– Ника?
За последние десять минут монитор успел погаснуть. Взъерошенный Илья сидел на стуле, листая ленту новостей (в сети появился! ждём ещё одну собачку), и всё в комнате было нечетким очертанием, кроме его головы.
– Мне не спится.
– Чего это тебе не спится? – проворчал он. Но все-таки предложил: – Проходи, садись.
Одним-единственным движением он скинул вещи с кровати на спинку стула. И махнул рукой.
Никакой дополнительный источник света Илья не включил. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я с удивлением заметила, что комната куда более прибрана, чем обычно: бумаги лежат стопкой в углу, из свободно существующей одежды – лишь две футболки.
Он сел рядом со мной, сложив ноги, словно индийский монах.
– Ну рассказывай, капуста.
Надеюсь, темнота не помешала ему словить мой грозной взгляд.
– Лучше ты расскажи, как дела.
Илья почесал затылок.
– Да вот только что закончил помогать одному приятелю. В коде искал ошибки. Он, блин, гений во всем этом, но невнимательный до ужаса. Не знаю, как тебе объяснить. Сочиняет «Евгениев Онегиных» с ошибками и опечатками в каждой строчке. А сам их не видит.
– Глаз замыливается, – предложила я.
– Ну точно, – Илья вздохнул. – А у меня потом по ночам замыливается ж… зад… няя часть тела, когда я пытаюсь всё исправить, но ничего не сломать при этом.
– Так ты же… математик, – напомнила на всякий случай.
– Это совсем не значит, что я должен решать квадратные уравнения и больше ничего не делать. Ты случайно не хочешь попить чай? Проголодался слегка… Не хотел идти, вдруг всех вас разбужу. Но теперь вину можно будет спихнуть на тебя – скажу, ты гремела.
– Илья, вот ты взрослеешь, нет?
– Взрослею… К сожалению.
– Ладно, идем.
Впервые за долгое время я наблюдала за тем, как готовит Илья. А готовил он основательно. От хлеба откромсал ломоть в треть булки. Сверху уронил четверть пачки масла и кусок колбасы толщиной с два пальца.
– Ты не хочешь? – спросил Илья гостеприимно. Я помотала головой. Бывало в детстве, точно помню, бывало, что Илья меня подкармливал. Однако последние лет шесть мы с ним поменялись ролями.
Стоит заметить ради приличия, чайник Илья выключил сразу, как он по уровню шума превысил допустимый предел. Предел небудимости, который Илья выставил самостоятельно. Но объективно. По моему мнению…
Три – с горкой! – ложки сахара, и Илья опустился напротив меня. На стене горел ночник, и разглядеть радость на его лице было совсем нетрудно.
– Приятного аппетита, братик.
– И тебе приятно похлебать чай, сестричка. – И тут же пробурчал, как же наш дед Илья без этого: – И так худая, а еще на диетах сидишь…
Передо мной в самом деле стояла лишь кружка с чаем. Зеленый, с мелиссой и ромашкой, он уютным летом окутывал скромное пространство кухоньки.
– Я не сижу на диетах. Просто не голодна…
Он пожал плечами. И принялся уплетать бутерброд. Для его полного исчезновения потребовалось, наверное, секунд тридцать. Такому-то немаленькому мальчику надо бутербродов пять, а то и десять. Взять весь существующий в доме хлеб, всё масло и колбасу…
Ложечка ударялась о края чашки в безуспешных попытках размешать весь сахар, который вбухнул в чай Илья. Чтобы отвлечься от этого звука – только чтобы отвлечься! – я спросила:
– Как там, кстати, твои… приятели?
Звон прекратился. Илья оставил ложечку в покое, посмотрел на меня, приподнял брови:
– Мои мальчики? – Он покачал головой из стороны в сторону так безутешно, что мне тут же захотелось его стукнуть. – Ну, всё с тобой понятно, Ника. Поэтому, может, и не спишь? Думаешь о моих приятелях.
Может быть, и поэтому.
Полюбопытствовала:
– Поздравил уже с днем рождения?
– Я не из тех сентиментальных людей, которые держат палец над кнопкой, чтобы отправить кучу сердечек и звездочек ровно в полночь.
Это было правдой.
– Будете отмечать?
