Через год она оказалась в лаборатории.
Я с ней пообщался наедине.
Знаешь, не может шестилетняя девочка говорить такие вещи. Только взрослые, и никак иначе.
Да и долгожитель этот влезал в наше с дочерью общение…
Мне приходилось тайком к ней пробираться.
О чем мы разговаривали? Да ни о чем, практически. Так, сущие мелочи. Да это уже и неважно.
За год ее тело покрылось ожогами. Мне пришлось приложить все усилия, чтобы девочку перебинтовали. Раны жутко гноились.
К ней приставили медсестру, но отношение не изменилось, нас всех заставили относиться к ней нейтрально.
– И что с ней стало после?
– Через год меня перестали к ней подпускать. Выставили охрану, запугивали, один раз даже избили.
Но один раз все-таки позволили увидеть.
Правда, дочери моей там уже не было.
Меня довело это до ручки. Я полез с ними в драку. Думал, убью его, вот этими руками, гада этого…!
А он взял и растворился.
Я думал, у меня голова уже поехала. Я все из-за дочки переживал, все думал, как к Маргарите подойти, да и рассказать ей обо всем, уже сил никаких не было!
Да и Алину мне очень и очень жалко. До сих пор!..
Ну, и начал Алину искать. Искал, искал… и нашел…
– И где ты ее нашел?
Валерий поднял глаза:
– В Чернобыле.
Порывы ветра задрали полы длинной юбки. Носок туфли легко подцепил обломок графита и оброкинул его в чернеющую под ногами пасть.
Внизу раздался глухой стук.
Ветер принес прохладу откуда-то издалека, растрепав длинные волнистые волосы. На фарфоровом лице появилась довольная улыбка. Бешено забилось сердце, ударяясь о ребра. По венам пошло напряжение, разряды коснулись одежды и спустились на бетон под ногами.
Грудь клетка то поднималась, то опускалась, вдыхая кислород, наполненный радионуклидами.
Легкое, будто невесомое, тельце медленно воспарило.
– Несите сюда, быстро!..
Девочка испуганно вздрогнула и, опустившись на землю, спрыгнула вниз, в жерло реактора.
“РОБОТ ИДЕТ ПО БЛОКУ”
“На помощь ликвидаторам пришла наша передовая робототехника”
– Простите, а где можно увидеть ту самую передовую робототехнику?
– Катись отсюда к чертям собачьим, пока я тебе все зубы не повыбивал!
– Нам нужно немедленно изобрести свою собственную робототехнику для сохранения жизней чернобыльцев!
– Робот оригинальной конструкции?
– Да поскорее!
– Это же возможность хорошо заработать…
– А может, лучше не надо?
– Я вам головы поотрываю, если вы этого не сделаете! На кону миллион ни в чем не повинных жизней, а вы решили отлынивать, чертовы тунеядцы! Даю вам неделю, если робот не будет испытан, отправитесь под трибунал!..
– Итак, дорогие наши курчатовцы, вам предстоит испытать отечественного робота, созданного специально для сохранения жизней людей, работающих в Чернобыле. Возражения не принимаются. Робот страшно дорогой, и мы, как и вы, отвечаем за него головой.
Несчастным курчатовцам оставалось только вздохнуть.
– Ну, как прошли испытания?
Тяжелый вздох:
– Мы все засняли на телекамеру, вечером будем показывать начальству, там все и увидите.
Вечером предстояла демонстрация телефильма, если, конечно, так можно назвать десятиминутный ролик.
Руководство оперативной группы, как и создатели робота, стояли с гордо выпяченной грудью.
Шел доклад.
Сначала появилась картинка коридора, в котором должны были проходить испытания. Место это было известно своими высокими радиационными полями, которые возрастали по мере продвижения вглубь блока.
Робот стоял в боевой стойке, оператор и другие участники прятались за выступом стены.
После коротких приготовлений робот двинулся вперед.
Он благополучно прошел восемь метров и застрял, наткнувшись на металлическую трубу, лежащую поперек коридора.
По сравнению с внушительными размерами робота это препятствие выглядело жалко.
Однако преодолеть его самостоятельно данный механизм не смог.
Двое людей в белых формах выскочили из-за стены и, схватив робота, с большим трудом перетащили его через трубу.
