Глава 42. Амели
На Краснодар опускались сумерки, когда Чарджер пересек черту города. Кучевые облака небрежными мазками украсили и без того темнеющее небо, резкие порывы ветра поднимали вверх палые листья, закручивая их в пестрые воронки рыжего и красного. Дорога здорово вымотала нас с Никитой, поэтому последний час мы ехали уже молча, единодушно сосредоточившись на музыке.
– Я так понимаю, в гости мне напрашиваться нет смысла? – спросил Лукашин, когда я остановилась, чтобы вбить в навигатор адрес коттеджа, в котором жили мама и Сима. Я посмотрела на Никиту, чуть нахмурившись, а он лишь улыбнулся. – Забей, это шутка. Переночую в отеле. Здесь же есть приличные отели?
– Это Краснодар, а не Задрипинск, – обиделась я за свою малую родину. – Крупный город, между прочим.
– И вечный соперник Ростова. Как тебя угораздило перебраться к нам?
Я поджала губы, не желая отвечать. Убедилась, что навигатор выстроил маршрут и нажала на газ.
– Доедем до моего дома и заберешь Кошака.
– Сколько повторять – мне не нужна твоя машина, – проворчал Никита, опуская стекло и щелкая зажигалкой. – Я так понимаю, твои родители тоже не знают о том, что их дочь рассекает на такой дорогой машине?
– Не знают, – не стала скрывать я правду.
– Ясно. Тогда заберу Додж, а как соберешься обратно…
Я притормозила на светофоре и обернулась к Лукашину.
– Предлагаешь обратно опять ехать вместе? – уточнила удивленно.
Ник сделал затяжку и изогнул губы, направляя струю дыма в открытое окно. И впервые за все наше знакомство не стал заваливать меня аргументами и доводами, а спокойно ответил:
– Да.
Желтый сигнал сменился на зеленый, и пришлось вновь переключить внимание на дорогу. Озвученное Никитой предложение осталось без моего ответа, но Лукашина это словно не волновало. Он спокойно курил, разглядывая мелькающие огни, здания, витрины и изредка отвечая на чьи-то сообщения. Меня так и подмывало спросить, звонил или писал ему Дима, но каждый раз я одергивала себя, понимая, насколько это неуместно в нашем случае.
К тому моменту, как мы подъехали к частному сектору с ровными рядами почти одинаковых коттеджей, погода окончательно испортилась. Ветер усилился, с неба стали срываться редкие, но крупные капли дождя. Немногочисленные прохожие торопливо укрывались от этих предвестников надвигающегося ливня сумками, куртками, капюшонами и спешили скрыться в домах.
Додж катился по пустынной улице, не обращая внимания на уйму лежачих полицейских. Фары успешно разгоняли сгущающуюся темноту…
А потом мое сердце ухнуло в желудок.
Дом, который принадлежал моей семье, тот самый, что был куплен после смерти бабушки, слепо смотрел на улицу темными окнами. А на низеньком заборе было растянуто кричаще-желтое объявление.
ПРОДАЕТСЯ.
Резко ударив по тормозам, я вынудила Лукашина упереться ладонью в переднюю панель и бурно выразить сомнения в моих навыках вождения.
Я пропустила заковыристую фразу мимо ушей, прикипев взглядом к объявлению с номером телефона моей матери.
Что, блядь, происходит?
Почему я не в курсе того, что они выставили дом на продажу? Почему они вообще это сделали, если я исправно пересылаю маме достаточно денег на покрытие ипотечных платежей?
Страшные, жуткие предположения на пару минут лишили меня слуха и зрения. Я очнулась лишь после того, как Никита встряхнул меня за плечо, громко окликнув:
– Резкая, что случилось?
Что-то с Симой? С мамой?
Или…
Нет, не может быть. Он уехал. Уехал навсегда, боясь за свою шкуру. Он бы не стал требовать у них деньги…
– Амели?
Моргнув и с удивлением осознав, что ресницы потяжелели от влаги, я убрала руки с руля и потерла глаза. Несколько раз хрипло кашлянула.
Меня трясло. Я была растеряна и напугана. Я паниковала.
