Иногда скажу какую-нибудь глупость или решусь на поступок, на который бы не решилась в здравом уме. И где-то внутри себя оправдываю это опытом, который получу в итоге – и который пригодится мне в творчестве. Чаще всего, правда, случается так, что опыт никаким образом не пригождается, а я жалею потом, что вообще решилась во все это ввязаться.
Кто-то достаточно смелый, чтобы признаваться другим, а мне бы найти смелость самой себе признаться – из волнующих событий было еще одно. Ник.
Он написал – я возвращаюсь, и я подумала, ну и черт бы с тобой, делай что тебе угодно, меня это никак не должно волновать. Но вчера, то есть спустя двое суток после этого сообщения (отоспался?), пришло следующее:
«можем наконец по-нормальному встретиться и погулять».
Брошусь ли я – помнится, задавалась вопросом, – так вот, я брошусь.
***
Были и приятные новости во всей этой кутерьме.
Следующим утром я проснулась поздно, если этот насильственный подъем можно назвать пробуждением. Пошла пить кофе, в голове крутилось – день испорчен, и так всегда, когда не высыпаюсь… И там, уже на кухне, меня настигла Полинка: она оживила нашу общую беседу своим сообщением. Бабушка выздоравливает. Из больницы ее уже выписали, хоть и на строгий постельный режим. Полинкина семья еще немного побудет рядом, наблюдая и ухаживая, но до конца лета все точно нормализуется.
Мы с Олей бросились наперебой ее поздравлять. И напоздравлялись аж до того, что после обеда решили созвониться, чтобы обсудить последние новости.
Пашка молчал. И Ник тоже – его время придет чуть позже.
Целый день я вновь была предоставлена сама себе. Впрочем, непрочитанных книг у меня по-прежнему оставалось много… Взялась за подростковый роман. И как же так получается? У тебя, всей такой необычной (и прикольной – цитата Ильи) в жизни не происходит ничего захватывающего. Зато героиня, которую представляли совершенно невыдающейся и даже скучной, ввязывается в воодушевляющие приключения… Я явно делаю что-то не так.
Сначала слово дали Полинке. Она не стала подробно распространяться о бабушкином диагнозе – все-таки, думаю, это слишком личное и касается лишь их семьи. Зато поделилась нелепыми случаями, которые успели с ней произойти. Говорит, в больницу не хотели пускать – очень уж охране не понравились провода ее наушников…
Так удивительно. Чем старше человек, тем меньше уверенности, что он освободится от очередной болезни. Я рада за Полинку, но каждый раз мне еще и становится грустно за себя. Слишком рано наступил тот момент, когда моя бабушка проиграла. Боролась так упорно, а потом, холодным декабрьским утром, мама разбудила меня и сказала, что бабушки больше нет.
До того самого момента думалось – вот я стану взрослой, и найду себе кого-нибудь достойного, и издам сборничек своих стихов, и мы приедем к бабушке в гости, и она скажет, что ни разу во мне не сомневалась, ни единой секунды. А теперь приезжать – некуда. Не перед кем быть внучкой, хрупкой и ранимой.
И все-таки на созвоне говорила в основном Оля – как и всегда, когда мы собираемся втроем. У Оли-то с приключениями дела обстоят нормально, по законам логики. Интересная Оля – интересные истории. Ей либо самой пора за перо браться, либо в срочном порядке надо искать кого-то, кто сможет достаточно полно описывать ее жизнь. Потому что у меня, например, никогда не получается подобрать слов даже для того, чтобы ее истории пересказать; не говоря уж о том, чтобы преподнести свои собственные.
Много там чего было, а уж с историй про котов ее мамы мы вообще хохотали до упаду, мгновенно позабыв обо всех беспокоящих нас вещах. Оля когда-то принесла их с улицы, брата (черного котика) и сестру (у нее шерсть белая с черными вкраплениями, как у барса), и это были самые гордые и непоколебимые коты, про которых мне когда-то доводилось слушать. Людей заставляли ходить по струночке.
А еще она познакомилась с мальчиком.