Робот благополучно продолжил свое движение.
Пройдя три метра, он снова застрял.
Оператор в течении нескольких минут дергал различные ручки на пульте управления, но безрезультатно.
“Я же предупреждал, что не надо было расписываться за это дерьмо! Какого хрена, Юрка, ты за него расписался?! Теперь опять в рентгены лезть!”
И снова две белые фигуры подбежали к роботу и развернули его назад. Оператор буквально прыгал у пульта, но механизм оставался неподвижен. В конце концов он махнул рукой, оставив всякую надежду оживить механизм.
Так прошли пары минут.
Совершенно неожиданно и нелепо замахав своими щупальцами и замигав лампочками, робот, развернувшись, бросился вдоль коридора, заскрежетал и свалился на бок.
– Звук! Выключите звук!! – закричал на стоящего у телевизора сотрудника руководитель испытаний.
Опоздали.
Из динамиков телевизора на зрителей обрушились такие виртуозные ругательства, что те невольно встали.
Так в торжественной обстановке закончилась демонстрация.
– Вытащили?
– Игорь и Юра вытащили.
Маленький пластмассовый танк рассекал развалины энергоблока. Детская игрушка умело обходила препятствие, то пропадая за обломками графита, то появляясь вновь – на башенке умелые дельцы установили прибор для измерения радиации, протянув шнур на десять метров. По длинному кабелю шло питание от батарейки на пульте к электромоторчику.
Те же дельцы добавили к дозиметру измеритель температуры и закрепили сильный фонарь.
Маленький игрушечный пластмассовый танк выполнял работу охотничьей собаки, бегая впереди на поводке перед “охотниками” – исследовал завалы разрушенного блока и при случае предупреждал об опасности.
И при этом – легко отмывался от радиоактивности.
Танк почил уже весной восемьдесят седьмого года.
Для постройки собственной робототехники появилось новое предприятие “Спецатом”, созданное на территории бывшего завода “Юпитер28”.
– Этот злосчастный “Спецатом” специально построили для того, чтобы издалека наблюдать за нашими с вами действиями. Мне частенько приходит в голову такая мысль. Я сомневаюсь, что после ряда неудачных экспериментов наш приятель бросил это дело и затаился.
– Это уже похоже на паранойю. Представляю, что о тебе начнут говорить газеты: “Знаменитый академик Легасов превратился в психопата-параноика! Что это – воздействие радиации на психику или неокрепший академический ум?”
После взрыва обломки реактора усеяли крышу третьего блока. Предстояло убрать их, сбрасывая в разверзнутую черную пасть.
С той же кровли медленно приближались конструкции будущего объекта “Укрытие”.
ЗГИ ЧАЭС по ЛПА –
– Заместитель главного инженера Чернобыльской атомной электростанции по ликвидации последствий аварии –
– Юрий Самойленко.
Он приехал из Смоленска, где работал на тамошней атомной электростанции.
Это все, что было о нем известно.
В его подчинении находилась команда “крышных котов”.
– Впервые здесь встречаю такую прекрасную девушку.
Мила, положив грудь на стол, слегка придвинулась к собеседнику:
– Ты что, ко мне клинья подбиваешь?
– А что такого? Да, я не скрываю, что ты мне нравишься!
– У меня муж! Я занята!
– Кого это когда останавливало…
– Меня! Мне не нравится, что за мной, будучи замужней женщиной, бегает какой-то фотоаппаратчик!..
– Я попрошу…! Фотоаппаратчик намного лучше физика-ядерщика, он хотя бы не помрет раньше жены!
Небольшая компания, состоящая из девушек, сидели неподалеку и громко смеялись, воспользовавшись коротким перерывом.
Женщины в Чернобыле работали уборщицами, посудомойками и прачками, медсестрами и врачами.
Мила, оглянувшись, бросила на ровесниц переполненный грустью взгляд и снова обратила взор на сидящего напротив фотографа-молдаванина. Его кудри забавно торчали из-под шапочки. Сам он носил усы и выглядел довольно старомодно.
– Смотрите-ка, наша Милка нашла себе кавалера! – и снова брызнул громкий смех, похожий на поросячий визг.
– Тебе что, одного мало?
– Бедная, бедная Мила!
