– Намеренно?
– Скорее, нет, – Ник пожал плечами. – Пересекаемся случайно. Она меня чем-то цепляет… каждый раз, так что не получается пройти мимо. Таких, наверное, нет больше, – признался он, и что-то внутри меня больно кольнуло.
– Видимо, она очень тебе понравилась. Раз ты даже решился об этом заговорить.
Я наблюдала за собачками, лишь бы не смотреть на Ника. В этот раз они сработали синхронно – засекли голубя, с умным видом шагающего по периметру лужи. И помчались к нему в яростном стремлении пообщаться, а несчастную хозяйку утащили следом. Выговоры в воспитательных целях стали тут же куда более бодрыми.
– Ты спросила про кулон, – напомнил Ник. – Не задавай вопросы, если не готова услышать ответы, дорогая.
Почему-то мне кажется, что, если парень обсуждает с тобой других девушек, тебя саму в качестве его возможной избранницы он не рассматривает.
Какое-то время мы шли молча.
Затем остановились совсем неподалеку от входа в парк. Небо сегодня было удивительное – светло-серое, но совсем не такое, как перед дождем. Листья деревьев на его фоне казались насыщенно зелеными, хотя в солнечный день было бы видно, что они теплеют, сгорают на жаре.
– Тебе неожиданно хорошо в желтом, – заметил вдруг Ник.
То ли вдруг почувствовал себя виноватым, в чем я все же очень сомневаюсь. То ли воспользовался своей привычной тактикой – говорить, что придет в голову.
– Это потому что я солнышко, – пожала плечами. Как будто во всем остальном мне плохо.
– Ну да, ну да, именно это я и хотел сказать. Тебе дальше?
– Чуть-чуть вглубь.
– И мне. Не боишься, что твой избранник нас засечет? Ревновать начнет… стоит ему лишь раз взглянуть в мою сторону, как у него тут же рухнет самооценка. Твое свидание будет испорчено.
– У меня не свидание… Ого.
– Ого?
– Интересно так.
Стоило лишь немного отойти от входа, как нам открылась любопытная картина – прямо на траве, на клетчатом пледике, сидели двое. Рыжая девушка в блузке с воланами. И парень с хвостом кудрявых волос в помятой белой рубашке. И он, и она держали в руках по скетчбуку. Только она сидела лицом к дорожке парка, по которой мы шли. А он смотрел в противоположную сторону, за скрываемые тополями дома.
Оба рисовали что-то увлеченно.
Повезло же им отыскать друг друга…
– Представь семью, где есть два таких творческих человека, – заметила вдруг. – Тяжело им живется, наверное. Сложно подстраиваться друг под друга.
Подумалось мимолетом – а Ник ведь раньше тоже писал стихи. Сидели бы мы с ним… вот так, вместе. Писали об одном и том же – только смотрели на это с разных сторон.
– Представь семью, где есть две те чудовищные собаки. Ей, думаю, еще тяжелее.
– Ник, – я недовольно покосилась на него. Но мне все равно было очень сложно сдерживать улыбку.
– Да, Ника?
– Ты невыносим.
– Я и не сор в избе.
– Тебе направо, светлячок.
– Спасибо, я помню. Светлячок?
– Так и сияешь. Самодовольством.
Мне отчего-то невыносимо сильно захотелось набраться смелости – и самой позвать его прогуляться. Чисто приятельская встреча. Конечно, не я должна ходить на приятельские встречи с другом моего брата. Но мне так нравится перебрасываться с ним всеми этими нелепыми фразами… Как будто мы хотим друг друга задеть. Другие бы обиделись. Но мы прекрасно понимаем, что это игра.
Игра, правила которой мы сами придумываем. На ходу.
Я не осмелилась.
– Куда ты идешь, если не на свидание? Или это страшная тайна?
– На приятельскую встречу, – пробормотала я. Правда, встреча это не с тем, с кем мне бы самой хотелось – стоит уже признаться.
Ник хмыкнул:
– Ну что ж, тогда удачи тебе.
– И тебе.
– Мне пригодится. Спасибо, Никуся.
Мы стояли на перекрестке. Мне прямо. Нику направо. Прощание застыло в воздухе, как застывает горячее дыхание во время морозов, несмотря на то, что едва-едва начался июль.