Точнее, так. Они ехали в одном автобусе из одного и того же пункта отправления в один и тот же пункт назначения по дороге Оли домой. И вообще это он с ней познакомился. Приметил с самого начала, когда влетел в автобус за две минуты до отправления. И нагло занял свободное место слева от нее, что ей очень не понравилось. Ибо эту поездку Оля хотела провести в одиночестве.
Он оказался нашим ровесником – тоже закончил первый курс.
Правда, учился в авиационном институте. На инженера-технолога. А вообще папа у него пилот, и в принципе весь отцовский род связан с самолётами – тётя работает стюардессой, вечно шлёт фотографии с южных стран, дедушка когда-то на кукурузнике обрабатывал поля. А мама очень любит путешествовать, правда, воздуху предпочитает железные дороги. Но, как мы помним, далеко не уедешь на поезде…
Когда они покидали город, Оля про себя отметила, как завораживающе отражаются облака в стеклянных окнах высотки – близился закат. А он придвинулся ближе к ней и сказал вслух – смотри, как красиво, показывая на те самые отражения.
Оля думала, что той легкой, но совсем ничего не значащей беседой все и закончится. Так что даже с нами не стала ей делиться. Однако они встретились вновь – уже на следующий день. Парень обрадовался Оле, как родной; зато она сделала вид, что видит его впервые, и вообще они шли в магазин вместе с мамой. Однако мама Оли уделила парню куда больше внимания. Спросила у Оли, знакомы ли они, и тот, довольный, тут же оказался рядом, будто кто-то его приглашал.
Звали его Костей.
В автобусе Оля не успела спросить, как его зовут. Зато в их вторую встречу он прежде всего назвался. И только потом уже заявил, что они с Олей, дескать, старые друзья-студенты.
Оля, во-первых, была еще молода, для старого-то друга. Во-вторых, с подобными личностями дружбы не водила.
А потом выяснилось, что им нужно в один супермаркет (хотя что-то подсказывало Оле, что Костя несколько перестроил свои планы, стоило им пересечься). И как-то так всё закрутилось и завертелось, что они до сих пор продолжают видеться каждый день.
Он высокий и широкоплечий, волосы светлые и мягкие – такие завиваются, стоит слегка отрасти. Мы с Полинкой синхронно поинтересовались, откуда настолько любопытные тактильные оценки, но Оля ничего не ответила и вообще засмущалась, хотя обычно отшучивается.
Жизнь у девчонок налаживалась, и я подумала – а вдруг налаживается и у меня? Если в какой-то период жизненного пути мы с ними соприкоснулись, то и тренд развития у нас сейчас общий: одновременно достигаем успеха и идем на спад. Всё налаживается, а мелкие неприятности – это чтобы не расслаблялась. Где-то я читала, что после пяти приятных событий должно происходить одно неприятное, таков закон, иначе теряется вкус жизни.
Столько всего хорошего происходит, решила я, а потом, уже после нашего разговора, по привычке проверила соцсети. И обнаружила то, чего никогда уже не надеялась увидеть (но когда-то – очень хотела).
Вадим написал. Прежний мой человек.
У него даже аватарка была прежняя. Черно-белая фотография, он на фоне кустов сирени, держит цветущую ветку – показывал мне, как надо позировать. А лицо скептичное-скептичное, чтобы ни у кого и мысли не возникло, что Вадим занимается подобными демонстрациями всерьез.
Прошлая весна.
Моя аватарка – с того же дня, только я стою в профиль, тогда еще длинные волосы собраны в пучок, развевается на ветру нежное белое платье, я тогда надела его в первый и последний раз. Кусты сирени уходят вдаль, цивилизации совсем не видно, и я уже не я, а героиня викторианского романа, Элизабет Беннет, не меньше.
Вадим говорил – слишком печальная. Потом он остался в прежней жизни, а радостнее я так и не стала.
Теперь зачем-то вернулся.
Звал гулять.
Так и написал – Ника, пойдем гулять по-настоящему, намекая на те несколько минут, что мы шли рядом по дороге от супермаркета до моего подъезда. Я зажмурилась в первое мгновение – думала, это сообщение принесет мне боль, и приготовилась заранее.