– Они меня недолюбливают, – девушка грустно улыбнулась, опустив взгляд на пустой граненый стакан, – с тех пор, как меня назначили их главной.
Затем тяжело вздохнула:
– Наша жизнь никогда не будет прежней…
Одна из дамочек, выглядевшая чуть постарше громко хохочущих девиц, присоединилась к их столику.
– Ты права. Я директор местного ресторана. Услышала, что вы беседуете, решила к вам присоединиться. Не хочу болтать с этими квакушками. Они только и делают, что сплетничают и смеются.
У нее были слегка рыжеватые, кудрявые, волосы. Круглое лицо с темно-карими глазами. Она без устали поправляла очки, съезжающие с переносицы.
– Я несколько раз отказывалась сюда ехать. Мне сказали: “Вы обязательно должны поехать и помочь родине”.
Сотрудников здесь постоянно не хватает, работаю то за официантку, то за повара или уборщицу. У женщин очень тяжелый труд. Хоть нам постоянно и делают поблажки, все равно хочется как можно скорее покончить со всем этим и уехать.
Мила подняла глаза и в упор посмотрела на фотографа.
– Я Мила. Это Игорь. Он фотограф, снимает тут все.
– Я Люба.
– Меня назначили старшей. А я даже не знаю, что делать…
– Следи за порядком, да и все. Вон тех пигалиц, – Люба ткнула пальцем в громко смеющихся девушек, – ремнем под зад да по рабочим местам. Совсем раскудахтались, курицы!
– Да-а-а… – грустно протянула девушка, вновь опустив взгляд.
– Ты какая-то убитая. Это они тебя так задели, что ли?
Мила промолчала.
– Да не обращай ты на них внимания. У них вместо мозгов газетные вырезки.
– Все нормально.
Мила встала из-за стола и вышла на улицу. Вытащила припрятанную сигарету из кармашка темно-зеленых брюк и прикурила, пустив одинокую слезу.
Игорь неожиданно возник рядом.
– Вот уж не знал, что ты куришь.
– Мне просто одиноко. Мой муж там, – Мила кивнула в сторону атомной станции, – и я не вижу его уже который… месяц?..
На бледном лице появилась кривая, преисполненная боли, усмешка.
– Ты можешь поговорить со мной. Я тебя внимательно выслушаю и поддержу.
Девушка в упор посмотрела на возвышающегося над ней фотографа.
– Послушай, я тебя уже все сказала. Я не хочу, чтобы эти сплетни дошли до моего мужа, ясно?!
– Ясно. Я понял. Незачем так нервничать.
Мила фыркнула и, бросив недокуренную сигарету в мусорную урну, быстрым шагом направилась в сторону городской площади.
– Мы не намерены получать лишние дозы из-за твоих фотографий.
В тот же день уставший репортер направился к “крышным котам”, убирающим обломки графита на кровле третьего энергоблока.
“Роботы, что дали нам западные партнеры для устранения последствий аварии, оказались бесполезны – высокие радиационные поля на кровле третьего блока вывели их из строя. Пришлось отнести их на специализированную свалку, куда доставляют сломанную радиоактивную технику”
– Вы не понимаете, мне нужно – нет, просто необходимо! – снять жерло разрушенного реактора! Я делаю это не для себя, а для людей, что будут жить после нас, чтобы они знали, как мы боролись со стихией, вырвавшейся из-под нашего контроля! Как вы этого не понимаете…!
“Коты”, сложив руки на груди, смотрели на фотографа испытывающими взглядами.
– Ну поймите же вы, насколько это важно! Я ни в коем разе вам не помешаю. Ведь вы, в конце концов, должны делать какую-то работу, вот и делайте, а я буду рядом делать свое дело.
– Рядом? Что значит “рядом”? Там, где с виду неприметный обломок графита “светит” похлеще самого реактора?
Игорь смутился.
– Ну… да…
“Коты” переглянулись между собой.
– Ладно, черт с ним! Мы так только время потеряем!
Они поднялись на чердак третьего энергоблока.
Там уже были пробиты и защищены свинцовым стеклом специальные смотровые отверстия, сделанные курчатовскими учеными.
И кусок металлической трубы, возвышающейся над третьим и разрушенным четвертым энергоблоком.
– Это все не то! Мне нужно попасть на крышу!