– Никита, – еле шевеля губами, обратилась я к Лукашину, не поворачивая головы. – Позвони по этому номеру и скажи, что хочешь приехать, обсудить покупку дома. Прямо сейчас.
– Что? – изумился он, явно не ожидая услышать подобное. – Зачем?
– Пожалуйста, сделай это. Не спрашивай ни о чем. – Я закусила губу и втянула носом воздух. – Пожалуйста.
К моему удивлению, он послушался. Взял телефон, быстро набрал номер и включил динамик. Громкие гудки взорвали повисшую в салоне тишину. Первый, второй, а затем вежливо-удивленное:
– Алло?
Никита посмотрел на меня и после подбадривающего кивка быстро заговорил:
– Добрый вечер. Я ехал по улице и увидел объявление о продаже дома… Оно еще актуально?
– Здравствуйте, да, дом продается, – оживленно ответила мама. Я вся обратилась в слух, стараясь уловить в ее голосе хоть что-то, похожее на усталость, плохое самочувствие… или страх. Но нет, он звучал вполне нормально. – Когда будет удобно встретиться, чтобы посмотреть его?
– Кхм… Сегодня? – неуверенно предположил Никита.
– Ох, я только вернулась с работы…
Я затрясла рукой, указывая на руль. Лукашин кивнул – мол, понял – и вновь заговорил:
– Не проблема, я на машине, могу заехать и забрать вас. – Прищурившись, он дополнил, не переставая пристально вглядываться в мое лицо: – Я заинтересован в максимально быстрой покупке. Честно говоря, мне и фасада хватило, чтобы принять решение, – короткий смешок, – но моя невеста не хочет торопиться. Если что, у меня с собой документы, не переживайте, не маньяк, – дожал он.
– Ну, хорошо. Тогда жду вас. – Мама продиктовала адрес, попросила позвонить в домофон и попрощалась. Дрожащей рукой я повернула ключ, заводя двигатель, и наплевав на правила дорожного движения, лихо развернулась, чтобы тут же рвануть по дороге в ту сторону, откуда мы приехали.
Прозвучавший адрес был мне незнаком. Я совершенно не понимала, что происходит, и строила предположения, напряженно уставившись на дорогу.
Вариант, что маме с Симой не понравилось жить в доме и захотелось вернуться в квартиру, отметался мной как невозможный. Мама многие годы хотела иметь свой дом. Да и в чем тогда была бы проблема сообщить о таком решении мне?
Из-за денег? Я бы не отказалась помогать им и дальше. Черт, да я во всю эту катавасию с гонками влезла именно из-за того, что участие в заездах давало возможность заработать быстрые деньги, которых с лихвой хватало и мне, и на помощь моей семье!
Лукашин пару раз порывался узнать, что происходит, на столкнулся с глухим молчанием и больше не лез. Мне было наплевать, о чем он думает и кем меня в данный момент считает. Единственное, что меня сейчас волновало – странные тайны моей матери, о причинах которых я боялась даже думать.
Через десять минут Додж проскочил перекресток и въехал во двор девятиэтажки в окружении молодых деревьев. Я заглушила двигатель и протянула ключ Никите.
– Уверена, что мне не нужно пойти с тобой? – мрачно поинтересовался он, на мгновение касаясь моих пальцев. Я кивнула, открывая дверь, но замерла, когда Никита придержал меня за локоть. – Амели…
– Все в порядке. Это семейные дела, Лукашин.
– Я могу подождать.
– Оставь. Меня. В. Покое! – прорычала я, окончательно теряя контроль над собой. И до того, как меня настигнет раскаяние за слишком острую реакцию на, казалось бы, обычное проявление человеческой заботы, я выскочила из Доджа, громко хлопнув дверью.
Прищурившись, я посмотрела на табличку с номерами квартир и двинулась к следующему подъезду. И только поднявшись на крыльцо и замерев перед дверью, поняла, почему мама попросила Лукашина позвонить в домофон. Здесь они были подключены к видеокамере.