Но сердце осталось спокойным, и я открыла глаза.
Не нашлось места для боли. Лишь для удивления и, может, светлой скорби – «спасибо за то, что случилось», но никак не «мне так жаль, что этого больше не повторится».
Море высохло.
Я теперь была свободна.
Перестало болеть нечто внутри при упоминании Вадима. Нашелся новый кандидат, который любезно предоставил себя на эту роль – того, от кого всё внутри будет болеть.
Одно сменяет другое.
Когда-нибудь я с головой уйду в работу и творчество, и, клянусь, перестану так сильно зависеть от людей.
***
– Ни-ку-ся.
Тон торжественный, а сокращение моего несчастного имени весьма ужасное. Хотя это еще что. Когда-то мама называла меня Николеттой – уж не знаю, насколько глубокие бездны сознания ей пришлось покорить. Илья смеялся, как не в себя. Ходил потом, переспрашивал – «Не клюёт ли это?». А я ужасно злилась и спрашивала, кого, в конце концов, он подразумевает под «этим».
А он ещё и говорит – фантазия у меня плохая, не то что твоя. При том что я до таких изощренных издевательств ни в жизнь не додумаюсь.
– Да, мам.
Как будто пришла на поклон.
– Глянь в твоих табличках, есть ли кто-то у меня кто-то в конце недели, с четверга по воскресенье.
Сегодня был понедельник.
Я послушно открыла телефон – все-таки личный секретарь. И уже через несколько секунд сообщила, что есть пока что лишь один человек (точнее, маленький человечек) – на пятницу. Всё лето расписание занятий у маминых воспитанников плавало, особенно во второй половине недели – дачи, поездки, слишком жарко, слишком дождливо, чересчур хочется поиграть на детской площадке. Мама постоянно жаловалась на отсутствие дисциплины.
– Попробуй перенести на другой день. Конечно, очень искренне извинись. И на эти числа никого не записывай.
– А что такое?
– Ну, дочка, – мама улыбнулась, и лучики побежали из уголков глаз. Помню, с детства мечтала о такой же улыбке – но так тепло улыбаться не научилась до сих пор. – Я ведь обещала тебе путешествие.
Меж тем, путешествия я устраивала сама себе.
Прямо сейчас, натягивая босоножки возле входной двери. Это мама еще вовремя успела меня словить. Минута, и я бы на крыльях воодушевления летела по улице.
– Правда? – отреагировала наконец. – И куда отправляемся?
– Далеко не получится, слишком долго думали. Но на озера съездим, мне посоветовали хорошую базу отдыха. Тут недалеко, пять часов на машине… Итак, – сказала мама строго, даже пальчиком покачала, – всех, кто будет записываться, предупреждай – у меня отпуск. У нас!
– А Илью возьмем?
Я покосилась на экран телефона. Уже опаздываю. Слишком долго собиралась… Конечно, мне хотелось обсудить с мамой предстоящий (!) отпуск (!), и все же на повестке дня было куда более актуальное событие…
– Куда это вы там собрались меня не брать?
Конечно, он слышал чуточку больше, чем мой последний вопрос. Однако – очень хочется на это надеяться – специально отвлек мамино внимание, чтобы я наконец-то смогла уйти.
– Всем пока! – И молниеносно перескочила порог.
Интересно, знает ли все-таки Илья, куда я иду, или нет?
Ступеньки перескакивала через одну, хотя я вообще не любитель подобных рисков, все время боюсь сломать ногу.
Кнопка выхода маячила в подъездном полумраке зеленым колдовским огнём, а в ответ на нажатие пискнула, как птенчик, который только вылупился из гнезда. Я толкнула дверь плечом, для пущей надежности… и едва не убила человека, который стоял с наружной стороны. Мы прыгнули в разные стороны, одновременно. Он едва не свалился с лестницы, я почти запнулась о порожек.
– Ой! Простите, пожалуйста. Я не хотела.
– Извините, что испугал!
Собрались как-то два вежливых человека.