– Позже будем. Ника, – он вновь схватился за ложечку и принялся звенеть еще усерднее, как будто мне назло. – Я правда не думал, что он начнет тебе симпатизировать.
– Почему это? – Спорить со словами Ильи я не стала, потому что в этом не было никакого смысла.
– Ты вся такая… – Ложечка с грохотом упала на дно кружки, и я едва ли не сорвалась с места, чтобы ее словить:
– Разбудишь сейчас…
Илья покивал, будто я только что подтвердила его мысли.
– Ты вся такая… Правильная. Такая, ну, знаешь… Идеальная девочка. Сидишь дома, готовишь еду, читаешь книжки. Занимаешься образованием, следишь за опрятностью. Слишком хорошая для него.
– А он что? Уголовник-рецидивист?
Судя по его стихотворениям, не так уж я не права…
Илья сделал глоток чая, причмокнул. Слова, что ли, подбирал?
– Поделюсь с тобой немного своей философией. Для парней существует два типа девушек. Если не учитывать сестер… Первый – те, которые встречаются с их друзьями. И воспринимаются в качестве дополнений к этим самым друзьям. С ними, скажем так, можно поразговаривать и посмеяться, но ты понимаешь ясно, что это не твоя территория.
– А второй?
– А второй… Ну, ты пей чай, не стесняйся. Второй – девушки, рядом с которыми им хочется быть. Те, взаимодействия с которыми могут в будущем перерасти во что-то серьезное. Которые привлекают внешне и внутреннее. И колебаться начинает что-то, там… – он коснулся груди. – Девушки-друзья… Назовем их нулевым типом. Очень редким. Вы либо оба шарите в узконаправленной области, вам интересно обсуждать профессиональные интересы, и только их. Либо ты понимаешь, что такая, как она, никогда тебе не достанется, остается радоваться дружбе. Либо вы слишком разные, и это обмен опытом. Понимаете, что поубиваете друг друга, если попытаетесь быть вместе, но… любопытство есть, или, скорее даже, азарт. Почему Ник перед тобой такого джентльмена строит, я пока не понял. Видимо, разглядел что-то, к чему мы уже привыкли, а для него еще в новинку…
– А для его потенциальной девушки я слишком хорошая. В смысле правильная, а не в том, что красавица и хорошая собеседница.
Чай-то я пила, не стеснялась.
А вот разговор вызывал куда больше смущения. Один из тех редких разговоров, которые временами случаются между Ильей и мной. Они меня всегда смущают.
– Ника, ты красавица и хорошая собеседница. – Илья вздохнул и продолжил через мгновение: – Было это на первом курсе… Одна дама из-за него едва не сбросилась с крыши. Словили в последний момент, буквально. Не понимаю, что вы все в нем находите.
– А ты бы тоже хотел, чтобы из-за тебя прыгали? – не удержалась от колкости.
Откровения Ильи я испугалась. Но не удивилась. Не представляю себе, насколько нужно отчаяться, чтобы пойти на настолько отчаянный поступок. Но у каждого – жизнь своя, и судить кого-то я не в праве.
Илья цокнул.
– Он пробовал многое из того, о чем ты никогда даже не слышала, невинная моя овечка. У него… Ну хорошо, признаю, жизнь у него была не самой сладкой. Но иногда начинает казаться, что терять ему попросту нечего. И он ставит на кон всего себя.
Я не нашла, что на это ответить.
Смотрела в окно, на слабо сияющие звездочки. Дни с каждым днем всё короче. Если бы был конец июня, можно было бы сказать – скоро рассвет. Но сейчас – до рассвета еще несколько часов. Ничто не нарушает мрак, не препятствует разговорам.
– Вот поэтому у меня даже мысли не возникает коннектить с твоими подружками, – подытожил Илья.
– А ведь ты им нравишься, – призналась я.
– Обеим?
Мне вспомнилась Полина – и ее задумчивые взгляды, направленные на Илью, который любит заявиться на кухню во время наших посиделок.
Ответила, имея в виду Олю:
– Как минимум, одной.
– Но заметь, – Илья поднял вверх указательный палец. – Я им не улыбаюсь и на свиданки их не провожаю.