– Я отправлю, как вернусь, – сказала я. А хватило бы простого «пока». – Закончила наконец.
– Твое стихотворение?
Он понял сразу, о чем я говорю. Это было приятно.
– Ну типа того.
– Окей, я прочитаю. Буду ждать. Ты хорошенькая, когда не пытаешься испепелить взглядом. И я рад, что, чем чаще мы видимся, тем реже ты пытаешься стереть меня с лица земли.
И развернулся, быстрым шагом пошел прочь. Ну и правильно, прощания для слабаков. Обидно только, что он не дал мне поделиться своим особо ценным мнением. Что он хорошенький, когда не строит из себя короля этого мира.
Настрой на встречу с Пашкой был потерян.
В реальности я шла к нему, как и планировалось изначально.
А в мыслях… вслед за Ником, и мы продолжали говорить обо всем. Отчего-то, как только он ушел, стало пусто. Так странно. По сути, рядом с Ником мир оставался таким же, каким был до него, по улицам не начинали скакать единороги и никто не предлагал бесплатное мороженое. Но в этом, точно таком же, мире будто появлялся дополнительный объем, вуаль нереальности, будто только так ты полностью осознаешь, как все обстоит на самом деле.
Не знаю, как такое называется.
Что такое любовь, я тоже не знаю.
Мне бы хотелось вывести для нее единую формулу. Запатентовать несколько обязательных компонентов. Для каждого встреченного мной человека завести отдельную страницу в записной книжке, отмечать компоненты галочками. Когда соберутся все, заявлять однозначно – влюблена.
Но чувства всегда проявляются по-новому.
И любовь к каждому человеку своя, особенная. Ты испытываешь что-то иное, не то, что прежде, но почему-то это вновь очень похоже на любовь. Так что же тогда на самом деле является ей? Может, любовь бывает лишь единожды в жизни, а все остальное – это просто привязанность, просто интерес, просто зависимость, просто выдумка и обман? И, в таком случае, как понять – прошла ты испытание любовью, или оно впереди? Вдруг там, в будущем, тебя ожидает нечто такое, что с чрезвычайной ясностью станет понятно – это любовь, ибо прежде никогда не штормило настолько сильно?
Может, только в самое последнее мгновение жизни можно осознать наверняка – любила ты или нет?
Но если ты не любила на самом деле? А решишь, что любила, да так и не успеешь понять свою оплошность.
Каждый ли может испытывать любовь? А испытать ее – это вознаграждение? Или наказание…
На меня иногда нападает такое состояние. Размышлений обо всяком. Особенно когда в жизни что-то происходит, будто река вдруг решает свернуть не в ту сторону. Не в ту…
Очнувшись резко, я решила проверить время. Последний раз брала телефон в руки, когда Ник еще не успел заявиться в наш дом. Тогда времени у меня оставалось предостаточно. Но вот сейчас… Глазам своим не поверила. До встречи – три минуты, а мне пилить не меньше пяти, даже если ускориться. Вот это я понимаю, клуша. Решила прийти пораньше, тоже мне.
А очень сильно тоже не ускоришься. Волосы тотчас взлохматятся и макияж может поплыть. Спасибо, Ник, удружил. Мало того, что заболтал, так еще и заставляет опаздывать, а я очень не люблю опаздывать к кому-то на встречу. Однажды прочитала фразу – чем больше времени человек тебя ждет, тем больше твоих косяков успевает вспомнить. С тех пор стараюсь быть осторожнее.
Остается только надеется, что Пашка задержится на пару минут. Как и я.
Но нет.
Я подошла на три минуты позже, чем договаривались. И сразу заметила Пашку – его прическу трудно не заметить. Он сидел на одной из свободных лавочек, спиной ко мне. Смотрел прямо, на одну из дорожек, будто надеялся, что я появлюсь оттуда. Милый такой, в клетчатой бело-голубой рубашечке.
Я подошла к нему со спины, осторожно дотронулась до плеча. И тут же отдернула руку.
Пашка вздрогнул. Покосился на меня, а потом выдохнул с облегчением:
– Это ты. Привет.
– Привет. Да, это я, к сожалению. Долго ждешь?
