Четвёртый караул

‒ Да надо, надо, вечером, наверное, сходим в магазин, ‒ отвечал другой.

‒ Ну что, сходим? ‒ напоминал первый, когда наступал вечер.

‒ Да что-то обстановка какая-то непонятная. То ли вызовут нас ночью, то ли нет.

‒ Согласен, непонятная. Давай не будем.

‒ Давай не будем.

‒ Может быть, завтра. Прямо в обед дерябнем по рюмашке.

Но в обед история повторялась.

‒ Что-то обстановка неясная, вода поднимается. Давай, наверное, не будем.

‒ Не, не будем.

Вечером второго дня гостей накормили и напоили всё в той же кухоньке. В их отсутствие пресловутый удлинитель всё-таки задымился, едва не устроив пожар в комнате отдыха. Так что теперь ко всем неприятным ароматам примешивался ещё и запах горелого пластика с примесью острой нотки карбида, который, впрочем, был не так уж заметен привычным ко всему людям. В пожарной части почти всё и всегда попахивает дымком. Электрический удлинитель заменили на другой, с более толстым кабелем, отчего рама окна плотно не закрывалась и через щель постоянно дуло.

Волошин переоделся в трико, и оставил сушить сапоги и носки. За ночь боёвка и зелёные форменные брюки, развешенные по комнате, худо-бедно просохли, а вот носки нет.

На третий день стали поступать хорошие новости. Из Щукино-2, которое находилось выше по течению, сообщали, что уровень воды опустился ниже критической отметки, так что и в селе Щукино-1 ждали скорейшего падения воды. К десяти утра Волошин с Ильюхиным засобирались домой, но эти сборы затянулись и продолжались целый день: они снова мотались по деревне, где навестили старушку, у которой взгромождали бытовую технику на столы, и вернули всё на прежние места. Волошин от усталости просто скрёб тяжёлыми пожарными сапогами по асфальту. Он осип от перманентного холода и шмыгал носом. Пожарные в очередной раз прогулялись по дамбе. Теперь было хорошо заметно, что вода отступает. И было совершенно очевидно, что за следующую ночь река окончательно вернётся в своё русло.

Подполковник Голубочкин всё это время сидел на селекторах и докладывал, докладывал и докладывал. Бурмистров слонялся без дела, и только к позднему вечеру двадцать четвёртого мая красный УАЗ «Симбир» с двумя белыми полосами на капоте наконец-то взял курс на город.

"5-8"

…сумрак вторгся в уютную комнату с диваном, креслом и каким-то высоким растением, похожим на фикус, в большом цветочном горшке на полу, но свет в помещениях ещё не зажигали. Караул готовился ко сну. Волошин тоже уже было собрался лечь, как вдруг его внимание привлекло какое-то сияние за окном. Он подошёл поближе и сначала увидел только своё отражение в тёмном стекле. Затем перевёл взгляд вдаль и только тогда заметил над домом в три этажа, что стоял у самой дороги, яркое зарево. Горел верхний этаж.

‒ Собираемся, пожар, ‒ буднично сказал Волошин, обращаясь к другому пожарному.

‒ Где? ‒ спросил тот и тоже подошёл к окну. Потом он крикнул остальным: ‒ Одеваемся! ‒ И они все вместе выскочили в гараж. В этот момент Волошин подумал о том, что ехать на вызов с полным мочевым пузырём плохая идея, и решил заглянуть в туалет, пока остальные готовятся к выезду…

На этом сон Волошина прервался. Отопительный сезон давно закончился, и как бы он не прижимался к худосочному тельцу Караськи, закутанному в пижаму, всё равно мёрз. Было ещё очень рано. Холодный серый свет едва просачивался сквозь льняные шторы с синим цветочным орнаментом. Волошин выпростал руку из-под одеяла в зябкий полумрак и включил электрический обогреватель, предусмотрительно пододвинутый поближе к кровати. Маленькая спальня быстро наполнялась теплом. Волошин полежал так ещё немного, превозмогая боль внизу живота и стараясь заснуть, но затем всё-таки решил встать. Он опустил босые ноги на прохладный пол, обул тапочки и побрёл в ванную комнату. Опорожнив мочевой пузырь, Волошин вернулся в постель и задремал до того момента, пока не прозвонил будильник. Тогда он стянул со стула трико и футболку, оделся под одеялом, как делал это в детстве, натянул носки и только после этого начал вяло собираться на работу. Сказывалась усталость предыдущих дней. Через полчаса он вернулся в комнату и, по-прежнему не зажигая света и стараясь не тревожить Караську, достал из платяного шкафа «зелёнку» – рабочую форму.