Ну да. Илья может придумывать что угодно, но на нашей последней встрече с Ником мы сначала обсуждали девушек, которые ему нравятся, а потом собачек, которые нет.
Когда мы встретимся в следующий раз?
Я так устала ждать. Зависать в состоянии неопределенности. Так хочу встретиться с ним наконец: то ли чтобы простить всё его невнимание, то ли чтобы оскорбиться раз и навсегда. Но увидеть уже наконец перед собой его глаза наглые.
– Я не на свиданку ходила, – я вздохнула. Не прошло и месяца, а ощущение такое, будто всё это было давным-давно. – Просто погулять. Я с одногруппником виделась.
Но Илья не сдавался:
– Я с ним поговорю по-мужски. Чтобы перестал тебе голову насиловать.
– Прямо-таки по-мужски?
– Объясню, что бывает с теми, кто обижает мою сестричку.
Чай закончился.
Я поднялась с места, поставила кружку в раковину. Терпеть не могу грязную посуду, мою сразу же после еды, даже если очень занята. Но сейчас совсем не хочется открывать воду – боюсь разрушить момент.
– Мы с ним уже и не общаемся, – заметила я, и прозвучало это куда эмоциональнее, чем хотелось. Голос задрожал, последние слова я произнесла тихо, почти неслышно. – Поздравлю, да и всё.
– Всё с тобой ясно, Ника. – Илья сказал это так, что сразу стало ясно – ничего-то я не поняла.
Объяснил бы, что ли. Но Илья решил хранить молчание.
– Спать пойдешь? – спросила, чтобы перевести тему.
– Нет, Ника. Тебя буду караулить от всяких бабаек и ещё своих приятелей, чтобы не украли. Встану за дверь, сольюсь с темнотой и дыхание задержку.
– Ну-ну, смеешься надо мной…
Хотя, может быть, Илья не смеялся.
Вернувшись в кровать, я уснула не сразу. Мне потребовалась пара минут, чтобы успокоиться, уложить под голову крыску, перевернуться на бок, обнять одеяло. Когда все было готово, я коснулась прохладной стены – и пальцем нарисовала цветок сирени с пятью лепестками. В детстве я их вдоволь наелась. Но, стоило повзрослеть, и сирень в моей округе осталась только лишь четырехлепестковая.
Пионы ведь тоже отцвели уже давным-давно, более чем уверена.
Закрылась дверца в иной мир – мир колдовства и вечного лета, и принц его стал обычным мальчишкой, которому сегодня исполняется целых двадцать лет. А обо мне этот мир забыл, будто и не соприкасалась я с ним никогда. На мгновение показал себя, очаровал до невозможности и бросил – справляться со всем самостоятельно…
Я попыталась подумать о чем-нибудь еще.
Но голова вдруг наполнилась пустотой, в мыслях загулял ветер. Я прикрыла глаза. И уснула.
Не зря караулил дверь верный мой рыцарь.
Наверное, я буду ревновать, когда у него появится наконец подружка.
***
«Ник, красивых закатов тебе. и рассветов, и ночных звезд, и солнца, и облаков.
знаешь, чтобы было так – поднимаешь голову, и улыбаться хочется от осознания, насколько прекрасно всё, что происходит вокруг.
ярких красок, чтобы жизнь никогда не теряла цвет. удивительных мест, тайных, только твоих. музыки, в которой хочется утонуть. людей – таких, из которых не приходится вытягивать слова, и таких, рядом с которыми и молчать будет комфортно. лёгкой учёбы и новых творческих достижений – пусть тебя никогда не покидают ни вдохновение, ни энергия на то, чтобы создавать.
попутного тебе ветра. чтобы он помогал достигать целей, а не препятствовал твоему пути.
ну и приятных на лицо собачек:)».
Прежде, чем отправить это сообщение, я выучила его наизусть.
Времени – двадцать пятьдесят восемь – в жизни ведь должно быть место правилам?
И вот – уже закат, красивый, а я сижу в парке на лавочке, как самая настоящая дура. Еще и Илью обманула. Поздравить поздравила, но цепляюсь за него, точно за спасательный круг – как тут отпустишь?