Он помотал головой. И мне вдруг подумалось – а ведь всякий раз, когда нам с ним приходилось пересекаться, я приходила позднее. И на пары, и в буфет. Так что Пашка, как истинный рыцарь, парту нашу охранял. А в буфете даже пропускал меня вперед.
– Нет, недолго.
И поднялся с лавочки.
Я, честно признаться, слабо представляла, как следует себя с ним вести вне стен института. Он наверняка запомнил меня вечно недовольной всем на свете и слегка зацикленной на бесконечных проблемах. Но сейчас – лето. Мечталось, чтобы меня видели легкой, – будто вот-вот взлечу, став еще одним облачком. Не хочется ничем Пашку сейчас грузить. Да и нечем. Не про Ника же ему рассказывать.
Покрутившись на месте, я полюбопытствовала:
– Как тебе мой образ? Немного клоунский, да?
– Красивый образ. Тебе идет.
Он будто размышлял о чем-то своем. И не желал раскрываться. Наверное, тоже в ускоренном темпе пытался придумать, как нужно вести себя со мной.
И вот зачем тогда позвал… Еще и мыслишки в голове пляшут всякие сомнительные… Надо бы избавиться от них как можно скорее. Ибо почему нет? Почему Пашка не может позвать меня на прогулку? Я с ним в этом году общалась ничуть не меньше, чем с Полиной и Олей вместе взятыми, а то и больше. Мы столько вечеров провели в читальном зале, пытаясь осознать, в чем смысл жизни в целом и учебы на нашем факультете в частности, что Пашка вполне может считаться четвертым человеком по значимости в моей жизни. Мама-папа, Илья, а потом он.
– Спасибо большое. Времени было много. А мне нравится твоя рубашка. Совсем как аристократ. Еще бы расчесался.
И, не выдержав, я дотронулась до его волос.
Пашка опустил взгляд. Я улыбнулась, но неловко, – и опустила руку. Каждый старается в меру своих возможностей. Он вдруг стянул с плеча рюкзак и вытащил пластиковый маленький пластиковый стаканчик, до краев наполненный красной ягодой и обернутый пакетом.
– Земляника для Ники. Как обещал. Думаю, к тебе она поместится. Боюсь, что забуду отдать после встречи.
Я осторожно приняла стакан. И разулыбалась:
– Спасибо большое! Я про нее забыла. Земляника, здорово.
Пашка улыбнулся в ответ. Было видно, что ему действительно приятно доставить мне радость.
А мне теперь будет, с чем пить чай вечером. Главное, чтобы эта земляника не стала поводом поскорее сбежать со встречи.
Пашка спросил:
– Куда хочешь пойти? У меня есть несколько вариантов. Но я бы хотел сначала послушать твои.
– Мне никуда не нужно, – пожала плечами. – Я так, впустую трачу драгоценное время, отведенное нам на жизнь. Ой, – если исходить из моих слов, можно было предположить, что потраченное на встречу с Пашкой время я считаю пустым. – Я в целом про лето. Говорила маме – пойду работать бариста, в кофейню.
И замолчала.
– А твоя мама что?
Кажется, он все-таки не обиделся. Или не успел заметить мой косяк. А Ник бы целую трагедию уже закатил, я более чем уверена. Посмотрел бы, не тая превосходства во взгляде. И, насмехаясь, заметил, что время, проведенное рядом с ним – самые насыщенные и ценные мгновения моей жизни.
– Посоветовала не позориться. Надеется, что я все-таки буду работать по профессии. Не зря же они на мое образование столько денег тратят.
– После всего, что нам пришлось пережить, мы просто обязаны работать по профессии.
Я рассмеялась невесело:
– У тебя точно получится. А я в себе не уверена. Вдруг передумаю.
– Можешь?
– Я все могу. Так как у меня предложений нет, послушаю твои.
И Пашка назвал все мероприятия, проходящие в радиусе трех километров от нас. Там выставка, сям сегодня эксклюзивный кинопоказ. А где-то недавно стену разрисовали дивной жар-птицей – и вроде как-то неприлично и осуждаемо это, разрисовывать стены, но все равно хочется посмотреть на красоту, потому что жалко, скоро ведь закрасят. И еще в магазин со всякими бытовыми безделушками завезли новую безделушковую коллекцию. И в соседнем сквере сегодня будет выступать местная группа, хотя Паша, конечно, музыку такую не слушает, но…
К концу перечисления у меня закружилась голова. Я столько мероприятий за жизнь не посетила, сколько проходило одним-единственным сегодняшним вечером.