Напротив меня стоял парень, мой ровесник, в красивой апельсиновой рубашке. Мой Илья бы под пулей такую не надел. Он придерживал подъездную дверь – и продолжил это делать, когда я уже покинула подъезд. Наверное, боялся, что дверь захлопнется, а очередного ее открытия он уже не перенесет.
– Нет, – сердце училось заново биться в нормальном темпе, я ведь и правда испугалась. – Правда, простите, я спешила, поэтому не подумала…
– Правда ничего страшного. Буду знать. Мне часто прилетает дверьми, а я все никак… Подожди-ка, я вас помню.
Я только сейчас внимательнее всмотрелась в его лицо. И правда, знакомое. Рыжие веснушки на загорелом лице, темно-русые волосы с легкой волной, четко очерченные губы.
– В июне или июле виделись, – пояснил он. – Вы ко мне подходили жаловаться, что через брата договорились встретиться с каким-то парнем, а он всё никак не приходит. Встретились?
И правда. Было дело. Очередное мгновение моего позора. Удивительно, что я не узнала его сразу же – успела бы сбежать, чтобы окружающие лишний раз не напоминали мне о моих промахах.
А ведь всего полтора месяца прошло. Полтора месяца с того дня, когда я понятия не имела, как выглядит Ник, и до того момента, когда я, несмотря на всё его пренебрежительное отношение…
– Встретилась, – ответила кратко. – А вы девушку ждали. Дождались?
– Дождался.
– Насколько помню, вы в тот момент стояли у другого подъезда.
– Да, как я уже говорил, у меня такое хобби – вставать под дверь и ждать, когда она откроется. Хочу, чтобы на каждой подъездной двери осталась вмятина от моего твердого лба.
А день сегодня чудесный-чудесный. Тепло, но не жарко, и на небе – фактурные облака, будто бы сделаны из синтепона, зарыться бы в них руками… Воздух несёт сладковатый древесный привкус, хочется лизнуть его, как карамель. Листья на деревьях покрыты дымкой из серебра.
Я фыркнула. И зачем-то рассказала:
– Помню, в детстве вычитала такое подъездное гадание. Встать в лифт и ждать, когда его вызовут. Если он поедет вверх, это да, а если вниз – нет. Но ни разу так и не попробовала.
Этот парень оказался плодотворной почвой для взращивания моих болтологий. Выходит, не повезло дважды: сначала получил дверью, потом – порцию рассуждений. Бывают же люди, рядом с которыми развязывается язык.
– В таком случае, я бы спросил – попытаются ли меня сегодня прихлопнуть? И вместе с лифтом завис на первом этаже, для однозначности ответа. Иначе бы мы не пересеклись.
Я не нашла, что на это сказать. Но, кажется, это все-таки был флирт? А как же девушка?
– А вы, кажется, все-таки запутались в подъездах? Вам подсказать, куда идти?
– Сейчас у меня другие дела. Просто так совпало, что они все время сосредоточены на вашем доме, – он пожал плечами.
Точно. Я бросила взгляд на экран телефона, который продолжала сжимать в руках. Как же сильно я все-таки опаздываю. Не так сильно, как Ник на нашу первую встречу, но правило пятнадцати минут сегодня точно нарушу.
– Тогда удачи вам в ваших делах. На самом деле, я опаздываю.
– И тебе удачи. Думаю, после всего, что между нами было… Кажется, можно уже на ты. Спасибо, что выделила время. Выглядишь здорово.
– Ну спасибо.
И покраснела.
Я так старалась сегодня выглядеть здорово, что даже волосы уложила на бигуди, которыми не пользовалась, наверное, со средней школы – хотела убрать пушистость и сделать волну более мягкой. В шкафу нашла белые джинсовые шорты, лежавшие там с таких же древних времен, а вот футболку взяла новую – сиреневую в черную полоску, типа тельняшки. Мне казалось, я буду неплохо сочетаться и с небом, и с зеленью, и с серыми домами. И мне действительно хотелось, чтобы это заметили. Точнее, заметил – тот, к кому я иду.
Еще и неудобные босоножки нацепила, белые – они всегда натирают мне мизинец, причем левый.
