«До чего же странная баба. И жуткая…»
– Как там её зовут?
Она полезла в телефон, чтобы найти имя, вертевшееся на языке.
– Елизавета Романовна… ох ты ж блин, Елизавета Романовна… что ж ты злая-то как собака?..
Аккумулятор был почти разряжен, одна сиротливая палочка, оповещающая о необходимости срочной подзарядки. Саша огляделась по сторонам в поисках розетки. Заглянула за комод, под кровать, облазила все стены, но ни одной нигде не было.
– Супер…
Она обречённо потащилась в ванную комнату. Ей и правда следовало помыться и смыть с себя дорожную грязь.
Комната была небольшая, отделанная матовым кафелем. Над чугунной ванной висела матерчатая занавеска, рядом возвышался унитаз, напротив которого располагалась раковина со шкафчиками над и под ней. Саша заглянула в нижний отдел в поисках полотенец. Они лежали аккуратной стопкой. Лицевое, для ног – то, что побольше, и самое большое – для тела.
– Вот это, я понимаю, сервис, – довольно кивнула она и стала разоблачаться.
Вода из медного душа вырвалась с натужным фырчанием. Сначала резкими отрывистыми порывами вперемешку с застоявшимся воздухом, потом уверенными струями, смывающими грязь, пот и усталость.
Петь вопреки своему обычаю Саша не стала. И не только потому, что была в чужом доме, но и потому что душе её было не до песен. Хотелось просто отдохнуть, поспать, а ещё лучше уехать обратно домой. Вода мало помогала взбодриться, и несмотря на то, что Саша намылилась целых три раза, ощущение грязи на коже, казалось, стало ещё более отчётливым.
«А я закрыла дверь?..»
Засомневавшись, она осторожно выглянула из-за шторки в надежде, что за ней нет притаившегося маньяка с ножом, на досуге промышляющего таксидермией. И убийствами.
Убедившись, что она одна, несмотря на стойкое ощущение чьего-то присутствия, Саша выбралась из ванной и закуталась в махровое полотенце. Его явно зачем-то накрахмалили, отчего оно стало жестким и колючим.
– Блин…
Саша поняла, что не взяла с собой чистую одежду. Понадеявшись, что под дверью её никто караулить не станет, выскользнула из ванной, затянутая полотенцем, и скрылась в своей комнате. Там она наспех натянула чистое бельё, футболку, легкие бермуды и, как обычно, решила посмотреть на себя со стороны перед выходом в свет.
Здесь её ждал новый сюрприз.
«Няням розетки и зеркала не полагаются?.. Что за дикость?»
Она вернулась в ванную комнату в надежде, что недоглядела зеркало там. Но нет, там им тоже не пахло.
Не пахло… странно, здесь будто вообще не было запахов. Обычно каждый дом пахнет по-своему: у кошатников всё пропитано едким запахом мочи, если их питомцы не приучены к лотку; у пожилых людей витает характерный запах древности, будто их тлеющие тела оставляют следы разложения в каждом углу жилища; у Сашиного брата всегда пахло выпечкой, над которой колдовала его жена; а у самой Саши квартира пропиталась лекарствами матери, елея и ладана, не оставившими места её собственному аромату. Здесь же не было никаких запахов, по которым можно было угадать приметы хозяев.
Подсушив волосы полотенцем, Саша полезла в косметичку за тушью и зеркальцем. Тушь нашлась сразу, а вот зеркальце никак не хотело быть обнаруженным.
– Да что такое?..
Тут Саша вспомнила звук молнии и возню, когда сушёная мадам копалась в её вещах.
– Ах ты ж карга старая!
Саша понятия не имела, зачем домоправительнице могло понадобиться самое обычное зеркальце, но что его пропажа была её рук дела, сомнений не оставалось.
«Розетки… зеркала… что за фигня, вообще, здесь происходит?..» – думала Саша по пути на первый этаж. Её волосы, ещё влажные и липки, свисали тёмными сосульками и неприятно холодили шею. В пустоте холла торопливые шаги оказались единственным звуком. На огромной лестнице они затерялись в красной дорожке и вновь дали о себе знать, когда подошва лёгких кед ступила на мраморный пол прихожей залы.