Я спросила у Пашки, откуда он все это знает. И Пашка ответил, что следит за городскими новостными каналами. Каково их количество, я уточнять не стала.
Все-таки, наверное, журналистами рождаются. Должно быть в человеке нечто, что заставляет его копаться во множестве источников, проверять последние новости как минимум раз в час и разговаривать с незнакомыми людьми, как со старыми приятелями. Мне кажется, это нечто большее, чем просто работа. Образ жизни, не меньше. А-то и целая жизнь.
В общем, мы решили идти уже хоть куда-нибудь. И останавливаться по пути, если заметим что-то интересное.
И мы пошли. Зря, наверное, Пашка наизусть выучивал программу сегодняшнего вечера. Хотя, вообще говоря, память у него неплохая. Куда лучше моей. Когда мы занимаемся домашкой, он очень легко и просто вспоминает то, о чем рассказывали на семинарах. А у меня будто бы существует отдельная личность, семинарская, и она всегда остается в кабинете, приклеенная к стулу, как бы я не пыталась унести с собой новые знания. А во время пар засыпает.
Не считая шутовского вступления, большую часть времени я молчала.
Спросила у Пашки подробности его поездки на дачу. И, слово за словом, он начал потихоньку разговаривать(ся). А мне оставалось только слушать и кивать.
Чтобы добиться от меня высказанного вслух мнения, Пашке приходилось конкретно формулировать вопросы. «Ув. Вероника Георгиевна, а как вы относитесь…» – что-то по типу такого. Но, если честно, в большинстве случаев я не относилась никак.
Пашка рассказывал мне про фильмы, которые я не смотрела. И про места, о которых не слышала прежде. Я давно, ещё на первом курсе, заметила за ним эту тенденцию – говорить о том, о чем никогда не говорю я. Но раньше эти рассказы были порционными и короткими, а сейчас сконцентрировались вокруг меня, одной-единственной.
Ну, как говорится, угу.
Мы все-таки дошли до стены… пока я слепо следовала своей интуиции, Пашка ведь наверняка придерживался определенного маршрута, такой хитрый. Впрочем, стена мне понравилась, даже очень. Два рыже-золотых крыла раскинулись на левой половине, хвост с рубиновыми искрами – на правой. Птица летела вверх, к небесам, к солнцу, к свободе, и чья-то жадная рука пыталась ухватить перья с ее хвоста, но не смогла дотянуться. А реальна ли была эта птица? Или представляла олицетворение чудесной мечты, до которой мы никак не можем дотянуться?
Пашка предложил сфоткаться.
Я встала рядом с лицом птицы – совсем невежливо называть его мордой. А Пашка слева от меня. В итоге на фотографии было целых три лица. И одна улыбка (я умею улыбаться, когда того требует ситуация) – Пашка лишь чуть приподнял уголки губ.
Фотки он пообещал скинуть. Ну ладно. Будут хоть какие-то летние кадры. Раньше любила фотографировать все подряд – и даже себя. А сейчас в галерее одна скучнота, сплошь конспекты.
На выставку и кинопоказ мы все-таки не попали.
Мимо концерта прошли, но не стали останавливаться. Не Пашкин жанр, да и не мой тоже. Я вечно слушаю меланхоличную музыку, созданную для того, чтобы рассматривать стену. А здесь была бодрая, кто-то даже танцевал. Откуда у людей берется смелость танцевать посреди улицы?
Зато на безделушки полюбовались вдоволь.
Я, правда, ушла из квартиры без карты, со мной постоянно случается, что я забываю о существовании у меня головы – и, соответственно, возможности думать. Зато глаза у меня всегда с собой, на месте. Так что я умудрилась присмотреть себе нежно-лавандовую свечку. Пожаловалась Пашке, что сегодня вышла из квартиры без денег. И он предложил зайти сюда в следующую нашу прогулку.