Я проскользнула мимо собеседника – и, сбежав со ступенек, зачем-то обернулась. Он продолжал держать подъездную дверь и делал это с такой торжественностью, с которой, подозреваю, Атлант не держит небесный свод.
Заметив слежку, махнул рукой, как будто прощался. И только потом шагнул внутрь.
Кровожадно закрылся подъезд. Он каждый раз закрывается так, будто собирается переварить всех вошедших. Днем еще ничего, а вот зимними-осенними вечерами в подъезде постоянно перегорают лампы, и приходится пробираться сквозь полную темноту. Тогда действительно страшно.
Жалко, конечно, что мы не смогли поговорить подольше.
Внезапный знакомый Оли на второй встрече уже представился. А мой нет, и это значит, что он не собирается продолжать со мной общение. А если бы даже и не собирался… У него есть девушка, а я вообще прямо сейчас иду на первую настоящую встречу с Ником. Считайте, свидание. Не знаю, как так получилось, но он предложил, и я согласилась.
Все не то свидания, не то встречи, на которых мне повезло побывать этим летом, начинались в одном и том же месте – возле моего института. Конечно, его, такой белокаменный, тяжело не заметить. Уверенно стоит, с четырех сторон скрытый многоэтажками.
Сколько раз я побывала здесь этим летом? Оно у меня началось с опозданием, и тем не менее.
Так странно проходить мимо места своей учебы, когда тебе не надо заходить внутрь. Чувствуется в сердце какая-то тоска, и тем она явственнее, чем ближе осень. Скоро я сюда вернусь и скучать перестану. Но сейчас – на окнах такие родные белые занавески, и сердце чуть-чуть замирает. Я теперь тоже буду ходить в белом, чтобы с ними сливаться и оставаться незаметной…
Я не опоздала.
Зато Ник написал, уже когда я была почти на месте, что задерживается. Никак не победит кое-какие документы. Государственные электронные сервисы сошли с ума, с ними не в силах разобраться даже гении-программисты, так что уж говорить о простых обывателях.
Я ждала его, сидя на лавочке в гордом одиночестве. Подставляла лицо августовским солнечным лучам – ведь сгорю, более чем уверена.
Он пришел минут через тридцать после назначенного срока, уже когда я начинала засыпать, побеждённая теплом.
– Ника, привет, – и остановился напротив, загораживая свет. – Рад, что в этот раз ты не стала брать с собой семью.
Не успели встретиться, а он уже язвит.
– А я рада, что ты рад. Привет, Ник.
Мы неловко обнялись – я даже не успела почувствовать его тепло, что уж о трепетании говорить – и застыли друг напротив друга, не зная, что еще такого можем сказать.
Оделся он не так ярко, как прежде: джинсовые шорты, бежева футболка. Ни браслетов, ни кулона, к которому я когда-то проявила так много внимания. Видимо, и правда был занят, собирался на ходу. Светлые волосы спустились к лопаткам. Быстро растут. Быстрее моих. На глазах – темные очки, через которые так сложно разглядеть радужку, и я даже начала сомневаться, действительно ли глаза у него зеленые, как я помню?
Я солнечные очки не стала надевать, постеснялась.
Душу отчего-то охватило сомнение.
С момента нашей предыдущей встречи произошло уже столько виртуальных диалогов, а если точнее – то попыток диалогов, что я даже не знала, как следует себя вести. И в принципе не понимала смысл этой прогулки. Пока сидела на этой лавке, сто раз успела пожалеть, что в принципе согласилась куда-либо идти.
– Куда пойдем? – спросил он.
– Мне неважно.
Ник колебался недолго:
– Тогда зайдем возьмем попить.
И я только сейчас поняла – он ведь даже не извинился за то, что опоздал. Как и в прошлый раз. Это, видимо, врожденная особенность; и на каждую следующую встречу он будет точно так же опаздывать, а я – точно так же буду его ждать.
До ближайшего более-менее приличного супермаркета было минут десять пути, мы с девчонками часто ходили в него во время обеденного перерыва. Так что путь я знала прекрасно.
– Ну что ж, Ника. На тебе всё еще висит долг с нашей первой встречи.