Как и было велено, Саша повернула направо и оказалась в гостиной. В центре расположилась цветастая композиция из обтянутых расшитым шёлком дивана и кресел. Между ними гостеприимно ютился кофейный столик, убранный чайным сервизом на белом фарфоровом подносе. Тут же ожидали всевозможные угощения микроскопических размеров, придуманные специально для того, чтобы удобно быть съеденными во время беседы.
Одно из кресел было занято домоправительницей, встретившей Сашу холодным взглядом.
– Присаживайтесь
– Спасибо…
Саша осторожно опустилась на диван. Он казался слишком чистым и дорогим, чтобы на нём можно было размещаться тем местом, на котором обычно сидят. Странное волнение заставило позабыть о зеркальце, которое Саша хотела истребовать, и она послушно принялась ждать дальнейших указаний.
– Угощайтесь.
– Спасибо, – снова повторила она и, как по команде, протянула руки к блюдцу.
Елизавета Романовна молча разлила чай и только после этого заговорила.
– Вот полный список ваших обязанностей.
Саша перевела взгляд на лист, испещрённый рукописным текстом.
– Мы их все обсуждали.
Она кивнула.
– Вы обязаны строго соблюдать всё, что здесь написано.
«Иначе пинок под зад и никакой компенсации – да, да, да».
– Анна скоро вернётся с прогулки, чтобы отправиться в церковь. Первый раз я схожу с вами, покажу дорогу.
– Угу.
– Я вас оставлю. Пейте чай. Ужин будет после возвращения из церкви.
– Хорошо, спасибо. Всё очень вкусно.
Домоправительница никак не отреагировала на комплимент и покинула комнату.
«Надеюсь, здесь не все такие…»
Несмотря на высказанную похвалу повару, назвать угощения шедеврами кулинарного искусства можно было едва ли. Выглядело всё крайне аппетитно и красиво, но на вкус было одинаково пресным, будто один и тот же кусок пенопласта покрасили разными цветами и назвали пирожными.
Доев начатые кусочки, Саша закончила трапезу и к остальным не притронулась. Чай был жидкой вариацией этих пирожных – такой же безвкусный, несмотря на пару дополнительных ложек сахара, отправленных Сашей в чашку.
Покончив с едой, она стала озираться по сторонам. Всё те же плотные шторы, только эти из белого атласа, расшитого цветами, как диваны. Стены пестрели всевозможными молдингами и барельефом, пол скрывался под искусным ковром, а с потолка таращилась огромная люстра, горевшая двадцатью яркими лампочками, переглядывающимися с настенными бра.
Саша встала, чтобы обойти комнату кругом. Она направилась к дальней стене, из которой вырастал аляпистый камин. Ей было интересно его устройство, но от изучения предмета её оторвал уже поднадоевший голос.
– Александра, вас ждут.
С этими словами домоправительница вышла из комнаты, и Саша, как послушная собачка, последовала за ней. Та повела её под лестничное крыло, под которым находилась дверь в ещё одну комнату. Здесь свет был не таким ярким, и сам интерьер не светился от вездесущей белизны. Затянутая в шёлковые обои болотного цвета комната представляла собой контрастную вариацию гостиной, посередине которой так же красовалась диванная композиция, на этот раз оккупированная хозяевами дома.
– Здравствуйте, – поздоровалась Саша с порога.
На лицах всей троицы расползлись широкие улыбки. Было очевидно, что они рады видеть Сашу, но всё же её охватило уже знакомое чувство, появившееся при виде ярко-зелёной изгороди. Они были похожи на образы со старых фотографий, некогда помутневших от времени, но вновь возродившихся в руках бывалого умельца.
Платье на девочке, будто выкроенное из обоев, сливалось с обивкой дивана, и казалось, что у неё есть только голова, укрытая копной рыжих волос. Её огромные водянистые глаза таращились на новую няньку и будто бы кричали «дайте мне с ней поиграть!». Поиграть, как с только что подаренной куклой, которая до поры до времени станет любимой, пока не истрепется и не потеряет блеск новизны.
– Меня зовут Саша, – она пробежалась взглядом по всем членам семьи, чтобы никого не оставить без внимания, те тоже поздоровались, и она обратилась к своей подопечной: – Ты, должно быть, Аня?