– Нет, нет и еще раз нет! Советую вам не подвергать лишней опасности ни себя, ни моих ребят! Там, чтобы вы знали, излучения куда больше, чем в самом реакторе! Вам что, мало приключений на пятую точку? Вам нечем себя развлечь?
– Мне просто нужны фотографии.
– Я же беспокоюсь о своих ребятах…
– Не-е-ет, товарищ Юрченко, вы беспокоитесь обо мне. Ну и о себе, совсем чуточку. Вы же знаете, если дозы достигнут определенного уровня, нас с вами отправят на отдых. А он будет долгим, настолько, что мы с вами можем сюда и не вернуться. Вы, как и я, боитесь допустить мысли, что все будет сделано без вашего участия.
“Коты” наградили друг друга насмешливыми взглядами.
На настырного репортера надели свинцовую манишку, сверху защитный костюм, шапочку и капюшон, закрывающий лоб и плечи. Выдали десять пар перчаток, респиратор-”лепесток” и специальные ботинки на свинцовых прокладках.
Камеры вложили в свинцовый бокс.
– Как только я досчитаю до двадцати, ты немедленно вернешься на чердак. Понятно?
– Вполне.
– Вперед!
Игорь поднялся с чердака по хлипкой металлической лестнице на кровлю третьего блока, приготовив заранее камеру.
– Раз!
Съемка началась.
Больно хлестнул порыв ветра.
– Два!
Игорь осторожно направился к жерлу реактора.
– Три!
При этом он держал одну из своих тяжелых камер, пытаясь зафиксировать все, что попадется в объектив.
– Четыре!
Обломки графита поблескивали от света солнечных лучей.
– Пять! Шесть!
Оставалось всего ничего до реактора.
– Семь!
Сердце нещадно билось о ребра, грозя выпрыгнуть из груди.
– Восемь!
Вот и жерло реактора.
– Девять! Десять!
Увиденное заставило фотографа охнуть.
– Одиннадцать! Двенадцать!
Перед этим пасть разрушенного реактора ему удалось видеть с высоты птичьего полета.
– Тринадцать! Четырнадцать!
Игорь включил камеру, занеся ее над чернеющим жерлом.
– Пятнадцать! Шестнадцать!
Он старался записать все детали увиденного, понимая, что для этого понадобится больше времени.
– Семнадцать! Восемнадцать!
Фотограф, прервав съемку на самом интересном месте, побежал обратно к чердаку.
– Девятнадцать! Двадцать!
Игорь пролез в отверстие и скатился по лестнице.
– Ну?
– Все прошло на “ура”, но этого недостаточно, чтобы снять интересный фильм. Мне придется снова просить вас пустить меня на крышу.
– Знаешь что…! С меня хватит! Ты рискуешь не только своей шкурой, но и моими ребятами, ставишь под удар всех нас, чтобы снять дурацкий фильм! Такого ненормального я еще нигде не встречал!
Тебя что, в детстве головой роняли? Ты хоть понимаешь, насколько это небезопасно? Я пошел тебе навстречу, а ты решил сесть мне на шею?!
Ладно, черт с тобой! Даю тебе еще двадцать секунд! И больше – не проси!
Вернувшись, Игорь, нисколько не смущаясь и мысленно приготовившись к бурному потоку брани, попросил еще раз подняться на крышу.
Тем временем на крыше третьего энергоблока бурлила работа.
– Так, товарищи солдаты, – скомандовал генерал-майор Тараканов, обводя крепких мужчин в плотных защитных костюмах, – делаем все как и вчера – заходим на крышу по восемь человек, берем специальное снаряжение и сбрасываем заранее намеченный обломок графита в реактор. Даю вам сорок секунд. Как только прозвучит сирена, тут же возвращаемся обратно. Марш!
Восемь солдат, подхватив лопаты, побежали на кровлю по хрупкой металлической лесенке.
– Вы ждете особого приглашения, товарищ репортер?
Игорь, оцепенев от увиденной картины, лишь растерянно кивнул.
На крыше он был девятым.
Одна из фотокамер тут же защелкала.
Восемь бравых ребят, подцепив лопатами выброшенные из реактора обломки графита, потащили их к обрыву.