Холодает, и мурашки бегут по коже, а я не могу сдвинуться с места и натянуть на себя рубашку, которую предусмотрительно взяла на прогулку. Застыла, будто восковое изваяние, и приду в движение, лишь когда пригреют солнечные лучи. Хотя, может, и не приду. Обнаружат меня утром прямо здесь, в этом положении, начнут щелкать пальцами перед лицом, а я совсем никак не отреагирую.
Он ответил – еще не успело стемнеть окончательно.
«про учебу это ты верно подметила».
Я вообще-то всё подмечаю верно. Всё до единого слова.
«и спасибо, – приписал он погодя, – приятно».
«а что не так с учебой?»
Шесть дней молчания. И вот мы вновь болтаем как ни в чём не бывало.
Если двинусь – вдруг проснусь? И всё это разрушится, как будто не существовало никогда. Проснусь – и вновь окажусь в том июньском утре накануне экзамена по английскому языку.
«я ведь тогда не пересдал. помнишь? физику»
Что-то такое он и вправду говорил на нашей первой встрече. Однако, окрыленная собственным успехом пересдачи, я даже и не спросила, как у него дела.
«и что теперь? пойдешь пробоваться в сентябре?»
«пойду».
«и много вас таких?»
А утро с каждым мгновением будто бы становилось все ближе, и ближе, и ближе. Усилился вечер – он обещал перемены. Я крепко цеплялась за телефон, как за единственную вещь, что связывала два мира: мир, в котором есть я и моя привычная жизнь, и мир, в котором существуем лишь мы вдвоем с Ником.
«я один……»
Я улыбнулась. Вот такие мы с ним похожие. Мне тоже везет на то, чтобы оказываться на пересдаче единственной. Гордость группы, гроза факультета.
«ну ничего страшного, – попыталась приободрить я. – мы как-то контрольную писали по истории – в группе из девятнадцати человек две тройки, у остальных неуд. и ничего, никто не умер».
Ник настолько проникся нашим разговором, что в ответ вместо текстового сообщения отправил мне голосовое. Первое на моей памяти.
Голос его начинал мой месяц – и он же замыкал; есть ли в этом что-то символичное?
– Ну-у-у не-е-ет, Ни-и-икочка, это совсем другое. Когда у тебя семнадцать человек из девятнадцати получают двойки, за самого себя не обидно, коллективизм ощущаешь. Мол, если еще шестнадцать человек кроме меня послали на… пересдачу, все не так плохо. А вот когда ты в меньшинстве, самооценке становится больновато…
Я переслушала это голосовое трижды, прежде чем ответить. Будто бы Ник сидел здесь, рядом со мной, и мы с ним болтали обо всём… обо всяком. На фоне звучали голоса толпы – отмечает день рождения, наверное, или просто гуляет где-то. Скорее всего, отмечает – говорит чуть медленнее, чем на наших встречах. Вовремя я его словила – в разговорчивом состоянии. Поэтому, может, и отвечает мне сейчас на сообщения, поскольку готов общаться с кем угодно.
«не сомневаюсь, что всё у тебя будет хорошо, и эта жуткая пересдача останется лишь в виде забавной истории из прошлого», – ответила я.
«страшилки, скорее….» – и я будто наяву увидела, как он вздохнул.
Ник начал печатать что-то еще. Но прекратил. Я подождала минуту, две, десять. А потом окончательно замерзла и решила возвращаться, пока меня не начали разыскивать. Мама забывает, что мне уже исполнилось восемнадцать. По её мнению, в десять вечера наступает комендантский час, и мы с Ильей к этому времени должны вернуться домой.
Со мной в этом плане всегда было проще – я никогда никуда не ухожу. Если вдруг и случаются исключения, то я всегда предупреждаю об этом заранее. И остаюсь на связи.
А вот Илья – дурень самовольный, особенно года четыре назад был, как ему шестнадцать стукнуло. Вечно куда-то исчезал, а мама потом сидела на кухне до поздней ночи, выжидая, когда же он вернется. Говорила, что всё равно не сможет уснуть. Меня это всегда ужасно расстраивало. Я просилась ее подменить, и всё равно мама не покидала свой пост.
Потом успокоилось.
Мама наконец поняла, что Илюша – взрослый мальчик. И свой караул покинула. Только иногда возвращается, теперь ради меня…
Когда я уже подошла к дому, я разглядела свет на кухне, я всегда самым первым замечаю именно наше окно. За время моей прогулки Ник всё-таки допечатал своё сообщение.