Мне казалось, будто он только физически находится здесь, а душа его сейчас парит где-то далеко от меня, как минимум, в облаках.
– Это какой?
– Я много чего о себе рассказал. А ты всё время молчала.
– Ты спрашивал у меня, злопамятна ли я. Или что-то в таком духе. Выходит, ты и сам злопамятен. – Мы затормозили рядом с пешеходным переходом и одновременно покосились друг на друга. Теперь Ник стоял ко мне в три четверти, и я заметила, как длинные ресницы касаются поверхности стекол.
– Выходит, так, – не стал спорить он. – Ну, давай.
Светофор запищал, и мы в ускоренном темпе пошли через дорогу. Сквозь тяжелое дыхание я заметила:
– Я не знаю, что именно тебе интересно услышать. Ты можешь спрашивать, а я буду отвечать.
– Такое ощущение, что я уже это слышал.
– Наверное, не со мной…
Ник согласился вновь:
– Скорее всего.
Мне вдруг захотелось спросить – гулял ли он с какой-нибудь девушкой тем днем, когда мы с Ильей встретили его в парке. Но я не спросила. Даже если гулял, вряд ли помнит вплоть до даты. Даже если помнит, вряд ли я обрадуюсь ответу.
Несколько секунд молчания. Я могла бы задать вопрос самой себе – отчего же в первую нашу встречу общаться с Ником было куда проще? Но не стану, потому что прекрасно знаю ответ.
Может, было бы лучше, если бы мы остались друг для друга знакомыми одного дня?
Пожалуй, не самой глупой идеей было все-таки выложить то объявление о поиске мотоциклиста (на что в июне мне смелости не хватило). Слишком сильно меня отягощает мысль о дружбе Ника с Ильёй. Может, только из-за брата он и продолжает до сих пор со мной общаться.
– Давай с самого начала, – предложил Ник.
– С самого начала? Это как? С имен?
– Если ты считаешь нужным напомнить мне своё имя, то пожалуйста.
Мне хотелось обсудить его стихотворения, зачитанные до дыр, и песню, заслушанную до аккорда. Еще я бы поговорила о небе с его рельефными облаками и пении удивительной птички – мелодичное чирикание и яркий росчерк в конце. Мне хотелось замолвить слово о цветных буквах и о словах, которые сливаются в необычайной красоты картину. Чуть-чуть приоткрыть ему душу, как тогда, среди пионов. И, конце концов, настолько погрузиться во всю эту лирику, чтобы заговорить о чувствах.
– Меня зовут Вероника, – и я протянула ему ладонь. Ник принял рукопожатие: у него ладонь была шире и длиннее моей, пальцы тонкие, с аккуратными ногтями. Я сжала ее на краткое мгновение, прежде чем отпустить. Холодная, хотя на улице тепло. – Я родилась седьмого ноября, спустя полтора года с того момента, как появился на свет Илья.
Трепещет. Едва заметно, но трепещет.
– Выходит, ты скорпион, – заметил Ник. Хотя по его лицу было видно, что он совсем не ожидал таких откровений.
– Выходит, так. Ранимые души.
– Скорее, ранящие.
Я продолжила:
– Наш папа – электроэнергетик. Заведует подстанцией неподалеку от города. Работа нервная… Особенно летом, когда грозы.
– Это лето было небогатым на грозы.
– И хорошо. В детстве мы с Ильей не знали, чего бояться больше – грохота и вспышек за окном или папы, который нервно ходит по квартире с телефоном, а потом едет через все эти природные аномалии. А мама у нас логопед. Хотя вообще у нее филологическое образование, она училась в вашем универе на гуманитарном факультете.
– Сменила квалификацию?
– Говорит, в те времена, когда она закончила учиться, необходимость в лингвистах была невеликой.
Из-за поворота появился супермаркет. Ну вот, тридцать секунд, и придём. Шустро.
– А Илью ты уже знаешь. Все время со мной нянчился, забирал после уроков, когда я еще в началке училась.
– Видимо, это было до того момента, как я перевелся к вам.