Я вытерла вспотевшие ладони о джинсы, прикидывая, как поступить. Звонить в квартиру я не хотела. Боялась, что это позволит маме…
Сделать что? В чем я ее подозревала? Я не могла объяснить свои поступки, действовала почти интуитивно. Вместо «44» набрала «43» и сразу после звукового сигнала натянула дружелюбную улыбку, встав так, чтобы мое лицо осветил фонарь.
– Кто? – послышался из динамика приятный женский голос.
– Здравствуйте, вы не могли бы открыть дверь? Звоню маме, вашей соседке, а она не отвечает… – Я улыбнулась шире. – Из сорок четвертой. Ольга Евгеньевна. У нее еще дочь-подросток, Сима.
– Да, без проблем, – удивительно легко согласилась женщина и, разблокировав дверь, повесила трубку.
В подъезде гостеприимно загорелся свет, стоило мне переступить через порог. Прикинув, что нужная квартира находится на третьем этаже, я проигнорировала лифт и свернула к лестнице. А спустя один пролет вспомнила, что оставила в Додже сумку с вещами.
Чертыхнувшись, я запнулась, но, поразмыслив, решила не возвращаться. К черту вещи, меня тянуло к родным, и я ничего не могла поделать с дурным предчувствием, от которого дрожали колени.
Я поднялась на третий этаж. Золотая табличка с двумя крупными четверками поблескивала в тусклом освещении единственной лампочки под потолком. Не мешкая, я вдавила указательным пальцем кнопку звонка. За металлической дверью послышались быстрые шаги. Пауза. Слишком длинная для человека, увидевшего в глазок любимую дочь, приехавшую сюрпризом.
– Мам, я знаю, что ты дома, – громко произнесла я, и только после этого дважды щелкнул замок.
– Амели? Что ты тут делаешь? – испуганное лицо матери показалось из-за приоткрытой двери. Потянув за ручку, я заставила дверь распахнуться шире и переступила порог.
– Какого черта происходит, ма…
Слова застряли в горле, потому что из комнаты за ее спиной в коридор вышел мужчина, вытирающий руки о полотенце.
Он споткнулся на полушаге, прищурился и растянул губы в улыбке, которую я неоднократно видела в своих кошмарах.
– Привет, крошка.
Меня парализовало. Я стояла столбом посреди коридора, ощущая, как кровь превращается в ледяную крошку, – острую, колючую, – и она вспарывает мои вены, замораживая каждую клеточку тела арктическим холодом.
– Амели… – сквозь шум в ушах донесся до меня голос мамы, но я не нашла в себе силы, чтобы на это отреагировать. Я перестала чувствовать свое тело, перестала осознавать происходящее, сконтрировав внимание на высокой фигуре с влажным куском тряпки в руках.
Я не знала, сколько времени прошло, прежде чем смогла сделать шаг назад. И еще один. И еще. Прохладный воздух лестничной клетки ошпарил горящие щеки, причинив физическую боль.
Паника сковывала горло, душила, мешала сделать вдох. Я не сразу поняла, что это мои же руки и сжимают шею. Я пыталась закрыться, защититься, прикрыть хотя бы часть оголенной кожи.
Лишь бы липкий взгляд меня не касался.
Лишь бы это чудовище держалось от меня подальше.
– Я могу все объяснить! – Мама шагнула за мной, а я шарахнулась в сторону, ударившись лопатками о холодные створки лифта.
– Не подходи! – вырвался вместо крика глухой сип, и это хоть как-то привело меня в чувство. Облизнув губы, я мотнула головой, подтверждая сказанное, и бросилась к лестнице.
Мгновенно пробежала четыре пролета, толкнула подъездную дверь, чудом нашарив дрожащими пальцами кнопку разблокировки. Упала на колени. Тяжелое металлическое полотно ударило в бок и плечо, вынуждая вдавить ладони в грязный бетон.
Капли дождя хлестнули по лицу, попали за шиворот, ослепили и без того ничего не видящие глаза. Я закашлялась, наклонив голову и ощущая горечь во рту. Тело сотрясло спазмами, лишая возможности дышать.
– Резкая!
Кто-то подбежал и присел рядом, попытался меня поднять. Ногти со скрежетом проехались по бетону. Мне хотелось прижаться к земле, врасти в нее, свернуться в клубочек… и умереть.