Рассвет не торопился. Всё небо от края до края снова было затянуто плотными облаками, похожими на грязную свалявшуюся вату из коробки с ёлочными игрушками. Сквозь эту плотную субстанцию никак не могло пробиться солнце. Не было даже надежды на его появление.

Волошин подъехал к пожарному депо и как обычно припарковался на противоположной стороне улицы, чтобы не загораживать проезд автоцистернам. Сегодня он был ответственным по территории – «пять-восемь». Такое странное наименование служебных обязанностей закрепилось с тех пор, как дневальные сменялись каждые три часа, и последний в это череде, дежурство которого приходилось с пяти до восьми часов следующего утра, должен был навести порядок, встретить по стойке смирно начальника отряда и доложить ему обо всех происшествиях за сутки ещё до начала развода. Потом всё как-то смазалось, номинальный дневальный остался только один, он же присматривал за чистотой на протяжении всего времени, прибирал за другими, чистил снег и топил печь в холодное время года. Командировка в район паводка посреди недели внесла некоторую сумятицу в очерёдность дежурств, так как «пять-восемь» всегда следовало за «кухней», и едва Волошин вместе с товарищами вернулся, как его назначили ответственным по территории.

Пока Волошин брёл к воротам, раскрашенным в триколор, то успел осмотреть плац в поисках окурков и даже заглянул в ливневую канализацию. Он нажал на звонок, и неприметная маленькая дверка в гаражных воротах распахнулась. Волошин поздоровался с водителем третьего караула Габелидзе и цепким глазом некурящего человека оглядел пол пожарного бокса. Пепла нигде не было. Должно быть, его предусмотрительно размели по углам. Затем Волошин пошарил рукой за батареей, где, как он знал, прятали пустую пачку, которую обычно использовали вместо пепельницы – её тоже успели убрать. После этого он завернул в караульное помещение, прошёл в бокс для легковых автомобилей и оттуда – в кочегарку. Там тоже любили курить, удобно расположившись на стареньком диванчике возле тёплой печки. Не обнаружив на вверенной ему территории даже обёртки от конфеты, Волошин завершил осмотр и присоединился к товарищам, которые торопливо натягивали на себя боевую одежду, застёгивали тяжёлые ремни и проверяли баллоны с кислородом.

Воскресенье выдалось скучным и холодным, с низким небом и ощущением близкого дождя. У Волошина с самого утра болела голова и крутило живот, должно быть, от той непривычной еды, которой приходилось питаться в течение нескольких командировочных дней. Тянуло в сон. Немного саднило горло. Разговаривать не хотелось, и обычно словоохотливый Волошин ограничивался скупыми ответами. Превозмогая слабость, он периодически выходил на плац проверить, не набросал ли кто окурков в запретной зоне – курить «на фасаде» было строго запрещено подполковником Голубочкиным. Обычно, в хорошую погоду, когда заняться было нечем, все околачивались там или сидели поодаль, под молодыми кленовыми деревьями, где стоял небольшой столик с лавочками и можно было сыграть в покер. Ещё в первые дни новичка поставили перед выбором: либо он учится играть в азартные игры, либо бегает вокруг пожарной части. Волошин, не будь дураком, выбрал первое, и всегда был готов составить компанию, если для игры не хватало человека. Однако четвёртый караул не забывал и про занятия физкультурой, переняв у первого караула привычку играть в лесенку на турнике. Скинут, бывало, кители и давай хохотать. В первый подход требовалось подтянуться всего один раз, в следующий круг – два и так до пяти раз, затем в обратном порядке и напоследок столько, сколько позволяли силы. От потных рук перекладина становилась скользкой, и чтобы руки не соскальзывали, их тёрли об беленную известью стену гаража, так что в этом месте она давно утратила свою первоначальную чистоту и белизну. Ходила легенда, что Державцев мог подтянуться бесконечное количество раз, но Волошин этого ни разу не видел – они были в разных караулах. Но сегодня никого не тянуло на улицу, и все толпились в помещениях: играли в кости на кухне или смотрели телевизор. Одним словом, бездельничали.