Неподалеку Игорь заметил дозиметриста. Его он тоже сфотографировал.
Прозвучала оглушающая сирена.
– Благодарим вас за помощь родине!
Солдатам вручили благодарность и денежную премию.
– Завтра же поедете домой. Вы уже достаточно накопили свои дозы. А вас, товарищ репортер, я попрошу остаться.
Игорь с недоумением обернулся.
– Командование попросило вас сделать панорамную съемку. Так они быстрее запомнят, где какой обломок лежит. И запомните: нужно заснять все обломки, даже самые мелкие. Вы меня поняли?
В двадцать ноль-ноль на столе у командования уже лежала панорама кровли третьего блока.
“Победа?
Нет, поражение.
Какую глупость я допустил, не засняв человека у развала реактора – доказательство того, что все под контролем”
Глава XX
И так Сергей ездил до конца маршрута, желая, изнемогая и не смея.
И – терзаясь!
“Что, муки неразделенной любви? По сравнению с этим муки неразделенной любви утонченное наслаждение жизнью!..”
Его кидало из жара в холод, из стороны в сторону на ухабах и кочках, из холода в жар, покрываясь испариной от невероятных усилий.
Сергей трясся внутри бронированной машины всю дорогу.
Когда тяжелый военный броник ехал уже вдоль трассы мимо АЭС и на Чернобыль, он лихорадочно прикидывал, глядя на обочину – то на левую, то на правую:
“Здесь? А какой там уровень? А вон там?.. Уже проехали… А тут – голяк, ни кусточка! Ладно… Там? Людей много… Машин по трассе до черта!”
Лейтенант что было сил сцепил зубы, иногда, если позволяли силы, проглатывал слюну, ибо в животе яростно бурлило и давило ниже спины.
И его раздражало невероятное спокойствие спутницы.
– Ну ты же женщина! Войди в мое положение!
Марина усмехнулась:
– Я тоже обязана обсираться?
– Ну хоть капельку любви… сочувствия…
– Терпи, казак, атаманом будешь.
Сергей едва не расплакался.
К его небольшой компании, состоявшей из него самого и золотоволосой молодой девчонки, примкнул еще и дозиметрист, один из “крышных котов”.
– Я кое-как добился, чтобы мою службу продлили! – он приземлился рядом с Мариной у костра – лейтенанта мучило несварение желудка, и он бегал через каждые пятнадцать минут в сортир и обратно. – Я Андрей. Я работаю здесь дозиметристом. Сначала погнали на крышу третьего блока, сейчас несу службу на земле.
– Тебе что, жить надоело? – простонал Сергей.
– Меня просто дома никто не ждет.
И каждое утро все начиналось по-новой.
Кто-то из советских фигуристов жаловался (даже не жаловался, а скорее обращал внимание): когда штангист толкает штангу, ему позволительна любая гримаса, рык и прочее. А фигурист, толкая вверх свою партнершу – тоже, отнюдь, не невесомую – и которую, в отличие от штанги, уронить нельзя, – должен наигранно улыбаться, светясь от счастья.
Вот так и лейтенант, тратя сто пять процентов имеющихся сил, чтобы мышцами живота брюшины давить, ежемгновенно держать эту клятущую периодически взрывающуюся гранату в животе – давя, мня, жмя внутри этот взрыв, – одновременно ходил, залезал в машину, спрыгивал с нее, получал приказания, отдавал приказания, улыбался где надо, чувствуя себя как фигурист, завидующий штангисту.
И желание, одно-единственное – спустить штаны и сидеть в любом скрытом от людского взора месте, пусть даже в самом загаженном сортире…
И млеть от счастья…
Где тут поблизости?!!!
И спутница как назло куда-то подевалась.
Марина ускользнула под шумок, скрывшись за густыми, покрытыми яркой салатовой зеленью, ветвями. Она раздвигала листву руками и шла вперед. Бронированная машина стояла в паре шагов от деревни, где они с Сергеем и его командой остановились, чтобы измерить уровень радиации.
Марина услышала тихий, на самой грани восприятия, жалобный писк.
“Если там какая-то скотинка, как я ее тут брошу? Роте все объясню. Они хорошие, все поймут”
Девушка сбросила с плеча хвост кое-как собранных в спешке волос и, надвинув респиратор на лицо, медленно продвигалась вглубь лесной чащи, прищурившись, словно хищница, высматривая дичь средь плотной зеленой занавесы. Она вздрогнула и резко обернулась, услышав подозрительные шорохи за своей спиной.