– Анна, – поправила её девочка, не снимая крокодильей улыбки, больше похожей на оскал.
– Анна, – повторила Саша.
Всё внутри съёжилось. Она не любила детей, которые забывали, что они дети. «Хорошо, что не по имени отчеству…»
Над тёмной прохладой комнаты повисла тяжёлая пауза. Саша сцепила ладони и опустила взгляд в пол. Она всё ещё стояла у входа и чувствовала его манящую открытость. Комната будто выталкивала её, здесь не хотелось находиться, но в то же время что-то затягивало внутрь, как противные паутинки, которые хочется непременно сбросить, отряхнуться от них.
– Присядьте, – повелела домоправительница.
Саша повиновалась. Кресло показалось ледяным, и по коже пробежали мурашки. Несмотря на прохладу, в комнате было душно и почти что нечем дышать. Три пары мутных глаз продолжали неотрывно смотреть на новую работницу.
– У вас очень красивый дом, – сказала Саша хозяйке.
– Спасибо, – ответила та, и её рот стал ещё больше, хотя до этого казалось, что улыбаться шире физически невозможно .
– Я никогда не была в таких домах…
– Но теперь вы здесь, Шурочка.
«Шурочка?!» Последнему, кто так назвал Сашу, она дала в глаз. В данной ситуации подобные меры казались излишними, поэтому она, вторя манере девчонки, просто повторила своё имя:
– Саша.
– Вы же из Москвы, Шурочка?
Саша вскинула брови и заглохла в немом возмущении. Но вопрос был задан и требовал ответа. «Успокойся, они хорошо платят. Можно и потерпеть».
– Да, – Саша наконец совладала с эмоциями и даже выдавила подобие улыбки, – я из Москвы.
– И как там?
– Ну… людей побольше, чем здесь.
Обе засмеялись. Остальные молча наблюдали за диалогом.
– Люди… – бесцветно произнесла женщина и умолкла.
Саша растерялась. Все члены семьи продолжали таращиться на неё, и она чувствовала, что обязана что-то сказать.
– Здесь… прохладно, да?
Её взгляд снова встретился с мутно-серыми глазами хозяйки, которые тут же вспыхнули лукавым блеском, будто кто-то нажал на выключатель.
– Это лучше, чем жара, – сказала она.
– Да, я, пока ехала, старалась не выходить из машины. А то, когда открыла окно, чуть в обморок не упала. Но после леса резко похолодало. Там такие слепни – ужас, – Саша тараторила, пялясь на женщину, и та с какой-то плотоядной радостью вкушала каждое её слово. – А здесь, наверное, не так жарко из-за моря, да?
– Да, – кивнула та, – из-за моря. Вы его уже видели?
– Нет, я успела только принять душ и выпить чаю. Времени осмотреться пока не было.
– Ещё будет.
Эти финальные фразы, не дающие возможность выстроить диалог, ставили в тупик. Хозяйка будто бы ставила точку, но по всему её виду было ясно, что она ждала, когда собеседница начнёт новый абзац.
– А дожди часто бывают? А то я зонтик не взяла.
– Нет. Дожди здесь – большая редкость.
Саша снова стала судорожно перебирать темы для разговора под пристальным взглядом хозяйки. Она перевела взгляд на мужчину в надежде, что хоть он сможет подбросить ей идейку, сказать что-то путное, за что можно будет зацепиться. Но он так же выжидающе смотрел и лишь чуть больше улыбнулся, оголив краешки дёсен под своими густыми усами. «Маньяк какой-то», – испуганно подумала Саша. Но так просто отвернуться казалось через чур неприличным – всем своим видом мужчина просто кричал о том, что он жаждет внимания.
– А вы давно здесь живёте?
Он внезапно разразился показавшимся неуместным хохотом и, отсмеявшись, расплывчато ответил:
– Порядком.
– И… хорошо здесь?
– Хорошо… – сказал тот без тени утверждения. Он будто прочитал слово из списка покупок, за которым следовало ещё несколько пунктов, но их вычеркнули, так и не отоварившись.