После полудня из Главного управления поступило задание провести рейды на водных объектах. Город мог похвастаться лишь парой искусственных прудов, созданных ещё две сотни лет назад.

‒ Они что там, прогноз погоды не смотрят? ‒ недовольно пробурчал Волошин, выпрыгивая из машины в полной экипировке. – Кто в такой дубак купаться будет?

На Верхнем пруду как обычно было ветрено, низкие тучи нависали над неспокойной водной гладью, и находиться там было премерзко. Холодный ветер раздражал и без того воспалённую носоглотку Волошина. Вместе с командиром отделения второго хода Козловым они прошлись по пустынному берегу и всё-таки заметили нескольких рыбаков в кустах, при ближайшем рассмотрении двое из которых оказались подростками, а третий ‒ стариком. Они выжидательно воззрились на людей в грязно-жёлтых боёвках.

‒ Здарова! И не холодно вам здесь? ‒ бойко поинтересовался Козлов.

‒ Исключительно, восклицательно! ‒ хрипло ответил старик и показал большой заскорузлый палец с длинным ногтем.

‒ А рыба-то клюёт? ‒ просипел Волошин, искоса поглядывая на пустые ведёрки.

‒ Да бывает маленько… ‒ уклончиво ответил старик. Мальчишки захихикали.

‒ Ну, мы эта, хотели разъяснить… ‒ начал было командир второго хода, но Волошин поморщился, услышав его косноязычие, и продолжил сам.

Рыбаки внимательно выслушали рекомендации, которые грамотно излагал им Волошин, подглядывая одним глазком в листовку, покивали головами и продолжили медитативно вглядываться в водную рябь. Пожарные еще немного побродили по заросшему ивняком берегу, сделали несколько фотоснимков для отчёта о проделанной работе и вернулись в часть.

Во второй половине дня у Волошина поднялась температура. Его морозило, и всё время казалось, что в помещениях слишком холодно. Он подтопил печь и вернулся в комнату отдыха, где, завернувшись в одеяло, улёгся на кровать, хотя не было ещё и пяти часов. Было воскресенье, и никого из начальства не ожидалось. Не успел Волошин согреться и задремать, как вздрогнул от неожиданного окрика:

‒ А ты что, устал что ли?!

На пороге стоял, явившейся как чёрт из табакерки, подполковник Голубочкин.

‒ Да я, Дмитрий Сергеич, болею, ‒ испуганно пробормотал Волошин, приподнимаясь на кровати. ‒ Температура…

‒ Ну ты тогда лежи, лежи…‒ подполковник Голубочкин мигом смягчился и вышел.

Волошин ещё некоторое время слышал, как тот разгуливает по части и разговаривает с бойцами. Через несколько минут Дмитрий Сергеевич уехал, и в пожарной части снова воцарилось спокойствие.

После ужина Волошину стало совсем худо. Резко накатила усталость, а где-то в районе желудка угнездился тяжёлый ком. Волошин решил выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Из тёмных зарослей, что окружали территорию, доносилось пение соловьёв. Ком поднимался всё выше. «Если меня сейчас стошнит, ‒ подумал Волошин, ‒ то делать это надо не на фасаде». Он поспешил на задний двор и едва успел зайти за деревянный туалет, как его вывернуло. Яичница, обильно сдобренная невкусным деревенским салом, вылилась из него на землю желтоватой жижей с белыми лохмотьями. Хорошенько отплевавшись, Волошин вернулся в часть и выпил воды. Он подежурил в котельной до полуночи, разворошил угли, чтобы они быстрее прогорели и лёг спать прямо в кителе, сняв только берцы.