Потом свободно выдохнула.
“Показалось”
Марина поплотнее закуталась в накидку.
“Не верю я этой обстановке. С виду все спокойно, будто ничего не случилось, а если заглянуть в саму суть, то тут такие ужасы творятся… даже обычному человеку не поздоровится…”
Неподалеку раздались крики и чьи-то голоса.
“Это меня ищут! Они, видимо, вовремя спохватились!”
Марина невольно завизжала, когда путь ей преградил огромный дядька в темном защитном костюме и с противогазом на голове, свалившийся с крыши ближайшего заброшенного домика.
Девушка невольно отступила, увидев перед своим носом увесистый каменный баек.
Земля под ногами содрогнулась. Дядька в очередной раз замахнулся, чтобы произвести еще один удар.
Кувалда с пронзительным свистом рассекала воздух.
Незнакомец вконец рассвирепел, заметив поколебимость своей жертвы, и треснул огромным молотом по сухой почве еще раз.
“Я как-то видела в одной из палаток автоматы. Мне придется прихватить один из них, чтобы выжить. Иначе я и месяца здесь не протяну”
И – о, чудо! – на земле лежал брошенный кем-то АК-47.
Марине не составило никакого труда перетянуть затвор, и, направив прицел в сторону врага, выпустить автоматную очередь. Пули пробили плотную ткань, оставив дырки, из которых полилась темноватая бордовая кровь. Девушка, опустив оружие, с удивлением наблюдала, как поверженный бугай с молотом, пытаясь прикрыть полученные раны, сначала с протяжным стоном упал на правое колено, а потом и вовсе потерял сознание.
Марина перебросила автомат через плечо и направилась в сторону тропинки, заманчиво выглядывающей из-за кустов.
– Ты где была? Мы тебя везде обыскались! – когда фигурка девушки показалась из-за густой, едва проходимой, чащи, парни с облегчением перекрестились. – Никуда этих баб отпускать нельзя! Мы уж думали, тебя зверье утащило!
– Не дождетесь. – Марина поправила съезжающий с плеча автомат.
– А ты где, дорогуша, автомат-то взяла? Ты что, забыла, что здесь оружием нельзя пользоваться?
– Нельзя. Но моей жизни вечно что-то угрожает, и мне приходится отбиваться.
– От кого? От радиации?
– Да лучше б это была радиация.
– Здесь кругом полно голодного зверья!
– Сомневаюсь, что звери способны ходить с кувалдами.
– Послушай, здесь все равно нельзя ходить с оружием!
– Мне наплевать.
– Тебя отправят домой!
– Пускай отправляют. Я хоть живая останусь.
Один из парней направился к девушке, чтобы сорвать с ее плеча ремешок с автоматом, но та быстро наставила на него дуло, готовясь выстрелить.
– Отдай автомат! Не дури!
– А я и не дурю! Вы что, дальше своего носа не видите? В Чернобыле творится полная жуть, а вы ходите, как дураки, ничего не замечаете!
– Я все доложу главнокомандующему.
– Докладывай, стукач!
Марина усмехнулась, заметив изменившиеся лица приятелей. Залезла на броник, сняла автомат с плеча и положила его себе на колени, отвернувшись с деланным лицом от укоризненных взглядов.
– Мирный нас за это по головке не погладит…
Девушка позволила себе еще одну усмешку:
– Ему сейчас не до вас.
На третий день сил на поддержание положенного по уставу “молодцеватого вида” уже не хватало. Поднялась температура, лейтенанта лихорадило, и он перестал из себя что-то изображать, сконцентрировавшись вокруг одной, главной, основной, основополагающей, цели:
НЕ ОБОСРАТЬСЯ!
Марина наградила приятеля, забившегося вглубь броника, насмешливым взглядом. Они подъехали к пруду-охладителю, который находился на территории станции, чтобы разведать радиационную обстановку.
Девушка, прихватив оружие и надев респиратор, выпрыгнула из машины, отправившись следом за парнями.