– Анне пора в церковь, – вмешалась Елизавета Романовна, всё это время наблюдавшая из угла комнаты.
Это спасло Сашу от необходимости выдавливать из себя новые вопросы, ответы на которые её мало интересовали. «Что это за цирк уродов?!» – хотелось ей спросить на самом деле, но по понятным причинам, она усмирила своё любопытство.
– Пойдём?
Девочка тут же засияла и поднялась с дивана, продолжая неотрывно смотреть на свою няню. Та протянула ей руку, и девчонка мигом вцепилась в неё своей холодной ручонкой. Саша будто взяла ледышку, которая никак не хотела таять.
Родители остались в комнате, сидя неподвижно с застывшими масками вместо лиц.
– А тебе сколько лет?
– Мне двадцать один, а тебе?
Анна непонятно чему засмеялась. «Прям как её папаша…»
– Мне десять. Тут так скучно, хорошо, что ты приехала.
– Тебе не с кем играть?
– Да, совсем не с кем.
Маленькая ладошка продолжала холодить Сашину руку, и она отпустила девочку, сделав вид, будто зачесался нос. Анна тут же сникла и молча остановилась.
– Ты чего? Пойдём.
Девочка зашагала, сверля Сашу взглядом.
– А у тебя есть друзья?
– Нет.
– А в школе?
– Я не хожу в школу.
– Анна на домашнем обучении. У неё прекрасные преподаватели, а после местной школы получаются одни плотники и поварихи, – отчеканила домоправительница, шедшая на пять шагов впереди.
– Ясно…
Анна молчала. Она шла медленно, неуверенно, будто плелась на невидимой привязи рядом с Сашей.
– А как ты проводишь время?
Она немного приободрилась, но ответив, тут же снова умолкла.
– Жду, когда произойдёт что-нибудь интересное.
– А что для тебя интересно?
– Всё, что происходит.
Ответ ввёл Сашу в недоумение. Какое-то время все шли молча, и она с притворным интересом разглядывала тропинку.
– Море! – воскликнула она, подняв глаза.
Оно появилось из-за холма так неожиданно, будто кто-то только что плеснул синюю краску на холст. Горизонт отделялся чёткой тёмной линией. Школьная учительница изобразительного искусства ругалась на Сашу, когда она так рисовала море. Она говорила, что в природе нет таких резких переходов. «Посмотри на Айвазовского! Ты видела у него что-нибудь подобное?» Нет, такого Саша у него не видела, зато прямо сейчас перед её глазами огромное море отделялось от затянутого лёгкими облаками неба чёткой, почти что чёрной линией, которую природная кисть провела по водной линейке.
– Ты любишь купаться?
– Я не купаюсь.
– Не купаешься?.. Почему?
– И ты не будешь. Здесь вода всегда холодная. Ледяная.
– Правда?.. – расстроенно протянула Саша. – Жаль…
Тропинка взбиралась на пригорок и затем резко скатывалась вниз по крутому склону. Саша изучающе разглядывала водную гладь, почти что ровную. Такого у Айвазовского тоже не увидишь. Не успела она оглянуться, как Анна, по-видимому, оступившись, полетела с холма. Саша тут же бросилась ей на помощь, но смогла настигнуть только у подножья, когда девочка уже распласталась на траве. Её невидящие глаза смотрели на небо.
– Анна! – вскрикнула Саша.
Та тут же перевела взгляд на неё, и её губы подёрнула улыбка.
– Тебе не больно? Ты в порядке?
Она принялась ощупывать её тельце, и подопечная тут же вскочила на ножки, как ни в чём не бывало.
Боясь повторения инцидента, Саша взяла по-прежнему ледяную руку Анны в свою и больше не отпускала.
– Испугалась? – спросила девчонка, будто её позабавило произошедшее.
– Да.
– А мне не страшно. Я ничего не боюсь. А чего ты боишься?
– Не знаю, – Саша пожала плечами. Её мысли всё ещё были в том моменте, когда Анна, словно тряпичная кукла без мышц и костей, катилась с пригорка.
– А ты подумай.
Саша со вздохом посмотрела на неё и уткнулась взглядом в её жуткие глаза. Ответ напрашивался сам собой, но это было явно не то, чем стоило делиться.