Ему всё ещё было нехорошо, когда в два часа ночи его подняли на пожар. Однако тревожный звонок его немного взбодрил.

‒ Позвонил человек, сказал, что видит в окне дома огонь, ‒ сообщил предварительную и довольно расплывчатую информацию заспанный Каплан.

Аноним больше ничего не сказал и бросил трубку.

Волошин даже не понял, как они попали на тёмную улочку, название которой он до сего дня никогда не слышал, но опытный водитель Рябоконь знал все закоулки и злачные места этого города и без труда нашёл нужный адрес.

‒ Что-то я никакого пожара не наблюдаю, ‒ недовольно буркнул Ильюхин, стоя на подножке.

‒ Ну идите провентилируйте, что там да как, ‒ крикнул вдогонку водитель.

‒ Какой там адрес был? ‒ спросил Волошин, тоже выбираясь из машины. Ему по-прежнему было не по себе, но он бодрился и старался не подавать виду.

‒ Один «А», ‒ ответил Ильюхин и шагнул в вязкую темноту. За ним последовал Волошин, освещая путь большим фонарём.

Они прошлись по коротенькой улочке туда и обратно несколько раз и обнаружили на нечётной стороне всего три дома, на которых значились номера «1» и «3», а также новёхонький домик, ещё не получивший никакого обозначения. Дальше рос бурьян, и в свете фар пожарного автомобиля можно было разглядеть фундаменты ещё не построенных жилищ, и кроме этого, ничего. На другой стороне улицы усадьбы выглядели обжитыми, потрёпанными временем, с большими тополями в захламлённых дворах. В этот поздний час ни в одной из них не горел свет.

‒ Ну и где эта хата вообще? ‒ бормотал Ильюхин, в недоумении озираясь вокруг.

‒ Вот номер один есть. А это что за здание? ‒ задал самому себе вопрос Волошин, направляясь к новострою без номера, который со стороны выглядел совершенно необитаемым: приусадебный участок не был огорожен забором, а у крыльца не сидела на цепи собака. Волошин беспрепятственно подошёл к дому и постучал в дверь. На его настойчивый стук никто не отозвался. Тогда он заглянул в окно, но ничего не увидел. Внутри, как ему показалось абсолютно пустого помещения, было так же темно, как и снаружи, и только в отражениях пожарная машина разбрызгивала вокруг себя синий свет. Ильюхин тем временем нашёл электрический счётчик на столбе и сообщил, что автомат выключен, и дом, стало быть, обесточен. Они вернулись к дому № 1 и постучали. Испуганная женщина, взлохмаченная и в ночной сорочке, приоткрыла окно и сощурилась от проблесков синей люстры. Где находится дом с литерой «А», она тоже не знала.

Пока Волошин топтался возле машины и вертел головой во все стороны в надежде разглядеть в потёмках ещё какие-нибудь призрачные строения, Ильюхин связался с диспетчером по рации:

‒ Нету пожара! Ничего мы не нашли.

‒ У меня тоже никакой информации, ‒ ответил Каплан.

Он несколько раз пытался связаться с анонимом, но тот, раз позабавившись, предусмотрительно отключил телефон. Делать было нечего, и пожарный автомобиль вернулся в депо. По прибытию в часть Волошин почувствовал, что после ночной прогулки на свежем воздухе ему стало немного легче и он даже проголодался. Втроём они пробрались на кухню, согрели чайник, и, стараясь не слишком шуметь, немного перекусили. Волошин с аппетитом слопал большой кусок колбасы с хлебом. Потом он лёг спать, не забыв перед этим подкинуть угля в печку, и быстро заснул, не испытывая никакого дискомфорта от ночного чаепития.

На следующий день Волошин встал раньше всех. Его, как обычно, донимал чужой храп и духота, а по сему он всегда был лёгок на подъём. Он был бодр и соскочил сразу, как прозвенел будильник, нащупал в темноте тапочки, заправил постель и пошёл умываться. По дороге в туалетную комнату Волошин заглянул на кухню и спугнул мышь, которая безуспешно пыталась протащить в узкую щель за плинтусом большую печенюху.