«обязательно сходим погулять, когда я вернусь».
Погулять. Ой-ой.
Сердце замерло.
А что это значит – вернется? Откуда?
Я почти нащупала ключи в клатчике, – но рука тут же опустилась безвольно.
«а ты уходил?»
«уезжал…… Ника. сразу после нашей последней встречи. уехал к матери. а ты не знала?»
Я не знала.
Я правда думала, что он все это время находится здесь, рядом, и что каждое мгновение нашей редкой переписки ему не хватало всего лишь чуть-чуть смелости, чтобы пригласить меня на прогулку. И я ждала это приглашение. Даже когда наши переписки замолкали на полуслове, безо всяких прощаний и обещаний во взаимной верности.
Ходила по улицам – и высматривала его в толпе. А в голове бесконечное – Ник, Ник, Ник – вместо чего-то дельного. Куда уж стихам? Когда ты влюблена…
подождите, я правда так сказала?
…когда ты слишком увлечена кем-то, собственных слов совсем не остается. Только чужие, другие, его. Скоро отпустит, придет боль, и тогда слов появится множество, и тогда я смогу говорить о нем, признаваясь в этом самой себе —
я
говорю
о нём.
Я скрылась за дверью подъезда, квартиры, комнаты.
Да так и не нашла, что ответить.
…Я ведь хотела поздравить его с днем рождения стихом.
Всё двадцать седьмое, до прогулки, просидела за столом, сгорбившись, и даже мама пару раз тыкнула меня в бок – способ мгновенного выпрямления спины. Однако очень быстро я возвращалась в исходное положение.
Надеялась – сейчас сочиню что-нибудь про пионы и про закаты, чтобы строчки то укорачивались, то удлинялись, образовывали рисунок и на листе бумаги, и в голове, чтобы он прочитал и получил радость от того, что такое чудесное стихотворение написано именно в его честь. О нём написано.
Но после долгих мучений получилось нечто совсем иное. Обо мне.
Такое, каким я никогда не осмелюсь с ним поделиться.
У меня свои принципы касательно тех, в кого я *зачеркнуто*
тех, кем я увлечена.
***
Я ищу с тобой встречи на лучших вокзалах города,
я ищу с тобой встречи.
Я ждала – рой печальных мгновений. Твоё «до скорого»
превращается в вечность.
Я скитаюсь по улицам – зыбкое отражение
в запыленной витрине.
«Верь же мне» серебро исказит в столь серьезное «верь в меня»,
навсегда и отныне.
Среди шёпота листьев, в бессменной небес обители,
я твой голос услышу —
и взлечу, шар воздушный, и лопну. Салют невидимый
приземлится на крыши.
Пусть наш город сразит ураган – не хватает хаоса.
Пусть настигнет нас вечер,
в чьих-то окнах янтарным огнём загорюсь в беспамятстве —
вдруг ты всё же заметишь.
Часть 3. Куда ветер, туда дым
Не люблю встречать прошлых своих людей. Когда идешь, ничем не защищенный, а навстречу тебе – человек, который значил когда-то слишком многое, а потом внезапно исчез, будто никогда и не существовало его.
(Прочти этот лид наша преподавательница по литературному мастерству, она бы, может, даже меня похвалила, за интригу. Но никакая это не интрига – просто жизнь).
Недавно, кажется, говорили обо всем подряд и не стеснялись плакать, глядя друг на друга; творили вместе всякие глупости, – а я человек такой, что свою дурашливую сторону могу показывать только тем, кому действительно доверяю.
Зато сейчас – останавливаетесь как-то неловко, спрашиваете друг у друга, как жизнь, и жизнь, в общем-то, прекрасно, только теперь она у каждого своя, а раньше в какие-то моменты, точнее, в множестве самых разных моментов, была общей.
Мне всегда после таких встреч очень грустно. Ощущение такое, будто я имела нечто важное, но не смогла это уберечь. Лучше бы нам вообще никогда не видеться. Никогда больше, если однажды один из нас или мы вдвоем, такое тоже бывает, решили перевернуть страницу и попробовать начать сначала.