– В детстве боялась темноты…
– А сейчас не боишься?
– Нет, наверно. Могу испугаться того, кто скрывается в тёмном переулке, но не самой темноты.
Шутка прозвучала немного неуместно. Саша говорила с десятилетней домашней девочкой, а не с ровесником за бутылкой пива. От этого ей стало неловко.
– Значит, ты боишься тьмы внутри него.
Саша сглотнула и снова посмотрела на Анну. Никто из детей её возраста, с которыми ей доводилось встречаться раньше, никогда не говорил ничего подобного. «Мне нравится Нюша!», «Да ну фигня!», «Не хочу макароны!», «Да ты лох!» – да, но такое… определённо нет.
– Скорее, того, что эта тьма может со мной сделать.
– Да. В самой тьме нет ничего страшного. Пока она спит.
– Вот церковь, – сказала домоправительница, чем спасла Сашу от продолжения этого странного разговора. Странного и жуткого.
«У неё, случаем, нет непреодолимой тяги к препарированию кошек?.. или людей…»
За соседним холмом виднелся купол местной церквушки с покорёженным крестом. Это казалось единственным изъяном в повсеместной идиллии. Он свисал вниз, будто стараясь сползти с верхушки и скрыться в неведомом направлении.
– А что здесь случилось? – спросила Саша у домоправительницы.
– Недавно был сильный ураган, черенок ржавый, вот и погнулся.
С холма открывался вид на небольшую старую, но явно отреставрированную церковь. На лавочке неподалёку от входа сидели две женщины: одна в годах, второй было не больше сорока. Обе носили длинные платья и выглядели как манекены на экспозиции, демонстрирующей крестьянский быт. И были такими же неподвижными. Одна уставилась вдаль и никак не реагировала на приближающуюся группу людей, вторая смотрела на собственные колени, будто в них было что-то интересное.
Все трое молча проследовали мимо них. Елизавета Романовна остановилась у церкви и сказала:
– Сядьте на стул у входа. Вы только нянька, а не прихожанка.
У Саши и без того в планах молитв и покаяний не значилось, но подобное замечание показалось крайне странным. Кому она сделает хуже, если поставит свечку-другую?
– А там выдают косынки?
– Они вам не понадобятся.
– Ну… ладно…
Саша выпустила руку Анны, перекрестилась и замешкалась. Заходить не хотелось. Там, должно быть, пахло, как дома; а думать о доме было крайне неприятно. Несмотря на нежелание няни, обе посетительницы зашли внутрь, и девочка уверенным шагом направилась к алтарю, открыла створки и скрылась внутри. В помещении был тусклый свет, и, к счастью, никакого запаха ладана, только горелых спичек. Посетителей почти не было, лишь одна женщина в коленопреклонённой позе перед иконой, образ которой было трудно разобрать. Неподалёку от алтаря стоял батюшка. Лица его не было видно, но по спине явственно читался почтенный возраст. Саша машинально опустилась на стул и просидела на нём, как прикованная, пока не появилось непреодолимое желание сбежать. Тогда Анна вышла из алтаря и позвала её с собой на выход.
Саша не могла сказать, сколько времени прошло, может минут пять, а может, и все сорок. Когда они снова оказались на свежем воздухе, солнце уже неуклонно пряталось за горизонт, превращая небо в багряно-серое месиво. Закат был столь прекрасным, сколь и зловещим. Он манил и отталкивал, как каждая частичка этого огромного пазла в отдалении от цивилизации. На душе висело тягостное чувство, и Саша была выжата как лимон. Она не спала больше суток, влила в себя полтора литра кофе, и уже плохо соображала явь это или сон.
Сон… Саша вежливо отказалась от ужина и поднялась в свою комнату. Дорога от церкви до дома прошла спокойно, и воспоминания о ней были словно в тумане. Анна шла во главе колонны и радостно бормотала какие-то скороговорки. Саша плелась в хвосте и мечтала лишь о том, чтобы поскорее лечь и отключиться ото всех странных событий сегодняшнего слишком долгого и изматывающего дня.
– Уходи оттуда! – закричала мама.
Саша хотела что-то ответить, но у неё были только глаза и уши.