‒ Ты чайник поставил? ‒ спросил хриплым шёпотом Матвеев, когда Волошин вернулся в комнату, чтобы переобуться.

‒ Поставил.

‒ Спасибо, ‒ ответил дежурный по кухне. ‒ Ты настоящий друг.

Пока остальные только просыпались и фыркали возле умывальников, Волошин обошёл все помещения, собрал в полиэтиленовый мешок забытый то там, то сям мелкий мусор, протёр кое-где пыль, смёл сигаретный пепел. Мытьё полов было уже не заботой дежурного караула. После пяти часов вечера в часть приходила специально нанятая для этого женщина средних лет. Порою она пропадала на несколько дней, а когда появлялась вновь, была не слишком усердна и тратила на свою работу не более часа, зато оставляла после себя грязные разводы на всех поверхностях и просительные записки, адресованные начальнику части Бубнову.

Андрей Вас-ч!

Срочно очень

нужны

перчатки

синие

большой

размер.

Уборщица, ‒

громко и с выражением зачитывал Андрей Васильевич её очередное послание, написанное крупными буквами на чистом листе писчей бумаги и лежащее на небрежно протёртом столе.

‒ А когда уборщица уберёт эту муху? ‒ спрашивал Погорельцев, поигрывая с засохшим трупиком насекомого на подоконнике.

‒ Она сорок дней ждёт, ‒ бурчал в ответ Бубнов.

Они уже давно заметили, что нанятая ими женщина, на зарплату которой скидывались всей частью, не отрабатывает свои деньги.

Затем Волошин освежил дальник с помощью воды из лейки, смыв таким образом оставленные неаккуратные подтёки с деревянного пола и стен. Ему вспомнилось, как однажды утром на пересменке из уличного туалета вернулся Ильюхин с ошарашенным выражением лица, и тоном не предвещавшем ничего хорошего, спросил ответственного за территорию водителя из третьего караула:

‒ Вова, ты в дальник заглядывал? Проверял его?

‒ Нет, а чё?

‒ Я у тебя его не принимаю. Он грязный. Тебя подставили.

Безапелляционно заявив это, Ильюхин удалился, а водитель побежал в уличный туалет. Через минуту он ворвался в караульное помещение с выпученными глазами и заорал:

‒ Подставили?! Подставили?!! Да это целая диверсия!!!

Пребывающие поначалу в недоумении бойцы, сразу смекнули в чём дело и загоготали, и Волошин, вспомнив об этом, тоже тихонько рассмеялся и смахнул слезу. Затем он пересёк задний двор, обогнул садик у крыльца конторы и вышел на плац. На рассвете прошёл небольшой дождик, и теперь асфальт тоже сиял свежестью. Небо совершенно расчистилось. Это весна убрала всё ненужное и отмыла опаловое зеркало. Было прохладно, влажно, душисто…

Свалка

С самого утра над северным околотком города тревожно заклубилось облако густого чёрного дыма. Оно хорошо просматривалось с холма, где располагалось пожарное депо, и Волошин весь день был как на иголках.

‒ Ну что, съездим? Съездим? ‒ нетерпеливо спрашивал он у начальника четвёртого караула Касатова, пока тот курил на улице. Было уже по-летнему тепло, и они, несмотря на сквознячок, стояли в одних синих футболках с поблёкшими надписями на спинах.

‒ Волошин, оно тебе надо? Будет звонок ‒ поедем, не будет ‒ не поедем, ‒ спокойно и рассудительно отвечал ему Касатов, выпуская дымок через нос и рот, будто он сам был огнедышащим зверем.

‒ Как думаешь, что это горит? ‒ не унимался Волошин, пристально, до рези в глазах, вглядываясь в горизонт.