– А когда будет следующая? – полюбопытствовала я. Даже свечку как-то на автомате вернула на витрину.
– Когда захочешь, – Пашка пожал плечами. – Можем в пятницу. Или на выходных, чтобы успеть друг по другу соскучиться, – и улыбнулся, такой довольный. А следом нахмурился: – Или ты не хочешь больше гулять?
Я внимательно посмотрела на Пашку. И всего лишь одно слово сказала в ответ:
– Можно.
Видимо, у нас планировалось весьма много (точно больше одной) прогулок. Что ж, и то неплохо. Мои девчонки занятые, как и любые иногородние студенты. Это нам с Пашкой, местным, заняться больше нечем. Надо с кем-то общаться. Иначе я сойду с ума.
Сколько времени мы потратили на прогулку? Часа, кажется, два или чуть больше.
Вернулись в сквер и разошлись на том же перекрестке, на котором встретились. Пашке было в одну сторону, а мне в другую. Разошлись так, не по-настоящему, потому что знали наверняка, что скоро встретимся вновь. Не уверена даже, что все-таки успеем соскучиться.
Обдумывая все сразу и ничего одновременно, я добрела до выхода из парка. И впервые часа за три зашла в сеть. Полистала ленту – ничего интересного. И, главное, никаких новостных каналов…
А вот и Ник. Его безличный профиль.
Отправила ему заявку в друзья.
Мы ведь друзья?.. Не могу же я делиться своими стихотворениями с незнакомыми людьми…
***
Все-таки мы оказались друзьями.
Стихотворение я отправила без десяти девять, когда от земляники уже и стаканчика не осталось.
Во втором семестре у нас был преподаватель, который со всей дотошностью учил нас хорошим манерам. В том числе, интернетным. Так вот, по его правилам, нельзя отправлять сообщения до девяти утра и после девяти вечера. Стоило хотя бы на минуту опоздать со своим письмом (а задания мы отправляли именно в письме) – пожалуйста, выслушивай нотацию на всю лекционную аудиторию.
Я тянула до последнего. И все же этикет не стала нарушать.
А следом за стихотворением отправила мою любимую фотографию моего любимого куста сирени: через листья просвечивает яркое солнце, так что видно все прожилки. Отвлекла внимание.
И получилось у меня это весьма неплохо.
Ник ответил минут через сорок. Его хорошим манерам, видимо, никто не научил.
«не романтичен я к природе…»
Вот тебе и раз. Ни ответа, ни привета. Сразу с обвинениями накинулся.
«а пионы?»
Я продержалась лишь две минуты, прежде чем выдвинуть ответные обвинения.
«это было для тебя… девушкам всегда такое нравилось».
Ну понятно. Значит, в том цветущем уголочке я была в лучшем случае четвертой.
«а к чему романтичен?»
«к небу. ночному. или закатному».
И далее:
«а насчет стихотворения… красивое, правда».
А я-то уж думала, он сейчас каждую строчку разложит на составляющие. И скажет, насколько я неправа и бездарна. А он вот так, лаконично…
Решила сама себя поругать:
«рифмы, правда, косые получились. и с размером, кажется, проблемы, я иногда пересчитываю слоги, а здесь на слух писала».
Ник не проникнулся моими поэтическими проблемами. Ответил:
«это не отменяет того факта, что оно красивое.
хотя я бы, конечно, на месте твоей героини лирической не надеялся на ветер. нельзя ни на кого полагаться, особенно, если хочется изменений».
«личный опыт?»
«однако, любишь ты интересоваться моим личным опытом.
можно и так сказать, да.
когда ты меняешься, ты оставляешь позади не только свои привычки и распорядок дел. но и людей, дорогая…. если твое дерево не найдет в себе силы уйти, никакой ветер ему не поможет».
«как оно уйдет?? у него ног нет, только корни».
«а это тебе лучше знать, твое же дерево. пускай эволюционирует».
В мою комнату ворвался Илья. Как всегда, без стука. Хотя я ему примерно десять тысяч раз говорила – стучись. Он у меня совсем дурачок, недалеко по развитию отошел от пещерного человека. Вот уж кому точно нужно эволюционировать.