– Уходи!
– Нет, она останется!!! – завизжала Анна, и её рыжие волосы вспыхнули яростным огнём. Он поглотил её перекошенное злостью лицо, и оно покрылось волдырями, а затем почернело, как головешка.
Саша проснулась. Открыв глаза, она так и не поняла, разомкнуты её веки или нет – тьма была густой и непроглядной.
«В самой тьме нет ничего страшного».
«Пока она спит».
По телу пробежал холодок. Детские страхи вернулись, и Саша с дрожью в руках натянула на себя одеяло. Было тихо. Совсем не так, как городской ночью. Ни тебе стука колёс одинокого поезда, теряющегося среди дневного гвалта и отчётливо слышного, когда всё затихает. Ни отзвуков жизнедеятельности неспящих соседей, вздумавших посмотреть телевизор или справить нужду. Ни с трудом различимого фона электронных приборов, сливающегося в паутину чуть слышного гула. Ни пресловутых «катающихся шаров», породивших много ненависти к ни в чём неповинным соседям сверху. Ни даже пения птиц из ближайшего парка. Ничего.
Полная тишина.
Темно и тихо.
Абсолютное отсутствие звука и света.
Саша поёжилась. Жуткий сон прорывался сквозь толщу сознания, чьи попытки расставить всё по полочкам терпели сокрушительное фиаско. Сон казался реальным. Он не терял своей яркости, несмотря на пробуждение. В памяти всё ещё плясали увиденные образы, чёткие и пугающие до одури. Голоса врывались в мысли, разбавляя монотонное беззвучие тишины.
– Господи, помоги мне, – пропищала Саша и зажмурилась.
Мама с самого детства учила её молиться, она говорила, это помогает. Помогает в любой ситуации, будь то счастье или горе. «От молитвы радости становится больше, а боль утихает».
Но Саша не верила. Бог не подарил ей щеночка на пять лет и не спас тётю Зою от жуткой смерти под колёсами «Запорика» какого-то забулдыги.
Но сейчас она готова была делать всё, что угодно, лишь бы выцепить крохотную толику надежды на то, что жуткое видение исчезнет, и что кромешная тьма действительно не таит в себе никакой опасности.
Саша бормотала заученные с детства слова. Они, как вызубренное в школе стихотворение, отскакивали от стучащих зубов и отвлекали мысли от ужасающих терзаний. Но страх никуда не делся.
Саша молилась о его уходе тому, в кого давно не верила и всё больше разуверивалась с каждым словом. Чувства одиночества и обиды разрастались, перекрывая страх, и образ матери снова возник перед глазами. Её губы шевелились, беззвучно произнося уже слышанное «уходи», и Саша твёрдо решила, что на утро покинет это жуткое место.
– Александра, вставайте.
Яркий свет брызнул сквозь веки, ворвавшись во тьму сна без картинок. Саша открыла глаза и, щурясь, посмотрела на дверь. В проёме стояла Елизавета Романовна и настойчиво выжидала, когда соня соизволит подняться.
– Доброе утро, – пробормотала Саша и присела на край кровати.
Домоправительница молча удалилась.
Ночные кошмары теперь были просто глупыми снами, растворившимися с наступлением нового дня. Они сбежали, испугавшись яркого света, и больше не имели былой власти.
После водных процедур Саша спустилась на первый этаж. Она заглянула в белую гостиную – никого. Заходить в зелёную совершенно не хотелось, поэтому она пошла в противоположную от первой сторону. За дверями простиралась огромная зала с длинным столом, во главе которого сидела Анна. По правую сторону от неё находились родители.
– С добрым утром, – поприветствовала присутствующих няня, и все мигом устремили на неё свои липкие взгляды и наперебой начали здороваться.
– Садитесь, – сказала Елена Романовна, напугав Сашу своим незамеченным присутствием.
Она снова стояла в углу комнаты, будто нарочно держась подальше от хозяев.
Саша её очень понимала. Она бы сама с удовольствием осталась в углу, но подчинилась приказу.
– Ещё раз простите, что не смогла присоединиться к ужину.
– Нам вас не хватало, – ответила мать семейства и уставилась на Сашу в ожидании ответной реплики.