‒ Скорее всего, свалка…

Четверг набирал обороты, и с каждым часом становилось всё жарче, так что к обеду температура воздуха перевалила за тридцать градусов. Летнее небо василькового оттенка широко раскинулось над городом, напоминающим своими очертаниями бабочку с голубыми пятнами прудов и зеленоватыми прожилками небольших речушек. Его самая узкая часть приходилась на небольшую торговую площадь с аптеками и купеческими лавками девятнадцатого века постройки, в которых и поныне размещались немногочисленные магазинчики. От исторического центра во все стороны разбегался перепутанный клубок улиц и безымянных переулочков. Это была верхняя часть города, которая в свою очередь располагалась у подножия другой холмистой гряды с редко разбросанными по склонам домиками с приусадебными участками. Нижняя же часть города могла похвастаться лишь старинным, но заброшенным винокуренным заводом со складами и неказистыми многоквартирными домами, на жильцов которых теперь приходилось несколько пивнушек и всего один продуктовый магазин.

Неотъемлемой частью жизни этого маленького городка всегда являлись огороды. Они гнездились на каждом свободном клочке земли, опоясанные высокими заборами от злоумышленников и бродячих коров. Вперемешку с цветами на клумбах у подъездов хрущёвок росли томаты, а где-нибудь в зарослях у реки можно было обнаружить капустники или делянки с картохой. С наступлением условной весны, когда непрочный снег мало-помалу сходил и обнажал чёрную землю, на огородиках начиналось всеобщее копошение: женщины всех возрастов, повинуясь своим крестьянским инстинктам, надев резиновые сапоги и повязав на головы платки, принимались за уборку, невзирая на сыплющий апрельский призрачный снег. Они нетерпеливо разбивали лопатами припозднившиеся сугробы; с остервенением рыли стылую землю и собирали в большие кучи непросохшую ещё прошлогоднюю листву, веточки, ботву и прочее, что не успело сгнить за долгую зиму, и, как только погода устанавливалась сухая и тёплая, повсеместно приступали к сожжению мусора, как будто это был древний ритуал, лишь неукоснительное следование которому могло гарантировать хороший урожай на тощей городской земле. То тут, то там курились брошенные без присмотра большие и маленькие ворохи растительного мусора, которые долго-долго тлели – совсем как языческие алтари на пире плодородья, – и подхваченные, наконец, ветром расползались огненными змиями по округе, уничтожая всё на своём пути. Большие красные машины без устали сновали туда-сюда, а сменённые рукава не успевали просыхать. То и дело горели многочисленные свалки, раскиданные по укромным местам среди кустов. Струйки от костров сливались воедино и вились над рекой между деревьями, а потом и вовсе всё вокруг заволакивало удушливым дымом, и воздух надолго становился прогорклым. В этом чаду, что стоял чёрным туманом над городом, и проходил остаток мая.

С наступлением погожих дней, когда на грядках дружно появилась первая зелень и редиска, меню всех караулов пополнилось окрошкой, что официально возвещало о наступлении лета. Четвёртый караул не стал исключением, и в последний майский день на их столе тоже красовался этот специфический холодный суп с кислинкой и лёгким ароматом тепличного огурца. Едва они успели отобедать, как диспетчер нажал на тревожный звонок, и экипаж первого хода в составе начальника караула Касатова, пожарных Волошина, Ильюхина и водителя Матвеева с шумом и гамом помчался в сторону городской свалки. На окраине города улица Чернышевского резко обрывалась и начиналась грунтовка, которая ещё не успела хорошенько просохнуть после весенней распутицы, и была вся иссечена глубокими рытвинами. Поправляя на себе обмундирование, Волошин не слишком внимательно следил за дорогой, проложенной между лысых холмов. Когда после развилки пожарный ЗиЛ-130 натужно поднялся на очередную макушку, Волошин уже был готов увидеть фронт работ, но ничего подобного не произошло. Источник чёрного дыма по-прежнему был скрыт где-то за извилистой грядой. Они осилили следующую высоту, проехали ещё немного и оказались в распадке перед грязевым болотцем достаточно большим, чтобы увязнуть в нём надолго. Справа у подножия склона под углом градусов в сорок пять уже была накатана дорога в объезд. Впрочем, водитель Матвеев пользоваться ею не стал, и не успели пассажиры ужаснуться, как ЗиЛ-130 спокойно преодолел лужу, погрузившись в воду на добрых полметра, и продолжил путь. Ещё через сотню метров, всё ещё не добравшись до свалки, они наконец заметили в низине дымящиеся кусты по правую руку от себя. Однако съезд с дороги в этом месте показался Матвееву слишком крутым, и Ильюхин предложил проехать ещё дальше, где, возможно, существовал какой-нибудь спуск попроще. Они припустили к свалке, и хруст стеклянных бутылок под колесами возвестил о её приближении.