Лишь бы это чудовище больше не могло до меня добраться.
– Резкая! Черт, Амели, что с тобой?
Хриплый мужской голос пульсировал в ушах. Я понимала, что меня кто-то зовет, но не могла ответить.
Паника.
Ужас.
Страх.
Отчаяние.
Я тонула, захлебывалась, хватала ртом воздух, но он так и не попадал в легкие.
– Леля…
Сильные руки сжали мои плечи.
– Дыши. На мой счет, ладно? Раз…
Я всхлипнула, цепляясь за человека со знакомым голосом и родным запахом.
– Два. Раз. Два. Раз. Два. Все хорошо. Я рядом. Я помогу. Леля, я помогу. Я здесь.
Мягкие поглаживания по спине. Нежные, мимолетные прикосновения губ: лоб, щеки, закрытые глаза. Мерное покачивание. Крепкие объятия. И шепот. Тихое, ласковое и безостановочное:
– Я здесь, Леля. Я с тобой. Все хорошо.
Никита.
Мне нельзя здесь оставаться. Нужно бежать, нужно прятаться, нужно спасаться…
Увези меня. Увези. Пожалуйста, увези меня.
Как она могла? Как она могла после всего впустить его в свой дом?
Почему, мама? За что ты так со мной? За что ты так с нами?
С нами…
Сима!
Тело вновь сотрясается, словно к груди приставили дефибриллятор.
Я дернулась, вырываясь. Впечатала ладонь в распахнутую дверь подъезда, силясь встать. Лукашин мгновенно пришел на помощь, потянув меня вверх, но так и не выпуская из объятий.
– Никита, – шепотом на грани молчания произнесла я, сжимая в пальцах ткань его футболки. – Мне… Помоги. Мне нужно увести оттуда сестру.
Глава 43. Никита
Припарковав Кошака у подъезда, в котором скрылась Резкая, я поднял и переложил на пассажирское сиденье забытую в спешке сумку.
Не думать. Не накручивать. Не строить догадки.
Ни о доме с баннером о продаже.
Ни о просьбе позвонить матери.
Ни о вспышке злости у Амели, когда предложил ей подняться вместе.
Плевать на вопросы, которые, один хрен, лезут в голову.
Плевать на ответы, которые я скорее всего не получу.
Плевать на все.
Если захочет, расскажет. Точка.
Взгляд на часы.
Вытянуть из пачки сигарету и практически сразу убрать ее обратно.
Я передумал курить так же внезапно, как и ощутил острую, жизненно необходимую потребность в никотине. И черт, как бы мне хотелось вот так же, по щелчку пальцев, остановить ебучее цунами из вопросов. То цунами, что раскручивалось помимо моей воли. Всасывая в себя обрывки фраз, слов, взглядов. Перемалывая их в мелкое крошево и выстилая мозаикой картинку с огромными проплешинами. Которые я хотел заполнить. И не мог.
Пока не узнаю, для чего мы ехали к тому дому. Пока не пойму, по какой причине Резкая попросила набрать ее маму меня, а не позвонила сама. Пока не выясню, почему Амели сорвалась, забыв про вещи.
Как, блядь, заставить себя не думать о Резкой и о том, что с ней связано, когда уже обещал не лезть и не ворошить ее тайны?
Сука!
Я ударил ладонью по рулю и пробежался взглядом по окнам слева и справа от стояка подъезда. Тщетная попытка угадать, в какую из квартир зашла Амели.
Зачем? Что мне это даст? Допустим, узнал. Допустим, поднимусь, чтобы отдать сумку. Увижу, что с ней все в порядке. Что дальше?
А если нет?
И вроде бы смешно, что накручиваю себя на пустом месте и не могу просто подождать. Но… нихрена не смешно. Ведь паранойя с кофейно-миндальным привкусом на губах вышвырнула меня из машины, когда я увидел белую как смерть Амели.
– Резкая! Резкая! Черт, Амели, что с тобой?
Я опустился рядом с Амели и попытался ее поднять. Но стоило увидеть в глазах Резкой кромешный ад, меня утопило в нем, вывернуло наизнанку и перемололо. А затем, не оставив ничего, кроме ошметков, выплюнуло в реальность, где Амели выхватила по полной из-за моей ошибки.