– С кем общаешься? – поинтересовался он, едва ли не касаясь носом экрана моего телефона. Переписку я, конечно же, мгновенно потушила.
А за окном яркими красками разгорался закат, скользил по моим стенам красными полосами; волосы Ильи в этом цвете казались розовыми, и длинные ресницы подсвечивались, такого никаким искусственным путем не получить.
– С подружками.
– Вообще-то я все видел.
Я о-о-очень недовольно посмотрела на Илью. Он посмотрел в ответ, но куда уж ему. Сдался первым. Покосился куда-то в сторону, на окно.
Думаю, Нику бы этот закат понравился.
– Мой лучший взгляд, – заметила без лишней скромности.
– Единственный, скорее. – Илья прошелся по комнате, успев за несколько секунд навести хаос: подвинул записную книжку на столе, помял штору, покосил плюшевого зайца, что стоит у меня на тумбочке уже лет десять. Создал достойную себя атмосферу, одним словом. Потом спросил: – Так что у вас там?
– У нас?
Лучше бы и дальше гулял по комнате, вообще говоря.
– У моей порядочной младшей сестры и друга-раздолбая.
– Раньше приличным человеком его называл… А что у нас может быть?
– Вот и мне интересно узнать.
– Ну, в общем, слушай. – Я поднялась с кровати и задрала голову. Потому что сидеть при стоящем Илье вообще невозможно. Чтобы разговаривать, приходится кричать – слишком высокий. – Однажды я захотела порассуждать со своим старшим братом на тему свободы, которую нам дарят ветер и ощущение полета. Но он был настолько безразличным к моим творческим порывам и занят своими делами, а также оладьями, что разговаривать не стал и скинул меня на своего друга. Чтобы тот меня покатал на мотоцикле.
И улыбнулась.
– Прежде не замечал за Ником интереса к таким врединам.
А вот это мне уже не понравилось. Я покраснела – конечно же, от злости! И продолжила свой рассказ:
– Мы покатались и разошлись. Потом пару раз случайно столкнулись – вообще говоря, мой любезный, покладистый и очень вежливый старший брат видел эту пару раз своими глазами. Вот и все, что между нами было и есть. Сомневаюсь, что будет что-то еще.
– Тогда зачем ты ему пишешь?
– Я скинула стихотворение. Я согласилась на эту поездку ради того, чтобы его дописать. Пообещала поделиться потом.
Пожала плечами. Абсолютная невинность.
– У тебя глаза горят.
– Чего-чего? – Такого от Ильи я и вправду не ожидала.
– Глаза у тебя горят. Мне не сложно повторить. – И он даже руки сложил на груди. Кто из нас двоих ещё вредина!
– Это из-за экрана телефона. Если ты не заметил, уже вечер, полумрак. А экран белый.
– Нет, моя милая сестра, это из-за твоей наивности и мечтательности.
– Нет, это из-за легкого раздражения по поводу того, что ты врываешься в мое личное пространство. Ну, что ты хотел сказать?
Настал мой черед гулять по комнате. Я вернула записную книжку на место, расправила штору. Схватила зайца и обняла, выставила перед собой, как щит. Вот же доколебался до несчастной. К своему другу бы и приставал, раз так много вопросов.
Илья вздохнул.
И признался все же:
– Просто не хочу, чтобы тебе было больно потом. Чтобы история повторялась.
– Какая еще история?
– С твоим Вадимом.
Это имя часто звучало в моей голове. Но уже очень давно никто из моего окружения не произносил его вслух. Я даже замерла на какое-то время. А Илья продолжил тем временем:
– Ник… у него своеобразные отношения с девушками. Скажем так. Они постоянно вокруг него есть, но никогда надолго не задерживаются. Не цепляют его, что ли. Понятия не имею.
Я вспомнила, как Ник рассказывал мне про ту девушку, с которой сходится время от времени. И подумала – все ли Илья знает о своем друге? Или только то, что тот позволяет о себе знать?
– И ты думаешь, что я могу стать очередной?
Илья медленно кивнул.
– Ну, значит, ты ошибаешься, – взмахнула руками, и несчастный зайчик отлетел в сторону. Приземлился, благо, на кровать, а не куда-нибудь на подоконник, в один-единственный мой цветочный горшок, с фиалкой. – Больно мне нужно возиться с твоими друзьями. С чего ты вообще решил, что я с ним вожусь? Ты так уверенно вошел в комнату. Ты так делаешь только тогда, когда четко осознаешь свои цели.
