хочу, чтобы ты вышла из монастыря и зажила той жизнью, которой тебе захочется. Хочешь назад в свой дом вернуться, так только скажи. Хочешь в Лукошкино первую школу для детишек открыть, а самой там первой учительницей стать? Так и тут я тебе помогу. Обещаю, Варюш, сделаю всё, чтобы ты счастлива была. Верь мне.

– А зачем это вам?

– А нравишься ты мне, – вдруг решившись, выпалил я. – Только давай пока об этом не будем.

– Почему не будем? – вдруг хихикнула она, а потом будто с обидой протянула: – А сами говорили, что нравлюсь…

– Варюш…

– А кто же вы такой, всесильный господин, батюшка Захаров, Федя, что такое для меня совершить можете?

– Я? – я замешкался. А вот попробуй, объясни. – Ну, потом об этом, ладно? Просто есть у меня знакомства полезные и друзья хорошие, которые помочь могут.

– Друзья – это хорошо, – протянула Варя. – Только не получится ничего у вас. И братья мои помешают, да и сам батюшка Горох, царь наш всемилостивый, никогда не позволит мне вольной жизнью жить.

– Фи, Горох, – отмахнулся я. – Видали мы этих царей… И на счет братьев своих не беспокойся. Разберусь я с ними.

– Ой, что вы, батюшка! И не вздумайте! – Варя вцепилась в мою руку. – Они, знаете какие здоровые да дурные?!

– Да не переживай ты, Варюш, и не таким рога обламывали! Мне стоит только пальцами щелкнуть и нету твоих братцев, – похвастался я.

А что? Я и не обманываю вовсе. Стоит Аристофану только сказать и прощайте уродцы.

– Ты что, Федя! – девушка еще сильнее сжала мою руку. – Не убивай их, нельзя! Грех это!

– Ну, наконец-то ты меня по имени назвала! – я ласково погладил её по руке. – Не буду, не буду, не переживай. А только, я ведь не шучу и не обманываю. Хочешь, сегодня же тебя из монастыря заберу?

– И куда же ты меня отведешь? – вздохнула девушка. – К себе домой? Вот, то-то и оно…

О блин, верно. Тут же нравы такие, что и под ручку с девушкой на людях пройти нельзя, а уж к себе домой её привести… Хотя… Ха!

– Хотел бы я тебя к себе домой привести, но понимаю, что нельзя. Зато могу попросить моего старого знакомца, немецкого посла, чтобы он приютил тебя в своей слободе. Снимем тебе домик там, поживешь, пока я решу всё остальное.

– Что – остальное?

– Ну, не знаю. Ты же не сказала, чего хочешь, – я хмыкнул и добавил: – Ну, кроме поцелуев.

Она легонько шлепнула меня по руке:

– Вот ты, Федя… А и правда можно мне детей учить?

– Кончено, Варюш! Хочешь?

– Ага… Только не получится у тебя ничего, Федь…

– Фигня вопрос! Ой! – я хлопнул себя по губам. – Я всё для тебя сделаю, вот увидишь. А пока собирайся, да пошли в Лукошкино, к послу немецкому.

– Вот так сразу?! – Варя округлила глаза.

– А чего тянуть?

– Не знаю, Феденька… Как-то быстро всё… А посол хоть знает, что ты меня к нему привести собираешься?

– Э-э-э… Нет, я еще не говорил с ним. Да он свой мужик, не переживай!

– Посол – мужик?!