Но вот – Вадим снова передо мной.
Стоит в двух метрах от меня, в очереди на кассе. А я узнала его по бордовой футболке – у него невероятная страсть к красным футболкам. И по рыжеватому отливу темных волос. По спине, по ладоням, по маленькому шраму на правом запястье, по татуировке на левом предплечье.
И по тому, что меня-то он абсолютно не замечает.
Две буквы «В». Вадим и Вероника. Весьма гармоничное сочетание, как по мне.
Я уже называла прежде его имя. Хотя ужасно не люблю его вспоминать. Он был и остается первым и последним Вадимом, с которым я когда-либо была знакома, так что это имя целиком и полностью принадлежит только ему, а, значит, с головой погружает меня в воспоминания обо всём, что было однажды – и что закончилось.
Вадим.
И Вероника.
Два фиолетовых лепестка, которые сливаются в единую фигуру, похожую на сложенные ладони. И ничего страшного, что кто-то вкладывается больше, пытаясь сохранить эту конструкцию. А кто-то все время хочет развернуться, нарушить гармонию, ведь там, во внешнем мире, куда интереснее, и неважно, что тем самым он рушит механизм.
Кассир спрашивает у него – нужен ли вам пакет? Вадим кивает и говорит – нужен, а я всегда порицала эту его привычку бесконечно покупать пакеты вместо того, чтобы носить их с собой. И вот прошло больше полугода с тех пор, как мы расстались, а он всё еще продолжает их покупать.
Сосиски, макароны, чипсы, булка хлеба, апельсиновый сок. Год назад Вадим переехал в съемную квартиру, и теперь кормит себя сам. Выходит, что именно сосисками с макаронами.
Кассир пробил товары, скидочную карту. И, по классике, поинтересовался, каким именно образом Вадим планирует расплачиваться – наличными деньгами? безналичными? Вадим ответил, как отвечал всегда прежде – безнал. Ярый антифанат материальных денег. Когда мы ехали в маршрутке, я всегда за него платила…
А в следующий момент Вадим посмотрел на меня и замер.
И я тоже замерла. Как дура, прижимая к себе кучу продуктов, потому что изначально пришла за слоеным текстом для круассанов, а в итоге взяла еще яблоки, шоколад, авокадо, молоко, губки для мытья посуды…
Можете оплачивать – и Вадим ожил. Приложил карту, подхватил пакет и скрылся с моих глаз. Следом за ним начали обслуживать мужчину с уставшим лицом. А после и до меня дошла очередь. Пакет мне не пригодился – я беру с собой шопер, когда иду в магазин.
Вышла из магазина, не ожидая совсем никакого подвоха.
Зато подвох в лице Вадима ожидал меня. На улице, возле дверей. Я сразу же попала под прицел его глаз – льдинисто-голубых и внимательных.
– Привет, Вероника, – сказал он.
– Привет, Вадим, – отозвалась я.
– Давно не виделись.
– Это точно, – и я зачем-то пожала плечами. По коже пробежал холодок – и это при том, что последние деньки июля выдались необычайно жаркими. Август будет холодным, вывод на основе многолетних наблюдений.
– У тебя прическа новая.
Точно. Он ведь помнит меня с длинными волосами. Причем все-таки помнит, – а я-то думала, что он забыл обо мне в следующее мгновение после расставания.
– Да, немного поменяла имидж.
– Как у тебя вообще дела?
Вот же прицепился.
Дверь распахнулась, чуть не прибив меня, и я предложила:
– Мы можем отойти, если тебе так хочется поговорить.
– Вижу, что всё по-прежнему.
Я исподтишка разглядывала его лицо, стараясь не задеть взгляд. Не могу смотреть ему в глаза.
Щетина всё та же. Мгновенно накидывает ему парочку лет. Под левым глазом – родинка, и оттого лицо сразу кажется каким-то неместным, диковинным, что ли. Челка лежит на левом боку, и он смахивает ее каждые две секунды, чтобы не лезла в глаза.
Вот уж кто ничего в себе не поменял.
И не поменяет, поскольку ему комфортно в той оболочке, которую он для себя создал, и в той нише, которой он себя окружил.
– Можно сказать и так, – ответила наконец. – Закрыла второй семестр. Отдыхаю. У тебя как?