– Да так. Просто.
– Что значит – так просто?
Он ведь совсем не умеет меня обманывать. Не понимаю, почему все еще пытается.
– То и значит. Наш многоуважаемый теперь уже общий знакомый написал мне сейчас. Поинтересовался, как ты относишься к тому, что тебе посвящают стихи. Захотел, скажем так, ответить на твое творчество, или как это называется в вашей литературной тусовке?
Сердце внутри запорхало трепетным мотыльком. Честное слово – никакой закат не смог бы так окрасить мои щеки, как приправленное радостью смущение.
Наверное, те художники из парка тоже посвящают друг другу свои картины.
Вслух я сказала совсем другое:
– Ну и что? Если ты вдруг решил, что это – знак внимания, то ты ошибся.
– И что же это тогда, Ника?
– Его очередное чудачество, – я пожала плечами. – Он рот не прикрывает, когда смеётся, и на встречи опаздывает на час. Ему нужно делать что-то, чтобы выделяться. Написать своё стихотворение в ответ на моё – еще один способ проявить эксцентричность.
Мне раньше никогда не посвящали стихов.
Кажется, в наше время о таком уже и не мечтают.
– Как тонко ты научилась чувствовать психологию других людей. – И в словах – ни капли восхищения.
И все-таки интересно, почему Ник не передал это стихотворение мне напрямую. Зачем было осведомлять Илью? Чтобы в случае чего снять с себя все обвинения? Мол, Илья знал, так что это он виноват, если вдруг его сестра…
А что я?
Сочиню себе что-нибудь лишнее?
– Как тонко ты научился выделять время на семью. У меня дела, Илья. Отстань, пожалуйста.
Очень занята —
жду мгновения, когда прочитаю посвященные мне строчки.
***
Запутался неба плащ
в ветках колючих ив.
Я клялся тогда молчать –
Решаюсь на рецидив.
Спускаюсь к большой воде,
маленький человек.
Руки тяну к звезде.
Вздрогнула кожа век.
И – я открываю глаза
и отхожу ото сна.
Так расцветают слова.
Ника –
значит весна.
***
Итак, в следующий раз мы с Пашкой встретились лишь в субботу.
В этот раз я вновь пришла на встречу безыдейно – не было настроения что-либо придумывать. Еще и погода к пяти вечера, нашим любимым, из солнечной вдруг превратилась в пасмурную. Подул холодный ветер, загуляли по небу тучки – словно стадо серых овечек пришло пастись над нашим городом. Серое над серым. Так что я надела обычные джинсы и большую футболку, которую пару лет назад подарил мне Илья. По той самой причине, что она была ему маленькой. Еще я немного посеребрила веки. Чтобы среди этих овечек сойти за свою – такую же кудрявую и бледную.
Соскучиться по Пашке я не успела.
Смею предположить, почему меня так зацепил этот момент – он будто может стать подтверждением кое-какой закономерности.
Есть определенное место. Определенное время. И определенное настроение. В рамках этих условий вы – ты и твой человек – вдруг одномоментно сближаетесь, общаетесь на равных, будто знакомы как минимум лет семьсот и видитесь хотя бы раз в два дня; вы открываете друг другу свою душу. Слова выходят легко, как будто ты – долго-долго зревший плод, к которому стоит лишь прикоснуться, и слова, точно семена, устремятся прочь. Нет страха сказать что-то лишнее. Все, что будет произнесено при этих условиях, будет «то».
А потом мир меняется.
Заканчивается вечер, один-единственный в вашей жизни. Или остаются позади стены учебного заведения. Или в жизни происходит нечто, с этим человеком не связанное, но поменявшее твой взгляд в целом.
И вы отдаляетесь.
Появляется неловкое смущение. Вы начинаете отворачиваться друг от друга, чтобы случайно взглядом не пересечься… И вот эта черта… Ее сложно заметить, но она есть. Вы перешагнули её, и теперь – чужие друг другу люди. Почти чужие люди, на крайний случай.