– Илья в пятом классе ушел в вашу гимназию, а я в своей школе осталась до конца… Не такая умная. Так что с четвертого класса я самостоятельно постигала это искусство – возвращаться домой. Жалко было его гонять, он вечно умудрялся посещать кучу кружков.
Когда мы заходили внутрь, Ник придержал дверь, пропуская меня вперёд. Манеры, понимаете. Все-таки иногда Ник о них вспоминает.
– Нам туда, – он указал пальцем на бесконечные ряды бутылок и коробок. А затем поделился: – У меня тоже есть старший брат. Не помню, говорил об этом или нет.
– Тоже вместо родителей был?
Едва я успела согреться, как нас окутала магазинная прохлада, и я в очередной раз пожалела, что не взяла с собой одежды теплее.
Ник помотал головой.
– У нас разница почти в одиннадцать лет. Так что интересами мы мало когда совпадали. Он рано появился у родителей, возиться с ним было некогда, и они приучили его к самостоятельности. И, видимо, им очень понравился самостоятельный ребенок, так что они решили сделать второго. Я у матери был весь июль. Она из бухгалтера переквалифицировалась в психолога, покоряет теперь столицу. Уже почти два года.
– Скучаешь?
– Обычно это дети уезжают, когда поступают в шарагу.
Думаю, он все-таки скучает. Только самому себе в этом не признается. Рано стал самостоятельным, если вспомнить нашу первую встречу. Он тогда говорил, что живет в квартире один с семнадцати? Или даже с шестнадцати?
Не представляю, какого это – когда в один день между тобой и родным человеком устанавливается расстояние в сотни, а то и тысячи километров. Когда вы видитесь в лучшем случае раз в сезон. Ты становишься сам себе на уме, обретаешь свободу, о которой раньше мог только мечтать, но выдерживаешь ли ты груз ответственности, который свобода обязательно несет вместе с собой?
Пожалуй, внутри Ник куда взрослее и меня, и даже Ильи.
Я думала, он остановится на обычной воде, однако Ник оказался куда изощреннее. И выбрал клубничный молочный коктейль. Литровую коробку.
– Ты будешь что-нибудь?
– Прохладительные напитки? Точно нет. Если бы что и взяла, то теплое. Не очень-то жарко на улице, или уже вечереет…
Ник раздосадовано вздохнул, весь такой жаркий. И мы отправились на кассу.
Теперь у Ника было целых два щита, с помощью которых он мог от меня обороняться – очки и ярко-розовая коробка.
– Куда теперь? – спросила я.
Он с треском открутил крышку, сделал несколько глотков прямо из коробки и только потом ответил:
– Ну-у, давай подумаем. – Ник поднял голову к небу, вздохнул. – Если тебе не лень и ты никуда не спешишь, можем посмотреть на кроликов. Но здесь далеко идти, минут сорок, как минимум.
– А тебе не лень?
– Мне – нет.
– Ладно, пойдем.
– Ладно… – Ник расправил руки в стороны, потягивая спину. – Целых сорок минут пыток, в течение которых такой злой Ник будет выведывать у несчастной Нички информацию.
– Может, это ты несчастный? – я недобро покосилась на Ника.
– Нет, я ведь сам позвал тебя гулять.
По доброй ли воле? Или чтобы отвязалась наконец?
А вечер и вправду приближался. Готовясь к прощанию, солнце залило весь наш город таким ярким цветом, что он стал выглядеть слишком непривычно – будто был локацией, в которой разворачивается действие компьютерной игры. Четко вырисовывались контуры, а тени казались огромными и темными, как карикатуры.
Мне так сильно захотелось запечатлеть эту нереальность на камеру, но я не рискнула делать фотографии при Нике. Почему-то подумала, что он будет надо мной смеяться.
– А как у тебя с отношениями? – спросил Ник, пока я озиралась по сторонам.
– А как должно быть?
– Как-то, думаю, наверняка было.
И вот что еще удивительно – за всю прогулку я не встретила никого из своих знакомых, да и Ник тоже ни с кем не здоровался (или делал это незаметно для меня). Может, вселенная придумала именно для нас очередной мир? Чтобы этот вечер состоялся наконец. Значит, он очень важен, а я все равно продолжаю думать о таких мелочах, как надвигающаяся прохлада и мозоль на левой ноге.