И что это за новая глупая тенденция – разговаривать спустя продолжительное затишье так, будто и не было его? Ещё бы я с Вадимом разговаривала, как со старым приятелем…
– Да тоже неплохо, в целом. Тоже учусь. Устроился на подработку.
– Но всё еще не шикуешь, – я покосилась на пакет.
– Ты и правда прежней осталась, – вздохнул Вадим. – Всё такая же язва.
– А у меня это в генах заложено. Пока?
В самом деле, сколько же можно стоять вот так, будто нам совсем нечем заняться? У меня тесто скоро растает, под такой-то жарой. Кто мне новое потом покупать побежит? Вадим? Ага, особенно когда узнает, что это Илья меня попросил испечь что-нибудь. Они друг друга никогда не любили.
А ведь раньше я могла стоять так, напротив Вадима, часами, и даже ноги не затекали и солнце не припекало макушку. Всё ещё восхищаюсь этому парадоксу – как в одно мгновение человек может стать совершенно чужим.
– А мы, кстати, с Викой расстались, – сказал Вадим совсем невпопад.
Вика – это та самая давняя моя подруга, которая когда-то познакомила нас с Вадимом, а после и развела.
Он нашел себе новый фиолетовый лепесток – тот самый, который был похож на него больше, чем я. Чтобы конструкция была прочной, необходима правильная стыковка углублений и выпячиваний; как в паззлах или конструкторах. Два одинаковых элемента красиво смотрятся рядом, симметрией радуют глаз.
Но рядом – это еще не вместе.
Или уже?
– Очень тебе сочувствую, – заметила я.
– Спустя месяц, – продолжил жаловаться он.
– Это вы еще долго продержались.
Вадим качнул головой и предложил:
– Давай помогу донести.
– Спасибо, но мне близко.
– Я помню. – Еще бы он не помнил. Заявился в мой район и давай задерживать. Вадим в принципе никогда особой скромностью не отличался. Ставил свои интересы выше интересов окружающих, вот только поняла я это слишком поздно.
– Я обидел тебя?
Смешной такой. Что надеется услышать? Нет, ни в коем случае? Меня предают ежедневно, поэтому я перестала обращать на это внимание?
– Ты не дал сказать мне всё, что я бы хотела, тогда, в январе. А сейчас – разве есть смысл разговаривать?
– Давай я тебя провожу, – стоял на своем Вадим.
– Давай. Проводи.
Шопер оказался в его руках. Вадим нес его безбожно, как пакет, сделав петлю из ручек, едва не задевая им асфальт.
Я думала, он сейчас начнет рассыпаться передо мной в извинениях, убеждая меня – и себя, вне всяких сомнений – какой он замечательный.
Но Вадим молчал.
Шел чуть впереди по маршруту, который мы с ним проходили неоднократно; случалось в нашей жизни и такое, что мы вместе наведывались в этот магазин, набирали всяких вкусностей, а потом шли ко мне смотреть фильмы.
И мне вдруг захотелось представить на одно лишь мгновение, что с тех пор ничего не изменилось. Что вот сейчас мы вместе зайдем в подъезд, поднимемся на третий этаж. Я открою дверь, и он придержит ее, пока я буду входить.
Зажмурила глаза, и наваждение тут же спало.
– Хорошо поговорили, – не удержалась от наблюдения я, когда мы повернули за угол, тот самый, мой любимый, и до конца прогулки осталась одна минутка.
А вот если бы рядом был Ник…
Это он все испортил. Он и Пашка. Приучили меня к тому, что парни должны болтать без конца.
– О чем ты хотела поговорить?
Мы остановились возле моего подъезда друг напротив друга. И я впервые за нашу встречу открыто встретилась с Вадимом взглядом.
Серо-голубые глаза.
Он вечно жаловался – недостаточно яркие, скучные. Я качала головой и говорила, что у него самые красивые глаза на свете, и под солнышком они становятся голубыми-голубыми, точно летнее небо. Это моим уже никак не помочь – ничто не внесет в них краску. Лишь свет, и то – нужно сильно постараться. Погасить свет в глазах значительно проще, чем зажечь.
Спросила несколько даже резко:
– А ты о чем хотел? Зачем-то же вызвался меня провожать.