Небольшое искусственное озеро, созданное для охлаждения работающих на станции энергоблоков, поражало своей красотой и необыкновенным спокойствием.
На бережку росла бурная зелень.
Земля находилась на одном уровне с водой.
Плавное и одновременно усыпляющее течение нарушил брошенный мелкий камушек, который Марина подцепила носком сапога, чтобы с любопытством посмотреть на расходящиеся по воде круги.
Раздался едва слышный “бульк!”, а затем все снова стихло.
– Когда пруд заполняли, – один из парней достал зонд с прибором, – вода затопила карьер по добыче песка и Нагорцы29. По ту сторону, – он неопределенно махнул рукой, – осталась часть их кладбища. Здесь всегда много моллюсков, рыб, микроорганизмов всяких. Живут как видишь. Радиация не сильно их зацепила.
– Да, только вот на дне большое количество обломков, и их нужно каким-то образом достать. И радиоактивность здесь ой-ёй-ёй. Легасов вместе со своей компанией постоянно берут пробы воды, говорят, в ней много тепловыделяющих веществ и радиоактивной пыли. Так что, не соблазняйся красивым видом, здесь полно “подводных камней”.
– Я заметила, что Легасова тут не особо жалуют. Личная неприязнь?
– Девчонку видела?
– Темноволосую которую?
– А у нас есть другая?
– Может быть и есть. А причем здесь она-то?
– Да все при том! – повысил голос другой солдат. – Это маленькое исчадие ада дочь нашего дорогого академика Легасова!
– А ты что, со свечкой стоял? – усмехнулась Марина, сложив руки на груди.
– А разве это незаметно? Они же как две капли воды похожи друг на друга!
– А я похожа на Золушку. И что?
– С тобой бесполезно разговаривать…
– Мы закончили. Пойдемте.
В тот день Сергей впервые был допущен в чернобыльский штаб.
Показав часовому – обтерханному и апатичному “партизану30” – свой пропуск (прямоугольник из плотной бумаги с фамилией и инициалами, с пустой круглой печатью, внутри которой был написан только номер), он первым делом направился на поиски местного сортира.
Сортир в штабе, в здании бывшего чернобыльского райкома партии и райисполкома, обеспечивал интимность: кабинки были разгорожены, и даже створки спереди прикрывались.
Сергей уединился. А потом вышел из сортира счастливым (без тени преувеличения!) и понес данные в разведотдел, чувствуя себя могучим, легким и невесомым.
Хватило этого ощущения ровно на десять минут.
“В штабе же должен быть медпункт!”
И намного лучше, чем в лагере!
И активированный уголь там точно есть!
Медпункт представлял собой узковатую комнату с окном в торце. Цивильного вида молодой холеный доктор и молодая же медсестра – девушка с длинными мелированными волосами и с таким большим бюстом, что пуговицы на халате в любой момент могут оторваться.
Завидев лейтенанта, медсестра уткнулась в тетрадь, делая вид, что что-то записывает.
– Добрый день.
Побитые рыжие, бывшие в употреблении, сапоги да еще коробом сидящая новая форма – резкий контраст на фоне стерильного уюта.
Сергей, как можно вежливее и с замиранием сердца, обратился к одному из медработников:
– Добрый день, извините, у вас активированного угля не найдется?
– Прошу меня простить, моя прекрасная Лизавета, – доктор оборвал любезный разговорчик с медсестрой, что застенчиво опустила глаза, а ее щеки покрылись тонким пунцовым румянцем, – как видите, пациенты не заставили себя долго ждать. Как только у меня появится свободная минутка, я приглашу вас в ресторан.
“А этот доктор ничего так, высокий, темноволосый, стройный, да и медсестра ему под стать”
Доктор тем временем немного покопался в шкафчике и подал лейтенанту заранее отрезанную полоску с двумя таблетками.
– Э-э-э… а еще не найдется?
– Ну, вообще-то, мы по столько не даем… – уже протягивая еще одну полоску с двумя таблетками.
“Четыре таблетки, вся упаковка, десять штук, стоит по четыре копейки! О бессмертная, в отличие от своих пациентов, бессмертная советская медицина!”
И, протягивая лейтенанту жалкую полоску, доктор и медсестра обменялись понимающе-насмешливыми взглядами.
Они-то отлично себя чувствовали…
“Чтоб вы усрались!!”