Я должен был догадаться, что объявление о продаже дома и просьба позвонить матери не приведут ни к чему хорошему. Должен был наплевать на отмазку о «семейных делах» и настоять на том, чтобы пойти с Амели. Но нет. Решил не давить и в итоге подставил Резкую под удар.
– Леля, дыши. Слышишь меня? Леля, дыши на мой счёт…
Успокаивая Амели, я материл себя, не собираясь оправдываться ни перед ней, ни перед собой.
За то, что отпустил одну.
За то, что не оказался рядом.
За то, что ее колотит и трясет из-за меня.
И все, что остаётся, – пытаться успокоить рвущееся дыхание и повторять как мантру:
– Леля… Леля… Леля…
Вдох.
Выдох.
Снова вдох.
Мои губы касаются лба Амели и греют ее щеки. Шепчут что-то, уговаривая Резкую дышать вместе со мной. Обещают быть рядом и… молят о том, чтобы она услышала и дышала.
Блядь, я свалю и исчезну, только дыши… Дыши, Леля… Дыши…
Успокоить попытку вырваться и помочь встать — дыши.
Притянуть к себе, отогревая своим теплом – дыши.
И самому разучиться дышать, услышав тихую просьбу:
– Помоги. Мне нужно увести оттуда сестру.
Я кивнул, но не подумал о том, чтобы разжать руки и отпустить Амели. Продолжая обнимать ее, я вроде бы все так же успокаивал Резкую, а по факту – возвращал себе способность говорить и контролировать эмоции. И лишь почувствовав, что мой голос не дрогнет, а на лице не проявится ни намека на растерянность, я отпустил Резкую и подтолкнул ее в сторону Чарджера.
– Жди нас в машине.
Правда, услышав звук шагов за спиной, обернулся и сказал увязавшейся за мной Резкой:
– Амели, пожалуйста, сделай то, что я говорю. Пять, максимум, десять минут, и мы с твоей сестрой спустимся.
– Там… – на грани слышимости прошептала Амели. Смяла пальцами край куртки и, покачнувшись, будто произнесённое отнимает у нее все силы, выдохнула: – Там… он.
Он?
Всматриваясь в лицо сжавшейся под моим взглядом девушки, я не понимал, к чему могло прозвучать это предупреждение и почему он так пугает Амели. А затем мне едва хватило сил сдержать клокочущую ярость от промелькнувшей и озвученной догадки:
– Это он с тобой сделал?
Сжавшиеся в линию и после задрожавшие губы. Вгрызшиеся в ткань куртки пальцы и в разы усилившийся озноб.
Резкая могла ничего не отвечать, мне хватило и этих штрихов. Но когда она кивнула, отшатнувшись назад, у меня перед глазами поплыло и не осталось ничего, кроме алой пелены.
– В машину, – прорычал я сквозь зубы. Развернулся и, кажется, уже через секунду долбил кулаком в дверь сорок четвертой квартиры, сопровождая это требованием: – Открывай, блядь! Сколько можно топить?!
– Ты кто такой? Пиздюлей выписать? – прозвучал мужской голос. – Я всех соседей знаю.
Лязганье замка и гул в висках.
Распахнувшаяся дверь и самодовольная улыбочка на лице после вопроса:
– Сам уйдешь или помочь?
Мелькнувшее на подкорке: «Убью!» , а дальше щелчок, сорвавший тормоза.
Удар. Второй. Третий.
Кто-то истерично визжал, пытаясь оттащить меня, но я вколачивал кулак в лицо ублюдка, стирая с него ухмылочку.
Чьи-то руки и ногти.
Отмахнуться, чтобы после впечатать по морде ублюдка ещё пару раз.
Мало!
Новый удар. Хруст сломанной кости. Кровавое месиво вместо лица.
Но мне все ещё мало.
– Убери его, дрянь!
– Сима!
– Убери-и-и! – визг, а за ним вновь прозвучавшее:
– Сима! Собирай вещи!
Вещи. Увезти. Сестра Резкой.