– Я тебя знаю, и говорить с тобой бесполезно.
– А, ну я же типа мартышка, – я помотала головой из стороны в сторону. – Человеческих слов не понимаю.
– Нет, принципиальная ты. И гордая, как лебедь. Просто хотел пройти рядом, вот и всё.
И он первым отвел глаза. Пробормотал куда-то в сторону:
– Встретила всё-таки достойного?
И чего это с ним? Впервые в жизни стало стыдно? Нет, я – уж точно не та, из-за которой он стал бы беспокоиться. Играет, актёр. Надо было на актёра поступать, экстерном бы выпустился спустя полгода обучения. Гений непризнанный.
– Да нет, – ответила я и вспомнила зеленющие глаза Ника. – Мне всё время какие попало встречаются.
– Хочется пожелать тебе хорошего встретить, – Вадим покосился на меня.
– Пожелай, если хочется, – великодушно пожала плечами.
Он вздохнул.
– Желаю. Ника, встреть самого хорошего.
– Обязательно. Ты тоже повстречайся с такой, с которой будет интересно каждое мгновение.
Без лишней скромности потянулась к его руке, чтобы забрать шопер. И случайно задела ладонь. Пальцы Вадима подались вперед, намереваясь коснуться моих. Но я вовремя выхватила шопер и закинула его на плечо.
– До встречи, – сказал Вадим. И я ответила – пока.
Ключи нашлись мгновенно, на самом верху кармана. Радует, что я не выронила их за время дороги.
Спряталась в приятной прохладе подъезда, дала себя несколько мгновений спокойствия, чтобы осознать то, что только что произошло.
И с удивлением поняла, что прикосновение к Вадиму прошло бесследно, как если бы я потрогала стол или какую-нибудь табуретку, подогретую солнышком или чьими-то ногами. Обида ещё не прошла, но любовь уже осталась позади.
А следом за этим подумалось – значит, теперь я должна от других прикосновений трепетать.
Энергия трепетания ведь никуда не уходит. Вообще любая энергия. Я знаю. Как-никак, брат у меня – практически физик, почти программист.
***
Я провела на кухне основательных два часа и приготовила целую гору шоколадных круассанов (очень вкусных, проверено собственнолично). И только потом спросила у Ильи, зачем же ему «что-нибудь съедобное». В то, что он их пойдет раздавать их всем нуждающимся, верилось с трудом. Я бы скорее поверила в то, что он схомячит всю эту гору в одно лицо.
И тут внезапно выяснилось – Илья взял с меня пример, хороший уж или нет, не знаю. Для кого, наверное, как. В общем, он вдохновился нашими с Полинкой и Олей посиделками. И решил устроить свои собственные – суровые мужские.
Это было удивительно уже потому, что Илья никогда никого не приводит в гости, сам уматывается. Говорит, нас здесь слишком много, и, если сюда привести кого-нибудь еще, квартира не выдержит и взорвется. Я у него интересуюсь – а как же мои подруги? А Илья говорит, что я сравниваю мух и слонов. Не потому что мои девочки – мухи, а потому, что занимают куда меньшее пространство, чем эквивалентное количество его друзей.
Но сегодня родители заняты допоздна – папа все еще не вышел в отпуск, а мама вернулась на работу, после которой у неё к тому же было репетиторство до вечера (это я ее так загрузила, добрая дочь). Из лишних людей осталась только я, и ту приспособили для полезного дела.
Я провозилась на кухне еще час, чтобы сделать тосты – мои круассаны суровые парни наверняка засмеют, надо было у Ильи сразу целевую аудиторию уточнить.
Резала колбасу и сыр, поджаривала хлеб, всё как обычно, и все-таки еда летала во все стороны, что-то падало, что-то проливалось. Было волнительно. А вдруг он придет? Уже вернулся – и придет? Что мне ему сказать? И… как случайно коснуться? Теорию одну проверить надо…
Он не пришел.
Их, Илюшкиных друзей, оказалось всего двое.
Заявились они ровно в тот момент, когда я заканчивала уборку на кухне – подметала пол, хотя понимала прекрасно, что после себя эти товарищи оставят куда больше мусора, чем успело скопиться на кухне.