Сергей, собрав в кулак всю свою волю – или чем там приходится сдавливать потроха! – не спеша, неторопливо, держась из последних сил, спрятал шелестящие полоски в офицерскую сумку.
“Не хватало только в главном штабе…!!!”
– Большое спасибо, – ответил он, как можно обаятельнее улыбаясь, – а то самогон такой вонючий, просто сил нет. Теперь хоть есть чем почистить. Спасибо от всего коллектива. Выручили. Выпьем за ваше здоровье. Обязательно.
Защелкнув сумку, лейтенант честно, прочувственно заглянул доктору и медсестре в глаза. Затем закрыл дверь – неторопливо, с достоинством, вполне благополучный и уверенный в себе человек.
И пулей бросился в сортир.
“В три часа дня, Иваново, Московский сквер”
[приписка]
“Ты же хотел меня видеть, верно? Теперь появился повод. Я уже давно не виделся со своим старым другом, академиком Легасовым”
Асфальт потемнел от недавнего дождя. Над городом собрались дождевые облака, грозя вновь обернуться настоящим летним ливнем. Царил полумрак, как в поздний вечер, закрыв темной пеленой яркое солнце. На скамейках блестели крупные капли воды, что скатывались с гладкой деревянной поверхности.
Мимо проходили люди, прикрыв головы зонтиками. Никто из них не обращал внимания на темноволосого высокого мужчину, одетого в элегантный черный костюм – пиджак, жилетку и брюки, – и его спутницу, совсем еще молоденькую девчонку с длинными темно-русыми волосами и в солнечных очках. На ней красовалось кожаное пальто – это выглядело издевкой на фоне тотального дефицита в стране.
Каблучки стучали по тротуару. Губы, густо накрашенные темно-коричневой помадой, растягивались в довольную улыбку.
Сквозь коричневатые стекла нельзя разглядеть блеск зеленых глаз.
Маленький носик смешно подрагивал, стоило девушке нахмуриться.
– О, Валерий Алексеевич Легасов, мой старый друг! – Долгожитель распахнул объятия, когда к нему приблизился мужчина с мрачным лицом.
Широкий лоб украсили глубокие морщины.
Поправив толстые очки, ученый устало спросил:
– Я так понимаю, ты вызвал меня для того, чтобы обсудить предстоящий доклад, что пройдет в Вене?
– А еще ты сам требовал встречи. – Долгожитель спрятал руки в карманы брюк.
Тут Легасов неожиданно рассвирепел:
– Требовал, еще как! Мне нужны объяснения!..
В ответ раздался тяжелый вздох:
– Какие еще объяснения?
Валерий побагровел:
– Как моя дочь оказалась в реакторе!
Долгожитель отвернулся, поджав губы.
Валерий буравил его спину испытывающим взглядом, сжимая и разжимая кулаки, готовясь напасть на обидчика своей дочери.
– Твоя дочь, говоришь… хм-м…
Белые всполохи погрузили сквер в молочную пелену.
Сгустки отступили, вырисовывая медицинскую кушетку, на ней – забинтованную маленькую девочку.
Веки малышки были прикрыты.
Кроваво-красные губы выделялись на бледном лице.
Рядом стояла капельница и стул.
– Если это твоя дочь, зачем же ты ее бросил? Разве ты не знал, что она попадет в плохие руки?
Легасов изменился в лице, впившись взглядом в свою, лежащую на кушетке, дочь, не в силах произнести и слова. Руки похолодели, и даже кровь застыла в жилах от осознания, что эта маленькая, ни в чем не повинная, девочка по его вине оказалась в чернобыльском реакторе.
Валерий дрожащими пальцами снял очки.
Одинокая слеза прокатилась по щеке, оставляя мокрый след.
– Алина…
Долгожитель усмехнулся, с издевкой поглядывая на побледневшего академика.
– Папа не хотел так с тобой… поступать…
“Этот умный мужчина плачет, потому что осознает, что он натворил. И ему предстоит разгрести эту кучу дерьма, пока не станет хуже, – мужчина обернулся и посмотрел на девушку. Та только едва заметно кивнула, – если, конечно, сможет. Мы с Лизой не дадим ему это сделать”
Эта и ещё 2 книги за € 399