Отрезвляющая вспышка и сразу же новая – уже ярости. Ведь ублюдок мог не ограничиться Амели и распускать руки дальше.
Удар.
Клокочущее бульканье и где-то на фоне визгливые угрозы:
– Только попробуй ее увезти! Я подам на тебя в суд за кражу ребенка!
– В суд? В суд?! Где ты была с судом, когда я пришла к тебе и все рассказала? Где?!
Ещё удар.
Обернувшись на срывающуюся в истерику Амели, я перевел взгляд на бесчувственное тело и свои окровавленные руки. Вытер их о майку ублюдка и направился в комнату, где Резкая закрывала собой от наседающей на нее матери девчушку с небольшой сумкой.
– Ты, – рявкнул я привлекая внимание женщины и, когда она обернулась, оскалился: – Либо отойдешь сама, либо тебя отодвину я.
– Да кто ты такой?! – завизжала она и поперхнулась, услышав мое обещание:
– Тот, кто создаст тебе и твоему ублюдку-хахалю проблемы. – Глянув на Амели, я взглядом показал ей идти к дверям, а сам шагнул наперерез женщине, решившей вцепиться в руку младшей дочери. – Не стоит усугублять. Документы взяла, Амели? – спросил, прожигая дыру в ее матери. – Свидетельство, полис, паспорт?
– Да.
– Богом клянусь, если Сима сейчас уйдет… – прошипела мать Резкой. – Я тебя не пожалею, а этого… – глянула на меня и сорвалась в визг: – Засужу за побои!
– Я убью тебя, если приблизишься к нам! – пригрозила Амели.
– Что?! Как ты смеешь говорить такое матери?! Я тебя, дрянь, вырастила, ночами не спала!
– Ты мне не мать, – убийственно тихо ответила Амели. Тронула меня за руку, намекая уходить, и попросила: – Никита, увези нас.
Я не меньше Резкой хотел свалить из Краснодара. Поэтому, выходя из дома, предупредил:
– Бензина хватит, чтобы доехать до Ростова без остановок. Я за руль. И это не обсуждается.
– Хорошо, – без пререканий согласилась Резкая. Бросила тревожный взгляд на мои руки и негромко произнесла: – Надо обработать. На выезде из города есть круглосуточный…
– Давай я сам разберусь, что и когда? – оборвал я неуместный сейчас порыв заботы, а затем, придержав Амели за руку, выдохнул и негромко произнес: – Извини. Я не…
Договорить, что никогда в жизни не позволил бы себе лезть с поцелуями, знай я, что случилось с Резкой, у меня не получилось. Слова будто встали поперек горла, перекрывая доступ кислорода, и я дёрнул подбородком в сторону машины, сказав не то, что собирался:
– Я не хотел на тебе срываться. Поехали.
Стиснув зубы, я устроился за рулём, и сразу же, как услышал щелчки пристегнутых девушками ремней безопасности, с визгом покрышек сорвал Кошака с места. А затем погнал машину в сторону выезда из города, проклиная себя за трусость.
Левый ряд платной трассы.
Скорость на грани нарушения.
Я гнал в Ростов, стараясь не слушать, о чем разговаривают Амели и Сима, но все же вслушивался в их разговор.
Чтобы не спрашивать у девчонки то, о чем она никогда не скажет первому встречному.
Чтобы услышать, что ублюдок, которого притащила в дом мать девчонок, ничего не сделал с сестрой Резкой, и успокоиться хотя бы в этом.
В остальном… Я не представлял, как извиняться перед Амели. И получится ли объяснить ей, что не знал и даже не мог представить, что творю.
Не оправдание.
А нужно ли мне оправдание? Что изменится, если Резкая скажет: «Прощаю»? Я себя прощу? Выдохну, успокоюсь и забуду всё, как страшный сон?
Нет, не получится. Ровно так же, как не получается представить, что мать Резкой жила с тем, кто домогался до ее детей. И защищала его, а не их.
– Кто это был? Отчим? – не выдержав, спросил я и чудом удержал руль, когда услышал глухой ответ Амели:
– Не отчим. Отец.
Конец первого тома