‒ Мы здесь в детстве любили шариться, и однажды в овраге целую лошадь нашли. Мёртвую, ‒ поведал Ильюхин, задумчиво глядя в окно.

‒ А ничего, что мы по бутылкам едем? ‒ встрепенулся Волошин.

‒ Мы же на ЗиЛý! ‒ весело ответил ему Матвеев и улыбнулся до самых ушей.

Наконец они добрались до небольшой ровной площадки, посреди которой как ни в чём не бывало стоял изодранный диван. Никакой дороги дальше не было, только обрыв, по склону которого стекала разноцветная река мусора. Неподалёку начальник четвёртого караула Касатов заметил пару бомжей. Те разом обратили свои тёмные лица к пожарному автомобилю и выжидательно уставились на людей в большой красной машине.

‒ Ублюдки! ‒ выругался Касатов ‒ Жгут, чтобы металл затем собрать. Наверняка всё из-за них…

Ветер как раз дул со стороны свалки, и травяной пал, подхваченный им, ушёл далеко за пределы небольшого полигона для твёрдых бытовых отходов. Матвеев аккуратно объехал диван и снова вырулил на прежнюю дорогу.

‒ Ну что делать? Будем нырять! ‒ сказал со вздохом водитель, и большая автоцистерна ухнула вниз по склону. Желудок Волошина мигом подпрыгнул и, как показалось, на несколько секунд прилип к гортани.

Низина поросла по кромке высоким бурьяном и кустарником. Огонь уже выжег почти всю траву, и теперь рдели широко разросшиеся кусты. Волошин взял себе хлопушку, а Ильюхин ‒ ранцевый огнетушитель, напоминающий своим видом школьный портфель, но из прорезиненной материи оранжевого цвета с гибким шлангом и насадкой для разбрызгивания воды.

Ветер был достаточно силён, он подгонял огонь так быстро, что пожарные не поспевали за ним. Волошин усердно хлопал по тлеющей траве своим несуразным инструментом, похожим на веер, и при каждом взмахе искры рассыпались фейерверком. Нужно было стукнуть хлопушкой с такой силой и виртуозностью, чтобы разом прибить пламя к земле, словно надоедливую муху, и не дать ему разлетаться во все стороны. «Вот дерьмо собачье!» ‒ со злостью думал Волошин, молотя по земле и потея от усердия бок о бок с начальником караула, у которого тоже не слишком хорошо получалось управляться с хлопушкой. Их бесполезные мучения наконец закончились, когда Касатов велел Волошину взять другой ранец.

– Сам справлюсь, – заявил он и достал из отсека рукав.

Волошин заполнил водой ранец, закрутил крышечку и побежал вместе с Ильюхиным вдогонку за огнём, который уходил всё дальше по косогору. Почти сразу же у Ильюхина сломался разбрызгиватель, и ему пришлось выливать воду из ранца через тоненький шланг и притаптывать ногами дымящуюся траву.

Тем временем, Волошин сражался с огромным кленовым кустом, разросшимся дружной гурьбой веток. Его нижняя часть уже настолько перекалилась горящей под ним травой, что ветви были красны от жара и как будто состояли из раскалённой магмы. Сверху ещё сохранялась нежная майская листва, но внизу куст нещадно горел: красные и жёлтые языки пламени плясали, переливались и переплетались в завораживающие узоры.

‒ Туши его до конца! ‒ крикнул ему Ильюхин, продолжая приплясывать по склону.