Непонятно, наверное, объяснила. Мне кажется, каждый сам должен это прочувствовать, на личном опыте. Много раз, очень много раз. Один отдалившийся человек за другим…
Не могу сказать, что мне теперь Пашка – чужой человек. Но я не чувствую ту открытость, что была между нами, когда мы вместе сидели на занятиях. Или разбирали домашки. Может, эта открытость вернется, как начнется новый курс, уже второй наш совместный. Но, может, и нет. Даже если в точности воспроизвести место и попытаться как-то подогнать настроение, – время-то в любом случае будет другим.
Человек дается нам на определенное время.
Как и мы ему.
От нескольких секунд – когда вы встретились взглядом на остановке в ожидании автобуса и обменялись улыбками, отчего настроение, что с утра было невыносимо гадким, чуть-чуть приподнялось.
До нескольких лет. Или даже десятков лет. Когда вместе вы испытали множество радостных моментов и пережили целое скопище событий. А потом нечто разлучило вас. Начиная от банальной усталости или необдуманного слова, заканчивая… заканчивая.
Я буду рядом, пока я буду тебе нужна.
Или как-то так.
А ты в ответ будешь рядом, пока нужен мне.
Это самый простой закон на свете. Но, даже осознав его, я пока не научилась с ним мириться. Мне безумно страшно, что человек из моего близкого окружения уйдет однажды, а обратно не вернется. Я готова цепляться за него до последнего. И совершать всякие глупости, лишь бы его удержать.
Понимаю, что если человек ушел, то это правильно, лучше для меня же самой. Но не могу это принять и смириться.
Боюсь.
Вечно всего боюсь.
– А что ты думаешь насчет цветов?
Вот таким был первый вопрос, который Пашка решил обсудить во время второй нашей внеинститутской встречи.
В отличие от серенькой меня, Пашка и сегодня принарядился. На нем была новая рубашка, полосатая, оранжево-красно-сине-зеленая, весьма себе симпатичная. Прекрасно сочеталась и с его темными волосами, и с карими глазами, по ободку которых проходит полупрозрачный зеленый ободок, точно болотная тина.
Мы прошли мимо цветочной лавки, оформленной под дерево. Наверное, именно она и вдохновила Пашку на подобные вопросы.
Но на всякий случай я уточнила:
– В принципе?
– Насчет тех, которые дарят. Букеты.
Я люблю искать во всем второе дно. Так что и Пашкин вопрос сразу заставил меня волноваться. Он же не для того это спрашивает, чтобы вот так вот вдруг взять и подарить мне букет? Как я его понесу? Да и с чего бы Пашке вообще дарить мне что-либо…
Он подождал пару секунд, – пока я волнуюсь, и, так и не получив никакого продолжения беседы, поделился сам:
– Я смысла в букетах не вижу. Два дня, три, от силы неделя – и в мусорное ведро.
Ладно.
Похоже, все-таки ничего Пашка мне дарить не собирается.
– Ну… – протянула я. Вообще говоря, я была не настолько категоричной, в чем, задумавшись на мгновение, решила все же признаться. – Я думаю, что почему бы и нет. Приходишь на праздник к кому-нибудь, даришь цветы. Красиво, радуют глаз. Ничто не вечно. Это же не значит, что ничего не имеет смысла.
– Если уж так хочется подарить цветы, – Пашка покосился на меня, как на дурочку несмышленую, – есть прекрасная альтернатива – дарить живые, в горшках. Еще долгое время будут о тебе напоминать.
Он абсолютно ничего не понимает в романтике, это стало ясно, как день.
– Во-первых, – а я-то уж, конечно, шарила. – Не каждый цветок в горшке можно подарить. Розочки – возможно, да. Но они в квартирах не любят расти почему-то. А какая-нибудь драцена? – У нас дома когда-то была эта миниатюрная пальма, а больше названий приличных комнатных растений я и не знала. Фиалки не в счет. – Она уж точно для подарка не сгодится. Во-вторых, прежде, чем дарить нечто подобное, надо удостовериться, что человеку не лень… то есть, конечно, что у человека есть возможность еще долгое время заботиться об этом твоем цветке, тратить на него свои ресурсы. Не такая, конечно, ответственность, как с животными, и тем не менее.