Но та не знала, что ещё сказать, поэтому молча взяла вилку под пристальным взглядом всей троицы. Не успев приступить к трапезе, она вспомнила о манерах и произнесла привычное «приятного аппетита».
Тут же пронёсся шквал ответных пожеланий, и Саша с чистой совестью приступила к еде. Всё под теми же пристальными взглядами. От этого кусок в горло не лез, хотя на тарелке лежали её любимые сардельки и пюре, обжаренное с яйцом. От волнения ли, либо от особенностей местной кухни всё казалось безвкусным. Как те пирожные.
Но Саша ела и уже расправилась почти что с половиной порции, а троица продолжала сидеть неподвижно и наблюдать за употреблением пищи. Молча. Выжидая.
– Как прошёл вчерашний вечер? – наконец спросила Саша, не вытерпев нависшего напряжения.
– Довольно скучно, – ответила мать.
– Одиноко, – одновременно с ней выдал отец.
И только Анна сказала:
– Неплохо.
Снова тишина и лишь осторожные звуки пережёвывания пищи. На фоне общего безмолвия они казались Саше неприличнейшим чавканьем, и она снова прервала свою трапезу, наконец решившись задать столь очевидный вопрос.
– Почему вы не едите?
– Мы всегда едим после ухода гостей, – сказала мать.
– И слуг, – поддакнул отец.
– Так надо, – закончила Анна.
– Тогда я сейчас, – затараторила Саша, уткнувшись в тарелку. и ускорила темп.
«Они, наверно, голодные… и чокнутые…»
– Спасибо, было очень вкусно, – поблагодарила она хозяев и вышла из-за стола.
Те ответили ей стандартным «на здоровье» и проводили своими странными взглядами. Саша чувствовала, как они сверлят её спину, и поскорее покинула столовую.
– Неужели ещё двадцать девять дней этого кошмара?.. – тихо захныкала она, выйдя на улицу.
Погода была без изменений, быть может, чуть больше тучек, из-за которых скромное солнце одним глазком подглядывало за происходящим. После завтрака няне следовало вывести девочку на прогулку. Саша думала об этом с неохотой. Странное поведение и разговоры Анны не располагали к веселью и играм. А ведь это именно то, чем должны заниматься десятилетние девочки.
«Надо попросить у этой грымзы зарядить телефон», – вспомнила Саша и вернулась обратно в дом. Она замялась перед входом в столовую, решив, что у этих ненормальных могут быть какие-то предрассудки по поводу того, что кто-то увидит, как они употребляют пищу. Поэтому она осторожно постучала и решила дождаться ответа.
– Минуту, – крикнула домоправительница и выползла из комнаты.
– Елена Романовна, – нервно протараторила Саша, – мне нужно зарядить телефон, а в комнате нет розетки.
– Телефон здесь не ловит, я вас предупреждала.
– Да, я знаю, просто привыкла смотреть на нём время.
Сказав это, Саша вдруг осознала, что помимо зеркал она не видела здесь и часов. «Может, не обратила внимания?..»
– К сожалению, ничем не могу помочь. Розеток в доме нет.
– М… как, вообще?
– Вообще.
– А… как же… ну… работает техника?
– Первенец хозяев умер от удара током, играя с розеткой. С тех пор их все демонтировали. Вся необходимая техника подключена напрямую.
Саша оторопела. Неизвестно, что её напугало сильнее: история про умершего ребёнка или тотальное отсутствие розеток. Она так срослась со своим телефоном, что с трудом представляла существование без привычного агрегата. А как бы он пригодился ей ночью! Она бы могла осветить себе путь до выключателя и зажечь настенные лампы.
– Ещё вопросы? – холодно спросила Елена Романовна.
Саша молча помотала головой. Ей сначала требовалось переварить уже полученные ответы.
– Анна скоро закончит. Зайдите за ней через пять минут, у неё по расписанию прогулка.
– Да… да, я помню…
Вопреки ожиданиям, всё прошло довольно мило. Они играли в салочки, и, казалось, девочке это безумно нравилось. Она веселилась и смеялась, догоняя свою новую няню. Только смех у неё был взрослый, совсем не такой задорный, как у маленьких девочек.