Ранец разбрызгивал широко, и чтобы точно попадать на тонкие веточки, приходилось подходить настолько близко, что купина обдавала горячим дыханием, и Волошину становилось нестерпимо жарко во всей своей многослойной одежде. Он лил воду на куст, и капли её мгновенно закипали и испарялись, и все усилия казались тщетными, и если прогоревшая трава остывала быстро, то кусты ещё долго дышали жаром, и их пыла было достаточно, чтобы по соседству разгорелось вновь. Однако автоцистерна не могла подняться на этот косогор, чтобы пролить всё хорошенько, и Волошин добросовестно продолжал свой труд, пока вода в обоих ранцах не закончилась. Тогда Волошин вместе с Ильюхиным оставили густую тлеющую растительность и прошли ложбиной между двух холмов, по другую сторону от которых обнаружили, что пожарная машина, следовавшая за огнём по низу, уже поджидает их там.

– Вы всё? – спросил Касатов, который в одиночку справлялся с увесистым рукавом и ловко сбивал огонь водомётом на обширных очагах, направляя сильную струю вглубь зарослей, пока водитель Матвеев подбоченившись стоял рядом.

– Ещё нет. Воды надо набрать.

‒ Заканчивайте там, ‒ велел им Касатов.

Ильюхин забрал ранец у Волошина и со словами «а ты бери ведро» протопал обратно к кустарнику и продолжил работу. Волошин набрал воды и с тяжёлым ведром на перевес поспешил к деревьям с дымящимися комлями. Он выплеснул воду, и пламя недовольно зашипело и обдало обжигающим паром. Волошин вернулся к машине, снова набрал воды и бегал так до тех пор, пока всё не угасло.

Когда с возгоранием на большей части территории было покончено, а вода закончилась, решили закругляться. В тот момент, когда Касатов начал сматывать рукав, Волошину пришла в голову мысль, что начальнику караула будет значительно удобнее, если отсоединить ствол, который добавлял пару лишних килограммов длинной влажной кишке. Он так и сделал, пока Касатов находился на другом конце двадцатиметрового рукава. Волошин положил ствол на подножку машины и пошёл собирать ранцы. При этом его не отпускало сомнение. «Но ведь Серёга подойдёт к ЗиЛý и наверняка заметит», ‒ успокоил он себя и забыл об этом. Затем они обмыли боёвки от гари и умылись сами, запрыгнули в автомобиль и поехали обратно в часть. «А забрал ли кто ствол?» ‒ мимоходом подумал Волошин, устало отогнал от себя эту назойливую мысль и ничего ни у кого не спросил. После пожара в горле першило, и все в машине то и дело откашливались.

На обратной дороге ЗиЛ-130 завернул к единственной рабочей колонке на проспекте Ленина и наполнил бочку водой. Спустя четверть часа они уже прибыли в депо. У экипажа было ещё около сорока минут, чтобы привести и себя, и пожарный автомобиль в боевую готовность к следующему вызову. Когда начальник караула Касатов принялся менять промокший рукав на сухой, он должен был подцепить к новому рукаву ствол, однако того в отсеке не оказалось.

‒ А где ствол? ‒ озадаченно спросил он.

‒ Да я его на подножке оставил, ‒ ответил Волошин, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Он часто заморгал, а правая щека запульсировала в такт ресницам.

‒ Я его не видел, ‒ сухо ответил Касатов ‒ Ну что, Волошин, вперёд и с песней. Про*бал ствол ‒ иди, ищи.

Рабочий день приближался к трём часам пополудни, и покидать часть, будучи на дежурстве, было бы нарушением, к тому же начальник отряда подполковник Голубочкин был на месте и шнырял туда-сюда по части. Тем не менее, Волошин сел за руль своих раскалившихся на солнцепёке «жигулей» и помчался туда, откуда прибыл совсем недавно. Волошину было нестерпимо жарко. Он чувствовал, как футболка под кителем липнет к мокрой спине, но не мог ничего поделать ни с этим, ни с тем, что мотор закипал от усердия, хотя окна в машине были настежь открыты. Волошин спешил. Его подгоняло беспокойство и нетерпение. Ему хотелось побыстрее выпутаться из этой нелепой ситуации, в которой он оказался по собственной невнимательности.