– Разве Илья ничего не рассказывал? Так, мимоходом.
– Он не из тех, кто любит посплетничать. Даже о себе ничего не рассказывает, – Ник закатил глаза.
– А ты из тех?
– Если ты про то, что я люблю поговорить о себе – да, я люблю… Но в случае с тобой это еще и вынужденная мера, потому что сама ты рассказывать ничего не хочешь.
Мы свернули на незнакомые мне улицы, хотя только что были среди знакомых, и это в очередной раз подтвердило мои догадки. Если не параллельная вселенная, то хотя бы новое пространство, созданное на некоторое время, обеспечило нам этот вечер.
– Ну, были, – ответила я наконец.
– Много?
Мне показалось, что он хочет взять меня на слабо или подловить на обмане – хотя, подозреваю, я просто-напросто поддалась на провокацию.
– Одни, но долгие.
– Точно. – На лице Ника проявилось такое озарение, будто только что он понял секрет, как же создаются миры протяженностью в один вечер. – Ты говорила об этом… как о препятствии, которое мешает твоему лохматому другу поговорить с тобой начистоту… Как он там, кстати?
– У меня нет друзей-собак.
Ник рассмеялся:
– И правильно, ты, как настоящая ведьма, то есть женщина, наверняка дружишь с котами… – И на этом он решил оставить Пашку в покое. – А почему они прекратили своё существование? Те твои отношения.
Я вспомнила нашу с Вадимом последнюю встречу – мы пытались о чем-то говорить, но не находили общих тем.
– Переросли друг друга.
– Ну, а если менее поэтично? Кстати, почему из множества способов самовыразиться ты выбрала именно стихи?
– Нравится тебе в чужом грязном белье копаться, – заметила я. – Почему стихи – не знаю, но, если бы не они, мне было бы очень непросто. Утонула бы в собственных мыслях.
– Если бы не стихи, было бы что-то другое, – Ник пожал плечами. – Люди весьма адаптивны.
– Я пробовала много чего. И только стихи остались.
Ник зевнул, прикрывая рот ладонью.
– Сужу на личном опыте, и все же, несмотря на мою оригинальность, у подавляющего большинства он будет таким же. Всё это останется в стороне, точнее, так, перейдет в разряд приятных воспоминаний. И когда-нибудь ты с ностальгией попытаешься зарифмовать пару строчек, и у тебя даже сможет что-то получиться, но поэтический, скажем так, дух, который вдохновлял тебя творить изо дня в день, из месяца в месяц – он уже никогда не вернется. Появятся другие приоритеты.
Говорить с Ником о стихах оказалось так волнительно, что меня даже бросило в дрожь. Стихи, пожалуй, были самым откровенным, с чем я сталкивалась в своей жизни, и вкладывала я в них многое, так что внутри все бунтовало и двигалось.
Стихи.
Переживает ли так художник за свои картины? Гончар – за вазы?
– Я так не думаю. Если это дело – действительно твое, ты ему останешься верным. Могут быть перерывы, и весьма долгие, но ты к этому вернешься, рано или поздно. И всегда будешь возвращаться.
– Что значит – твое? Думаешь, на компьютере мистера бога есть папка, где он напротив каждых ФИО прописывает дело, которым должен заниматься человек? Как, интересно, выбирает? По родословной или с помощью функции «рандом»?
– Ты не хочешь разговаривать серьезно. – Я сложила руки на груди.
– Зато ты все возводишь в абсолют. – И он так выразительно покачал головой, будто хотел, чтобы мне стало стыдно. – У тебя были долгие перерывы в стихосложении? Реально долгие. Несколько лет?
– Полгода, – ответила я.
– Мало, – уверенно заявил Ник. – Чем больше проходит времени, тем сильнее ты убеждаешься, что такого уровня, как прежде, уже не достичь. И даже если что-то получится, это все будет не то, и сам ты уже так себе, и с фантазией проблемы, и мысли мелковаты. Раньше плавал среди дельфинов, теперь ловишь на крючок карасей, и те по пять сантиметров.